Марина Колесова
Тетрадь в косую линейку
Запись шестьдесят девятая. Реанимация не место выяснений отношений, но иногда становится именно им.
Проснулась я среди ночи от приближающегося воя сирены, вскоре она смолка, а потом опять включилась и начала отдаляться. Раздосадовано повертевшись немного, я вновь провалилась в зыбкую пелену сновидений.
Через какое-то время я проснулась вновь от того, что меня за плечо теребил Димка.
– Алиночка, проснись, родная. Там Виктор Владимирович звонит, ты очень ему нужна, – проговорил он и пихнул мне в руки телефон.
– Да, босс, слушаю, – сонно выдохнула я.
– Алин, я очень-очень тебя прошу, можешь подъехать в реанимацию? Там Вадик сейчас за тобой приедет. Моя мама очень хочет с тобой поговорить, она при смерти.
– Босс, у меня к ней ни малейших претензий. Надеюсь, и у неё ко мне тоже. Мой визит радости ей не принесёт. Гарантирую. Поэтому давай без меня. Хорошо?
– Алин, она очень просит. Я тоже тебя прошу. Пожалуйста.
– Босс, я приеду, не вопрос, но из этого ничего хорошего не выйдет. Поверь мне. Вспомни, что я никогда не ошибаюсь в таких ситуациях, и отмени распоряжение Вадику.
– Алин, я готов к любому негативному развитию ситуации, но вот проигнорировать её эту просьбу не могу. Пожалуйста, не отказывай мне.
– Хорошо. Подъеду.
– Я очень тебе благодарен.
Я оделась, вышла на улицу и как только Вадик подъехал, села в его машину.
– Привет. Ты как? – спросил он меня.
– Привет. Нормально. Не сердись, что угнала твою любимицу. Я постаралась аккуратно, пострадать не должна была.
– Развела ты меня, конечно, как мальчишку. Я вышел и глазам не поверил. От тебя такого не ожидал точно.
– Мне очень надо было уехать. Очень. Но если бы попросила, никто бы не отпустил. Извини, что так получилось. Не хотела ни разводить, ни обидеть. Все последствия постаралась минимизировать даже номер твоего телефона для связи у охраны оставила, мол, свяжитесь, если завтра за машиной не приедут.
– Мы в тот же день её нашли. И я не сержусь на тебя. Когда там на речке увидел, и показалось, что утопилась ты, подумал… Даже словами не передать, что подумал, короче в голову пришло, что лучше бы ты расхреначила машину к чертям собачим, чем так. Потому что там подушки безопасности наверняка бы тебе жизнь спасли. Ты скажи, что случилось-то? Тебя обидел кто-то? Кузьмич что-то не то сказал? Так это не повод в речку лезть, он вообще мужик грубый. Но за тебя глотку всем перегрызёт, так и знай.
– Я знаю. И к нему у меня ни малейших претензий. Вообще ни к кому, никаких. Считай мечту исполнила: побывать в деревне, где в детстве долго жила. Можно ведь в день рождения мечту исполнить?
– Я видел, как ты её исполнила. Так что лапшу свою прибереги для других. Тебя обидел кто-то сильно, и ты явно счёты с жизнью свести хотела. Анна Яковлевна что-то сказанула тебе? Она может, это она лишь с виду старушка – божий одуванчик. А на деле не так проста, как кажется.
– Давай оставим эту тему? Ты конечно можешь и на Анну Яковлевну думать, а можешь на инопланетян, к примеру, или ещё что-нибудь придумать, но обсуждать это я не хочу.
– Красиво съехала. Ладно. Не вопрос, – проговорил Вадик и замолчал.
В больнице меня встречали, и тут же провели к реанимации.
Там меня ждал босс и сразу провёл внутрь. Анна Яковлевна лежала опутанная всякими проводами, трубками и старательно играла роль умирающего «лебедя». Для полноты картины лишь музыки Сен-Санса не хватало.
Вы можете упрекнуть меня, что я не испытывала жалости к умирающей старушке, на что могу возразить, умирать она и не собиралась, да и Вселенная её к этому не подталкивала, Анна Яковлевна психосамотически старалась создать такое состояние, в котором её пожалеют и сделают всё, как она хочет.
Я подошла к ней ближе, тихо проговорила:
– Здравствуйте, Анна Яковлевна, Вы хотели меня видеть.
– Алина, прости меня, пожалуйста. Христом Богом прошу, прости, не знала я, что Игорь не твой ребёнок. Прости меня. Вон кольцо лежит. Возьми, надень. И не держи зла.
– Зла я не держу, Анна Яковлевна. И прощать мне Вас не за что. Каждый по себе судит. И за Ваши поступки Вам ответ не передо мной, а перед Богом держать. Перед ним и кайтесь. И что годной себя на роль судьи возомнили, и за свои собственные прегрешения тоже. А передо мной каяться не надо, для меня Ваше мнение незначимо абсолютно. Я Вас лишь о том, чтобы сына своего благословения не лишали попросила, но и на этом не настаиваю, это Вам самой решать. А вот кольцо не возьму, там такие Ваши пожелания на нём закрепились, что на руку его надеть это вообще головы не иметь. Хотите, сами носите, и их на собственной судьбе испытывайте, а не хотите в храм какой-нибудь к иконе пожертвуйте, вдруг отмолятся.
– Ты что же на меня такое наговариваешь? Как ты можешь такие гадости человеку при смерти говорить?! Да чтобы язык у тебя отсох! Бог, он всё видит! Помяни моё слово, отплатит он тебе за всё твоё зло! Ох, отплатит! Я у тебя прощения попросила, а ты мне в ответ гадость такую! Вернётся всё к тебе, ой помяни моё слово, вернётся!
– Всё ко всем возвращается, Анна Яковлевна. Согласна. И Бог всё видит. И каждому перед ним свой ответ держать. Это всё, что сказать хотели? Мне уйти можно? Или что-нибудь ещё выслушать надо?
– Витенька, это что же она мне говорит такое? Как ты вообще допускаешь такое, Витенька?! У тебя мама при смерти, а ты позволяешь ей такое мне говорить! – Анна Яковлевна решила сменить тактику.
– Всё, мам. Никто ничего тебе больше не скажет. Лежи, отдыхай, – ледяным тоном проговорил босс и вывел меня из реанимации.
В коридоре я ожидала потока упреков, но вместо них, босс, обхватив меня за плечи, тихо с явной благодарностью, выдохнул в ухо:
– Прости, что заставил всё это выслушать, но то, что сейчас увидел, мне было очень нужно.
– Тебе для сведения, умрёт нескоро, года два-три минимум поживёт, но на психосоматике может устроить себе инсульт и частичную парализацию. Будь готов иметь в доме инвалида, если сейчас же не вернёшься к ней и срочно не выльешь на меня ведро помоев. Тогда она успокоится. Кстати, кольцо не заставляй надевать, там действительно негатива море, и не продавай, весь к тебе с деньгами вернётся. Лучше всего пожертвуй, но не кому-то, а как я уже сказала, в храм к иконе, чтобы никто не носил.
– Можешь минут пять подождать здесь, а потом вместе со мной домой вернуться, или хочешь, чтобы Вадик немедленно домой отвёз?
– Отпускай Вадика. Ты и так его задёргал. Кстати, у него есть жена? Как она терпит его постоянные отлучки?
– Жены нет, не дождалась его когда-то девушка, поэтому теперь у него нескончаемая чреда подружек без обязательств с его стороны.
– За деньги, как и у тебя?
– Нет. Знакомится без посредников, берет на полное обеспечение, но хоть одна претензия со стороны партнерши, и она отправляется с вещами на выход. Самые длительные отношения были года три. Я уже подумывать начал, что попал Вадик в узы Гименея. Но нет. Год назад расстался. Сейчас уже четвёртая после той.
– Заразу не боится подцепить при таком потоке?
– Алин, у него всё по-простому: перед тем как съехаться, сам справочку приносит и партнёршу к врачу отправляет. Так что по этой части никаких сюрпризов у него не бывает. Как и у меня.
– Скажи, а если бы я вдруг согласилась с тобой сексом заняться, меня тоже бы к врачу отправил?
– Нет. С тобой я бы на любые сюрпризы был согласен. А вот тебе бы справочку о своём здоровье принёс. Кстати, если отвлечься от секса, скажи, что обидного моя мать в твоих словах услышала, что так сорвало её?
– Что каждый по себе судит, и что она не авторитет для меня. Она их в своём мозгу продолжила и посчитала оскорблением.
– А ты знаешь о том продолжении?
– Без комментариев. Я чужим бельём не трясу.
– Понял. Неприятно всё это, конечно, но ханжеством не страдаю, в отличие от неё. Ладно подожди чуть-чуть и поедем домой.
Запись семидесятая. Босс напивается и принимает решение отправить мать в интернат.
Всю обратную дорогу домой, босс, севший рядом со мной на заднее сиденье, держал меня за руку и осторожно гладил пальцы. Я молчала, он тоже.
Когда подъехали, он тихо попросил:
– Можешь со мной посидеть, выпить? Мне очень надо.
– Посидеть могу, пить не буду. Не в моём состоянии сейчас пить. Поэтому если не напряжёт, что пить буду чай или сок, сидеть рядом хоть до утра могу.
– Спасибо тебе, моя радость. Пошли.
Мы сидели в его гостиной, босс пил коньяк, практически не закусывая. Я не мешала, по опыту понимая, что иногда это помогает. Главное, чтобы в привычку не вошло, а вот разово снять стресс, почему бы и нет. Хотя, говорят, у того же Черчилля это было привычкой, и не спился ведь. Но не у всех такое здоровье и такие гены. Так что лучше не злоупотреблять всё-таки.
Когда босс окончательно захмелел, он начал рассказывать про мать, про то каким авторитетом она была для него, как помогла с сыновьями на первых порах, и сетовать, что не понимает, как сейчас такое могло случиться.
– Вот как, Алин? Как она так могла? Ведь я говорил ей, чем тебе обязан! Говорил!
– Босс, любой человек, когда начинает терять какие-то привычные преференции не всегда ведёт себя разумно. Она почувствовала во мне угрозу и соперницу. До недавнего времени ты никого ей не противопоставлял и не сравнивал. Где-то там далеко и явно не значимо. Главная женщина семьи была она. А тут ты перестал её так воспринимать, я заслонила в твоём восприятии её. Более значимо стало моё мнение и мои советы, моё удобство и мои желания. А при этом кто я такая? Чужая жена, по её мнению, не обременённая моралью. Вот она и решила поставить меня на место, не понимая, что я ни на какое место не претендую по определению и не стремлюсь ни к чему. Мне ничего не надо ни от тебя, ни тем более от неё. Ни её уважение, ни её дружба. И её мнение обо мне меня не трогает.
– Тогда почему сбежала? Плюнула бы на мнение маразматичной старушки и пропустила бы мимо ушей.
– Она триггер нашла, она пригрозила тем, что лишит тебя своего благословения. Я ненавижу шантаж. Особенно, когда его за спиной используют. Она ведь не тебе в лицо это сказала. Она сказала мне это наедине. Другими словами, я восприняла это как ультиматум: не оставишь моего сына в покое, испорчу ему жизнь. Мне абсолютно не хотелось её тебе портить – раз. Потом я почувствовала, что она не остановится, и продолжит искать способ мне досадить, а я не хочу с ней конфликтовать – два. И ещё испугалась, что в ответ на её явный негатив навлеку на её голову проблемы, которые косвенно затронут тебя – три. Поэтому предпочла сбежать и возникший ответный негатив слить. Причём попутно и разочарование накрыло: я же ничего плохого лично ей не делала, старалась максимум уважения проявлять, но это вновь было расценено, как слабость и показатель того, что можно в открытую оскорбить, причём без всяких оснований, основываясь лишь на домыслах и личном опыте. Мерзким мне это показалось и захотелось уйти отсюда, совсем уйти.
– Не уходи. Пожалуйста, не уходи, Алин. Тебя больше никто не посмеет оскорбить. Обещаю. И с ней тебе не надо будет ни общаться, ни вообще пересекаться. Она сюда не вернётся.
– Мне этого не надо. Зачем ты так?
– Как так? У неё начались проблемы со здоровьем, поэтому хороший реабилитационный центр, максимум комфорта и круглосуточный контроль медицинского персонала. Здесь я это обеспечить ей не в состоянии, поэтому профильное учреждение, где гарантирован безукоризненный уход, единственный выход. Захотела шантажировать здоровьем, не вопрос, её здоровьем отныне будут заниматься профессионалы. А я изредка буду навещать и контролировать. Идеальное решение, на мой взгляд.
– Тебе больно от него. Я вижу.
– Да, больно. Потому что сегодня я понял, что потерял любящую меня мать, осталась эгоистичная оболочка, которой я постараюсь создать хорошие условия дожития. Это больно осознать и принять, но необходимо.
– Она не простит тебе этого.
– Её право. Хочет доживать с обидой в душе, имеет право. Манипулировать мной я ей не позволю.
– Главное, чтобы ты в душе себя виноватым при таком раскладе не посчитал. Она же максимум усилий приложит, чтобы чувством вины тебя всё же нагрузить.
– Алин, какая вина? Она сама сделала свой выбор. Я предупредил. Даже дал шанс всё исправить. Но нет, впала в амбиции, и начала требования предъявлять. Со мной такие методы не работают. Не выношу такого. Есть специально обученный персонал, вот пусть ему амбиции свои и демонстрирует. Выслушают, пожалеют, по головке погладят, таблеточку дадут. И всё! Давай к этому вопросу не возвращаться.
– Как скажешь, босс.
– Вопрос задать могу?
– Задавай.
– Что ты всё же делала на реке и кто такой этот твой Золотце? Это он все эти аутодафе твоих обидчиков подстраивал?
– Начну с конца. Золотце никаких катастроф и пожаров подстроить не в состоянии. Он как бы это тебе сказать, исключительно наблюдатель или соглядатай, иногда ещё и советчик, но не более. Ему поручили, сразу скажу, что не знаю, кто поручил, и он не говорит, он сразу себя за хвост кусает, ты видел, за мной наблюдать и немного поддерживать ценными советами. С его точки зрения ценными. Я им следую не всегда. И не все они мне нравятся. Поэтому последнее время я его от себя гоняю. Это про Золотце. А на реке я пыталась измениться, перестроить свои настройки так сказать и уйти не туда, куда я ушла бы при другом раскладе. Золотцу это не понравилось. И он сделал всё, чтобы этого не допустить.
– Сказать можешь, что значит перестроить настройки?
Босс был уже сильно пьян, и я не сомневалась, что завтра он вряд ли вспомнит о том, что сейчас я ему говорю. Так почему бы не пооткровенничать и самой для себя не проговорить то, что гнетёт меня всё это время? Поэтому я пустилась в откровения.
– Это значит, босс, что я начала ощущать силу своей стихии и решила от неё избавиться. Вот что это значит. Ощутила, что могу сейчас сделать всё, что пожелаю, и испугалась сама себя. Поэтому уехала и всю эту силу слила в нейтрализующую противоположную по своей сути стихию. Теперь снова ничего не могу, и меня это в общем-то радует.
– Почему тебя радует отказ от силы?
– Потому что я не разобралась из-за чего вообще изначально от неё отказалась. Очень непонятная история в которой лишь Золотце понимает суть происходящего, но ничего не скажет. Поэтому предпочитаю не торопиться, набрать больше информации и опрометчивых поступков не совершать. Что-то мне подсказывает, что ждут от меня именно их, и именно к ним подталкивают. С самого детства подталкивают.
– Ты хочешь намекнуть, что и собака, и насильник в твоей жизни появились не случайно?
– Очень похоже на то. Понимаешь, сначала мне не давали распрощаться с жизнью, а вот когда я немножко приспособилась, и уже вроде как начала эту жизнь ценить, тут они и появились, при этом с ними нельзя было справиться обычной силой. Меня явно провоцировали применить другую, но я не стала. Я в обоих случаях приложила максимум доступных мне усилий и смирилась с неизбежным. И вот тогда вмешалась сила извне, как бы показывая как надо защищаться, и что делать…
– Моя мать рисковала угодить под раздачу?
– Если честно, то да. Я увидела её суть и желание убрать её с моего пути накатило волной, но я сумела сдержаться. Убедила себя, что не стоит она моего внимания, но жить в таком окружении стало невыносимо тошно, и агрессию слить куда-то хотелось. Вот и сбежала от греха подальше.
– Алинка, ты чудо, – босс схватил меня за руку и стал целовать пальцы, потом он полез обниматься и в какой-то момент, я железным тоном сказала, что мне пора домой, я очень устала, и ему тоже рекомендуется лечь спать.
Спорить со мной он не стал, и я ушла.
Запись семьдесят первая. К боссу приезжает дочь и начинает устанавливать свои порядки.
На следующий день, как и ожидалось, босс о моих откровениях забыл. Помнил, что пошли мы посидеть поговорить и больше не помнил ничего. Несколько раз спросил не обидел ли меня чем-то невзначай, и когда я чуть ли не клятвенно сообщила, что ничем не обидел, наконец успокоился.
Мать свою босс, как и говорил, отправил в реабилитационный центр на море, но вместо неё к нему скоро приехала погостить дочь со своим женихом.
Они поселились в гостевом доме босса, где некогда ночевала я, и начали потихоньку устанавливать новые правила.
Сначала была перекрыта калитка, но поскольку сыновья босса продолжили уже через охрану ходить к нам на территорию вместе с Джесси и играли в достаточно активные громкие игры вместе с Игорем, например, в мяч, сопровождая игры криками: «лови, кидай сюда, пасуй» и прочее, вскоре Оксана передала мне убедительную просьбу Ольги, так звали дочь босса, соблюдать тишину и не мешать соседям. После чего спросила, как ей реагировать.
Я сказала, что сообщу ей через какое-то время, и позвонила боссу:
– Виктор Владимирович, – ледяным тоном проговорила я, – не будете столь любезны и не выделите мне машину для переезда? Я с семьей, пока у Вас гости, переберусь в город, чтобы никому не мешать.
– Не понял, – сказал босс.
– Мне была передана просьба не мешать отдыхать Вашим гостям. Я хочу её удовлетворить. Поэтому прошу машину. У нас есть на фирме. Хотя, если с этим сложности, могу и обычное грузовое такси нанять.
– Алин, забудь. Разберусь. Никто никаких претензий тебе больше не выскажет.
– Виктор Владимирович, не надо ни с кем разбираться, дети действительно шумно играют. Зачем нервировать Ваших гостей? Мне проще пожить некоторое время в городе.
– Шумят и мои дети тоже, насколько я понимаю. Им нравится у вас играть. Почему я должен ограничивать мальчишек? Я лучше ограничу гостей. Так что расслабься.
– Зачем Вам портить отношения с дочерью? Я не хочу снова провоцировать конфликты в Вашей семье.
– Алин, ничего ты не провоцируешь. Ты, как лакмусовая бумажка, показываешь внутреннюю сущность всех, кто с тобой сталкивается. Я тебе благодарен. Сейчас я очень надеюсь, что дочь меня услышит, и поведение поменяет. А если не услышит, попрошу на выход.
– Поняла. Дело Ваше, босс, – проговорила я и пошла сообщать Оксане, что соседи больше к нам никаких претензий не имеют, поскольку дети играют днём и никаких законов о тишине не нарушают.
Минут через пятнадцать у меня зазвонил телефон, и я, увидев вызов от босса, ответила:
– Вся внимание, босс.
– Алин, подойди к калитке, пожалуйста.
Я не стала спорить и, сказав: «хорошо», отправилась к калитке.
У открытой калитки стоял босс и миловидная, одетая в брючный костюм девушка с длинными волосами, затянутыми в высокий хвост на макушке.
– Алин, хотел тебя познакомить с дочерью, это Ольга, – проговорил босс, – она очень хочет извиниться и пообещать что ни калитку запирать больше не станет, ни претензий высказывать.
– Да, Алина Викторовна, – тут же с улыбкой кивнула девушка, – я не знала, извините. Папа мне всё объяснил и у меня никаких претензий.
– Добрый день, очень приятно познакомиться, но Ваши извинения излишни, Ольга. Я очень хорошо осознаю, что ребёнок у меня с отклонениями и не всем приятна даже потенциальная возможность оказаться с ним на одной территории, да и шума, хоть и в разрешённые часы, но от него много. Так что я нисколько не протестую, что Вы перекрываете проход. А вот минимизировать шум вряд ли смогу, он и так под круглосуточным наблюдением и меньше, чем сейчас, шуметь вряд ли сможет.
В это время из дома выбежал Игорёк и с криком: «Мамочка, как хорошо, что ты с дядей Витей разговариваешь, попроси его мой самолётик, если можно, вернуть, он за забор улетел, а Оксана не разрешила просить его достать», подбежал и, обняв, прижался ко мне.
– Игорь, во-первых, когда ты запомнишь, что сначала надо здороваться? – начала я.
– Здрасьте! Извини, мам. Забыл, – обернувшись к боссу и его дочери, проговорил Игорь, потом снова повернулся ко мне: – Так попросишь дядю Витю?
– Во-вторых, кто разрешил тебе так называть Виктора Владимировича? – продолжила я.
– Я, я разрешил, – вмешался босс, – пошли, Игорёк, посмотрим, куда улетел и где можно найти твой самолётик.
Он протянул руку, и Игорь, отлепившись от меня, радостно схватился за неё, проговорив: «Мамочка, мы быстро. Я только посмотрю и сразу вернусь».
Я хотела возмутиться, но босс просительно поднял свободную руку:
– Алин, прекрати дёргать ребёнка. Он ничего предосудительного не делает. Пошли, Игорь.
Они ушли, а мы с Ольгой остались у калитки.
– Он у Вас особенный, да? – осторожно спросила Ольга.
– Он у меня с ментальными отклонениями, а не особенный. Но к счастью не агрессивен и относительно адекватен. Поэтому потенциальной опасности ни для кого не представляет.
– Для мамы Вы странно о нём отзываетесь. Обычно все избегают слова отклонения, их теперь особенности называют.
– Я не любительница приукрашивать действительность. Что есть, то есть. И я не вижу необходимости заменять устоявшиеся термины другими, обозначающими по сути тоже самое. Для меня всю жизнь «особенные» это были одарённые дети. Теперь этим термином ущербных начали называть. Если кому-то от этого легче, пожалуйста, но я привыкла смотреть правде в глаза. Мой ребёнок никакой не особенный. Он неполноценный. И моя задача эту неполноценность максимально скомпенсировать. Чем я и занимаюсь. Так что не стесняйтесь при мне называть вещи своими именами. Я к этому нормально отношусь.
В это время к нам подошёл Дима, поздоровался и спросил:
– Алин, Игоря не видела, не знаешь, куда он делся? Оксана в душ пошла, он со мной сидел, я буквально на секунду отвлёкся на телефонный звонок, и он сбежал куда-то.
– Знаю. Сейчас вернётся, с Виктором Владимировичем пошёл улетевший у него днём через забор самолёт разыскивать. Кстати, познакомься, дочка Виктора Владимировича, Ольга. А это мой муж, Дмитрий.
– Очень приятно, – Дима с улыбкой кивнул Ольге и вновь повернулся ко мне: – Вот сдался ему этот самолёт. Пообещал же, что новый куплю, но нет, там видите ли солдатик в нём летал и бросить его он не может. Ночью он простудится, заболеет, и погибнет при исполнении. И Оксану достал, и меня. Теперь решил Виктора Владимировича озадачить. Это ты поспособствовала его этим нагрузить?
– Дмитрий, нет, папа сам вызвался. Ваша жена не причём. А это, кстати, очень гуманно не бросить попавшего в беду солдатика. Надеюсь, его сейчас найдут и спасательная операция удачно завершится.
В это время с воплем: «Мама, мы его нашли!» ко мне подбежал Игорь держа в руках самолётик и солдатика и начал радостно прыгать вокруг меня, выкрикивая: «Нашли! Нашли! Нашли!»
– Это замечательно, что нашли. Но может ты не будешь так орать? – поймав его за плечо и наклонившись к самому его уху, прошептала я.
Он сразу испуганно сжался и закивал:
– Мамочка, я больше не буду.
– Алин, ты опять ругаешь ребёнка? Вот что ты ему сказала, что он аж с лица спал? – к нам подошёл босс.
– Попросила не орать, – усмехнулась я.
– Он рад. Мы спасли его сержанта взвода. Почему он не может радостно поорать по этому поводу? Мы знаешь, как орали, если кого-то из окружения вывести удавалось? Раз в сто громче.
– В таком случае, я счастлива, что не на службе, и никто не орёт рядом со мной в сто раз громче, – иронично усмехнулась я. – Ладно, Виктор Владимирович, спасибо за содействие и спасение особо ценного солдатика. Пойдём мы с Вашего разрешения, разрешите откланяться.
– А вот не разрешу. Дмитрий, можно похищу Вашу супругу ненадолго? Мы пока самолёт искали, мне мысль одна насчёт завтрашних торгов пришла, было бы неплохо обсудить.
– Босс, Вы же в курсе наших сложностей. Уложу Игоря и хоть всю ночь готова обсуждать, но заставить Димку выслушивать истерику Игоря, это очень жестокое требование с Вашей стороны. Поэтому через час могу подойти, но не раньше.
– Игорь, – Димка присел на корточки перед племянником, – может сегодня отпустим маму? Она раньше уйдет и раньше вернётся отдыхать. Давай отпустим. Она же рядом. И никуда не уезжает. Ты ведь сможешь сегодня уснуть один? Вернее не один, с тобой я посижу и Оксана, если захочешь.
– Дядь Дим, а солдатика можно с собой в кровать будет взять?
– Можно.
– Мам, тогда иди, только ты ведь вернёшься потом? – Игорь с надеждой посмотрел на меня.
– Игорь, как я могу не вернуться? Конечно вернусь. Зайду, поцелую тебя. И если ты будешь уже к этому времени спать, то мы в выходные съездим, куда захочешь.
– В зоопарк хочу, – тут же выпалил он.
– Значит, в зоопарк съездим, – согласилась я.
– А меня в зоопарк возьмёте? – улыбаясь, спросил босс.
– Да, дядь Вить! Обязательно возьмём! Мы ведь возьмём, мам?
– Кого хочешь, того и возьмём.
– Возьмём, дядь Вить! Иди, мам. Я сам с дядей Димой лягу. А Оксана пусть не приходит. Ладно?
– Не придёт, – кивнул ему Димка и, подмигнув мне, мол, вот как он классно племянника уломал, увёл в дом.
