Олег Александрович Якубов
Вернувшийся к ответу
***
…Небольшой деревянный особнячок, где размещался квартирный отдел города, загорелся ночью. Дерево и огромное количество бумаг, которым было буквально нашпиговано здание, горели споро. К тому моменту, когда подоспели пожарные, им тут уже делать было нечего, разве что залить пеной догорающие головешки. Документы, а вместе с иными и книгу ордеров, как и положено, списали. В этот период в Ташкенте, в самом центре города, московские строители стали возводить три высотки. На развешанных плакатах горожане могли увидеть, как будут выглядеть «дома будущего». Каждый вожделенно вздыхал – вот бы в одном из этих чудо-домов квартиру получить. Ну кто-то мечтал, а кто-то энергично действовал. И Айниса Мухамеджанова таким вот инициативным гражданам могла поспособствовать. Схема была такова.
Желающих получить квартиру в новом доме знакомили с представительной женщиной, всегда одетой в строгий деловой костюм и невероятной белизны блузку. Облик дополняла изумительной кожи папка на золотистой молнии. К зданию горисполкома Мухамеджанова подъезжала на черной «Волге» с правительственными номерами. Пробыв там не меньше часа, возвращалась и приглашала присесть рядом «клиента». Шофер покорно отправлялся покурить. Извлекала из папки ордер с печатью, один из тех, что якобы сгорел во время пожара квартирного отдела. Клиент готов был выложить денежки сразу, но «кристально честная» чиновница, останавливала: «Только когда состоится заседание жилищной комиссии и в этом ордере появятся ваши паспортные данные, только тогда и рассчитаетесь. А сейчас предлагаю поехать на строительство и посмотреть вашу будущую квартиру». Прорабу на стройке и мысль в голову не приходила проверить у солидной женщины «из горисполкома» документы. Он покорно провожал «начальницу» с ее сопровождающим в указанную квартиру. Мухамеджанова советовала будущим новоселам на всякий случай поставить во входную дверь свои замки, назначала встречу через неделю и уезжала. Проехав пару кварталов, расплачивалась с водителем двадцатипятрублевой купюрой и отправлялась по своим делам, которых у мошенницы было хоть отбавляй.
Обман раскрылся, когда дома стали заселяться. Мухамеджанова поняла, что рано или поздно её найдут. Она решила опередить события и написала в прокуратуру письмо, где донесла, что преступный замысел был целиком и полностью разработан начальником квартирного отдела Зухрой Зияевой. Себе Мухамеджанова отвела скромную роль показа квартир будущим жертвам, «покаявшись», что за каждый показ Зияева платила ей десять рублей. Клевете охотно поверили – схлестнулись интересы городского прокурора и мэра города, которые меж собой что-то не поделили. И об этом тоже прознал вездесущий репортер Марков.
То был короткий период, когда горбачевская перестройка позволила советским газетчикам чуть-чуть поострее заточить свои перья. И дело тут было вовсе не в том, что новый глава государства действительно решил навести порядок. Ему куда важнее было доказать, что порядка не было до него.
***
Понимая, какую реакцию в обществе может вызвать такая статья, Сафаров все же дал согласие на публикацию. Была своя причина ненавидеть прокуратуру и у главного редактора «Звезды Востока». За год до этого в семье Рубена Акоповича произошла трагедия. Сафаров, побывавший во Франции, привез сыну невиданные доселе в Союзе сабо. Аркашка их тут же надел и отправился на улицу. К нему подошел сосед, вертлявый и всегда «под кайфом» племянник городского прокурора Рустам.
– Дай-ка мне померять, – потребовал он у Аркашки, указывая на обновку.
– С какой стати? – возмутился паренек. – Это подарок отца.
– Снимай, я тебе сказал, – потребовал как всегда обкуренный анашой Рустам.
Аркаша Сафаров был парнем не робкого десятка и за себя постоять умел. Но шило, которое наркоман всегда держал при себе, вошло Аркаше прямо в сердце. Следствие длилось недолго – преступника обнаружить не удалось, он пропал бесследно. И прокуратура дело прекратила. Разумеется, Рубен Акопович прекрасно понимал, что прокурор племянника попросту спрятал. Но когда он об этом сказал новому первому секретарю ЦК, тот сердито ответил: «Мне не нужно, чтобы главный редактор партийной газеты и главный прокурор города враждовали. Подайте друг другу руки, сядьте в чайхане за плов и забудьте эту историю». Только человек черствый, беспредельно циничный и равнодушный к чужому горю мог посоветовать отцу забыть про смерть сына и с виновником своего горя сесть за один стол.
Накануне выхода статьи в кабинете Маркова раздался звонок «вертушки» – с тех пор, как он стал членом редколлегии, у него установили правительственный телефон.
– Я бы хотел вас видеть. Через час у меня, вас устроит? – говорил по телефону городской прокурор.
– К сожалению, я занят, сегодня к вам подъехать не смогу, разве что завтра, – ответил Аркадий.
–– Вы что, не понимаете, кто вас вызывает? – разгневался прокурор.
– Вы не можете меня вызвать к себе без согласования с отделом административных органов ЦК, так как я являюсь членом редколлегии, – спокойно возразил Аркадий.
– Насколько мне известно, вы всего лишь заведующий отделом, – продолжал настаивать прокурор.
– У вас явно неполные данные, сожалею. Позвоните в адмотдел ЦК, так будет проще.
Поняв, что строптивый журналист вызова в прокуратуру не испугался и не уступит, прокурор несколько изменил тактику:
– Завтра в вашей газете выходит статья по делу Зухры Зияевой…
– Простите, что перебиваю, – вклинился в разговор Марков. – Полосы завтрашнего номера партийной газеты являются документами особой секретности. Как вы узнали, какая именно статья будет в завтрашнем номере?
– Это неважно, как я узнал, у прокуратуры свои возможности. Я вам настоятельно советую с этой статьей не торопиться, а еще раз тщательно все проверить. Необоснованная критика в адрес прокуратуры будет расценена как клевета, а это уже уголовным делом попахивает. Надеюсь, вы меня поняли.
– Гораздо лучше, чем вы себе это можете представить, – бесстрашно заявил Аркадий.
Когда он дословно передал свой разговор с городским прокурором Сафарову, тот вздохнул и развел руками: «Совсем страх потерял. Ты, видно, в Афганистане и в Чернобыле такого насмотрелся, что теперь тебе сам черт не страшен. Знаешь, я бы не осмелился так разговаривать с прокурором. Не то что даже не осмелился. А просто выбрал бы более тонкую тактику разговора. А ты ему – напрямую, что думал, то и говорил. Я горжусь тобой, Аркашка, и хочу, чтобы ты это знал».
Статья Аркадия Маркова вызвала в республике эффект разорвавшейся бомбы. Впервые газета открыто встала на защиту конкретного человека, обвиняя в неправомочных действиях прокуратуру. Статью в рамочках вывешивали в городском транспорте – вагонах метро, трамваев, в автобусах и троллейбусах. Письма в редакцию повалили тысячами. Люди благодарили газету, что она встала на защиту невинно пострадавшей женщины. На прием к журналисту Маркову записывались сотни жителей республики, надеявшиеся найти у него защиту от прокурорского или милицейского беспредела.
Ровно через неделю после публикации статьи к нему в редакцию пришли счастливые Камил и Зухра.
– Завтра иду восстанавливаться в должности, – сказала Зухра, – а сейчас идем ужинать в ресторан.
***
Утром его вызвал к себе Сафаров. В кабинете главного находился начальник управления уголовного розыска МВД республики Владимир Дмитриевич Шиманский. Когда-то, в младые годы, Аркашка, как тогда говорили, встречался с Нэлькой Шиманской. Нэлька собиралась замуж за каждого парня, кто приближался к ней ближе, чем на метр. Аркашка исключением не был. Пару раз он побывал у нее дома, большого восторга у родителей девушки визит журналиста не вызвал.
– Позвольте узнать, молодой человек, где вы были вчера вечером? – язвительно осведомился полковник, едва они поздоровались.
– А я что, должен теперь докладывать о том, как провожу свое свободное время? – набычился Марков.
– Все намного серьезнее, Аркадий Александрович, – покачал головой Шиманский. – Ну хорошо, не хотите отвечать, я сам вам скажу. Вы с вашим другом доктором Рахимовым и его супругой Зияевой были в кооперативном кафе «Болгария», которое вам так нравится. Вы заказали фаршированного сазана, холодец по-домашнему, селедочку и курицу с черносливом. Из спиртного – две бутылки водки «Посольская». Я ничего не путаю?
– Неплохо, – одобрил Рубен Акопович, пытаясь, видимо, разрядить напряженную обстановку.
– А теперь скажите, только честно, куда вы делись? – продолжал настаивать Шиманский.
…За их столом, уже через полчаса после того, как они пришли, стало шумно и многолюдно. Подходили друзья, просто знакомые, поздравляли Зухру со счастливым освобождением, провозглашали тосты. Какой-то малый все время изливался перед Марковым по поводу его беспримерной смелости, то и дело увлекая его покурить на улицу. На улице, по крайней мере, было не шумно и не душно, так что он соглашался. Когда мужики уже забыли, по какому поводу здесь собрались, Зухра попросила Аркашку посадить ее на такси. Он проводил жену друга, но возвращаться к столу передумал. Решив, что надо прихватить чего-нибудь домой, чтобы пару дней не связываться с готовкой, отправился к директору, через пятнадцать минут ему принесли увесистый пакет, и, чтобы не идти обратно в зал, Аркашка вышел через служебный ход, оказался на параллельной улице, и уже вскоре частник мчал его домой.
Вот это все он и рассказал Шиманскому. Владимир Дмитриевич вскочил, широкими шагами зашагал по кабинету, возбужденно восклицая: «Ну честное слово, в рубашке родился, просто в рубашке родился…»
Потом успокоился и рассказал историю, достойную пера ну разве что Юлиана Семенова, но никак рангом не меньше. Тот малый, что изливался в своих симпатиях к Маркову, не случайно таскал его на улицу «покурить». Во время одного из таких вот перекуров должна была завязаться драка. Подоспевший наряд милиции, на основании того, что дерущиеся находятся в нетрезвом состоянии, отправил бы их не в райотдел милиции, а в вытрезвитель. В вытрезвителе каждого клиента, в соответствии с инструкцией, раздевают и отправляют в душ. Из пиджака Маркова должна была выпасть крупная сумма денег – десять тысяч рублей в банковских упаковках. Остальное было бы, как говорится, делом техники. Но тут что-то пошло не по задуманному сценарию. Марков перестал выходить на улицу, провокаторы решили драку затеять в зале, но журналиста и там обнаружить не удалось. Пометавшись вокруг здания кафе, они поняли, что «объект» упустили.
– Так кто же затеял эту провокацию? – спросил Аркадий Шиманского.
– Ну, вероятно, кто-то из тех, кому очень не понравилась ваша статья, – вполне серьезно ответил Владимир Дмитриевич. – Я бы, Рубен Акопович, на вашем месте отправил куда-нибудь в командировку товарища Маркова, недельки хотя бы на две, лучше на месяц, пока мы тут со всем этим не разберемся.
Аркадий пошел проводить полковника до лифта. Когда они остались вдвоем, Шиманский заметил с усмешкой:
– Хорошо, что моя Нэлька за тебя замуж не вышла.
– Это почему же? – слегка обиделся Аркашка.
– Да на хрена мне зять с такими проблемами? – буркнул полковник и вошел в лифт.
Глава тридцать третья
Он и уехал. Только не на недельку и даже не на месяц, а навсегда. Хотя и не сразу.
…Драка между Ельциным и Горбачевым в любом случае должна была обернуться большой бедой для многострадальной этой страны. Наиболее прагматичные политологи исход предрекали такой: «Если победит Ельцин, смерть наступит мгновенная, если победит Горбачев, подыхать будем долго, агонизируя и отрезая от тела страны по кусочку». Не будучи тогда еще особо искушенным в политике, Марков составлял свой пазл из отдельных, ему самому известных фактов и фактиков. Ельцина он видел, что называется, в деле. И у него сложилось собственное мнение об этом человеке: груб, жесток, безмерно властолюбив и при этом недальновиден. Ради достижения цели готов идти что по головам, что по трупам – все едино. Партию коммунистов, вернее сказать, шестую главу о ее руководящей и направляющей роли, вышвырнули из Конституции СССР чуть позднее, в марте девяностого, а тогда приспешники Ельцина уже цинично требовали: «Партия, дай порулить». Те, кто умело раскачивал лодку под названием Союз Советских Социалистических Республик, решили проверить, где «течёт». Текло отовсюду: то в Прибалтике, то на Кавказе, то в Средней Азии вспыхивали конфликты националистического и религиозного толка, скорее напоминающие локальные гражданские войны.
***
В узбекском городе Фергана, в районе, где компактно жили турки-месхетинцы, на дверных ручках домов на рассвете появились красные лоскуты. Опьяненная водкой и гашишем толпа узбекских националистов перла на эти красные лоскуты, как бык на красную тряпку. Турок вытаскивали из домов – взрослых, детей, стариков, всех без разбора, запирали в подвалах и поджигали живьем. Спастись удалось немногим.
О том, что началось в Фергане, Аркадий узнал от Сафарова и уже через час, прихватив с собой фотокорреспондента редакции Лёню Гусеинова, вылетел туда. Когда-то, еще до революции, город носил русское название – Скобелев. Едва ли не самый зелёный и ухоженный в Узбекистане, город отличался чистотой и уютом. Да-да, иначе и не скажешь, Фергана всегда был уютным городом.
И вот теперь Аркадий не узнавал уютную Фергану, куда так любил приезжать. Улицы были замусорены, повсюду шаталась полупьяная молодежь, преимущественно в чёрных тюбетейках (чёрная, без орнамента, узбекская тюбетейка означает, что её обладатель подчиняется только религиозным канонам – прим. автора), они горланили какие-то лозунги, разбивали камнями стекла витрин, припаркованных автомобилей. Взяв у собкора по Фергане машину, сам собкор, человек уже немолодой, ехать категорически отказался, журналисты пробрались в посёлок Комсомольский, где жили турки-месхетинцы. Некоторые дома уже догорали, в иных пожар только-только разгорался. От одного из домов отъезжала грузовая машина с горлопанящими в кузове молодчиками, уж подпалившими дом. Аркадий увидел, как заблокирована подставленной лопатой дверца подвала, и понял, что туда согнали людей.
– Может, ещё успеем, Лёня ты со мной? – и они ринулись к дому. В подвале действительно была заперта многодетная семья. Сколько там было ребятишек, он не сосчитал, да и не до того было. Все они, как только дверь подвала открыли, бросились прочь. Ташкентские журналисты уже подходили к своей машине, когда из развернувшегося грузовика в них полетели булыжники и увесистые палки. Фотокора Лёню защитил один из фотоаппаратов, разлетевшийся вдребезги, Аркашке прицельно брошенная палка попала в плечо. «Волга», куда запрыгнули журналисты, дав газ, рванула с места, на неё градом обрушились камни. Гусеинов, как над ребенком, причитал нал разбитым фотоаппаратом, Марков потирал ноющее плечо, уже успевшее опухнуть.
***
Весь день они ездили по городу, побывали в местном управлении милиции. Майор, с покрасневшими от бессонницы глазами, зло сказал:
– У нас все камеры предварительного заключения этими бандитами забиты. Верите, я бы лично каждого из них своими руками расстрелял – я же видел, как они людей живьем жгли. Но Москва строго-настрого приказала – никого не трогать. До утра изолировать, чтоб проспались, а утром отпустить. Как можно?! Бандитов – и отпустить? Да еще и десять раз повторили, чтобы пальцем никого не тронули.
Побывали корреспонденты и за городом, где трехслойная цепь солдат, вооруженных автоматами, охраняла чудом спасшихся от расправы месхетинцев. Их было около ста человек. От того, что они рассказывали, кровь в жилах стыла. Одна женщина, седая, как лунь, сидела прямо на земле и, раскачиваясь, баюкала куклу.
– У неё на глазах её дочку, всего два годика ей было, бандиты подняли на вилы и убили, – рассказал какой-то мужчина, вроде сосед этой женщины. – Она вчера совсем чёрная была. А сегодня совсем белая. Наверное, ума лишилась, вон, видите, куклу баюкает, думает, что это ее девочка…
Подъехали к зданию обкома партии, где был создан оперативный штаб. У штаба стояло оцепление – совсем молодые мальчишки с погонами внутренних войск. Вооружены они были автоматами, перед собой держали лёгкие прозрачные щиты из пластика. Перед оцеплением уже собралась толпа националистов, всё также полупьяных, обкуренных анашой. Время от времени кто-то из молодых бандитов подходил к солдатику, рукой отодвигал щит, плевал в лицо и вразвалочку удалялся к своим. Толпа начинала гомерически ржать. Солдаты стояли навытяжку – оказывать сопротивление им было запрещено.
– У ваших ребят хотя бы патроны есть? – спросил Аркадий офицера, стоявшего тут же.
– Проходите, гражданин, тут стоять не положено, – рыкнул капитан. – А то…
– Что «а то»? – переспросил Аркадий. – Твоим пацанам в лицо плюют, а ты отворачиваешься, будто ничего не видишь. Надо же, ляпнул: «Стоять запрещено». А этим не запрещено? – он кивнул в сторону бандитов, и тут же устыдился своей вспышки: что мог сделать этот капитан, если у него был приказ. – Ладно, капитан, извини, погорячился. Вы сами-то откуда?
– Из Рязани, сегодня утром прилетели и сразу вот сюда, – уже вполне миролюбиво ответил капитан.
Ночью в штабе состоялось оперативное совещание, на которое из Москвы специальным рейсом прилетел министр внутренних дел СССР Вадим Бакатин. Тот самый Бакатин, что вскоре возглавит КГБ и сдаст американцам, в качестве подарка, важнейшие секреты советской разведки.
Бакатин еще раз подчеркнул, что «данный конфликт следует рассматривать как проявление национального и религиозного самосознания местного населения» – эту фразу, явно для него подготовленную, он прочитал по бумажке. Сославшись на мнение генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева, ментовской министр особо подчеркнул, что острое противодействие власти может только обострить конфликт.
Члены штаба, местные руководители, подавленно молчали. Вопросов никто не задавал.
– Если вопросов нет, то будем считать заседание штаба закрытым, – подвел итог Бакатин.
– У меня вопрос, – неожиданно даже для себя самого вскочил с места Аркадий. – Товарищ Бакатин, члены советского правительства не видят того, что здесь творится, знают только по докладам, но вы же смогли убедиться в этом сами. Я видел, как вы сегодня приезжали туда, где спасшихся людей спрятали. И женщину эту наверняка видели, у которой ребенка на вилы подняли. И потом, как вы, министр, можете допустить, чтобы вашим солдатам, солдатам внутренних войск, бандиты плевали в лицо?
– Кто это? – спросил Бакатин у секретаря обкома партии, сидевшего возле него.
– Это товарищ Марков, член редколлегии нашей партийной газеты «Звезда Востока», – ответил секретарь обкома.
– Я даже газеты такой не знаю, – громко и пренебрежительно бросил Бакатин.
Услышав эту реплику, Аркашка не сдержался:
– Вас, как коммуниста, это не красит. Газета «Звезда Востока» вторая в стране, после «Искры», большевистская газета.
– Не занимайтесь демагогией, товарищ как вас там… И не вздумайте писать в вашей газете, что какого-то ребенка подняли на вилы. Это все плод вашей нездоровой фантазии.
Аркадий уже собой не владел.
– Я сам решу, что мне писать, а чего писать не следует, – в гневе выпалил он.
– В таком случае считайте, что вы уже не работаете.
– Интересно знать, откуда вы меня собираетесь увольнять, если о существовании моей газеты вам даже неизвестно? – насмешливо, враз успокоившись, спросил Аркадий, но секретарь обкома уже тянул его за рукав и умоляюще бубнил:
– Товарищ Марков, ну, товарищ Марков, успокойтесь, не надо.
А он был спокоен. И спустя час, спокойно продиктовал по телефону свой первый репортаж, в котором четко обозначил свою позицию: человек, посягнувший на жизнь другого, невооруженного человека, является бандитом, никакие национальные и религиозные мотивы оправдать убийство не могут, и судить такого преступника следует в строгом соответствии с Уголовным кодексом.
***
Лёню Аркадий отправил в Ташкент, сам пробыл в Фергане еще неделю. Он разговаривал с пострадавшими, с милиционерами, с простыми жителями города – хотел разобраться, что действительно здесь произошло, что спровоцировало эту невиданную вспышку жестокости людей, рядом с которыми он сам прожил столько лет, считая узбекский народ трудолюбивым, гостеприимным и исключительно миролюбивым. Но стоит ли эту горстку взбесившихся фанатов отождествлять со всем народом? Ответа он пока не находил.
***
Сафаров встретил его хмуро.
– Все твои репортажи, которые ты прислал из Ферганы, перепечатала западная пресса. А про бандитов даже японская центральная газета не поскупилась на первую полосу. В ЦК рвут и мечут, жаждут твоей крови или скальпа, – сообщил ему Сафаров, когда он вернулся в Ташкент.
– Я-то тут причем? Наша газета во всех крупных странах и продается, и в библиотеках есть…
– Вот-вот, я то же самое пытался в ЦК объяснить, слушать не хотят. Придется тебе теперь самому объясняться перед новым секретарем по идеологии. Но знаешь, как говорят, что есть две новости – хорошая и плохая. Так вот, это новость хорошая.
– Ого! Какая же плохая?
Рубен Акопович взял со стола большую фотографию, протянул Маркову. На снимке была изображена огромная толпа людей. Кто-то из них над головами поднял полотнище. На нем крупными буквами было написано:
«Марков – враг узбекского народа».
– Что это?
– Это первый официально санкционированный митинг недавно созданного национального движения «Бирлик». Они на площадь вышли с этим транспарантом, – ответил Сафаров. – Бирликовцы подали на тебя заявление в суд. Требуют наказать за твои клеветнические высказывания в советской и западной прессе. Более всего упирают на ложную информацию, что ребенка подняли на вилы, и на то, что ты националистов обозвал бандитами. Аркашка, – голос Рубена Акоповича стал грустным. – Я думаю, тебе надо уехать. И не в командировку, не на месяц. Тебе из страны надо уехать. Я не удивлюсь, если завтра в ЦК тебе просто не оставят выбора.
– Рубен Акопович, скажите прямо, решение что, уже принято?
– Боюсь, что да. Точнее не скажу, сам не знаю. Завтра с утра езжай в народный суд, вот твоя повестка в качестве ответчика. Заседание в десять, но судья просила тебя приехать хотя бы на полчасика раньше. После суда созвонись с помощником секретаря ЦК, узнай, когда он сможет тебя принять. Кстати, помощником стал твой давний приятель Марат Садвакасов.
***
Народный судья Алла Владимировна Мартынова была с Марковым предельно откровенна.
– Аркадий Александрович, я читала все ваши статьи и согласна с вами целиком и полностью, разделяя вашу тревогу по поводу будущего нашей республики. Но у меня трое детей, и я обязана думать в первую очередь об их будущем. Вы меня понимаете?
– Алла Владимировна, понимаю, и никаких претензий с моей стороны не будет. Какое бы решение вы ни приняли.
– Ну вот, начинается, – всплеснула руками Мартынова. – Гляньте в окно.
Аркадий выглянул в окно. К зданию суда, перегородив дорогу, трамвайную линию и даже тротуар, подъехало сразу несколько огромных автобусов «Икарус». Из переднего в этой колонне автобуса вышли люди, которые сразу растянули зеленое, исламского цвета, полотнище с надписью: «Марков – враг узбекского народа». Именно этот транспарант видел вчера на фотографии Аркадий.
Судебное заседание длилось недолго. Суд признал, что в одном из абзацев «неверно поставленная в тексте запятая может существенно влиять на общий смысл изложенного», в связи с чем суд вынес решение «оштрафовать гражданина Маркова Аркадия Александровича на сумму пять рублей ноль-ноль копеек».
***
Марат встретил Аркашку душевно.
– Горжусь тобой, старик. Ты стал лучшим репортером в этой республике и одним и лучших в стране. И не спорь со мной, это не комплимент другу юности, это холодная констатация факта. Сегодня этот факт признает и секретарь ЦК, порка предстоит показательная, – откровенно заявил Марат.
– Что посоветуешь?
– Не ерепенься. Хотя бы потому, что решение уже принято, повлиять на него ни ты, ни Рубен, ни я – никто не может.
– Да какое решение, ты можешь не тянуть кота за все его подробности?
Но Марат не успел ответить, Маркова вызвали «на ковер».
– Мне уже сообщили, что суд признал ошибочность ваших публикаций в связи с ферганскими событиями, – вместо приветствия произнес секретарь ЦК.
Аркашка хотел возразить: суд лишь признал, что запятую можно было поставить и в другом месте, но, памятуя наставление Садвакасова, промолчал.
– У вас семья, кажется, в Америке, жена и сын?
– А при чем тут моя семья? – опешил Аркадий, который мог ожидать чего угодно, только не такого поворота.
– Я полагаю, вам надо воссоединиться с семьей. И как можно быстрее. Так будет правильно. Все необходимые указания по вашему оформлению ОВИР уже получил. Советую вам не затягивать с отъездом. Вы противопоставили себя целому народу, Марков, и мы не можем этого потерпеть.
– Я противопоставил, если вам угодно употреблять такой термин, себя не народу, частью которого себя считаю, а группе бандитов, – не сдержался все-таки Аркадий.
– Вы не можете считать себя частью народа, который вас называет своим врагом, – как отрезал секретарь ЦК.
***
В ОВИРе, где очередь из евреев, греков и немцев, желающих репатриироваться на историческую родину, была, наверное, на несколько месяцев, его приняли незамедлительно. Выездная из СССР и въездная в государство Израиль визы уже были готовы. Ему оставалось только расписаться в журнале учета виз.
– Но у меня семья в Америке, – растерялся Аркадий. – При чем тут Израиль?
– Ваша мать по национальности еврейка, у евреев национальность определяется по матери. Так что вы имеете все законные основания на репатриацию в Израиль. Репатриации в Соединенные Штаты Америки не существует, так что поезжайте в Израиль, а оттуда хотите в Америку, хотите на Луну – куда угодно, – терпеливо объяснил ему инспектор ОВИР. – А теперь распишитесь вот здесь, – и он протянул Маркову бланк.
– Что это?
– Это уведомление о том, что вы лишаетесь советского гражданства. И еще одно, пока не забыл. Если у вас есть неоплаченные штрафы или иные официальные платежи, советую оплатить, иначе при выезде могут быть проблемы.
Ошарашенный от происходящего и от стремительности, с какой все это свершилось, Марков пробормотал, что на него наложен судебный штраф.
По дороге в суд он все еще не верил, что это его, родившегося в этом городе, знавшего здесь каждый переулок, вышвыривают отсюда словно нашкодившего щенка. «Да что там из города, тебя из целой страны только что вышвырнули», – возникла мысль и засела в мозгу как заноза.
Получив на руки решение суда, он отправился на почту. У девушки в окошке он спросил, сколько стоит перевод пяти рублей. Услышав ответ, на почтовом квитке, не отказав себе в злорадстве, написал: «Учитывая, что в решении районного народного суда не сказано, за чей счет отнести сумму денежного перевода, три копейки вычитаю из оплачиваемого мною штрафа. И в графе сумму перевода обозначил цифрами и прописью: «4 р. 97 коп. (четыре рубля девяносто семь копеек)».
***
От щедрот советских отвели ему на сборы три дня. Никаких проводов он не устраивал. Зашел попрощаться с Рубеном Акоповичем, попросил его Марату Садвакасову привет передать, звонить в ЦК не стал, мало ли… С Камилом и Зухрой посидели в их любимой шашлычной в старом городе – вот и все проводы.
Из шашлычной прямиком отправились в аэропорт. Странно было предъявлять вместо паспорта бумажку-визу, но пограничник отреагировал спокойно. Таможенник, осмотрев его вещи, все в один чемодан уместились, пересчитал деньги и предупредил, что с собой в Израиль можно провозить не более ста долларов США, провоз советских денег запрещен.
В посольстве Нидерландов, на Ордынке, где размещалась группа израильских дипломатов, ему выдали бесплатный билет на рейс Москва – Будапешт – Тель-Авив. И уже ночью он сидел в салоне самолета, уносящего его в черное небо, в новую жизнь, пугающую своей неизвестностью.