Марина Колесова
Тетрадь в косую линейку
Запись пятьдесят седьмая. Босс, воспользовавшись тем, что я пьяна, раскручивает меня на откровенность, и я рассказываю ему то, о чём не хотела, чтобы хоть кто-то знал.
Я категорически не хотела ничего рассказывать боссу о том, как меня изнаcиловали в детстве, но он не отставал и продолжил расспросы.
– Тебе сколько лет было, когда это произошло?
– Отстань! – напористо повторила я.
– Цифра. И я отстану.
Я поморщилась, говорить не хотелось, но перспектива, что он отстанет наконец, прельщала, поэтому я едва слышно выдохнула:
– Шесть с половиной.
– Что?! – не верящим взглядом уставился на меня он.
– Ты хотел цифру. Ты её получил. На этом всё! – нервно выкрикнула я и отвела взгляд.
– Через год после того как собака напала? – решил уточнить он.
– Примерно, – нехотя процедила я.
– Он в лесу тебя поймал?
– Ни в каком не лесу! – пьяно помотала я головой. – Мы в гостях были. Огромный кирпичный дом. Он профессор, руководитель и друг отца… полный дом гостей. И дети ещё были, намного более симпатичные, но он почему-то выбрал меня… хотя знаю… Всё я знаю… Нет, нет, не могу я ничего говорить. Отстань! Отстань!!!
– Что с ним стало? – не отставал он.
– Ты знаешь… Отстань от меня наконец! Не хочу всё это вспоминать! Не хочу!
– Понятно, – босс зачем-то полез в свой телефон, долго что-то там листал, набирал. Потом подошёл ко мне и показал мне портрет: – он?
Я ничего не ответила, но непроизвольно скривилась.
– Понятно, – очередной раз повторил босс, потом полистал ещё телефон и задал следующий вопрос: – С ним вместе погибла жена. Она тоже была причастна?
Я кивнула.
– Она увела тебя куда-то что-то показать?
– Увела в библиотеку. Я книги очень любила. С четырёх лет читала и много.
– А потом? – провоцируя на дальнейшую откровенность, с нажимом осведомился он.
Видимо алкоголь снял все мои внутренние барьеры, и я зачем-то продолжила свою вынужденную исповедь:
– Потом предложила выпить компот и облила им, обвинив в этом меня, мол, я такая неаккуратная, теперь всё сушить надо, раздела, причём сняв абсолютно всё. Протестовала я слабо. Она прикрикнула на меня, и я сдалась. Я была очень замкнутой и при этом послушной и покладистой девочкой. И ещё неразговорчивой. Наверное за это меня и выбрали. А потом пришёл раздетый он. Начал говорить мне пошлости, ощупывать, я начала плакать, попробовала вырваться, и вот тогда… ладно, это лишнее. Одним словом пихал он в меня пальцы, порвал мне там всё, я плакала, пыталась вырваться. Но что может сделать ребёнок взрослому? Потом он эрегированный член мне в рот запихивать стал. Меня начало тошнить. Это его остановило, и он ушёл. Потом пришла его жена, начала опять на меня ругаться, что тошнит меня, потом умыла, одела в высушенное после компота платье и вернула родителям, рассказав какая я неуклюжая, дикая, разлила компот, убежала и плакала от этого, вообще я со странностями девочка. Но она всё постаралась исправить. И вот отдаёт меня в целости и сохранности. Лишь высохшее пятно компота на платье. Родители извинились за моё поведение, и мы уехали домой. А на следующий день его жена позвонила моей маме и спросила, куда я могла там у них спрятать какую-то книгу. Зачем она это сделала, до сих пор ума не приложу. Неужели надеялась второй раз такое же провернуть? Не знаю. Но по итогу моя мама не нашла ничего лучше, как потащить меня снова к ним, чтобы мне на месте показали, какая там книга у них пропала, где стояла. Возможно, я вспомню. Я боялась жутко, плакала, но моя мама была непреклонна. Мои слёзы она посчитала доказательством, что я боюсь признаться, куда я там что-то перепрятала. Хорошо хоть в краже какой-нибудь мелочи вроде украшения, которое с собой унести можно, меня не обвинили. Переложить книгу, не столь ужасное преступление. Когда мы туда подъехали, дом пылал. Толпились люди, пожарные пытались выбить железную дверь. Не знаю, что меня потянуло обойти пылающий дом с другой стороны. Но я оказалась единственной зрительницей, как двое людей бьются в забранное решёткой какое-то там сверхпрочное панорамное окно, которое по большому блату установил хозяин дома. Стояла и молча наблюдала, как корчатся и бьются в огромное стекло объятые пламенем две фигуры, очень отчётливо видя меня, стоящую напротив и слушающую их истошные крики, которые навсегда врезались в мою память. А потом друг за другом они сползли вниз и исчезли в бушующем пламени. Я не знаю, почему кроме меня туда никто не пришёл и этих криков не слышал. Мама прибежала позже, отругала меня, что я ушла, что тут могли отлететь тлеющие куски, взорваться что-то. А я молчала. Вот. Всё. Теперь ты знаешь всё. Доволен?
– Легче стало?
– Нет. Наоборот всё всколыхнулось и мерзопакостным комом где-то тут сидит, – я приложила руку к груди, указывая место.
Неожиданно он встал, подошёл ко мне, потянув, поднял со стула, сел сам и усадил меня к себе на колени. После чего обнял и начал на ухо шептать: «Раз, два, три, ни у кого ничего не боли».
Через какое-то время я расслабилась, и негромко спросила его:
– Где ты так классно научился раскручивать людей на откровенность?
– Я с психологами много работал, когда из горячей точки вернулся. Проблем море было. Многих перебрал, вначале вроде тебя по верхушкам отделаться хотел. Типа, есть проблема: не могу спать, мучают кошмары. Сделайте что-нибудь сами, ну там пассы руками вокруг головы или снотворное выпишите. А вот в душу мне лезть не смейте. А потом нашёл одного профессора, который заставил меня все мои внутренние кошмары проговорить. Не сразу, но стало легче. Они потеряли яркость. Остроту. Стали восприниматься как опыт. Необходимый опыт. Ну было и было. Он мне тогда сказал, что всё происходящее с нами, необходимо нам. Я поверил. А сейчас сидел, слушал тебя, и в голове лишь одна мысль, для чего такое маленькой девчонке? На секунду дочь на твоём месте представил и подумал, что лично хотел бы мучительно убить этих мразей. Выбрали самую беззащитную и развлеклись… Подонки.
– Они мучительно погибли, но если честно, я тогда этому совсем не обрадовалась. Вот как с той собакой. Я бояться начала и жить мне не хотелось. Мне было очень страшно жить. Очень. Я не жила в детстве. Я выживала при адекватных, любящих меня родителях, не тронувших меня и пальцем. Без голода, войны и болезней. Я была абсолютно неприспособленным к жизни ребёнком, которому не нравилось жить. Если бы Золотце мой не появился, то и не знаю, как бы справилась. Вот он и книги. Это помогло перерасти все детские комплексы и стать такой, какая есть.
– Золотце, это кот?
– Да, рыжий кот. Я его любила, – поняв, что окончательно сболтнула лишнего, соврала я, уцепившись за его подсказку.
– А у меня никогда котов не было, лишь собаки.
– Я читала, что котов любят те, кто умеет подстраиваться, а собак те, кто привык командовать.
– Ты подстраиваешься к коту?
– Это происходит само собой. Я понимаю его, он меня. Мы договариваемся. Я не заставляю его ничего делать. Он делает лишь то, что хочет. Могу попросить. Поскольку он любит меня, он старается мои просьбы не игнорировать, но бывает.
– С собакой проще.
– Тебе – да, мне – нет. Мы разные. Слушай, а я могу тебя попросить, разрешить мне на качелях покачаться у тебя на территории спортивной площадки, или это глупо выглядеть будет? В детстве это было моим любимым развлечением. Смотреть на течение реки и качаться на качелях.
– Почему глупо? Пошли. Покачаешься.
– Ой, нет. Хоть и темно уже, но там наверняка освещение, вдруг из окон увидит кто-то. Стыд и позор. Нет. Я передумала. Извини. Я уже дама в возрасте мне садовые качели нужны или кресло-качалка.
– Алинка, тридцать с хвостиком это разве возраст? Пошли. Не дрейфь. А то на руках отнесу. Пошли.
Мы вышли на крыльцо. На улице было тепло. Везде вдоль дорожек весело горели фонари.
Минут через пять мы подошли к качелям, и он, подсадив меня на них, отошёл в сторону, подтолкнув меня немного, чтобы придать ускорение.
Сначала я качалась несильно, а потом начала сильней и сильней, и взлетала всё выше и выше. А потом раскачалась так, что почувствовала, ещё один взмах ногами и корпусом, и я сделаю это чёртово «солнце», о котором так мечтала в детстве. На мне был удобный брючный костюм и алкоголь абсолютно снял страх. Мне было, как и любому пьяному «море по колено».
Босс понял, что я хочу сделать и заорал:
– Алина, не смей!
Но я, вцепившись в качели, со смехом сделала это, и сумела удержаться. Когда качели уменьшили амплитуду, босс остановил их рукой, стащил меня с них и, сжав за плечи, эмоционально выдохнул:
– Кретинка пьяная!
– Ага, – со смехом кивнула я, – зато я мечту детства исполнила. Как же я боялась и одновременно хотела это сделать в детстве. Но из-за своей природной трусости никак не могла решиться.
– А если бы ты свалилась, и шею себе свернула?
– Наверное или умерла бы, или уже бы Димке пришлось за мной ухаживать, – хмыкнула я, после чего добавила: – Не ругайся, босс. Всё же хорошо закончилось. И вообще ты сам виноват. На детские качели ограничители ставить надо. Тогда и ругаться не придётся, что кто-то решил исполнить свою детскую мечту.
– Мои парни спортивные, они могут позволить себе такой трюк сделать и не по разу. А ты пьяная слабоумная кретинка! Всё! К качелям больше на пушечный выстрел не подпущу.
– А в беседку можем пойти?
– Можем, если минералку пить будешь. Буду отпаивать тебя, а то ты пьяная непредсказуема абсолютно.
– Минералку буду пить лишь на одном условии. Ты расскажешь мне, как служил и про свои кошмары. Иначе нечестно. Я перед тобой все свои скелеты выгрузила, а о тебе вообще ничего не знаю.
– Хорошо, – согласился он.
Принёс в беседку бутылки минералки, стаканы и плед. И мы опять до рассвета сидели, и я слушала его рассказы.
Под утро он отвёл меня в гостевой домик и попрощался.
Запись пятьдесят восьмая. Я дистанцируюсь от босса и восстанавливаю отношения с мужем.
Утром, когда я проснулась и вспомнила, что вчера наговорила боссу, меня накрыл кошмарный стыд. С детства вдалбливаемые пуританские нормы морали высвободившись из-под алкогольных оков, распрямились в полный рост и начали давить, внушая, что мои вчерашние откровения были недопустимы, и после них можно уже не ожидать никакого уважения от любого порядочного человека. И я сделала то, что делала всегда в таких случаях: я закрылась.
Приведя себя в порядок, я позвонила боссу, ледяным тоном поблагодарила за всё, что он для меня сделал, и попросила срочно отвезти меня домой, при этом обращаясь исключительно на «Вы».
– Что-то случилось? – непонимающе осведомился он.
– Нет, всё в полном порядке. Но мне надо наконец появиться дома.
– Ты с Димой разговаривала?
– Нет. Приеду, поговорю. Так распорядитесь?
– Подожди, сейчас подойду, и этот вопрос решим, – проговорил он и отключился.
Через пару минут он пришёл, но не смог ничего от меня добиться. Я установила ледяную стену отчуждения. При этом я твердила, что всё великолепно, и я очень ему благодарна. Достаточно скоро он догадался. Посмотрел пристально мне в глаза и проговорил:
– Я понял, ты испугалась вчерашней откровенности. Но я обещаю, что никогда не воспользуюсь ей. Поняла? Я, кстати, тоже вчера тебе много рассказал. Так что успокойся. Ты в полной безопасности.
Я кивала, благодарила, но убрать барьер всё равно не могла. И ещё не могла себя заставить обратиться к нему на «ты».
Наконец ему надоело. Он сказал, что даёт мне выходной на сегодня и сейчас вызовет машину и охрану. А перед этим предлагает выпить кофе.
Кофе я выпить согласилась. И прошла с ним в дом. Стол был сервирован опять великолепно, но я пила лишь кофе. Три чашки выпила. Потом ему отзвонилась охрана, что приехала моя машина и ожидает на парковке.
Он вышел к машине вместе со мной. После чего построил рядом с ней моего водителя и охранников, тех самых, которые к Аркадию меня возили, и в моём присутствии сообщил им, что за то, что выполнили мой приказ, и не ответили ему, где я нахожусь, они все получат премию в размере оклада, но с этого момента он их уведомляет, что я более не в праве им отдавать такие приказы. Он должен знать всю информацию – раз, и его приказы прерогативе моих – два, и я это теперь знаю. Поэтому подобное впредь недопустимо. И если кто-то из них ещё раз попробует не выполнить его приказ очень об этом пожалеет.
Дождавшись их подтверждений, что они всё поняли, он отпустил нас, и я поехала домой.
Всю дорогу я молчала. Моё сопровождение тоже не проронило ни слова. И я была им за это несказанно благодарна.
Дома меня ждал Дима. Достаточно холодно с ним поздоровавшись, я сказала, что схожу в душ с дороги, а потом я бы хотела поговорить.
После душа я села с ним в гостиной и по пунктам расписала, как он должен вести себя с сестрой: снять ей квартиру с минимальными удобствами, помочь устроить сына в ближайшую специализированную школу и ни в коем случае не в интернат, поскольку общение с матерью ребёнку необходимо. Первое время давать деньги на продукты, потом заставить её найти любую работу и как только встанет на ноги снять со всех дотаций.
– Недалеко от нашего дома такая школа есть, Алин. Я пока участковым был, бывал в ней пару раз. Очень хорошая школа, но там прописка нужна. Я могу им сделать здесь прописку?
– Ребёнку можешь, сестре нет.
– Так нельзя. Нельзя ребёнка прописать без матери.
– Ты юрист, найди способ. Пусть оформит на тебя доверенность или временное опекунство какое-нибудь. В конце концов в паспортном столе на личных контактах договорись. Одним словом: ищи способ. Ребёнка прописать согласна, его мать нет.
– Почему?
– Потому что, твоя сестра такой человек, что не погнушается в суд на меня подать, чтобы вселиться сюда.
– Она и при прописке ребёнка это сделать может. И её по суду пропишут у нас.
– В таком случае вообще ничем помочь не могу. Тогда, значит, никаких постоянных регистраций! Ищи, где их тут можно прописать, но не у нас. Я готова даже комнату в общежитии каком-нибудь купить, для этой самой прописки.
– Это идея. Такое место знаю. И по твоим масштабам не особо дорого. Только жить там сложно, общежитие коридорного типа, удобства лишь на этаже, кухня тоже.
– Ещё лучше. Прописку постоянную имеют, и стимул заработать на съем чего-то более приличного есть.
– Спасибо. Я и не ожидал, что такой вариант предложишь. Это очень правильный вариант, не содержать, а дать в аренду удочку и научить рыбу ловить. Я согласен.
– Ты, кстати, представляешь, как твоя сестра прореагирует? Готов к лавине претензий что сам живёшь в хоромах, а ей такую возможность не предоставил?
– Уже выслушал. И понял, что ты не только из-за возможной прослушки психанула. Ты сразу её раскусила. Я, кстати, постарался кухонный стол зашкурить и отполировать, и обои в одном углу переклеил, Игорёк разрисовал.
– Твоего племянника Игорь зовут? – я поморщилась, поскольку со времён моего детства не люблю это имя.
– Да.
– Что на претензии ответил?
– Сказал, что в семье всем рулишь ты, я на положении примака, и права голоса не имею. Выслушал ещё массу интересного о себе. Если честно, после всего услышанного, хотел тебя попросить купить ей квартиру в какой-нибудь глуши и отправить отсюда подальше. Она совсем без жилья осталась. Бабка наша умерла, дом наверняка без присмотра сгнил, да и не поедет она в деревню. А сожитель выгнал её. Но ты лучший вариант предложила, особенно для Игорька. Здесь лучше мальчишке помочь смогут. Школа уж больно хороша.
– Не особо я верю, что этот вариант ей понравится, но хочу дать шанс начать что-то в своей жизни исправлять. Только делать это она должна начать сама. Именно сама. Это обязательное условие. У неё не тот уровень развития, чтобы бездельницей быть. Ты меня понимаешь?
– Очень хорошо понимаю, Алин. И полностью с тобой согласен.
– Чёрт. Правда что ли? – я неверяще уставилась на Димку. – Ты на полном серьезе поддерживаешь моё решение?
– Алин, а ты ожидала, что я вместе с ней раскручивать тебя на деньги начну? Так что ли? Считала, что раз она моя родственница, то я не вижу её недостатков? Вижу. И согласен, что её надо заставить и работать, и с Игорьком больше заниматься. А то у него развитие на уровне семилетнего ребёнка, а то и меньше, причём абсолютно невоспитанного. Он читать не умеет. Лишь по складам. Представляешь?
– Ему двенадцать?
– Через пару месяцев будет.
– Понятно. Я рада, что мы нашли консенсус. Кстати, как дела у тебя?
– Стал стажёром адвоката. Причём в такой коллегии, что и не ожидал. Асы работают, зубры, можно сказать. Обещали после года стажировки помочь самому адвокатом стать. Так что я на пути к профессии, Алин. Но немного подождать придётся.
– Нам торопиться некуда, Дим. Главное, что ты делом наконец занялся. Я очень рада. А сегодня тогда почему не на работе?
– Отпросился. Договорился, что потом отработаю. Тебя ждал. Хотелось по нормальному поговорить.
– Можно было бы отметить начало твоей новой трудовой деятельности, но я столько пила последнее время, что это уже перебор будет. Извини.
– Можно чаем отметить. Я торт твой любимый купил и печенье швейцарское. Ты, кстати, как в Питер слетала? Как там погода?
– А я ее видела эту погоду? – сразу нашлась я, поскольку понятия не имела, какая была погода в Питере. – Из аэропорта в машину, потом в офис, потом встречи, переговоры, потом на три часа в гостиницу прикрыть глаза, и снова: машина, аэропорт. Хорошо хоть босс на сегодня отпустил. Сначала вроде договорились, что в офис бумаги привезу, а потом ребят прислал в аэропорту их у меня забрать, и отпустил отсыпаться. Но от чая с тортом не откажусь. Пошли.
Мы сидели на кухне и пили чай. И мне было как-то так спокойно и хорошо, что я положила голову на руки и отрубилась.
Проснулась от того, что Димка на руках несёт меня в спальню. Обняла его за шею и сонно чмокнула в щеку, прошептав: «спасибо, родной».
Он уложил меня на кровать, укрыл и, ласково выдохнув: «Спи, любимая», ушёл.
Запись пятьдесят девятая. Босс у меня на глазах начинает приставать к секретарше, и я оказываюсь в очень двусмысленной ситуации.
После этого несколько месяцев на семейном фронте у меня всё было спокойно, а вот на работе босс упрямо пытался разломать мою раковину, в которую я уползла.
Сначала в дело были пущены уговоры, потом через какое-то время начались подколы на рабочие темы и претензии, что мой вид не даёт ему полноценно работать, когда не помогло и это, босс начал вызывать к нам Свету и демонстративно с ней у меня на глазах флиртовать и делать пошлые комплименты. Света краснела, бледнела, ей было неловко и жутко передо мной неудобно, но противоречить боссу она не смела.
Сначала я пыталась это демонстративно не замечать, но в один из дней, когда босс начал юбку ей при мне задирать, я не выдержала и спросила, не хочет ли он, чтобы я пошла прогулялась? И получила наглый ответ, что да, было бы неплохо мне на часик пройтись, например, по магазинам.
Я ответила, что не вопрос, я с удовольствием воспользуюсь его любезным предложением и ушла.
Вернулась я через час пятнадцать. Света сидела в приемной и не смела на меня поднять взгляд. Я подошла к ней и негромко проговорила:
– Свет, у меня к тебе ни малейших претензий, если что. Все люди взрослые. Но вот если он настаивает на чём-то против твоей воли, дай знать.
– Алина Викторовна, мне жутко неловко, но отказывать Виктору Владимировичу я не могу и не буду.
– Свет, если принуждения нет, то всё хорошо. Я даже за. С боссом намного приятнее работать, когда он доволен. Так что не переживай.
– Вы правда не сердитесь на меня за это? Я ведь не провоцировала.
– Светочка, ни одной минуты. Всё хорошо. Доложи ему, что я пришла.
Света нажала на селектор:
– Виктор Владимирович, Алина Викторовна пришла.
– И что нужно от меня? – последовал резкий ответ. – Открыть ей дверь как швейцару? У неё так много покупок, что она сама не в состоянии её открыть?
– У неё нет покупок, Виктор Владимирович, – испуганно пролепетала Света, понимая, что сейчас может разразиться гроза.
– Тогда в чём для неё проблема открыть дверь?
– Проблем нет, Виктор Владимирович.
– Тогда я не понял в чём вопрос.
– И вопросов нет, я лишь по её просьбе доложила.
– Молодец, – проговорил босс и отключился.
Света облегчённо вздохнула, радуясь, что гроза прошла стороной.
А я зашла в кабинет.
– Ну наконец-то, а я уж думал, что швейцаром мне всё же побыть придётся, поскольку их Величество ручки о дверь марать не желает, – прокомментировал он моё появление.
– Босс, Ваши шутки не кажутся мне ни остроумными, ни весёлыми, уж извините.
Я прошла к своему столу и села в кресло.
– А это не шутка, это абсолютное непонимание ситуации? – раздражённо поморщился он. – Я, видимо, пропустил что-то в правилах этикета. Когда вышло последнее обновление, по которому изменились правила вхождения в свой кабинет?
– О Вашем приходе мне Света тоже докладывает, – я понимала, он ищет повод для конфликта и не хотела его давать.
– Заранее, и я не прошу о том доложить у двери.
– Вас раздражает, босс, как я себя веду, давайте Вы выселите меня отсюда?
Сказала я это зря, поскольку на мою голову тут же, как из рога изобилия, посыпались претензии в желании разбазаривать деньги фирмы, нежелании налаживать с ним коммуникативные связи, в целенаправленном и злостном игнорировании правил командного духа, в желании обособиться, вести неконтролируемую деятельность и прочее.
Пока он разглагольствовал, он встал, распахнул настежь дверь в комнату отдыха, зашёл туда, у меня на глазах, поскольку располагалась она напротив моего стола, налил себе в стакан воды из кулера и вышел, оставив её открытой. Через секунду я поняла зачем он это сделал. Прямо напротив двери в комнате отдыха стояло огромное кресло на котором валялись женские трусики.
Это была откровенная демонстрация и попытка вывести на скандал. Ему было надо, чтобы я психанула и начала предъявлять претензии, и вот тогда он меня расколет.
Теперь я даже не сомневалась, что вообще никакого секса час назад меж ними не было. Вот когда-то раньше, возможно и был, но не сегодня точно. Сегодня, скорее всего, после моего ухода Света получила вопрос в лоб, хочет ли премию, после чего ей было предложено оставить так свои трусы и выйти без них в приёмную, и лишь из-за этого она ощущала крайний дискомфорт и смущение при нашем разговоре. Потому что не мог так злиться мужчина, только что испытавший оргазм. Вот не мог и всё.
Если честно, меня понимание ситуации, даже расстроило. Я вовсе не хотела, чтобы босс не имел ни с кем сексуальных связей. Я абсолютно не ревновала его и была уверена, что любовницы, причём возможно и не одна, у него точно есть. И на Свету бы я закрыла глаза, и сама бы прикрывать их отношения стала, не допуская огласки. Неприятно резануло, что он её на моих глазах позорить стал. Но на это и был расчёт. Если не приревную, то хотя бы за неё вступлюсь, и во время скандала он меня расколет.
Гениальный мужик. О чём я ему тут же и сообщила:
– Гениальный план, босс. Просто гениальный, но топорное исполнение. Уж извините меня. Профессионалу Вашего уровня так подставляться не пристало. Столь явно бросающиеся в глаза улики по определению свидетельствуют об инсценировке. И к тому же Вам в голову не пришло, что участвуя в этой инсценировке Света теперь будет уверена, что я точно Ваша любовница, с которой у Вас временные сложности? Вот зачем меня так подставлять? Что плохого я Вам сделала?
– Ты сводишь меня с ума, Алин, – он подошёл к моему столу, опёрся о него руками и поймал мой взгляд, продолжая говорить: – Своим отношением сводишь! Не могу я так! Не могу! Понимаешь? Вот почему ты закрылась? Чем я так обидел тебя, что ты дистанцировалась и холодна как лёд? Я готов терпеть от тебя любые закидоны, но лишь не такое отношение. Мне физически плохо от него. Я не могу работать. Я вообще ничего не могу, кроме как думать о том, каким чёртовым способом это можно хоть как-то изменить.
Он это сказал с таким энергетическим посылом, что меня проняло.
Я прижала руки к вискам, выдохнула: «Извините, босс», зажмурилась, и по щекам у меня потекли слёзы.
Он моментально обошёл мой стол, рывком вытащил меня из кресла и подхватил на руки, крепко прижав к себе зашептал: «Ну что ты. Успокойся, девочка моя любимая, успокойся. Раз-два-три, ни у кого ничего не боли. Всё хорошо. Успокойся, моя маленькая». Потом сам сел в кресло и усадил меня на колени, продолжая крепко прижимать к себе и шептать мне на ухо мою детскую считалку.
– Я не могу, не могу, босс, – всхлипывая, мотала я головой.
– Почему? Тебе страшно, что обижу?
– Вы не можете меня не презирать теперь, – наконец выдохнула я. Он добился всё-таки моей откровенности.
– За что, глупенькая? За то, что какой-то подонок и педофил в детстве тебя голую щупал? И вот что с того? Ты прям социальный статус что ли от этого потеряла? Ну щупал, врач вон тоже всех щупает. В роддоме так вообще всех и щупают, и по попе новорожденных шлепают, чтоб заорали. И что? Это лишь опыт, Алинка. Правда сообразить не могу для чего тебе-то он нужен был, особенно в таком возрасте, но давай предположим, чтобы как всегда, сделать сильнее, заставить переступить через что-то. Хотя бы через те же пуританские догмы твоей семьи преступить. Не стала ты хуже от этого, вот поверь мне, не стала. И право на уважение не потеряла. Это вообще глупый стереотип, что женщина лишь нетронутая ценность имеет. Любая имеет, это не показатель. Хотя, что греха таить, для меня очень долго это показателем было, очень значимым показателем, но это пока тебя не встретил. Ты другая, и в твоём случае это ничего не значит абсолютно. И может это всё случилось, именно для того, чтобы это доказать, и тебе, и мне.
Вот если бы он не сказал, что ценил до этого девственность, я бы не поверила ему, и вряд ли бы смогла снять эту стену, что установила между нами. Но он был честен. Предельно честен. И это меня подкупило.
– Ты не представляешь, как мне паршиво внутри, – тихо выдохнула я.
Вместо ответа он взял мои руки и начал их нежно целовать. Как он почувствовал, что любой другой поцелуй я трактую, как подтверждение моей доступности, и это будет поводом вновь закрыться, я не знаю, но почувствовал как-то. Видно действительно интуиция работала у него идеально.
