Олег Александрович Якубов
Вернувшийся к ответу
– Врать не стану, честно ответить пока не могу. Я еще сам не во всем разобрался.
– Ну спасибо и на этом, – явно усмехнулась женщина и повесила трубку.
***
Утром он снова поехал в районный суд. Зачитали приговор. Махмуда осудили на один год заключения с отбыванием срока в колонии общего режима. Адвокат, явно недовольный приговором, первым покинул зал судебного заседания. Аркадий и Валентина Михайловна вышли вместе.
– За такое кощунство и всего год тюрьмы, – не скрыл своего разочарования Аркадий.
– В военное время подобные действия рассматриваются как мародёрство и караются смертной казнью. В мирное время статья за надругательство над могилами и памятниками предусматривает всего год лагеря общего режима. Кстати, и этот год негодяй Махмуд получил, как мне представляется, благодаря вашему присутствию в суде.
– Моему? – неподдельно изумился Аркадий.
– Вашему-вашему. Все шло к тому, что он либо был бы признан полностью невиновным, что скорее всего, либо получил условный срок. И вдруг появляется пресса… Вы же видели, с каким недовольным видом уходил Лавацкий. Он явно не ожидал такого поворота событий. Но судья не осмелилась вынести оправдательный приговор. Она предпочла действовать строго по закону, и её упрекнуть в этом никто не посмеет. Кстати, о сроке заключения. Уверяю вас, этого Махмуда в лагере ждет нелегкая жизнь. Зэки не простят ему такого – ведь он мог надругаться над могилой родственников любого из них.
***
Тимофеев, выслушав отчет своего сотрудника, остался явно доволен действиями молодого журналиста, хотя, в воспитательных целях, виду не подал. Он оценил, что Марков сумел проявить твердость и пробиться на закрытое заседание суда. Но пуще иного он оценил, что журналист сумел разобраться в сути происходящего в зале суда. Тимофеев и сам до конца не знал, зачем понадобилось присутствие представителя партийной газеты на суде. И знать, честно говоря, не желал. Его попросил об этом один из тех людей, кому в республике могут отказать всего один-два человека.
Вспомнив о звонке заместителя председателя горсуда, Николай Фёдорович все же счел нужным уточнить:
– Нелегко было убедить судью пустить тебя на закрытый процесс?
– Да нет, особых проблем не возникло, она только попросила принести ей письмо от редакции. Я на следующий день принес…
***
Прошло полгода, когда в телефонной трубке Марков услышал звонкий женский голос:
– Аркадий, это вы? Здравствуйте, это Тетерина из городской прокуратуры.
Все эти месяцы он не раз вспоминал красивую молодую женщину и всё не мог найти повода, чтобы ей позвонить. И вот она звонит ему сама!
– Аркадий, у меня к вам предложение. Вы, журналисты, можете попасть куда угодно. Я в этом уже убедилась. Если вы в обед свободны, закажите столик в кафе «Голубые купола». Туда, говорят, в обеденное время не попасть. А я получила повышение в звании и приглашаю вас на обед. И имейте в виду, не просто приглашаю, а я вас угощаю. Заодно расскажу кое-что для вас интересное.
Они встретились возле кафе. Валентина была в этот раз одета в белую блузку, светлую юбку и явно только что вышла из салона красоты – еще даже лак на ее замысловатой пышной прическе не просох. Выглядела она еще моложе, чем в форме, и Аркадий, не скрывая, залюбовался молодой женщиной.
– Перестаньте меня так откровенно рассматривать, это, в конце концов, неприлично, – рассердилась Валентина. – вы меня в краску вгоняете.
Они пили шампанское, разговаривали о всяких пустяках. Когда с обедом было покончено, Валентина извлекла из сумочки тонкий лист бумаги.
– Это спецсообщение из лагеря, где отбывал срок кладбищенский сторож Махмуд. – пояснила она. – Впрочем, я своими словами. Зэки, узнав, по какой статье он осужден, придумали ему изощренное наказание. После отбоя вынимали из прикроватной тумбочки перегородку и засовывали туда скрюченного Махмуда. Потом выбрасывали тумбочку в окно. До утра Махмуд должен был ее починить. Ну они его там подвергали и другим унижениям. Одним словом, Махмуд месяц назад повесился. Я сочла нужным вам об этом рассказать.
Конечно, он не позволил ей заплатить за обед, вызвался проводить. Валентина в этот день взяла отгул, потому и шампанское себе позволила. Они шли по тенистым улицам Ташкента, о чем-то беззаботно говорили, Аркашка лихорадочно думал, под каким бы предлогом назначить ей следующую встречу. Дошли до ее дома, у подъезда остановились. Враз став очень серьезной, Валентина сказала:
– Ни на чашечку кофе, ни на чай я вас не приглашаю, впредь встречаться мы с вами будем только по делу, если понадобится. Вы сегодня на меня так смотрели, что я считаю необходимым вам сообщить: я замужем, у меня двое детей, и вообще я старше вас на двенадцать лет.
– Как на двенадцать?! – опешил Аркадий. – А откуда вы знаете сколько мне лет?
– Узнать ваш возраст было не сложно. Вы забыли, где я работаю? А за комплимент моему возрасту – спасибо, – Валентина махнула ладошкой и исчезла в подъезде.
… Тимофеев, которому Марков счел нужным доложить о злосчастной судьбе бывшего кладбищенского сторожа, отреагировал коротко: «Собаке собачья смерть».
Глава двадцатая
«И жить торопится, и чувствовать спешит». Это о нем, и ни о ком другом, написал Петр Вяземский. Его, Аркашку Маркова, пронзив толщу веков, узрел поэт своим пронзительным всевидящим взглядом. Ведь это его жизнь предрек Вяземский в своих бессмертных строках:
«Стеснилось время им в один крылатый миг.
По жизни так скользит горячность молодая.
И жить торопится, и чувствовать спешит».
Это он, Аркашка, в один крылатый миг стеснил время, трясясь утром в переполненном автобусе, навстречу новому дню. Это же его молодая горячность скользит по жизни, это он торопится и чувствовать спешит.
В те дни он мало задумывался над тем, что происходит вокруг него. Да что там мало, можно сказать, вообще не задумывался. Ему просто некогда было думать о чем-то «постороннем». Надо было мчаться, ехать, бежать, лететь, чтобы все успеть. И он мчался, бежал, ехал, летел и все успевал; все у него в те, по сути беззаботные годы ладилось. Он вообще, строго говоря, был везунчиком, этот Аркадий Марков. То, на что другие тратили невероятные усилия, месяцы, а иногда и годы кропотливой работы, ему удавалось легко и сразу. Хорошо, что он этого не осознавал, иначе еще в молодые свои лета зазнался бы, вознесся над всеми и, в наказание, потерял бы все, чем наградил его Всевышний.
***
Редакция, куда волею судьбы и благодаря в немалой степени своему везению попал начинающий журналист Марков, отличалась не только солидным внешним видом. Здесь и нравы были иными, не такими, как в областной газете. Как иными были нравы и в самом городе. Это в захолустном Андижане, где все друг друга если не по именам, то уж в лицо точно знали, можно было выйти в домашних тапочках, по-простому, без звонка и без предупреждения, заглянуть к соседу на рюмку чая или на партейку в шахматы да и засидеться на несколько часов. В столичном городе нравы иные, да и расстояния диктуют свой ритм. В областнухе обычным делом было хлопнуть «законные» сто пятьдесят в обед, для аппетита, а после работы еще и в чайхану забрести, где разгорались жаркие споры о журналистике, о месте газетчика в обществе, об умении писать, о подаче материла. В «Звезде Востока», где работали около двух сотен человек, каждый жил своей жизнью, не до общих дискуссий было, как не принято было ходить друг к другу в гости или «дружить домами». Вместе собирались раз в году. Эту традицию ввел, придя в редакцию, Тимофеев. Николай Фёдорович договорился со знакомым секретарем райкома, и каждый год, во вторую неделю мая, газетчики ехали на маевку в живописный предгорный поселок Бричмулла, название которого через несколько лет станет известно всей стране благодаря популярной песне. В тени тех самых чинар, о которых так проникновенно пели в песне «Бричмулла» Татьяна и Сергей Никитины, журналисты проводили весь день – купались в пруду, удили рыбу в ледяной воде быстротечной, сбегающей с гор речки, пекли, как когда-то в пионерлагерях, в золе картошку, выпивали, пели под гитару проникновенно о своей замечательной профессии: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете. Если снова начать, я бы выбрал опять бесконечные хлопоты эти», – и свято в этот момент верили, что на самом бы деле выбрали опять бесконечные хлопоты эти.
Уезжая, говорили, как было здорово, что надо бы собираться вот так, всем вместе, не раз в году, а почаще, хмельные и от того душевно добренькие, приглашали друг друга в гости. Утром приходили на работу, разбредались по своим кабинетам и продолжали жить каждый своей жизнью, лишь кивком здороваясь при встрече в коридоре или в столовой. Здесь не принято было обедать вместе, никто не собирался после работы – кроме репортерского отдела – эти «акулы пера», как в любой редакции мира, жили своей, обособленной жизнью.
Аркашку, когда он начал работать в «Звезде Востока», никто не призывал «прописываться» по поводу первой зарплаты, и он своим почтенным дамам и вертлявой Маринке приволок огромный торт, чему дамы были несказанно рады, а еще больше обрадовались, когда он ушел и о своих женских делах они смогли посудачить спокойно.
***
Еще собираясь ехать на свое первое задание, в зоокомбинат, Аркадий сменил привычный уже костюм и сорочку с галстуком на джинсы и вельветовую курточку. Джинсами своими, настоящий американский «Вранглер», большая по тем временам редкость, он необычайно гордился. Едва переступил порог редакции, как его тут же вызвал к себе Костиков.
– В каком виде вы себе позволяете явиться в редакцию? – строго спросил Скопидомыч.
– Иван Капитонович, я в зоокомбинат еду, вот и оделся соответственно.
– Вы должны одеваться не соответственно месту, куда едете, а соответственно статусу той газеты, которую представляете. Вот это – ваше соответствие, и никакого другого. – Костиков потянулся к телефону внутренней связи. – Сейчас я, в порядке исключения, вызову из гаража машину, вы поедете домой и переоденетесь. И больше никогда в таком виде порог редакции не переступайте. Да, вот еще что. Вы, Марков, человек неженатый…
Аркашка подумал, что разговор пойдет о предоставлении ему квартиры, и тут же выдвинул защитный аргумент, как когда-то в андижанском горисполкоме: «У меня невеста есть».
– Вы человек неженатый, – повторил замглавного, – а у нас в коллективе работают много молодых женщин – машинистки, стенографистки, корректоры. Правда, в отличие от вас, они все замужем… Вы понимаете, к чему я вам это говорю?
«Может, этот старый козел считает, что мне надо замуж выйти», – мелькнула у Аркашки озорная мысль, но вслух он ее, конечно, не высказал, лишь пожал плечами:
– Не совсем, Иван Капитонович.
– Никаких служебных романов в стенах редакции мы не потерпим. Это, надеюсь, ясно.
– Это ясно, – браво отчеканил Марков и, облегченно вздохнув, выскочил из кабинета этого престарелого пуританина.
***
Костиков знал, о чем он говорил. Видно, опасения у него вызвал не только молоденький новичок, но и те замужние сотрудницы, которые, по мнению Скопидомыча, носили непозволительно короткие юбки, вызывающие прически, чересчур ярко подводили глаза и красили губы.
И пары дней не прошло после строгого внушения, как к Аркадию в столовой подошла машинистка Леночка, яркая крашеная блондинка с невероятно длинными перламутровыми ногтями. «Как она такими ногтями печатает?», – подумал Аркадий, но спрашивать не стал, тем более девица и слова не дала ему вставить.
– Я присяду, – не спросила, а сообщила она, пристраивая свой поднос на его стол. – Вас, я знаю, зовут Аркадий. А меня – Леночка. И не вздумайте называть меня Лена или того хуже – Елена, только Леночка. А почему вы, Аркадий, к нам в машбюро никогда не приходите, вы что, сами печатаете свои материалы?
«Если она печатает с той же скоростью, с которой говорит, то она неплохая машинистка», – подумал Марков, но отвечать не стал, поскольку в его ответах Леночка, похоже, и не нуждалась. Она взглянула на наручные часики, вздохнула:
– Перерыв заканчивается, а мне еще надо с вами одним секретом поделиться. Понимаете, наши местные кумушки уже начали по поводу нас с вами шушукаться.
– Это о чем же? – с недоумением спросил Аркадий.
– Какой вы недогадливый. Ну о чем можно шушукаться? Они считают, что у нас с вами роман. Попросту говоря, что мы любовники.
– Но мы с вами даже разговариваем в первый раз. Я полчаса назад имени вашего не знал.
– Какой вы наивный, – хмыкнула Леночка и удалилась, повиливая своими далеко не худенькими бедрами.
Через неделю она, вызвав Аркадия «на разговор вне этих жутких стен», заявила, что больше не может жить в этой атмосфере сплошных сплетен и готова с этим смириться, если сплетни будут обоснованы. На следующий день они уже лежали в ее постели.
Эта связь прекратилась довольно быстро. Леночка пригласила Аркадия на день рождения, сказав, что кроме него приглашены только две ее самые близкие подружки. Никаких подружек не было и в помине. Зато в полном комплекте были родители и муж – атлетически сложенный красавец, к тому же, как выяснилось, мастер спорт по самбо. Гриша работал таксистом, обожал анекдоты, чем его гость весь вечер и развлекал.
– Ленка, – кричал Гриша с балкона, куда они то и дело выходили покурить. – Тащи нам водку сюда, – и когда «покорная» жена появлялась, шумно восторгался, хлопая Аркашку по плечу так, что у него ноги подгибались. – Ленка! Я-то думал, что у вас в редакции одни старпёры работают, а тут такой золотой парень. Аркашка, ты мой друг, – заверял он Маркова. – Имей ввиду, если тебе понадобится такси, вызывай меня, я с тебя ни копейки денег не возьму.
Он прекратил с Леночкой все отношения сразу же, заявив ей твердо:
– Между нами все кончено. Как м6е в глаза смотреть твоему мужу?
– Никто и не требует, чтобы ты ему в глаза смотрел. Тебе даже в мои глаза смотреть вовсе не обязательно, – цинично усмехнулась молодая женщина.
– Я не могу плевать в душу человеку, который мне ни сделал ничего плохого. Вообще, я не понимаю, чего тебе не хватает – такой муж!
– Тебе этого не понять, – заявила Леночка, но объясняться не стала. Она предприняла еще парочку попыток затащить Аркашку в постель, но он проявил непонятную и неожиданную для нее твердость. Так что Иван Капитонович мог спать относительно спокойно. Мгновенно вспыхивающие и так же мгновенно угасавшие страстишки по отношению к другим представительницам прекрасного пола в расчет принимать не следовало.
***
Лола Санджаровна, Ляля, заведующей был золотой. Не сразу, но все-таки догадавшись, зачем главному понадобилось вводить в отдел «творческую единицу», она Аркадию заданиями не докучала, и если он, по поручениям шефа, уезжал из редакции, то женский бунт гасила твердой рукой, распределяя письма среди оставшихся. Изредка она и сама давала Аркадию задания. Так было и в тот день, когда она поручила ему съездить в городской суд.
– Я же журфак МГУ заканчивала, – рассказала Ляля своему сотруднику. Я когда ещё на первом курсе училась, у нас на юрфаке, на пятом курсе, учился Боря Окс, тоже из Ташкента. Сейчас Боря, Борис Бенционович Окс, заместитель председателя городского суда по уголовным делам. У них слушалось недавно какое-то очень интересное и запутанное дело, он готов нас ознакомить с материалами. Знаешь, Боря – человек чрезвычайной, я бы даже сказала, щепетильной порядочности, – добавила Ляля.
Борис Бенционович встретил сотрудника своей давней знакомой весьма радушно. Выложил на стол целый ворох приговоров:
– Это все дела уже рассмотренные, здесь приговоры, исключительно вступившие в законную силу, так что можете не сомневаться…
– Но мне Ляля Санджаровна говорила про какое-то конкретное дело.
– Да, это очень интересное дело. Просто я хотел вам показать еще несколько, чтобы у вас был выбор. И вообще, почему бы вам у себя в газете не завести судебную рубрику, ну что-то вроде «из зала суда». Поверьте, будет пользоваться спросом. Я бы вам в этом с удовольствием помог. Для нас очень важно, чтобы пресса освещала неизбежность наказания злостных преступлений, так сказать, в порядке правового воспитания общества.
«А что, он ведь прав», – подумал Аркадий, – рубрики «Из зала суда» в газете нет, а она действительно могла бы стать популярной. Надо будет с Лялей посоветоваться». Ничего Оксу не ответив, он стал вчитываться в копии приговоров и уже вскоре отложил в сторонку три из них, спросив хозяина кабинета:
– Вот эти взять можно?
– Всё, что я для вас отобрал, всё можете взять с собой, это копии. Ну, а теперь я вас ознакомил с тем интересным делом, ради которого вы приехали. Надеюсь, вас оно заинтересует.
***
– Жили два друга-товарища, назовем их Шавкат и Шухрат, – эпически начал Окс.
…Шавкат и Шухрат жили по соседству, учились в одном классе. В один год в университет поступили – Шавкат на математический факультет, Шухрат на исторический. Шавкат сумел не то какую-то теорему решить, не то новую формулу придумал, но к тридцати двум годам уже стал доктором наук, профессором кафедры Политехнического университета. Шухрат звезд с неба не хватал, сначала учителем в школе работал, потом в Академии наук бумажки из кабинета в кабинет носил. В итоге тот же Шавкат пристроил школьного друга преподавателем истории в свой университет.
Когда молодой профессор получил от университета новую просторную квартиру, на новоселье позвал и Шухрата. Друг детства ходил из комнаты в комнату, рассматривая новенькую югославскую мебель, включил и послушал изумительное звучание японской стереосистемы, радостно улыбался, но на самом деле совсем не радовался, когда хозяин снимал гостей на видеокамеру «Панасоник» – его съедала зависть. Вместе с Шавкатом пошел провожать уважаемых гостей и, когда они остались вдвоем, напрямую спросил:
– Ты хочешь сказать, что все это – и то, что в квартире, и новенький «Жигуль» шестой модели, – все это у тебя на профессорскую зарплату?
– Ну не только, хотя профессорская зарплата совсем не маленькая. Но я к тому же готовлю к поступлению будущих абитуриентов. И ты знаешь, у меня неплохо получается.
– Ну ещё бы, кому, как не тебе, знать, какие вопросы будут в билетах на приемных экзаменах, – хмыкнул завистник.
– Ты ошибаешься, – помрачнел профессор. – Родителей своих будущих учеников я предупреждаю заранее: моя подготовка сводится только к тому объему знаний, который необходим для сдачи вступительных экзаменов. Никаких билетов, никаких поблажек, никаких подсказок. Я достаточно хорошо зарабатываю, чтобы нарушать закон и подставить под удар все свое благополучие, а, возможно, и жизнь.
– Так я тебе и поверил, – хмыкнул Шухрат и ушел, не попрощавшись.
С того дня он не давал Шавкату покоя. Предлагал самые разнообразные варианты и схемы, чтобы поставить поступление в вуз на поток. Шавкат все предложения Шухрата отметал сразу и категорично, талдыча, как попугай, что закон нарушать не станет.
Перед вступительными экзаменами, это было совсем нетрудно, Шухрат познакомился с родителями нескольких абитуриентов. Рассказав о том, что с профессором математики они дружат с детства, и проиллюстрировав рассказ кое-какими подробностями его быта, Шухрат заверил доверчивых родителей, что «пятерка» по математике и проходной балл им обеспечены. Трое из пяти его «протеже» благополучно и, разумеется, самостоятельно поступили, двое провалились. Родителям двоих он деньги вернул, поступление троих приписал своим заслугам.
В течение всего учебного года он не прекращал попыток убедить Шавката создать «синдикат по поступлению», но добился только того, что бывший друг пригрозил, что обратится в милицию. Приближались очередные вступительные экзамены. Схема была уже отработана, доверчивых родичей теперь уже было не пятеро, а одиннадцать. Десять городских, один приехал из далекого кишлака.
Ставки он сделал, как сам себе признался, «не на тех лошадей» – почти все его претенденты провалились. Делать нечего, деньги надо было возвращать. Он и вернул. Всем, кроме кишлачного, рассудив, что тот слишком далеко, чтобы до него, Шухрата, дотянулся. Однако ж дотянулся. Да еще так дотянулся, что возбудили уголовное дело. Следователь была неопытной, как он решил, девчонкой, подследственный искренне плакал, говорил, что его оклеветали, в итоге добился того, что хоть под стражу не брали, ограничились подпиской о невыезде. Во время очередного допроса следователь спросила:
– Вы не знаете телефон профессора математики? – и назвала фамилию Шавката. – Он мне нужен срочно, а повестку посылать – много времени займет.
«Это конец, – подумалось Шухрату. – Шавкат меня щадить не станет, всё, гад, выложит. Надо что-то делать…» К утру возник план. «Признавшись» следователю, что совесть гложет, покоя не дает, он заявил, что желает во всем искренне раскаяться. Он и раскаялся в том, что по требованию своего друга, профессора математики, находил родителей будущих абитуриентов, готовых давать взятки за поступление их детей в вуз. Да, он, Шухрат, деньги брал, но только для того, чтобы их немедленно передать Шавкату. Себе не оставлял ни единого рубля.
Следователь действительно была девчонкой неопытной, но исключительно въедливой. Эту историю она размотала до конца, в итоге чего Шухрат Мансуров получил шесть лет общего режима за мошенничество.
***
Статью Аркадий назвал «Хуже лжи», утверждая, что хуже лжи может быть только клевета. Постулат был весьма спорным, но придираться никто не стал – газетная публикация вызвала много откликов, и под эту «сурдинку» Маркову легко утвердили новую рубрику «Из зала суда». Еще не успев как следует насладиться триумфом, он был вызван «на ковер» к Костикову. В кабинете главного сидел вальяжный молодой мужчина и – о чудо! – курил сигарету – Скопидомыч не выносил табачного дыма, в его кабинете не курил никто и никогда. На приставном столике перед незнакомцем лежали пачка сигарет «Мальборо» и причудливой формы золотая зажигалка.
– Вы автор статьи «Хуже лжи»? – задал Костиков идиотский вопрос, так как прекрасно знал, что автор стоит перед ним. Аркадий счел за лучшее промолчать.
– В ходе подготовки материала к печати вы встречались с товарищем Мансуровым Шухратом Исмаиловичем? – последовал очередной вопрос.
– В городском суде я получил материалы вступившего в законную силу приговора, – сообщил Аркадий. – Поскольку Мансуров Шухрат Исмаилович к этому времени уже был взят под стражу, встречаться с ним у меня возможности не было. Материал написал по материалам уголовного дела.
– В таком случае познакомьтесь, – своим размеренным скрипучим голосом произнес Костиков. – Мансуров Шухрат Исмаилович, оправданный Верховным судом и оклеветанный вами, собственной персоной, – в голосе замредактора звучало неприкрытое злорадство.
– А что вы здесь делаете? – невольно вырвалось у Аркадия.
– Марков, не забывайтесь! – прикрикнул Костиков. – Вы очень звучно назвали свою статью, обвиняя товарища Мансурова в клевете, а на самом деле оклеветали ни в чем не виновного человека вы сами. К счастью, судебные органы во всем разобрались и восстановили справедливость. Но вы нанесли Шухрату Исмаиловичу подлый удар, опорочив его доброе имя и репутацию.
– И честь, – чуть слышно добавил посетитель.
– Да-да, и честь, – согласился Костиков. – Мы, товарищ Мансуров, примем все меры для того, чтобы исправить положение. Газета даст опровержение, сотрудник Марков понесет соответствующее, могу вас заверить, самое строгое наказание.
Бросившись к себе в кабинет, Аркадий стал лихорадочно набирать номер зампредседателя городского суда Окса, но не успел дозвониться, как замигала лампочка селектора – его вызвал главный редактор.
– Рассказывай, – потребовал Тимофеев. Внимательно выслушав, сказал уверенно: – Окса знаю, он нам такую подлость сделать не мог. Иди и разбирайся. От всех дел тебя освобождаю. Если все обстоит так, как ты рассказал, значит, разберешься. Но если сам напортачил, пощады не жди.
Позвонив Оксу, Аркашка несколько минут слушал долгие протяжные гудки в трубке, пока не сообразил, что Бориса Бенционовича нет в кабинете. Решение пришло спонтанно, как чаще всего и бывает в критические мгновения, – он набрал известный ему номер городской прокуратуры. Сбивчиво изложив Валентине суть проблемы, услышал решительное: – Не психуй, и главное – никому не звони. Сейчас приеду. Ты копию приговора сохранил?
Валентина Михайловна приехала через полчаса, которые показались ему вечностью. Она была в строгой прокурорской форме, четыре маленьких звездочки капитана теперь заменила одна большая – майорская.
– Задержалась немного, решила сама дело затребовать. Ваш главный на месте? Можем к нему попасть? – энергично осведомилась она.
Аркашка метнулся в приемную, после минутной паузы Тимофеев согласился принять Тетерину.
– Прокурор по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел Тетерина, – официально представилась Валентина Михайловна и тут же, без перехода, произнесла: – В статье вашей газеты все факты изложены верно, ошибки и искажений нет – я с делом ознакомилась.
– Но человек на свободе, – возразил Тимофеев и, спохватившись, предложил: – Да вы садитесь. Как же это все, по-вашему, могло произойти, Валентина Михайловна?
– Пока досконально во всем не разобралась, изложу свои соображения, если вы позволите. После вступления приговора в законную силу Мансурова должны были этапировать в лагерь. Утвержденное и вступившее в силу решение мог отменить только Верховный суд республики. Предположим, и это вероятно, адвокат жалобу написал. Но он должен был добиться свидания со своим подзащитным, приехать к нему на зону, подписать жалобу, отправить ее в Верховный суд. После чего ее рассмотрели бы не раньше, чем через полгода, а то и позже – такова процедура. А тут месяц прошел, и нате вам – гражданин Мансуров на свободе. Поверьте, эта история пахнет криминалом.
– Валентина Михайловна, а вы могли бы помочь нашей газете и досконально в этой истории разобраться? Если надо, я позвоню генеральному прокурору республики и подпишу соответствующее ходатайство.
– Ничего не надо, – покачала она головой. – Я разберусь, вот только пока не нужно к этому делу привлекать внимания, еще неизвестно, кто за всем этим стоит.
Через неделю она снова появилась в редакции, улыбающаяся, явно чем-то довольная. На этот раз Тимофеев принял гостью из прокуратуры незамедлительно.
– Все оказалось намного проще, чем я предполагала. Мансуров дал конвойному взятку. Тот не устоял перед пятью тысячами рублей и помог бежать осужденному с этапа, что на самом деле не так уж сложно. Мансуров на время затаился, но тут в «Звезде Востока» появилась статья. Ему бы сидеть, не высовываться, а он ринулся в редакцию, обиженного и оскорбленного из себя изображать. Сейчас он снова арестован; теперь за побег срок ему довесят, не меньше двух лет. Вместо шести восемь сидеть будет.
– Быстро вы, однако, разобрались в этом запутанном деле, – заметил Тимофеев.
– Мне показалось, что из-за клеветы этого мерзавца у Аркадия Александровича могут быть серьезные неприятности, поэтому я медлить не стала.
– Побольше бы таких неравнодушных людей, как вы, Валентина Михайловна, – серьезно произнес Тимофеев, – жить было бы легче.
Он вызвал свою персональную машину, выйдя из-за стола, пожал женщине руку, велел Аркадию:
– Отвезите Валентину Михайловну, куда она скажет.
В машине она призналась:
– Я так за тебя переволновалась, что даже собственные неприятности на второй план отступили.
– А что с тобой случилось? – встревожился Аркадий.
Она смотрела на него долго, пристально глядя в глаза. Потом произнесла, как будто на что-то решившись:
– Ты действительно хочешь знать, что у меня произошло? Тогда поедем ко мне. Только сначала надо в магазин заехать, а то у меня дома мышь от голода сдохла.
***
Стоя у плиты, не оборачиваясь, Валя рассказала банальную, в общем-то, историю. На выходные дни собрались всей семей навестить Валину маму и на недельку у нее детей оставить – она живет в десяти километрах от Ташкента, дома сад, где полным-полно фруктовых деревьев, рядом речка, ребятишкам раздолье. В последний момент муж сослался на недомогание и ехать отказался. Настроение было испорчено, а тут еще мама стала масла в огонь подливать, высказывать свое недовольство зятем. Валентина встала на защиту мужа, слово за слово – они поссорились, и Валя уехала. Дальше все было, как в плохом анекдоте. Только не муж нежданчиком приехал из командировки, а не вовремя вернулась жена. Муж с соседкой лежали на их супружеской постели, и, что больше всего её обидело, возле кровати валялся тот самый пеньюар, который муж ей подарил на день рождения, а она его даже распаковать не успела.
Мужа она прогнала, дети пока еще у матери, хотела побыть одна, подумать, как жить дальше.
***
– Валя, выходи за меня замуж, – проговорил Аркадий заранее обдуманную фразу, когда они утром сели завтракать.
– Никогда! – отрезала она мгновенно, будто была готова к этому предложению.
– Тебе со мной было плохо? – спросил он огорченно.
– Наоборот, мне с тобой было слишком хорошо, поэтому я за тебя никогда не выйду.
– Но почему? – не понял Аркашка, – объясни.
– Я тебе уже говорила, что старше тебя на двенадцать лет. Теперь представь себе: тебе исполнится всего-навсего пятьдесят. Ты мужчина в самом расцвете сил, а я пенсионерка-климактеричка. С не самым, заметь, легким характером. Ты начнешь от меня бегать к другим бабам, более молодым, и кончится это тем, чем только и может закончиться. Не хочу портить тебе жизнь и остаться в твоей памяти мегерой. Я останусь в твоей памяти такой, какой я была сегодня ночью. Потому что другой ночи у нас с тобой больше никогда не будет. Запомни, я твой верный друг, помогу всегда и всем, чем смогу. Но мы останемся друзьями, а не любовниками. А теперь уходи, дай мне вволю нареветься.
Он, конечно, ушел, но только до ближайшего базара, где купил букет на все деньги, которые у него при себе были. С этим огромным букетом он вломился в ее квартиру и пробыл там, не выходя, три дня. Когда, очнувшись от этого угара, они прощались возле ее дома, Валентина сказала:
– Это ничего не меняет. Напротив, ты еще больше убедил меня в том, что я и так для себя решила.
***
Обычные люди, так сказать, рядовые граждане, влюбляются, женятся, ссорятся, снова вместе ложатся в одну постель… И ничего в этом нет сверхъестественного. Самые бурные и необычные романы, если верить им на слово, бывают только у артистов и журналистов. В их рассказах, вот уж что они умеют, так это рассказывать, страсти так и кипят. Их романы всегда полны самыми экстравагантными приключениями, разбитыми сердцами, бурными объяснения и клятвами. Самое любопытное, в том числе и с точки зрения психологии, что все они в эти россказни верят сами. А может, правильно делают, что верят. Иначе жизнь была бы такой же скучной и пресной, как у всех. Но они-то, и в это тоже надо верить, не как все.