Мария Токарева
Алмаз Времени. Том I. Скитания
– Искусство способно убивать, – упоенно прошептал Сварт и метко бросил кинжалы.
Два лезвия точно поразили живые мишени. Хозяин цирка рухнул на пол с пропоротым горлом, аристократ схватился за грудь и обмяк, упав лбом на столешницу.
Сварт отошел от шатра и впервые за долгое время вдохнул полной грудью. Он был свободен, и его вновь манил соленый ветер, принесший долгожданную прохладу.
Он ушел, сбежал и никогда не интересовался, что случилось с циркачами. Наверное, его искали, наверное, подозревали в убийстве. Скорее всего, всех артистов отправили на каторгу.
Сварт сбежал. И по прошествии более чем двадцати лет плохо помнил, как добрался до очередного портового города. Вероятно, его вел и наставлял холодный соленый ветер. Так или иначе, он снова переметнулся на сумрачную сторону жизни. В прошлом остались яркие представления, теперь он скрывался, едва заслышав чеканный шаг городской стражи.
Еще год он лазил в окна «форточником», но потом вытянулся и стал слишком длинноногим. Больше такая работа для него не годилась. И где-то в глубине души он страстно мечтал не просто грабить чердаки и подвалы, а убивать тех, кто мирно спал за закрытыми дверями. Тех, кому повезло больше, чем ему.
Тогда, в тринадцать лет, он собрал собственную банду малолетних головорезов. Среди них оказался и будущий верный соратник – Облезлый Сэм. Он всегда был именно «облезлым», а лет с тридцати еще и пепельно-седым, его серо-пегие космы торчали во все стороны нелепыми сосульками. Косолапый и сутулый, он представал всегда слугой, подхалимом, который считал себя другом. Он с начала знакомства прекрасно оттенял аккуратного ловкого Сварта. А теперь сгинул в пасти Харибды вместе со остальной командой… И его призрак явился с вопросами:
– Я пошел за тобой, Сварт, когда осиротел после эпидемии. Помнишь, в Круне свирепствовал грипп тридцать лет назад? Я остался один, а потом стал частью твоей банды мальчишек. Я шел за тобой до конца. И был рад! А ты… предал меня? Бросил…
– Бросил. Предал, – бесстрастно ответил пустоте Сварт, едва шевеля потрескавшимися губами, но еще хватало сил злобно осклабиться: – И предал бы сотни раз каждого из вас. Вы мне опостылели, ненужный тяжелый груз дурной славы, мешающий начать все заново.
Безносый зеленоватый мираж с белесыми космами растворился в морской пучине, зато воспоминания о зловонных трущобах по-прежнему вились над плотом, отдавая настоящей тухлятиной после нападения осьминогов.
«Да, в трущобах прибрежных городов воняло всегда так же. С чего начали, к тому вернулись, – с горькой усмешкой раздумывал Сварт. – Но тогда мы не знали другого. Хотя нет, я-то знал, я видел особняки господ… Я видел их богатство. И видел, что у нас нет ничего».
Сперва они занимались мелким воровством. Но аппетиты росли.
– Мы не сухопутные крысы! – возмутился однажды Сварт.
– Что ты предлагаешь? – поинтересовался тогда Облезлый Сэм.
Он всегда слушался, соглашаясь даже на самые безумные затеи, и зачастую не подозревал, как жестоко его подставляют. Сварт едва ли понимал значение слова «дружба», а Сэму, очевидно, поначалу хотелось быть именно другом. Впрочем, всю их одичавшую ватагу вела единая цель выжить, утолить голод, урвать себе кусок. Один Сварт желал большего. Он предложил:
– Выйдем в море! Станем пиратами!
– Ты ненормальный! Что мы знаем о море?
– Узнаем все, что потребуется.
И через полгода они вышли впятером в море на утлой лодчонке, которая уносила их прочь из трущоб, прочь от берегов Круны. Правда, первый же шторм стал для них фатальным, налетевшая гроза перевернула лодчонку, раскрошила в щепки и разбила о скалы. Тогда-то Сварт впервые понял, насколько жестоко бывает море. Но от того оно не перестало манить. На берег он выбрался один, считая себя единственным выжившим. И лишь потом в комке шевелящихся водорослей и песка он узнал Облезлого Сэма.
– Живучий ты, – бросил ему Сварт.
– Ты тоже, – ответил ему Облезлый и не посмел упрекнуть в гибели всей остальной команды.
Сварта же совсем не заботила судьба его спонтанно собравшейся ватаги. Но в обществе Сэма он находил некоторую выгоду, поэтому путь продолжили вдвоем. Кое-как они добрались с пустынного берега до порта, поняв, что оказались снова в Круне, пусть и в другом городке.
– Ну, что, не останемся сухопутными крысами? – спросил будущего старпома Сварт.
– Нет, – согласился Облезлый Сэм.
И они вдвоем нанялись на первый же сомнительный корабль. Их не интересовало, куда он идет. Главное, что в команду брали всех подряд без документов. Они не прогадали – старый капитан Две Красные Руки промышлял торговлей контрабандными алмазами и оружием джиннов, а временами нападал на рыбацкие деревни и продавал пленников в рабство ифритам.
– Говорите, вы из Круны? – усмехнулся капитан, рассматривая оборванцев.
– Мы знаем все схроны в трущобах портовых городов и все местные банды восточного побережья Круны, – немедленно зарекомендовал себя Сварт.
Облезлый Сэм неуверенно топтался за спиной и молчал.
– Вот как. Хе, после исчезновения наследного принца страна готова развалиться. Для нашего бизнеса станет отличным перевалочным пунктом, – пробасил капитан. – Добро пожаловать на борт, трюмные крысы! Надейтесь, чтобы ваши знания пригодились.
В течение следующих трех лет Сварт драил палубу, делился понемногу ценной информацией с капитаном, поднимаясь по иерархии с каждым удачно указанным местом сбыта или покупки контрабанды из Гриустена, и учился владеть саблями. Все больше на практике, проливая кровь безоружных бедняков. И ему нравилась власть, которую оружие давало над людьми. Сначала хватало и одного клинка, но потом фехтование превратилось для него в увлекательной смертельный номер, наподобие тех, которые он исполнял в цирке. Он придумал собственный стиль борьбы с двумя саблями.
– Да ведь неудобно же, – посмеивались сначала пираты.
– Сойдем на берег, как велит кодекс. И я покажу, насколько «неудобно», – отвечал Сварт.
Они сходили на берег для решения спора дуэлью, и чаще всего насмешники оставались на пустынных затерянных отмелях кормом для крабов и чаек. Вскоре сомневающихся в его умениях значительно поубавилось, команда начала уважать «бешеного щенка капитана», как звали его за глаза в то время. После побега из цирка Сварт поклялся себе, что никто не посмеет больше над ним смеяться, ни одна жалкая тварь.
Но тем ярче ныне проступала на фоне кромешной черноты под сомкнутыми веками широкая улыбка Маиму-Длинноногого, который одерживал победу. И смеялся, громко смеялся, как нахальная мартышка. И так раз за разом по кругу бреда. Сварт сдавливал пульсирующие виски и намеренно отвлекался на более старые воспоминания, раз уж больше ничего не оставалось.
«Хватит! Хватит!» – прошипел капитан и сосредоточился на одном из поединков. Хороший же тогда выдался день, солнце стояло в зените, но соленый морской ветер приятно холодил спину. Скрещивались сабли, песок под ногами поднимал вихрь, и противник не мог уследить за отточенными акробатическими движениями Сварта.
Вскоре последний насмешник с корабля упал ничком, уткнувшись лицом в клубок гниющих водорослей, а с любимых сабель стекала свежая кровь. Теперь Сварт представлял, что это Маиму. Но тогда он просто радовался, тогда в его голове родился новый план. «Если я так силен, – подумал он. – Зачем мне капитан? Все равно его дела фактически веду я. Да, я силен и умен. Зачем подчиняться, когда можно подчинять и устрашать?»
В тот день отчетливо созрел план, в тот день он понял, что хочет власти на корабле. Он наблюдал за капитаном и за навигатором. Как те склонялись над картами, как прокладывали маршруты. Сварт задумался, что может научиться так же. В который раз он втерся в доверие тем, что умел отлично считать. Как оказалось, лучше всех на старой бригантине, чем и заслужил дополнительное уважение.
– Сварт, не могу поверить, что ты пришел к нам обычным матросом, – посмеивался капитан, довольный тем, что теперь все поставки его контрабанды упорядочены и прозрачны. К каждому товару теперь прилагалась накладная, клиенты – такие же бандиты – оставались довольны. А Сварт лишь улыбался, кося под диковатого простачка вместе с Облезлым Сэмом и завоевывая все больше доверия.
– Мы стали намного богаче благодаря тебе, – все чаще хвалили его.
И он скромно кивал. А в одиночестве злорадно улыбался. Уже далеко не ребенок, уже расчетливый хищник шестнадцати лет от роду.
Еще через два года он обзавелся такой поддержкой на корабле, что сумел поднять бунт. Вернее, сначала он убил старого капитана, а потом объявил, что теперь он главный. И никто не посмел возразить. Незначительное число недовольных спустили на дно привязанными к якорям.
Свидетелем преступления сперва оказался только Облезлый Сэм. Он затрясся всем своим сутулым телом, когда увидел окровавленный труп капитана. Сварта тогда вызвали в каюту для очередного вознаграждения. И он взял свое вознаграждение. Капитан доверял ему, не разглядев, какое чудовище стало его правой рукой. Доверие – величайшее зло. Это Сварт усвоил после побега от циркачей.
– Что ты… что ты сделал? – спросил обескураженный Сэм.
– Убил капитана, – с хладнокровной веселостью отозвался Сварт.
– Зачем? Ты… Ты ведь…
– Скажи, кто вел его счета? Кто вытащил его дело на новый уровень? Мы торговали раньше только возле побережья Круны, а теперь поставки тянутся до восточного материка, – обратился к собеседнику Сварт. – Ну, чья это заслуга?
– Твоя, – пробормотал Облезлый Сэм.
– Верно, – кивнул Сварт и сдернул с плеч убитого капитана дорогой черный камзол с золотым позументами.
– Но как же… Он доверял тебе. Может, он сам бы сделал тебя капитаном.
– Когда? Через двадцать, тридцать лет? Нет. У нас теперь есть корабль. Здесь и сейчас, – провозгласил Сварт и накинул камзол поверх черной рубашки.
В тот день он обрел свой «титул» – капитан Сварт. Он присвоил сабли поверженного капитана, его устрашающее прозвище, а также его старые связи и страшную славу беспощадного убийцы. Он лучше прежнего пирата оправдал свое новое имя – Две Красные Руки. В тот день сбылась его мечта. Он был уверен, что отныне ему принадлежит весь мир, все моря и океаны.
И торговля контрабандными алмазами и оружием продолжилась. Но Сварту хотелось большего: разграбленных деревень, полыхающих пароходов, уничтожения джиннов… Больше крови!
Теперь ее вкус оседал хлопьями пепла посреди душного зноя.
Глава 10.
Плот продолжал движение. Сварт тихо сходил с ума от тишины, видения наваливались навязчивыми тенями. Он опасался, что вскоре в деталях снова узрит бой с Маиму-Длинноногим. И не желал этого. Только не это! Не свое поражение!
– Сумеречный, это ты посылаешь все эти образы? Мысли… – проскрежетал собственный голос.
Но в ответ донесся лишь плеск воды. Сварт скосил глаза: нежеланный спутник лежал неподвижно, иссохший, как водоросль на песчаной косе, но как будто живой. Хотелось сбросить его за борт, но тогда призраки обступили бы еще более плотным кольцом. Обступали образами погибшей команды.
– Чего вы хотите? Мне вас не жаль, совсем, – отмахивался от них Сварт. – Это все перегрев… солнечный удар… Вас нет! Вы не нужны, никогда не были нужны!
– Никогда? – спрашивали призраки нестройным хором во главе с Облезлым Сэмом. – А как насчет тех времен, когда дела процветали?
Треклятый старпом говорил правду: когда-то команда была нужна. Во времена, когда дела шли отлично.
Контрабандная торговля оружием приносила превосходный доход, когда в Круне шла война. Страна постепенно превращалась в перевалочный пункт для сухопутных бандитов и морских пиратов. Наследный принц исчез при загадочных обстоятельствах прямо из дворца, и это ознаменовало начало затяжной усобицы, времен безвластия и беззакония, в течение которых ненавистный Гриустен начал постепенно отгрызать от страны приграничные провинции.
Капитану пиратов такой расклад позволял беспрепятственно торговать оружием, а пропадающих людей, захваченных в плен, и вовсе уже никто не считал.
Но как только Гриустен начал захватывать новые территории, Коалиция Джиннов начала настоящую охоту на пиратов. Хаос на территории Круны оказался более невыгоден. К тому времени Сварт рассчитывал заполучить, возможно, собственный форт на Северных Пиратских Островах. Но из-за объявленной масштабной охоты на пиратов и контрабандистов в акватории восточного побережья каналы поставки начали отпадать один за другим. Сначала они лишись сбыта на восточном материке, потом джинны атаковали потаенные пиратские форты в тропической части провинций Круны, которые к тому времени уже стали территорией Гриустена.
Сварт понял, что ему остались только грабежи прибрежных деревень и нападения на пароходы.
– Капитан, они нанимают ифритов в качестве охотников, – помнится, с исступленным ужасом твердил Облезлый Сэм.
– Двойные стандарты как есть. Ифриты охотятся на ифритов, – бесстрастно отзывался Сварт. – И на людей. Проклятье змеево…
Они отбивались, какое-то время соленый ветер приносил удачу, лилась кровь. Но чем больше крови стекало с верных клинков, тем меньше сил оставалось для новых нападений. Джинны крепко взялись за всех пиратов. Вскоре не осталось известных имен, всех отправили либо на эшафот, либо на каторгу. Капитан Две Красные Руки уцелел одним из последних, но Сварт чувствовал, что и это прозвище скоро останется лишь пугающей легендой. Но он не хотел умирать, не желал сгинуть на каторге в кандалах. Оставался единственный шанс – исчезнуть, стать кем-то другим. Убить имя – не значит погибнуть.
– Неужели мы остались последними… – сетовал Облезлый Сэм.
На корабле начались первые бунты, случайные шепотки, волнения, как в мутной воде. Тогда Сварт снова начал проливать кровь ненадежных союзников.
– Да я лучше к ифритам пойду! На них управы все не находится! Дарар, говорят, щедро платит, – кричал однажды очередной зачинщик бунта.
– К морскому змею ты пойдешь, – рычал Сварт, перерезая ему глотку.
И так случалось с тех пор с каждым, кто смел высказаться против капитана. Но шепотки продолжались:
– Ифриты могут устоять против джиннов. А мы – уже нет. Дарару наплевать на джиннов!
Молодой ифрит Дарар к тому времени и впрямь собрал кровожадную команду на своем стремительном пароходе и наводил ужас на патрульные корабли джиннов и их прислужников. Южные Острова Ифритов все еще оставались неизменной собственностью пиратов. Но Сварту не светило влиться в их ряды, ведь он родился просто человеком. Человек – ругательное слово.
– Капитан! Снова морские стражи! – такая фраза Облезлого Сэма стала привычным началом почти каждого дня.
Старпом тяжело утирал пот со лба, все чаще стучал зубами от страха, но не предавал. Сварт не ценил этой верности, он понимал, что все они висельники, связанные при жизни одной веревкой.
– Дать бой! – приказывал он поначалу, но через пару лет все чаще стала звучать судорожная команда: – Уходим!
Он понял: его прибыльное дело потонуло раньше корабля вместе с мечтами о собственном форте, а до бригантины желали добраться оголтелые морские стражи. Возможно, так он расплачивался за кровожадность, которой отличался в юности. Слишком громкую славу себе снискал, слишком узнаваемым стал в своей жестокости и безнаказанности, стервятник войны в Круне.
– Мы должны исчезнуть, – провозгласил Сварт однажды.
Он четко помнил запах старых карт в каюте и поникшую голову Облезлого Сэма, который неуверенно спросил:
– Как, капитан?
– Инсценируем кораблекрушение. Распустим слухи о нашей гибели, – деловито заявил Сварт, а Облезлый как будто почувствовал в тот день, что их просто намерены вышвырнуть, словно ненужный мусор.
– А что потом? – вздрогнул старпом, мечась из стороны в сторону привязанным цепным псом.
– А потом вы станете добропорядочными гражданами острова Кафу.
Сварт выбрал место подальше от Круны и Гриустена, на самом экваторе. Беда острова Кафу состояла в том, что цивилизация коснулась его только на одном побережье. Большую же часть занимали непролазные экваториальные леса. Этим и пользовались исстари пираты. Тогда Сварт еще не знал, что попадет в поместье Вессонов, но уже примерно выстроил план по захвату власти.
– Но как, капитан? – недоумевал Облезлый.
– С моей помощью! Я стану мэром.
– Мэром?
– Или даже губернатором части острова, – заверил Сварт.
– А что мы? – все еще резонно сомневался старпом.
– Сперва я должен стать мэром или губернатором. Вам придется ждать. Найдете необитаемый остров. Возле Кафу есть целый архипелаг.
– И как вы станете губернатором?
– Это мое дело. Мне понадобится лодка. Я буду ждать вас на острове Кафу через три года. Причалите к пустынному берегу южной стороны.
Так он и составил план побега, показывая Облезлому Сэму бухты на выцветшей карте, но уже вовсе не заботясь о судьбе команды и корабля.
Сначала они выследили небольшое торговое судно, следующее с Кафу в Гриустен, и затопили его, перерезав и утопив всю команду и пассажиров. Люди Сварта послушно инсценировали кораблекрушение собственной бригантины, раскидав обломки чужого корабля по отмели и развесив на скалах свой старый изорванный флаг. Затем пришлось беспощадно пожертвовать несколькими членами команды, чтобы создать видимость настоящей катастрофы. Сварт все равно подозревал каждого в желании поднять бунт, последние годы весь его авторитет держался только на страхе. Впрочем, так повелось изначально, со дня захвата власти.
– А вы уверены, что это сработает? – сомневался старпом.
– Один из убитых немного похож на меня телосложением. Чайки съедят ему лицо раньше, чем тело обнаружат, а вот мои личные вещи и одежда станут хорошим свидетельством для какого-нибудь безвестного морского стража. Пусть гордится тем, что нашел останки капитана Две Красные Руки.
– И сабли ему оставите? – недоумевал опешивший старпом.
– Нет! – возмутился Сварт так, будто ему предложили отрезать правую руку. – Этого представления будет достаточно. Они хотят считать нас мертвыми. И поверят в наиболее легкий исход этого противостояния.
Вскоре он с радостью прочитал в газетах джиннов новость о собственной безвременной «гибели». «Кара судьбы. Шторм избавил восточное побережье от жесточайшего из пиратов» – гласил один из заголовков.
«Все, теперь ничего не мешает. Никто не мешает. Свобода! Больше никаких бунтов, никаких бесконечных стычек с морскими стражами. Только я и моя новая сущность. Я достоин настоящего величия», – подумал Сварт, ступая на глинистую почву острова Кафу.
Он надеялся, что за три года его пиратов либо переловят джинны, либо корабль разобьется о скалы. После смерти лорда Вессона и пропажи Аманды Вессон появление пиратов и вовсе перестало быть важной частью плана по утверждению своего авторитета в городе.
Как ни странно, команда во главе с Облезлым Сэмом выполнила приказ, ровно через три года причалив к безлюдной бухте Кафу. Сварт понял, что пора завершать свой блестящий план, как он изначально хотел: пообещать своим новую жизнь и истребить вместе с морскими стражами, тем самым развеяв все подозрения относительно своей новой личности.
Но тогда же на берег высадился Маиму-Длинноногий…
– Нет! Опять этот смех! Опять он смеется надо мной, никто не имеет права смеяться надо мной! – задохнулся видением Сварт и резко вынырнул из багряной пелены.
– Сварт… – тихо позвал Сумеречный Эльф, но его голос потонул в порыве ветра. А вот смех Маиму гулко звенел в ушах.
Молчание убивало быстрее, чем жажда, терялся счет времени. Сумеречный Эльф застыл выброшенным на сушу дельфином, тяжело дыша. Внезапно послышался его голос, тихий, прерывистый:
– Сварт… Ты действительно так ненавидел эту девушку, Аманду, так ненавидел, что хотел убить ее? И отца ее? Другого пути не было?
– Конечно, – ответил капитан и поразился, как чуждо и резко звучит собственный голос, невольно он начал говорить дальше, хотя в горле давно пересохло: – Я ненавижу служить, прислуживаться. Я наслаждался отвращением к себе, но наслаждаться им можно только со знанием того, что месть будет слаще отвращения. А эти богачи… Они такие снобы, думают, что все люди наподобие псов, готовы вилять хвостами за любую их благосклонность.
Сварт ссутулился, вспоминая, как мерзко ему было служить в конторе «мальчиком на побегушках», втираясь в доверие к богатой семье. Как он прекрасно изображал почтение и смиренную покорность! Все для осуществления плана. План, о план… Жесточайший план. Он с самого начала обдумывал, как подстроит несчастные случаи с лордом и его дочерью. Но оба сами исчезли с пути. Дело оставалось за малым – за разграблением города. А подписанные бумаги уже лежали в конторе.
Сварт вспоминал, как прислуживался, как ненавидел мелкие подношения хозяина. И порой ее, этой несносной девчонки, Аманды, которая наивно считала, что слуги должны радоваться ее милости.
Слуги и обычные работники в конторе радовались, когда хозяйка дарила им безделушки на праздники или собирала за общим столом с угощением. Сварт усматривал в этом лишь расточительство. Как и в благотворительных визитах Аманды в больницы для нищих и детские приюты. Думала, что совершает благо. Как же! Подозревала ли она о царящем повсюду лицемерии?
Перед приездом аристократов всегда убирали с глаз долой умирающих бедняков, просто вышвыривали на улицу. А половину сирот уводили подальше в поле, прятали, чтобы дочь лорда не расстраивалась. Не знала, сколько на самом деле на их жарком острове боли. Не меньше, чем в проклятой Круне, при мысли о которой Сварт нервно вздрагивал. А Аманда ничего не знала. И она вечно совала нос не в свое дело. Когда в конторе появился новый человек, она часто лезла с расспросами. А ему приходилось, конечно, отвечать.
– Правда ли, что у вас в Круне началась война? Я читала газеты, вспомнила, что вы оттуда, – спрашивала она как-то раз.
Сварт не лгал о своей родине, все равно выдавал особый выговор. Про войну в Круне он слышал, страна продолжала отбиваться от посягательств наукократии джиннов Гриустена. Чем все закончилось, он уже толком не знал. И закончилось ли вообще. Королевство людей всегда страдало от посягательств республики джиннов. Прогресс или смерть – лозунг наукократии. И похоже, Круна выбирала смерть, предпочтя ее прогрессивному рабству.
– Возможно. Я давно там не был, – не лгал он. Лучшая ложь – недосказанная правда.
Любопытству Аманды всегда хватало поверхностных сведений. Она жадно вслушивалась, кивала, встряхивая светлыми локонами, порой неестественно ужасалась. Слишком манерно. Как будто она тоже лишь играла роль аристократки.
Это Сварт понял только на плоту, несущемся в неизвестность. Раньше он почему-то не замечал, а теперь начал прокручивать в голове все, что помнил о дочери лорда Вессона. И обнаруживал все больше странностей.
От Аманды были одни проблемы. Ей не хватало ума ездить, как полагается богатым девицам, с дамским седлом и не пускаться в галоп. Нет, ее серая в яблоках лошадь часто приходила в мыле. А саму девчонку несколько раз видели в мужском камзоле. «А не достала ли она и револьверы джиннов? – задумался Сварт. – И что делала с ними? На кого охотилась? На тропических птичек?»
Один раз ему лично пришлось тащить строптивую наездницу на руках, когда она вернулась с раскроенной голенью. Сварт прогуливался возле имения лорда, уже прикидывая, как лучше атаковать замок, если план с подстроенными несчастными случаями не сработает. Пираты могли бы прорваться через боковые калитки, если бы кто-то пустил их внутрь. Но от мыслей в тот день отвлек топот копыт и жалобное ржание.
Кровь обагрила серую шерсть беспокойной лошади. Сама Аманда была белее мела и едва держалась в седле.
«Хороший способ еще больше втереться в доверие к лорду», – мелькнула мысль у Сварта, когда девчонка практически упала на него. А он, конечно, бережно подхватил, ничуть не волнуясь о ее состоянии.
Она оказалась почти невесомой, будто держал в руках легкую вольную птицу с поврежденным крылом. Птицу, которая летела неизвестно откуда. И стремилась неизвестно куда.
– Спасибо, – только выдавила она сквозь сжатые зубы, мимолетно дернув его за воротник рубашки и теряя сознание.
Впоследствии она никому так и не сказала, что с ней случилось. Отцу соврала, что неудачно упала. Как же… «Упала». Тупые слуги, может, и поверили. А Сварт и старик-лекарь знали, что такие раны наносят сабли или кинжалы. Но докопаться до истины не пришлось: через месяц умер лорд Вессон. Аманда не могла найти себе места. Вскоре случился и пожар.
«А не связаны ли были эти события? – вдруг засомневался Сварт. – Не вел ли кто-то свою игру помимо меня? Против лорда Вессона. Или против Аманды. Или против обоих». Он как будто что-то упустил, но странности Аманды не имели отношения к прибытию Маиму-Длинноного. Поэтому он выбросил все эти воспоминания, отодвинул за ненужностью, скрыл пологом общей ненависти к аристократам. Аманда ничем от них не отличалась. Вернее, сотканный в памяти абстрактный образ, а не те странные эпизоды, которым он не придавал значения.
Однажды, незадолго до пожара, она угощала инжиром, как будто нарочно подкараулив в саду.
– Вы спасли меня, – говорила она, мягко улыбаясь. Вся воздушная и недосягаемая, как и полагается приличной девушке из богатой семьи. Камзол она больше не надевала.
– Что вы, Аманда. Всего лишь подхватил вас, чтобы вы не упали. Любой на моем месте поступил бы так же, – скромно ответил Сварт.
Он тоже умел разыгрывать роль приличного человека. А ведь было что-то в этом взаимном обмане, что-то, пожалуй, интересное.
– Нет. Иначе спасли, – загадочно улыбнулась она, и вновь в ее синих глазах загорелось нечто дикое. – И намного раньше.
Что она имела в виду? Он так и не понял, а она не ответила. А через сутки случился пожар, кровля обрушилась, и древнее поместье стало последним пристанищем беспокойной девчонки.
Но в тот день она угощала инжиром. И при мысли о еде слишком ярко проступал образ дочери лорда. Будто она подлетала к ним, дрейфующим в море, протягивала тонкими руками сочные плоды, а в последний миг отдергивала, не давая притронуться и утолить жажду.
И Сварт ненавидел ее. Даже если мертвую. Почему нет? Он сам почти стал мертвецом. В своей ненависти он отвлекался от созерцания лиан, перетиравших бревна.
Под плотом мелькали тени рыб, ожидали пиршества, чайки тоже кружили над потерпевшими бедствие. Прошло много времени, даже солнце накренилось к горизонту, но нить разговора не терялась, кроме нее ничего не оставалось.
– И как тебе удавалось так искренне играть три года? – приподнялся Сумеречный, но упал.
Как оказалось, он намного хуже переносил невзгоды кораблекрушения, чем пират. Но не жаловался. Что толку жаловаться безжалостному?
Ответ на вопрос последовал не сразу, хоть собеседник вовсе его не обдумывал. Просто счет времени, само его ощущение было потеряно. Время существует среди людей, среди их дел. Когда же плот несет течение, время не имеет значения, только жизнь, только короткие отрезки не времени, а ожидания. Поэтому казалось, что отвечали сразу, не замечая, как подобие разговора растягивается на целый день, еще один день без пищи и воды, с надеждой на землю.
– Я хороший актер. Цирк жизни научил, – криво ухмыльнулся запекшимися губами капитан, вспоминая, как искусно ему удавалось играть чувствами людей, когда он рассказывал о мнимом кораблекрушении: – Я уже не первый раз вживаюсь в роль. Как будто создаю новую личность. А потом, когда необходимо, возвращаюсь в себя настоящего.
– Этот кровавый маньяк и есть ты настоящий? – недоумевал Эльф, вспоминая от всезнания, как Сварт истреблял корабли морского дозора да жителей прибрежных деревень: – Как он мог желать покоя?
– Я настоящий – это нечто среднее между маньяком и всеми моими ролями, – уклончиво, хмурясь, отвечал Сварт.
Мог ли он сказать, кто он на самом деле? Он не первый раз надевал маски. Лицедейство и кровопролитие сопровождали его с самого детства. С десяти лет, когда он танцевал на канате перед восторженной толпой. С шестнадцати лет, когда он втирался в доверие к капитану корабля, чтобы подняться от матроса до старшего помощника. И выше. Для шага «выше» ему всегда требовалось кровопролитие. А поначалу – лицедейство.
– Это как разбитое зеркало. Ты для каждой роли отодвигаешь свою личность и вживаешься не в роль, а в новую личность.
– Ставки в спектаклях обычно слишком высоки.
– А не рискуешь ли ты каждый раз потерять свою настоящую личность? – сощурил глаза Сумеречный, который все-таки пошевелился, садясь, хватаясь ладонями за виски.
– Думаю, теперь должна быть ясна еще одна причина моей ненависти к Маиму, – гневно прошипел Сварт: – Да, такая долгая игра наполняла меня ненавистью. Но потеря личности была одним из вариантов, ведь притворяться надо было на самом высоком уровне.
Настолько, что сам начинаешь верить. Верить, что ты живешь среди них… верить, что ты… жертва кораблекрушения, казначей лорда… Друг его дочери, в конце концов. Проклятье! Только ненависть сохраняет твои истинные замыслы!
– Может, не стоило так сохранять, – снова упал на плот Сумеречный Эльф, охнув от ощущения обожженного тела.
– Я ненавижу их, счастливых по праву рождения, – сурово бросил Сварт.
Сквозь маску его игры вдруг трещиной прошла давняя обида, боль, непонимание. Только такая давняя, что много лет назад перегорела, исказилась, хранясь на задворках сознания.
– Ну, вот ненавидишь ты богачей, а давай сделаем революцию, и больше их не будет, – слабо рассмеялся Сумеречный Эльф, поводя картинно рукой, точно желая дотронуться до неба.
– Это невыполнимо, – с тоской прозвучал сдержанный вздох.
В идеалы сотен революций и смены правителей пират никогда не верил. В Круне случались и дворцовые перевороты, и революции, а страна все так же изнывала от нищеты и эпидемий.
– Эх, опять все перечеркнул одним словом. Ты просто завидуешь, – бросил с насмешкой Эльф, но потом твердо проговорил: – Тот, кто ненавидит, никогда не захочет стать таким же, как объект своей ненависти.
Внезапно глаза собеседника закатились, по телу прошла судорога, заломившая руки и ноги под неестественными углами.
– Эй! Хранитель-вредитель! Ты сдохнуть решил? – встрепенулся пират и пнул спутника к краю плота.
Какой-то дикарский, животный страх перед трупом и разложением охватил его. Впрочем, Сумеречный Эльф, ощутив соленую воду, пришел в себя, забираясь обратно на бревна. Затем окунул голову и быстро вынырнул, вдыхая жадно воздух.
– Ух, водичка освежает, – радостно проговорил он. – Хлебнул солененькой. Тоже неплохо.
– Ты солгал насчет суши! Ты сам не знаешь, куда нас несет! – внезапно вцепился в шею спутника Сварт и начал душить.
Сумеречный Эльф попытался разомкнуть его цепкие пальцы.
