Олег Александрович Якубов
Вернувшийся к ответу
– Я хочу рожать в Ленинграде.
– Прилетай в Ташкент, распишемся здесь, по крайней мере, не надо будет ждать очереди. С отцом тебя познакомлю, с бабушкой.
– Когда? – спокойно уточнила Арина.
***
Из роддома Арину Маркову забирали Славка Полунин и все «Лицедеи». Перед входом устроили самый настоящий спектакль. Не было на этом представлении только одного зрителя – отца новорожденного. С экипажем подводной лодки, носящей имя узбекской республики, Аркадий находился у берегов Кубы, когда радист сообщил, что у него родился сын. «Назвали Славка, в честь крестного отца», – сообщалось в радиограмме.
Глава двадцать шестая
Женитьба мало что изменила в его жизни. Он по-прежнему мотался по командировкам; если удавалось, выкраивал время, заскакивал в Ленинград, привозил сыну игрушки, жене – подарки. Своей жизни без газеты, в которой работал, не мыслил и о переезде в Питер даже не задумывался. К тому же в Ташкенте жили отец и баба Сима, которой уже катило под девяносто. Хотя он не много уделял им внимания, но все же… Арина не говорила напрямую, что переезжать не хочет, по своему обыкновению, просто отмалчивалась. Но он понимал, что с Ленинградом связана вся ее жизнь, так же как и его жизнь была связана с Ташкентом. А потому ни на чем не настаивал.
Ему хорошо было рядом с женой и сыном, но расставался он с ними так же легко, как расставался со своими ташкентскими друзьями, уезжая в командировки. Его это и удивляло, и даже пугало. «Неужели я не способен на такое чувство, как любовь?» – спрашивал он себя.
Однажды, когда маленький Славка заболел, он бросил все дела, примчался в Ленинград. Сына вместе с Ариной, Полунин помог, уже положили в больницу. Он приносил передачи, сидел в палате подолгу, но как только малыш пошел на поправку, с облегчением взял билет на самолет и умчался.
***
Москва – да что там Москва! – вся страна готовилась к Олимпийским играм. Но что-то пошло наперекосяк. То одна, то другая западные страны стали грозить Советскому Союзу бойкотом Олимпиады, предупреждая, что если СССР вторгнется в Афганистан, то ни один уважающий себя западный спортсмен не приедет в страну-агрессор. Дальше всех пошла Великобритания, перейдя от угроз к делу. В Англии был размещен очень выгодный для британцев заказ на авиационные моторы к супермощному советскому пассажирскому самолету Ил-86. Советы пригрозили, что если англичане поддержат бойкот Олимпиады, то этот заказ они снимут. В итоге английская сторона отказалась от заказа на авиамоторы сама.
На все выпады Запада советская пропаганда ответила мощной кампанией по освещению подготовки к Играм. Газеты и журналы пестрели репортажами о замечательных спортивных объектах, гостиницах, дивной Олимпийской деревне, что возводятся в Москве. К этой работе были привлечены лучшие перья отечественной журналистики. Ташкентский репортер Аркадий Марков и глазом моргнуть не успел, как стал членом комиссии пропаганды национального олимпийского комитета – НОК СССР – и членом редколлегии журнала «Олимпиада-80». Командировки в журнале были сказочные – можно было без ограничений ездить на любые соревнования международного уровня, где бы они ни проводились. Главная задача журналистов, приезжающих на эти турниры, была одна: привезти как можно больше откликов зарубежных спортсменов, которые должны были признаться, что жили и живут на этом свете одной лишь целью – побывать на московской Олимпиаде. И Марков, как немногие из его коллег, умел добывать эти «откровенные признания», тут ему, пожалуй, равных не было.
***
Родившись и живя в СССР, будучи полностью продуктом советской системы, Марков, хотя и работал в газете, спрятавшись в раковине своих репортажей, политической жизни страны чурался осознанно. Так ему было проще: меньше знаешь – меньше сам себе задаешь вопросов. По поводу олимпийского бойкота он негодовал искренне и работу свою выполнял не просто добросовестно, а свято веря в правоту того, что писал. Это было очень важно – верить в сказанное тобой. Веришь ты, поверят и тебе. Впрочем, в те годы он если и рассуждал об этом, то нечасто.
***
Как-то раз, вернувшись в Ташкент из далекой загранкомандировки, он навестил своего друга Камила. Когда-то они жили по соседству с семьей Рахимовых на «Двенадцати тополях». Отец Камила, академик Закир Рахимов, был основоположником узбекской онкологической школы, в его клинике не раз бывал Солженицын, когда работал над своей книгой «Раковый корпус». У сына академика выбора не было – он обязан пойти по стопам отца. К чести Кэма, так звали его на улице все ребята, он сделал все возможное, чтобы провалить вступительные экзамены в мединститут. Но ему это не удалось. Поступление отмечали бурно и шумно. Под утро, когда сон у родителей особенно крепок, Кэм вывел из гаража новенькую, полученную академиком в дар от правительства «Волгу», и через полчаса это лучшее достижение отечественного автопрома годилось только для сдачи в металлолом. Институт юному Рахимову все же пришлось закончить, после чего он незамедлительно был отправлен в аспирантуру. Медицинских знаний будущему доктору это не добавило, а вот в преферансе и других карточных играх Камил, вернувшись в родной город, уже был академиком, и никак не меньше.
Отец скончался, ученики академика Рахимова, занявшие высокие места в кабинетах Минздрава, решили, что теперь онкологическую клинику должен возглавить сын, тем более что он кандидат медицинских наук. Кэм томился в своем новом кресле, как на плаху шел на еженедельный обход, который обязан совершать главврач. В палате брал больного за запястье и считал пульс – хоть этому его научили. Потом интересовался, есть ли жалобы на состояние. И если больной говорил, что его что-то беспокоит, глубокомысленно изрекал: «Это бывает».
К его чести надо сказать, что он отдавал себе отчет в том, что врач он никакой. Занявшись организационной деятельностью, Камил вдруг обнаружил, что это ему интересно. Подобрав толкового заместителя по лечебной работе, он отдался техническим нуждам больницы со всей страстью. Вскоре здесь были выстроены новый детский корпус, великолепное здание радиологии; фонды на медоборудование, продовольствие и прочее, в чем нуждалась больница, он не доставал и даже не выбивал, он выгрызал все это, и больница по праву считалась в городе лучшей.
Камил оставался одним из немногих близких друзей, что сохранились в Аркашкиной жизни. Всякий раз, приезжая домой, он обязательно находил время, чтобы встретиться с Кэмом. Сидя в его кабинете, друзья дожидались, когда их позовут к столу – по инициативе главврача каждый четверг, к концу рабочего дня, для врачей готовили плов. К плову подавался дивный напиток – изобретение местного аптекаря. Он разбавлял спирт глюкозой, добавлял в пропорции, ему одному известной, минеральной воды, и употреблялась эта сорокаградусная смесь под названием «глюкоза» как нектар. «Глюкоза» кроме легкости в употреблении отличалась и ещё одним немаловажным и весьма удивительным качеством – после неё не пахло алкоголем, так что мужья домашних взбучек от жён могли не опасаться.
Друзья уже с нетерпением поглядывали на часы, когда раздался телефонный звонок. По репликам Аркадий понял, что звонят из зоопарка, у них там что-то случилось с пантерой. Камил с раздражением говорил:
– Как вам вообще пришла мысль позвонить в онкологическую клинику? Обращайтесь к своему ветеринару.
– Чего там стряслось? – лениво поинтересовался Аркашка – въевшаяся в образ жизни привычка задавать вопросы сработала автоматически.
– Совсем охренели, – все еще негодовал Камил. – У них пантера заболела, её надо обследовать на предмет установления или исключения онкологии. А единственный в городе эндоскоп только у нас. Так я что, такой бесценный прибор в зоопарк к какой-то кошке повезу?!
– Повезешь, еще как повезешь! – аж подскочил Аркашка. – Звони немедленно в зоопарк, скажи, что уже едем.
– Ты с ума сошел?
– Да как же ты не поймешь, я же тебя завтра на весь мир прославлю. Тебя и твою больницу. Давай, вызывай своего эндоскописта, скорую вызывай, поехали, – торопил Марков друга.
***
Чутье опытного репортера не подвело его и на сей раз. Через день в «Звезде Востока» вышел репортаж с простеньким заголовком «Онкологи спасли пантеру». Еще через несколько дней репортаж был перепечатан в популярном приложении к «Известиям» – газете «Неделя», потом из Союза журналистов сообщили, что о пантере и спасших ее ташкентских онкологах написали газеты Чехословакии, Польши, Венгрии, ГДР…
Наверное, спустя годы Аркашка бы и не вспомнил про этот случай. Но опубликованный в московской газете «Неделя» репортаж круто изменил его жизнь.
***
1980 год как истинный глава семейства он встречал в Ленинграде, с женой и сыном. Полунин был в Лондоне, поэтому обошлось на этот раз без цирковых, и вообще гостей было немного. Третьего января позвонил Рубен Акопович Сафаров, к тому времени он уже возглавлял идеологический отдел ЦК партии. После поздравлений с Новым годом Сафаров сразу перешел к делу – он был не большим приверженцем восточных традиций, которые предписывали полчаса задавать вопросы о здоровье и делах.
– Утром можешь быть в Москве? – спросил Рубен Акопович.
– Если вечером на «Красную стрелу» сяду, то утром буду в Москве.
– Ну так садись. Тебя в два часа дня ждет Архангельский.
Валентин Акимович Архангельский когда-то, до Тимофеева, возглавлял «Звезду Востока». Вот уже много лет, являясь одним из заместителей главного редактора «Известий», редактировал популярнейшую в Союзе газету «Неделя».
Аркадий хотел уже повесить трубку, но Рубен Акопович молчал, не разъединялся. После долгой паузы вновь заговорил:
– Аркашка, выслушай меня внимательно. Валентин Акимович всегда очень внимательно следит за своей бывшей газетой. Твой репортаж про пантеру ему очень понравился, он мне сам об этом говорил. Он давно к тебе присматривается и сейчас хочет предложить работу. Работу, прямо скажем, необычную, я не могу тебе говорить об этом по телефону в подробностях. Скажу только, что у тебя появится возможность работать в загрансети «Известий», перейти в разряд международников. Но эта работа сопряжена, как бы это сказать, чтобы ты понял…
– Рубен Акопович, если я правильно вас понял, мне могут предложить поудить рыбку в Амударье (Амударья – река, разделяющая Советский Союз и Афганистан. В 1980 году по главному фарватеру Амударьи проходила официальная государственная граница между СССР и ДРА. – прим. автора).
– Умница! Я в тебе не ошибся. Но ты как следует подумай. Все это непросто и, как мне представляется, связано с серьёзным риском. А у тебя маленький ребёнок.
– А при чём тут ребёнок? – он, думающий и увлечённый только своей работой, и впрямь не понимал, какое отношение к предстоящей деятельности может иметь ребёнок. Даже если это собственный сын…
***
Архангельский не стал ходить вокруг да около.
– Ни по каким анкетным данным ты к работе в загрансети не подходишь, – заявил он. – Но наш афганский собкор, как только там начали стрелять, написал заявление о переводе его в другой регион. На его место желающих не находится, а мы не можем ждать, события там стремительно развиваются с каждым днем и нам нужен мобильный журналист. Быстрый, толковый, пронырливый, который умеет в любую щель проникнуть. Такой, как ты. Что скажешь? Или подумать хочешь?
– Я готов, – без раздумий ответил Марков.
– Тогда поступим так, – решил Валентин Акимович. – Завтра в четырнадцать – собеседование в восточном секторе международного отдела ЦК КПСС, в шестнадцать – заседание редколлегии, будем тебя утверждать. Сейчас отправляйся в корсеть, там заполнишь всякие анкеты, допуски-пропуски, ну все что нужно. Это надолго. А вечером постарайся встретиться с Бовиным, я его попрошу, чтобы он тебя обождал. Александр Евгеньевич тебе много чего полезного может посоветовать.
С Бовиным поговорить как следует не удалось. В ресторане Дома журналистов, куда они пришли, к нему то и дело подходили люди, некоторые лишь здоровались, иные присаживались, чтобы обменяться новостями, а то и просто анекдот рассказать. Единственное, что чётко понял Аркадий из разговора с известным журналистом-международником Бовиным, так это то, что в Афганистане началась война. Как бы её ни называли.
***
В сентябре 1979 года, сначала сместив, а затем и убив своего конкурента Тараки, к власти в Афганистане пришел «верный и надёжный друг» Советского Союза и стукач КГБ Хафизулла Амин. О себе он говорил, что «я больше советский, чем многие советские». Амин признавал только два праздника – 7 ноября и 9 мая. В эти дни он выпивал ровно по сто граммов водки, хотя спиртного не употреблял вовсе. Амин никогда не упускал возможности подчеркнуть, что Афганистан стал первой страной в мире, которая в 1919 году признала советское правительство и РСФСР.
Но, придя к власти, Амин повел себя не совсем так, или совсем не так, как от него ожидали Брежнев и Андропов. Андропов – в первую очередь. Сначала его увещевали, потом дважды пытались по-тихому отравить, но оба раза неудачно. Никакого штурма дворца Амина поначалу не предполагалось. Хотели войти спокойно, подсунуть Амину бумагу с просьбой к Советскому Союзу оказать военную и иную помощь. Короче, внешне всё должно было выглядеть пристойно. Но Андропов и Щёлоков, в борьбе за близость к телу угасающего генсека, стали каждый тянуть одеяло на себя. Спецназовцы ПГУ – первого главного разведуправления КГБ – и спецназ МВД каждый по-своему понимали задачу. 27 декабря 1979 года они не мирно вошли, а ворвались во дворец, началась стрельба, охрана дворца ответила, завязалась перестрелка, в ходе которой Амин был прошит автоматной очередью. Пытаясь сохранить хорошую мину при полностью испорченной игре, советский официоз – газета «Правда» опубликовала заявление такого содержания: «В результате поднявшейся волны народного гнева Амин вместе со своими сторонниками предстал перед справедливым судом народа и был казнен». Так началась война, которая унесла несколько десятков тысяч жизней советских людей и двух миллионов афганцев.
***
12 января 1980 года собственный корреспондент всесоюзной газеты «Известия» и партийной республиканской газеты «Звезда Востока» Аркадий Марков – в Ташкенте сообща решили, что и свою газету он будет представлять тоже – ступил на афганскую землю.
Глава двадцать седьмая
В Кабуле ему предоставили пятикомнатную квартиру, машину «Волга» и двух охранников. Один из охранников был одновременно и водителем, второй – приставлен к телетайпу, который установили в одной из пяти комнат. «Телетайпист», как прозвал его Аркашка, пост оборудовал возле входной двери в квартиру, на лестничной площадке. «Оборудование» поста состояло из коврика, который охранник таскал с собой. На этом коврике он пять раз в день, как и положено правоверному мусульманину, совершал намаз, на том же коврике ночевал, свернувшись клубочком и положив автомат под голову. Все попытки зазвать его в квартиру, заканчивались тем, что «телетайпист», улыбаясь, прикладывал руки к груди и отрицательно мотал головой. Точно так же решительно отказывался он от еды, видать, боялся, что неверный ему осквернённую пищу подсунет. В уборную бегал к протекавшей внизу грязной и зловонной речке, которую «шурави» – советские спецы называли вонючкой.
Второй охранник, водитель Кемаль, представлял собой полную противоположность своего коллеги. Был он, видно, большим любителем поболтать, и они беседовали на какой-то дикой смеси узбекского и русского языков, при этом научились в итоге прекрасно друг друга понимать. Кемаль, хотя ему это было запрещено, охотно заходил в квартиру. Когда «хозяин» работал в кабинете, вольготно валялся на диване, обожал шоколадные конфеты – выяснилось, что в свои сорок два года он этот дивный продукт попробовал впервые, – ни от какой другой еды тоже не отказывался, голод, как известно, не тетка. Но один пункт инструкции охранник выполнял четко. Едва Марков заходил в ту комнату, где был установлен телетайп, Кемаль пулей вылетал из квартиры.
В доме, где жил журналист, было и еще два охранника. Один обосновался у входа, под лестницей, второй, тоже на коврике, существовал на третьем этаже, возле такой же, как у Аркадия, пятикомнатной квартиры. Как вскоре выяснилось, в этой квартире жила родная сестра генсека афганской партии и председателя афганского правительства Бабрака Кармаля.
***
В первые же дни Марков нанес два официальных визита. Первым делом он посетил чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза в Афганистане. Посол принял его радушно-равнодушно, предложил кофе, прочел лекцию о международном положении современного Афганистана и милостиво отпустил, добавив, что управляющему делами посольства все указания относительно собкора Маркова уже даны. Указания касались в основном талонов на посещение продовольственного магазина при посольстве. В этом магазине можно было приобрести за месяц: четыре бутылки водки, один килограмм сливочного масла, два килограмма сырокопченой колбасы, один килограмм шоколадных конфет. «Всё остальное продаем без ограничений», – заметил управляющий. Без ограничений в посольском магазине продавали сахар, соль, сгущенку, свиную тушенку, конфеты «Раковая шейка» и грузинский чай.
Из посольства Марков направился в длинное шестиэтажное здание в центре Кабула, где находились штаб-квартира ЦК НДПА – народно-демократической партии Афганистана, министерства обороны, связи и еще несколько правительственных учреждений.
Войдя в Афганистан, советское правительство первым делом учредило институт советников. К каждому афганскому руководителю, командиру любого воинского подразделения был приставлен «мушавер» – советник. Ну, конечно же, афганские товарищи, которым оказывалось полное доверие, они, в конце концов в своей стране, могли принимать любые решения. И принимали. Но только посоветовавшись с мушавером. Советники рангом повыше хотя бы изображали видимость того, что идет процесс согласования. Мушаверы рангом пониже и до этого не снисходили «Пошел на хер, делай, как тебе велят», – приказывали они своим опекаемым, не давая труда объяснять свои решения. При этом любили рассказывать анекдот. В космос полетели советский и афганский космонавты, а также несколько собак для эксперимента. Советский космонавт вывел корабль на орбиту. Наконец, поступила команда для афганского космонавта: накормить собак и ничего не трогать.
Большинство афганских чиновников, ленивых и равнодушных, такое положение дел вполне устраивало, они даже на работу перестали ходить, заглядывая туда только время от времени, когда надо было документы подписать. Ну и в день зарплаты, само собой, – это святое.
***
Понятно, что главным мушавером страны был советник генерального секретаря ЦК НДПА, председателя Революционного совета и Совета министров Бабрака Кармаля, бессловесной советской марионетки. Все эти свои должности Кармаль получил одномоментно, после ввода советских войск в Афганистан. Один из генералов, работавший какое-то время военным советником Кармаля, отозвался о нем с предельно откровенным пренебрежением: «В жизни своей я не любил дураков, лодырей и пьяниц. А тут все эти качества сосредоточились в одном человеке. И этот человек – вождь партии и глава государства».
Когда вождь партии и глава государства уходил в запой – не такой детски наивный, как когда-то Марков, а запой тяжелый, многодневный, – он приезжал в квартиру сестры. Так что собкор советских газет Аркадий Марков не раз мог лицезреть в стельку пьяного афганского лидера. К дому сгонялось не меньше взвода охраны, сестра, срочно собравшись, уезжала в родовой кишлак – братец во хмелю любил пошалить с девочками, а ей, мусульманской женщине, смотреть на это бесстыдство не пристало. Возвращалась сестра только тогда, когда Бабрак впадал в сущее буйство – сестра была единственным на свете человеком, кто его мог усмирить. Она варила брату обожаемый им бульон из баранины, самолично проверяла каждую ампулу, которую вводили в вену ее братцу, очищая кровь «пламенного марксиста» от алкоголя.
Куролесил Кармаль аж до 1986 года, когда пришедший в СССР к власти Горбачев предпочел видеть в Афганистане более уравновешенного лидера. Кармаль «по состоянию здоровья» вынужден был уйти в отставку, затосковал и перебрался в итоге из Кабула аж в подмосковный Серебряный бор, где жил инкогнито. Большинство соседей даже не подозревали, что «пьяница-таджик», который называет себя русским именем Боря Комаров, некогда был главой хоть и марионеточного, но все же правительства. Правительства той страны, где полегли десятки тысяч их сыновей, отцов, братьев, друзей и близких…
Закончил свою жизнь Бабрак Кармаль на больничной койке московской Первой градской.
***
Понятно, что политбюро ЦК КПСС не могло не направить в Кабул своего человека. Заведующий сектором пропаганды ЦК КПСС Виктор Петрович Поляничко был утвержден на должность, которую сразу и не выговоришь: «советник ЦК КПСС при политбюро ЦК НДПА, политический советник председателя революционного совета, генерального секретаря ЦК НДПА, председателя совета министров Афганистана Бабрака Кармаля. Если учесть тот образ жизни, который вел марксист, так он любил себя называть, Кармаль, то страной по сути дела управлял Поляничко.
***
Еще перед отъездом из Москвы Бовин настоятельно рекомендовал Аркадию встретиться с Виктором Петровичем и, по возможности, держаться к нему поближе.
– Петрович – человек весьма здравомыслящий, убережет тебя, если что, от ошибок, – наставлял опытный Бовин новичка-собкора. – Кстати, а ты не можешь достать хорошую теннисную ракетку? – внезапно изменил Бовин тему разговора.
– Для пинг-понга? – уточнил Аркадий.
– Нет, для большого тенниса. Виктор – страстный теннисист. Если явишься к нему с хорошей ракеткой, это для тебя как пароль будет. Только смотри, не забудь ему сказать, что это тебе Бовин посоветовал.
В Ташкенте у Аркашки было полно знакомых теннисистов. Он обратился к своему другу Яше Рыбальскому, чемпиону Узбекистана по теннису. «Ишь ты, чего захотел, хорошую ракетку», – скептически хмыкнул Яша, но через два дня принес красочно расписанный кожный чехол с надписью Wilson.
– Спасибо, дружище, – поблагодарил его Аркадий и небрежно сунул чехол рядом со своим потрепанным чемоданом.
– Да ты хоть понимаешь, что я для тебя раздобыл?! – воскликнул Рыбальский с негодованием, видя, как небрежно обращаются с ракеткой, которая вожделенна для всех теннисистов мира. – Да разве ты поймешь! Ладно, я тебе на пальцах объясню. Слушай анекдот. Генерал КГБ спрашивает Ойстраха, чего это он так носится со своей скрипкой Страдивари. «Понимаете, – говорит ему Ойстрах, – для меня сыграть на скрипке Страдивари – это все равно, что для вас пострелять из пистолета Дзержинского». Так вот, запомни: «Вилсон» – это теннисный Страдивари, – патетически заключил Яша.
***
Поляничко встретил собкора «Известий» довольно сухо, для него главной и единственной газетой была и оставалась только «Правда». Аркашка и сам себе «в суп плюнул». Когда Виктор Петрович, словно невзначай, поинтересовался: «В посольстве уже побывали?» – Марков, не углядев подвоха в простеньком вопросе, спокойно ответил: «Разумеется».
– Вот как? – недобрым взглядом уставился на него главный мушавер. – Это кто же именно, позвольте узнать, так разумеет, уж не вы ли?
Немного смягчился, когда узнал, что Маркова перед поездкой в Афганистан инструктировал Бовин.
– А вы что, теннисом увлекаетесь? – заинтересованно спросил Виктор Петрович, когда они уже прощались, кивая на чехол с ракеткой.
– Да нет, это, собственно, вам, Александр Евгеньевич мне посоветовал…
Но Поляничко уже не слушал, он нетерпеливо рванул молнию чехла, извлек ракетку и замер изумленный:
– Это же «Вилсон», настоящий американский «Вилсон»!»
– Ну да, там же написано, – кивнул Аркадий на чехол.
– Написано, – ухмыльнулся Поляничко, – мало что у кого на заборе написано. На чехле что угодно написать можно. Но ракетка, ракетка, это же настоящий «Вилсон»! – повторял он с восторгом. Потом спросил уже обычным деловым тоном: – Как я понимаю, вы теперь собираетесь нанести визит командующему сороковой армии.
– Да, к Максимову собираюсь, я с Юрием Павловичем по Ташкенту знаком, не близко, конечно.
– Сегодня с визитом не торопитесь, – посоветовал Виктор Петрович. – Там сейчас целая банда из минобороны, так что ему все равно не до вас. И вообще, осмотритесь сначала, с визитами еще успеете.
Возле подъезда на лавочке, ну точь-в-точь как в каком-нибудь советском микрорайоне, покуривал крепыш в десантной тельняшке-безрукавке. На предплечье у него была синяя татуировка: парашют и три буквы «ВДВ».
– О! Сосед уже успел в посольстве отовариться, – воскликну он, увидев, как Аркадий извлекает из «Волги» характерно звякнувший пакет. – Наслышаны, наслышаны, что у нас в доме новый советник поселился. Ну давай, что ли, знакомиться. Володька, – протянул он руку, и ладонь Аркашки оказалась в стальных тисках.
Машина времени
(Оглядываясь на будущее)
– Товарищ Марков, докладывает лейтенант Ганиев. Тут к вам на прием просится полковник Янчук, но пропуск на него не заказан, – произнес милиционер, дежуривший у входа в здание Дома печати.
«Янчук, Янчук, кто бы это мог быть? – стал вспоминать Аркадий. – Господи! Да это же Володька, и уже полковник».
– Лейтенант, позовите подменного дежурного и лично проводите товарища полковника ко мне, – распорядился Марков. Он выглянул в приемную, спросил секретаря:
– Клара Ивановна, тут ко мне гость дорогой, мы в Афганистане вместе работали, у нас есть что-нибудь?..
– Ну если из Афганистана, то чем-нибудь вы явно не обойдетесь. Поезжайте куда-нибудь пообедать, – посоветовала как всегда рассудительная Клара Ивановна. – Машину вызвать?
В этот момент в приемную в сопровождении милицейского лейтенанта зашел полковник Янчук. На кителе его красовались нашивки четырех орденов Красной Звезды, седины заметно прибавилось, а так это был все тот же Володька – сухощавый, поджарый, напоминающий пружину, готовую вот-вот развернуться и зазвенеть.
– Какими судьбами? – поинтересовался Аркадий, когда они зашли в его кабинет и закурили.
– Я теперь во Львове, недавно полк дали, чтобы с хорошей должности на пенсию выпроводить. А тут у вас под Ташкентом, на учениях, один мой десантник погиб, парашют не раскрылся. Вот я и вызвался сам «двухсотого» сопроводить. Уж больно тебя повидать хотелось, посмотреть, как ты здесь. Рука-то зажила?
– Зажила, только на погоду ноет, проклятая. И хватит об этом. Я надеюсь, ты в свою кэчевскую гостиницу не поперся, ко мне домой поедем.
– Да какая гостиница, мне через несколько часов уже на военный аэродром, я со своими лечу, так что времени в обрез. Если позволительно, по сто грамм боевых махнем – и на крыло.
– Тогда не будем терять времени, – энергично распорядился Аркадий. – Тут у нас напротив редакции недавно открыли совершенно роскошный ресторан, в чисто восточном стиле. Сейчас мы с тобой сами себе пир закатим.
На стеклянных дверях ресторана «Зеравшан» висела табличка «Закрыто на спецобслуживание», но швейцар, глянув, кто это так настойчиво стучит в стекло, гостеприимной отворил двери. В зале царила рабочая обстановка, сдвигались столы, озабоченно сновали официанты, репетировали музыканты. Разыскав знакомого метрдотеля Сагата, Аркадий выяснил, что вечером здесь будет большая свадьба на триста пятьдесят человек, как раз ровно столько, сколько вмещает новый зал.
– Так вы, если не ошибаюсь, тоже приглашены, – сказал метрдотель.
– Ах, ну да, – вспомнил Аркадий. – А у меня из головы вон. Понимаешь, близкий друг приехал, мы с ним вместе в Афгане были. Он всего на несколько часов, вот хотел ему ваш зал показать, угостить.
– Сейчас все сделаем в лучшем виде, не беспокойтесь, – заверил Сагат. – Будем считать, что вы просто раньше всех на свадьбу пришли.
Он устроил друзей в уголке, отгородил их стол ширмой, и они прекрасно пообедали, вспоминая былые дни «за речкой».
Выйдя из ресторана, Янчук деловито взглянул на часы, трезвым голосом, будто и не выпил бутылку водки, потребовал:
– Назови мне своего самого главного врага.
– Какого врага? – не понял Марков. – Нет у меня никаких врагов.
– Так не бывает, враги есть у всех. А у тебя просто не может не быть. Что я, не видел? Тебя охраняют менты. В приемной дамочка – у нас секретарь обкома выглядит, как ее горничная. В самый шикарный кабак заходишь –для всех закрыт, тебе швейцар в пояс кланяется. Никого в зале нет, тебе самое лучшее тащат, да еще бабки не взяли. И как же у такого человека может не быть врагов. Аркаша, брат, у меня времени в обрез. Много я не успею, одного назови. Поеду, грохну и улечу.
– Что значит «грохну», кого ты грохать собрался? Совсем с ума сошел.
– Твоего врага, брат, грохну, я же сказал. И тут же улечу, как меня и не было. Аркаша, ты же меня знаешь, все будет тихо…
Большого труда ему тогда стоило успокоить горячившегося Володьку и отправить его на своей машине, чтобы он еще куда-нибудь по дороге не забрел, в поселок авиаторов Тузель, на военный аэродром.
***
Не успели они познакомиться, как к ним подошел еще один военный.
– Знакомься, Володька, наш новый сосед.
– Еще один Володька, и много вас тут Володек?
– Не, не много, всего трое. И живем мы все в одной квартире, на первом этаже, – засмеялся тот, что был в тельняшке.
– Ну в таком случае, если других планов нет, то прошу всех троих вечером ко мне на новоселье, – предложил Аркадий.
Вечером к нему в квартиру пришли трое офицеров и еще один сосед – советник министра спорта и президента национального Олимпийского комитета Афганистана, «мушавер Вадик», как представили его Володьки.
– А ты сам по кому ведомству? – осведомился Вадим.
– Я собственный корреспондент «Известий», – не без гордости представился Аркадий.
– То-то мы всё гадали, кто же такой этот товарищ, что к нему в квартиру первым делом телетайп притащили и дополнительную охрану назначили.
– Острый же у вас глаз, все подмечаете, – заметил Марков.
– А здесь, за речкой, по-другому нельзя, – вполне серьезно заметил один из офицеров. – Но скоро сам в этом убедишься.
С соседями-Володьками встречаться Аркадию приходилось нечасто. Все трое служили советниками у командиров полков особого назначения (ОСНАЗ) афганской армии, так что в Кабуле им приходилось бывать далеко не каждый день, а собираться всем вместе удавалось и того реже.
***
У Володьки Янчука, самого среди них отчаянного, прозвище было Лузер. Правда, когда он его слышал, чуть не в ярость впадал. Но бесись не бесись, а что такое не везет и как с ним бороться, не придумал еще никто. Офицер Владимир Янчук был человеком необычайной храбрости и отваги. К боевым наградам его представляли не раз. Но как только начинали оформлять документы, Янчук непременно умудрялся попасть в какую-нибудь скверную историю. В итоге получал орден Красной Звезды, которым имел право награждать командующий армией.