Татьяна Никандрова
Зови меня Златовлаской
Я застонала. Какой позор! Блевать перед парнем было худшим в списке моих падений.
– И что дальше?
– После того, как ты наобнималась с унитазом, Влад хотел уложить тебя спать. Но я сказала, что тебя не отпускали с ночевой и нужно везти тебя домой. Сначала я думала отправить с тобой Булаткина, но он весь вечер лобызался с Камышиной. Поэтому я решила ехать сама, но Влад заявил, что в твоем состоянии сопровождать тебя должен парень, потому что ты еле ноги передвигаешь. В итоге он решил быть твоим спутником. Когда Ревков попытался довести тебя до машины, ты вся шаталась, и он закинул тебя на плечо, как мешок с картошкой.
– Какой кошмар! – простонала я.
– Потом вы уехали на такси. Полагаю, спрашивать, что было дальше, бессмысленно?
– Ага. Могу только сказать, что я спала в одежде, а мама не в курсе, что произошло.
– Пронесло так пронесло.
– Ты-то сама как?
– Я-то прекрасно. Я умею пить, в отличие от некоторых.
– Кстати, Ревков согласился петь на Новый год в школе, – вспомнила я.
Ада была в восторге. На радостях даже обещала дать погонять свои новые синие джинсы с завышенной талией, которые мне приглянулись. Попрощавшись с подругой, я долго лежала на кровати, анализируя ее рассказ о вчерашнем вечере.
Если бы мне не было так плохо, я бы умерла от стыда. Почему в ситуациях с Владом я вечно предстаю, как беспомощное существо, которое надо спасать? Я злилась на себя, но все же понимала, что мне нужно ему позвонить, хотя бы для того, чтобы выразить благодарность.
– Влад, это я.
– Привет, Златовласка, – его голос звучал устало.
– Как ты? – я закусила губу, пытаясь придумать с какой стороны зайти в диалог.
– Все в порядке. Как сама?
– Ничего не помню, – призналась я.
– Так бывает, – в голосе слышалась улыбка.
– Это ты довез меня домой?
– Да, я привез тебя домой, кое-как отыскал у тебя в сумке ключи, по счастливой случайности нашел твою комнату и уложил в кровать. Извини, раздевать тебя не стал. Было бы странно, если б за этим занятием меня застали твои родители.
Я рассмеялась. Да, это было бы очень странно.
– Блин, Влад, мне так стыдно. Прости, пожалуйста.
– За что? Я сотню раз был на твоем месте, так что забей, я просто отрабатываю кармические долги.
– Ты все время меня спасаешь, а я веду себя, как идиотка.
– Это не так. Ты очень милая, когда пьяная, лезешь целоваться, – усмехнулся он.
– Ниже мне падать уже некуда, – сдавленно произнесла я.
– Да шучу я, шучу. Ты просто отрубилась. А когда приходила в себя бормотала какую-то чушь про вселенское равновесие.
– Я перед тобой в неоплатном долгу. Уже во второй раз.
– Забудь, Саш. Хотя, – он на секунду замолчал, – ты помнишь Стасяна?
– Твоего друга? Да.
– Ты ему понравилась. Могу я дать твой номер?
От его слов во мне что-то оборвалось.
– Да, конечно, почему нет, – растерянно ответила я, стараясь скрыть разочарование.
– Ну, вот мы и квиты, Златовласка. Давай отдыхай. Поверь, сон в твоей ситуации – лучший помощник, – подбодрил Влад.
– Хорошо, пока.
Он отключился. Каждый раз, когда я вопреки здравому смыслу начинала на что-то надеяться, Влад подрезал мои крылья. Как сейчас. Стас был классным парнем, и то, что я ему приглянулась, должно было радовать меня. Но Ревков был готов дать ему мой номер. Вероятно, потому, что сам не имел на меня видов. Этот факт, пусть и казался очевидным, все же огорчал меня.
Я уснула прямо с угольной маской на лице и, проспав часа три, с тревогой пошла проверять, не облезла ли моя кожа после столь длительного пребывания на ней косметического средства. Но все было вполне сносно. Мое лицо даже немного расправилось. Хотя дело скорее было во сне, чем в маске.
У Булаткина, в отличие от меня, вечер прошел более удачно. Он зашел ко мне вечером, чтобы вернуть стопку моих сочинений, и рассказал, что Камышина оказалась очень сговорчивой и готовой на все.
– Что, прям совсем на ВСЕ? – не поверила я, вспоминая эту миниатюрную девчушку.
– Эм… Ну да, – как-то неуверенно отозвался Антон.
Что-то в его поведении показалось мне неестественным. Я решила дожать.
– Колись давай. Вижу, что-то недоговариваешь.
– Да нет, ты что, все нормально…
Я знала друга как облупленного. Он совершенно не умел врать.
– Антон, – не отставала я.
– Ну, ладно-ладно. Только обещай никому не говорить, – сдался он.
– Обещаю, выкладывай уже.
– Короче, я вчера тоже очень жестко напился. Прям вообще. До беспамятства.
– И?
– И я не помню.
– Чего не помнишь?
– Не помню, на все согласилась Камышина или не на все, – раздраженно отозвался он.
– Не помнишь, был ли у тебя секс? – воскликнула я, еле сдерживая смех.
– Да тише ты! – утихомирил меня Антон. – Помню, что у нас все шло к этому. Я трогал ее… Ее холмики. Снимал с нее джинсы.
Я прыснула. Человек, который называл женскую грудь "холмиками" по определению должен был быть девственником.
– И что дальше? – спросила я, пытаясь сохранить серьезность, потому что Булаткин выглядел очень озабоченным.
– А дальше ничего. Как отрубило.
– А ты не пробовал с ней поговорить? Узнать, что между вами произошло?
– Саш, ну как ты себе это представляешь? Есть вероятность того, что для нее это тоже было впервые! Какого бы тебе было, если бы после этого оказалось, что парень ничего не помнит?
– Ну, если у вас все-таки случился секс, то вряд ли для нее это было в первый раз. Иначе она бы так скоро не согласилась.
– Не суди людей по себе, у всех разные понятия. Могло же быть такое, что она просто не смогла противостоять нашей страсти?
– Не смогла противостоять вашей страсти и твоей умопомрачительной сексуальности, – рассмеялась я.
– Тебе вот смешно. А для меня это очень важно. Понимаешь, если у нас с ней было, то я должен вести себя соответствующим образом. Я должен…
– Жениться на ней? – подсказала я с громким хохотом.
– Иди ты, – надулся друг.
– Ладно, Антош, извини. Давай серьезно. Ты не помнишь, спал ты с Витой или не спал. Дело, конечно, дрянь. Но выход есть. Предлагаю просто понаблюдать за ней и общаться пока нейтрально. Я думаю, ее поведение само выдаст правду.
– Да, это разумно, – согласился Булаткин. – Буду себя вести тактично, в меру заинтересованно, чтобы прощупать почву и не выдать себя.
– Вот именно. И все решится само собой, – я похлопала друга по плечу.
Булаткин принял приглашение моей мамы остаться на ужин, а после еды досмотрел со мной фильм "Предложение". Я пересматривала его уже раз третий, но мне по-прежнему было смешно, особенно от едких комментариев Булаткина.
Проводив Антона, я открыла дневник, чтобы оценить, какие уроки надо делать на завтра. Подготовки требовала только история, но меня не должны были спрашивать, ведь я отвечала на прошлой неделе. Поэтому я просто сложила школьные принадлежности в сумку и легла спать.
Задремав, я услышала звук входящего сообщения. Протянув руку к телефону, прочитала: "Ты вчера уехала, не попрощавшись. Не спишь? ". Номер был неизвестный, но я тут же догадалась, кто отправитель. Выходит, Влад действительно дал Стасу мой номер.
Я не ответила парню. Пускай думает, что я сплю.
Глава 15
Всю следующую неделю Антон пытался прояснить, насколько далеко зашли его отношения с Витой Камышиной. К его сожалению, девушка общалась с ним ровно и совершенно спокойно, поэтому он никак не мог понять, что же в итоге произошло между ними в Залесном.
Сидя в столовой, он не мог говорить ни о чем другом и неотрывно пялился на Виту, которая сидела через пару столов от нас.
– Посмотри на нее. Что ты видишь в ее взгляде? – спросил он.
Я подняла глаза на Камышину. Девушка хоть и поглядывала в нашу сторону, но по большей части ее внимание занимала тарелка с супом, стоящая перед ней.
– Голод? – предположила я.
– Сексуальный? – тихо уточнил Антон.
– Да нет, обычный! – я закатила глаза. – Для человека, который на данный момент наполовину девственник, ты слишком самоуверен.
Антон вздохнул и принялся лениво ковыряться в своем картофельном пюре, при этом не спуская глаз с Виты.
В среду Ада оповестила Совет старшеклассников о том, что Ревков будет выступать на новогодней дискотеке. Услышав эту новость, Светлана Викторовна похвалила Калинину за упорство, а потом с улыбкой напомнила Муслимову, что теперь он должен отвести девушку в ресторан. Максим был как всегда спокоен и ответил, что с удовольствием выполнит свои обязательства.
Он пригласил Аду в довольно дорогой ресторан под названием "Нектар". Подруга с нетипичным для нее воодушевлением собиралась на встречу. Примерив сотню своих нарядов, она решила, что ей совершенно нечего надеть, и заставила меня принести ей мое изумрудное атласное платье.
Сидя на ее кровати, я ела приготовленные мамой Ады пирожки с яблоками и пыталась увернуться от ударов игрушечного меча, которые мне наносила ее младшая сестра Рая.
Я ничего не имею против детей в принципе, но эта маленькая девочка казалась мне невыносимой. Мало того, что она пихала свое хоть и пластиковое, но все равно довольно острое оружие в ребра и бока, она еще и повторяла за мной каждое мое слово.
Эта игра с самого детства раздражала меня, поэтому я решила смириться с ее нападками и молчать, надеясь, что Рае вскоре надоест меня мучить. Но ребенок был совершенно неугомонный, и когда рассерженная Ада выставила сестру за дверь, та разразилась душераздирающим плачем.
В конце концов, оставшись наедине с подругой, я постаралась вывести ее на чистую воду:
– Ад, вот я не понимаю. Тебе все-таки нравится Макс или нет?
– Ты что? Он засранец, каких свет не видывал! Внешне, конечно, ничего, но нет.
– Просто по тому, как ты наряжаешься для вашего свидания, создается ощущение, что пытаясь влюбить его в себя, ты влюбилась в него сама.
– Саш! Я просто хорошо играю свою роль, – невозмутимо отозвалась Ада.
– Но зачем тебе это нужно? Он не хуже многих других парней, с которыми ты общалась, а, может, даже и лучше. Чем он заслужил такое коварство с твоей стороны?
– Его просто надо поставить на место. Сколько его помню, он все время живет с ощущением собственной правоты. Из-за денег отца, из-за того, что с ним все вечно носятся: "Макс то, Макс се". Надоело. Слова ему сказать нельзя. Это же Максим, он самый умный и самый правильный.
– Знай, что я тебя не поддерживаю, – устало вздохнула я.
За время нашей многолетней дружбы периодически возникали случаи, когда Ада вела себя, на мой взгляд, неадекватно. Но она была моей лучшей подругой, и я любила ее, поэтому просто закрывала глаза на такие ситуации. К тому же в случае с Максимом во мне теплилась надежда на счастливый конец. Мне казалось, что если бы эти двое преодолели свои противоречия, то смогли бы стать отличной парой.
Когда Ада отправилась в ресторан, я пошла домой. Снег валил хлопьями, и все вокруг было белым-бело. Я любила зиму. Ощущение чистоты пронзало меня каждый раз, когда я смотрела на заснеженные дома, дороги, деревья. Зима будто прятала все неприятное, грязное и пугающее под своим белым покрывалом, давая надежду на то, что можно все начать с чистого листа.
Напротив подъезда я заметила припаркованную машину отца. Неужели он в квартире? Заходить домой совсем перехотелось. В нерешительности я остановилась, раздумывая как мне быть. И тут меня окликнули:
– Саша! Саша, подожди!
Это был голос папы. Выходит, он поджидал меня в машине. Моей первой мыслью было убежать, но я сделала над собой усилие и повернулась.
Мне было непривычно видеть его после стольких недель. Он был все такой же: высокий, слегка полноватый, в черной зимней куртке. Быстрым шагом он приблизился ко мне.
– Саш, давай сядем в машину? Нам надо поговорить.
В его глазах я заметила что-то новое, чего не видела раньше. Отчаяние? Мольба? Страх? Не сказав ни слова, я развернулась и двинулась к машине.
Оказавшись в уютном салоне, папа принялся разглядывать меня.
– Я соскучился, – выдохнул он.
– Что ты хотел? – сухо осведомилась я.
– Саш, я понимаю, что в твоих глазах я последний мерзавец и подлец. Знаю, что ранил вас с мамой, когда ушел. Но я люблю тебя. Люблю и скучаю. Мне не хватает нашего общения.
– В последнее время, когда мы жили вместе, ты не очень хотел со мной общаться.
Лицо отца исказилось. Было видно, что мои слова причиняют ему боль.
– Я знаю. У меня было помутнение. Я не ценил того, что имею. Я тяготился этим. Но теперь, когда я лишился всего, то понял, что самое дорогое в жизни. Саша, ты моя дочь. Я…
– Ты счастлив? – перебила я его.
Отец не ожидал такого вопроса и озадаченно уставился на меня.
– Не знаю. Нет, – наконец ответил он.
Папа рассказал о том, что бабушка с ним тоже не общается. Что он корит себя за содеянное и больше всего на свете хочет наладить отношения с нами. Говорил, что любит меня, и бесконечно извинялся.
С одной стороны, я ненавидела этого человека, но, с другой – теплые чувства к нему не до конца умерли в моей душе. Все это время я сдерживала их. Но сейчас, глядя на него, разбитого, расстроенного и несчастного, я чувствовала жалость. А еще обиду. Детскую обиду за то, что папа ушел. За то, что бросил. К горлу подступили слезы. Я сделала глубокий вдох, чтобы не выпустить их наружу.
– Когда ты ушел, ты убил нас. Человек, который должен оберегать и защищать свою семью, убил ее! – мой голос перешел на крик. – Я ненавижу тебя! Ненавижу подлую шлюху, которую ты предпочел нам! Вы никогда, никогда не будете счастливы! Потому что на чужом несчастье своего счастья не построишь!
Каждое мое слово попадало в цель. Отец с ужасом смотрел на меня, и все его морщины на его лице показались мне вдруг очень глубокими.
Резко открыв дверь, я выскочила из машины и бегом бросилась в подъезд. Оказавшись внутри, я дала волю слезам. Как же сильно мне было обидно! Прошло столько недель, и мне казалось, что боль стихла. Но нет, стоило мне минуту поговорить с отцом, как рана вновь стала кровоточить. Смогу ли я когда-нибудь простить его? Я не знала.
Мама была в курсе, что отец собирался встретиться со мной. Я пересказала ей наш диалог. Родительница выглядела расстроенной и гладила меня по голове, пока я говорила.
– Мы подаем на развод, Саш, – вздохнула она, когда я закончила. – Отец оставляет нам с тобой квартиру. Он ни на что не претендует.
Впервые я задумалась о материальной стороне вопроса. Наша квартира принадлежала отцу, так как досталась в наследство от его дедушки. Мне даже в голову не приходило, что может произойти раздел имущества, хотя таких случаев вокруг тысячи. Хоть в чем-то мой отец оказался лучше остальных.
Мы проговорили с мамой весь вечер. Она утешала меня и говорила, что примет любое мое решение, но в конце добавила, что умение прощать – это свойство сильных людей.
Все-таки моя мама была поразительной. После того, что сделал отец, она должна была поливать его грязью, обзывать последними словами и ненавидеть. Она имела на это право. Но вместо этого она говорила о прощении и силе. У меня в голове такое не укладывалось.
На следующий день в школе Ада в подробностях рассказала о вечере с Максимом. "Нектар" оказался крутым заведением с хорошей кухней. Подруга, не стесняясь, заказывала все, что хотела. По ее словам, Макс был на удивление милым, смешно шутил и проявлял интерес к ее персоне. Во время ужина им удавалось избегать тем, из-за которых они могли поссориться, и Ада была максимально довольна свиданием.
– Он почти на крючке, – довольно заявила она. – В шаге от того, чтобы признаться мне в любви.
– А у тебя к нему по-прежнему никаких чувств? – поинтересовалась я.
Подруга отрицательно покачала головой. Но почему-то мне показалось, что она лукавит.
За прошедшую неделю Стас писал и звонил мне еще несколько раз, но я не отвечала. Каждый раз, когда он объявлялся, я вспоминала о том, что Влад дал ему мой номер. Внимание Стаса было доказательством того, что Ревков ко мне равнодушен, и эта мысль ранила.
Как-то, направляясь домой после уроков, я шла по школьному двору и внезапно услышала, как кто-то окликнул меня по имени. Это был Стас. Он приближался ко мне с довольно решительным видом. Выглядел он еще более эпатажно, чем в прошлый раз: кислотно-розовая чудаковатая шапка, белая зимняя куртка, на ногах – Тимберленды. Боковым зрением я замечала, как окружающие оборачиваются на него.
– Стас! Привет! Ты чего здесь? – я попыталась изобразить удивление.
– Привет, динамо! – он подошел, пристально глядя мне в глаза.
– Прости, пожалуйста, я была так занята, ужасно занята, и еще… – сумбурно начала оправдываться я.
– Стоп-стоп! – парень не дал мне договорить. – Мне показалось, мы неплохо поладили. Не убивай меня шаблонными отмазками, скажи прямо, в чем дело. О большем не прошу.
Я громко сглотнула, набираясь храбрости.
– Стас, ты отличный парень. Я не отвечала тебе, потому что мое сердце не свободно. Не хотела давать ложных надежд. И вообще сейчас мне хочется побыть одной. Не в смысле прямо сейчас, а в данный период жизни.
– Ты с кем-то встречаешься? Влад говорил, что ты рассталась со своим парнем и что он был изрядным козлом, – в замешательстве произнес Стас.
– Нет, я ни с кем не встречаюсь. Просто…
– Просто что? Объясни толком!
– Просто мои чувства не взаимны, – тихо произнесла я.
Удивительно, что я призналась в этом перед человеком, которого вижу второй раз в жизни.
На лице Стаса застыло удивление. Затем он облегченно вздохнул и с улыбкой произнес:
– Все ясно. Знаешь, Саш, я готов стать клином. Ну, тем самым, которым другой клин выбивают.
Я посмотрела на него с укором.
– Ладно, я шучу, подруга, – он приблизился и обхватил мои плечи. – Я тебя понял. Клянусь, никаких приставаний, ни на что не претендую. Просто потусуемся вместе, а там, глядишь, и забудешь про свою безответную любовь.
Я неуверенно согласилась. Со Стасом было просто и уютно. Почему бы и нет?
До новогоднего представления оставалась неделя, и мы с ребятами готовились к нему почти каждый день. Влад Ревков, хоть и согласился выступить с концертным номером, на репетиции не ходил. Сказал, что сделает нам всем сюрприз.
В школе установили елку, и, наконец, стало ощущаться приближение Нового года. Все находились в приподнятом настроении. Булаткин всегда очень серьезно относился к праздникам и долго допытывался у нас с Адой, не будем ли мы возражать, если он преподнесет нам одинаковые подарки.
Вопрос был вызван тем, что в прошлом году Ада обиделась на него из-за того, что мне он подарил косметический набор, а ей кулинарный. Готовила Калинина скверно, и всегда еле справлялась с заданиями по труду. Получив кулинарный набор от Булаткина, она посчитала его камнем в свой огород и разбушевалась. Я тогда откровенно не понимала Аду и жалела Антона, поэтому с легкостью дала согласие на то, чтобы в этом году мы с подругой получили идентичные презенты. Подруга тоже не возражала, и на лице Антона изобразилось облегчение.
Когда мы с Адой в конце дня вышли из кабинета, моему взору предстала отвратительная картина: Полосова Даша ползала по коридору, собирая свои разбросанные повсюду вещи: пенал, тетради, книги, блокнот с ее рисунками.
После случая с украденной обувью я стала понемногу сближаться с Дашей. Она была тихая, забитая и, как оказалось, очень талантливая. Полосова рисовала поражающее воображение рисунки. Ее картины, изображающие иногда сцены с людьми, иногда просто предметы, а иногда и вовсе какие-то абстракции, отображали целый спектр эмоций: любовь и ненависть, боль и облегчение, страх и безмятежность. Своими рисунками Даша будто создавала параллельный мир, и казалось, что в нем ей было гораздо уютнее.
Полосова выглядела беспомощно. Как только она протягивала руку к своей вещи, кто-то из ее одноклассников отшвыривал предмет в сторону. Все это напоминало извращенную версию игры "собачка", когда игроки перебрасывают друг другу мяч, а задача "собачки" его перехватить.
Жестоким увеселением руководил Андрей Зайцев. Я знала его, потому что моя класснуха Лариса Сергеевна не раз таскала его к директору за курение на территории школы.
На весь коридор раздавался его отвратительный смех и оскорбительные шуточки. Его закадычная подружка Лера Комарова с удовлетворением смотрела на ужасную игру и подначивала Андрея, словно верного охотничьего пса.
Не раздумывая, я бросилась помогать Даше собирать ее вещи. Ада сорвалась с места одновременно со мной. Я подскочила к блокноту рисунками и выдернула его из рук и одной из мерзких одноклассниц Даши.
Боковым зрением я заметила, что Ада рванула к пеналу, и на ее пути встал Зайцев. Повернув голову, я увидела бешенство на его лице. Очевидно, парню было не по вкусу, что кто-то спасает его "боксерскую грушу", которой он считал Дашу. Калинина ловко нагнулась и перехватила пенал. В ответ раздался разъяренный голос Зайцева:
– Верни сюда, сучка!
Услышав оскорбление, Ада застыла на месте в паре метров от обидчика. Она прищурила глаза и, сильно замахнувшись, бросила пенал прямо Андрею в лицо.
– Да подавись! – со смехом прокричала она.
Судя по удару, в пенале было что-то тяжелое. Может, металлический циркуль? Зайцев взревел и направился к Калининой.
Неожиданно, как будто из ниоткуда, появился Булаткин. Он встал перед Адой, воинственно глядя на Андрея. Антон был почти на голову выше разъяренного девятиклассника и значительно крупнее его. Зайцев притормозил, сверля Булаткина взглядом.
Воспользовавшись паузой, мы с Дашей оперативно собрали все валявшиеся вещи. Никто из ее одноклассников нам больше не препятствовал.
Какое-то время Зайцев раздумывал, стоит ли ввязываться в конфликт с Антоном, и после нехитрых логических операций, проведенных в его неразвитом мозгу, решил отступить. К тому же в конце коридора послышались голоса учителей.
Мы вчетвером поспешили прочь.
– Ад, ну ты чего? – возмущенно начал Антон. – Ты же первая применила к нему физическую силу. А если б он дал сдачи?
– Да не дал бы, ты что, куча свидетелей, – беспечно ответила Калинина.
– Да он тот еще отморозок. По нему же видно, – настаивал Булаткин.
– Антон прав, Зайцев бывает совсем неадекватным. У него даже с полицией проблемы, на учете стоит, – вмешалась Даша.
Ада отмахнулась и поторопила Антона, напомнив, что им нужно идти переписывать самостоятельную по русскому.
Оставшись наедине с Полосовой, я сказала:
– Даш, то, что произошло, выходит за рамки, это нельзя так оставлять. Ты говорила о происходящем кому-нибудь? Родителям? Учителям?
– Да, сначала пробовала. Говорила маме, ей было не до этого. Она тогда второй раз вышла замуж, своих проблем полно. Посоветовала просто не обращать внимания. В шестом классе жаловалась классной, когда Зайцев подставил мне подножку, а я упала и расшибла коленку. Тогда еще некоторые девочки из нашего класса помогали мне, пошли со мной к Елене Петровне, рассказали про Зайцева. А она, мол, молодцы, девочки, что помогаете Даше, но задумайтесь, почему мальчики обижают именно ее? Почему не Иру или Алю? Может быть, причина в ней, и ей надо подумать о своем поведении?
От ее слов я похолодела. Я знала их классную руководительницу Елену Петровну. Утонченная и интеллигентная женщина. С трудом верилось, что она могла сморозить такую глупость, ведь своими словами она фактически разрешила травить Дашу, раз она была сама виновата.
– А те девочки, которые помогали тебе, где они теперь? – спросила я.
– Они по-прежнему учатся в моем классе. Просто оставили попытки мне помочь. Это бесполезно. Я разделила своих одноклассников на два типа: первый нападает, второй не вмешивается, – вздохнула Даша.
Она произносила эти ужасные слова спокойно, как будто смирилась с окружавшей ее несправедливостью. Как так случилось, что в жизни Даши даже учителя и родители закрывали глаза на то, что с ней происходило?
Мы с Полосовой вместе дошли до дома.
Оказавшись в своей комнате, я легла на кровать и предалась размышлениям о Даше и о том, как ей помочь. Я понимала, что не могу все время быть рядом и защищать ее от нападок одноклассников. Единственным выходом было положить конец этой травле. Раз и навсегда. Но я не знала, как это сделать.
Мои размышления прервал звонок. Это был Стас. Я взяла трубку.
– Я так привык, что ты меня динамишь, что от неожиданности даже забыл, что хотел сказать, – рассмеялся он в трубку, услышав мой голос.
– Давай забудем об этом? – смущенно попросила я.
– Уже забыл, – с легкостью согласился Стас. – Погнали на каток?
– У нас через пару дней новогоднее мероприятие в школе, а после катка неделю ноги болят.
– Отказы не принимаются. Через сорок минут встречаемся на Центральном катке. Одевайся потеплее.
Его голос прозвучал так властно, что сопротивляться я не стала. Завернувшись в десять слоев одежды, я вышла из дома. Темнело сейчас рано, и, несмотря на то, что время было детское, уже смеркалось.
Стас ждал меня у входа на каток. Его яркий внешний вид в очередной раз привлекал внимание общественности.
– Утеплилась так утеплилась, – улыбнулся он, увидев меня, и потащил арендовать коньки.
Каталась я из рук вон плохо и, когда вышла на каток, сразу ощутила себя коровой на льду. А вот Стас, напротив, чувствовал себя в своей тарелкев своей тарелке. Он виртуозно рассекал туда и обратно, обгоняя людей, пока я ползала вдоль бортиков.
– Для девчонки, которая так классно танцует, ты слишком неповоротливая, – скептически оглядывая меня, сказал Стас.
– Тут все на таких скоростях гоняют, – напряженно ответила я. – Мне кажется, что я упаду, а кто-то проедет по моей руке и отсечет мне пальцы.
Стас рассмеялся и заверил, что вероятность отсечения пальцев очень низкая. Затем он взял меня за руку и аккуратно покатил за собой. Оказавшись в центре катка, я испытала восторг, кататься было действительно интересно. Конечно, катанием это было можно назвать с натяжкой, ведь Стас просто буксировал меня.
Затем он начал учить меня, как правильно передвигать ногами и держать стойку, чтобы не заваливаться назад. Через час парень добился того, что хоть и неуклюже, но все же самостоятельно я начала передвигаться по катку. Оказалось, что Стас в детстве занимался хоккеем, поэтому навык катания на коньках был прочно вшит в его память.
Уставшие и румяные, мы присели на скамейки на трибунах с чашками горячего чая в руках. Со Стасом было очень интересно. Он казался умным, позитивным и простым. Спустя полтора часа нашего общения я не могла отделаться от ощущения, что знаю его сто лет. Стас расспрашивал меня о школе, друзьях, и я неожиданно для себя я рассказала ему о ситуации с Дашей Полосовой.
– Почему ее озверевшие одноклассники прицепились именно к ней? – недоумевала я.
– А какая она из себя? Страшная, неуверенная, толстая, высокая, не русская? Есть что-нибудь из этого? – спросил Стас.
Я кивнула.
– Ну, тут все очевидно. Девчонка чем-то отличается, они зацепились за этот ее "недостаток", а она проявила слабость. Люди часто самоутверждаются за счет того, кто слабее, ведь он не может дать отпор. Когда в роли жертвы беззащитный человек, они кажутся себе сильнее. Скорей всего, у каждого из ее обидчиков свои психические замесы: проблемы в семье, завышенная или заниженная самооценка, комплексы. А гнобя эту… Как там ее?
– Дашу, – подсказала я.
– А гнобя Дашу, они сбегают от своих проблем и кажутся себе не таким уж дерьмом.
– Да, но ведь были ребята, которые поначалу помогали ей, а потом просто забили и стали наблюдателями. Как на такое можно просто смотреть?
– Они поняли, что не могут остановить тех, кто ее травит. И сами не захотели быть на ее месте. Инстинкт самосохранения. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Но, если бы они сплотились и сообща дали отпор, думаешь, ничего бы не вышло?
– Все не так просто, Саш. Знаешь, как-то в начальной школе я сам стал свидетелем травли. Была у нас одна девчонка, странная, музыкой какой-то увлекалось, нам это было непонятно. И глаза у нее были какие-то пугающе большие, как у жабы, навыкате. Ребятам этого было достаточно, чтобы докопаться. И вот помню, стоим мы как-то возле школы. Она одна, нас много. И все ей по очереди в лицо гадости говорят, обзываются. А она, знаешь, не из пугливых была: отвечает, огрызается. А я нахожусь среди ребят и думаю, что мы толпой против нее одной прем. И так стыдно стало. Ведь она девчонка и не боится. А я, пацан, стою, поддакиваю ее обидчикам, хотя понимаю, что это несправедливо. Потому что боюсь. Боюсь, что подумают обо мне одноклассники. Боюсь, что вместе с ней станут травить меня.
– Чем все кончилось?
– Да ничем, пообзывались да разошлись. Я так и не вступился за нее. До сих пор стыдно. Но мы тогда малышней были, ничего более подлого не могли сделать. Травили просто и открыто. А чем дети старше, тем изощренней становится травля: физическое насилие, моральное унижение, пошлые шуточки и намеки, – Стас грустно вздохнул.
– Я так понимаю, в случае с Дашей до физического насилия не доходило.
– Надеюсь, и не дойдет, – ответил он.
Затем мы сменили тему, но я еще долго думала о Даше, радуясь тому, что у ее мучителей есть границы, за которые они не заходят: не трогают ее, не бьют. Тогда я еще не знала, что любые границы условны и что пересечь их порой не составляет труда.
После катка Стас вызвался меня проводить, я согласилась. Мы шли мимо замерзших деревьев, поеживаясь от холода, который во время катания не так сильно чувствовался, а сейчас поднявшийся ветер усилил его в стократ.
На подходе к моему дому, пересекая узкую дворовую дорогу, мы услышали тихий жалобный писк. Это был маленький серый котенок, который, прихрамывая, шел к нам, качаясь на ветру. Зрелище было очень жалкое. Малыш казался совсем крошечным, и его большие синие глазки-пуговки с немой мольбой смотрели на нас.
– Ой, малюська, чего ты тут один? – ласково проговорил Стас, аккуратно подхватывая животное.
– Замерз, наверно, – предположила я.
– Конечно, замерз, и лапка повреждена, – сказал парень, осматривая котенка. – Саш, его нельзя здесь оставлять, он раненый и голодный. Но я не могу его к себе взять, потому что на съемной квартире с парнями живу. У нас в договоре аренды прописано "никаких животных". Нарушу, нас всех оттуда выпрут.
Я растерялась. Конечно, оставлять котенка умирать на улице было бы жестоко. Но мне с самого детства не разрешали таскать животных домой. Дело было в том, что, будучи маленькой, я вот так пожалела одного щенка, а потом подхватила от него лишай. Мама тогда не на шутку испугалась и раз и навсегда запретила мне притаскивать домой бездомных животных.
Услышав об этом, Стас сделался очень задумчивым. А потом, спрятав котенка под куртку, достал телефон и стал кому-то звонить.
"Ты дома?", "Тут короче очень срочно, можно мы к тебе с Сашкой зайдем?", "Хорошо, скоро будем", – услышала я его фразы.
– Пошли обратно, у Ревкова кота накормим, – сказал Стас.