На следующей неделе мне позвонил Стас и спросил, дома ли я. Услышав, что я как раз туда иду, он сказал, что будет у меня минут через двадцать, и отключился.
Мишутин появился на пороге с огромной дорожной сумкой и стопкой бумаг в руках.
– Ты ко мне переезжаешь? – шутливо поинтересовалась я.
– А что, можно? На самом деле я по делу. У Ревкова сейчас никого нет дома, а мне нужно передать ему эти тексты перед отъездом. Мой поезд через полтора часа, – ответил он, проходя в квартиру и разуваясь.
– А ты в курсе существования электронной почты, по которой можно пересылать текстовые документы? – насмешливо спросила я.
– Я пишу песни от руки, – отмахнулся Стас. – Пускай сам перепечатывает.
– Песни? Это тексты песен? – не поверила я ушам.
– Да, я пишу песни для группы "Абракадабра". Я думал, ты знаешь.
– Нет, – я взяла в руки стопку листов и с интересом стала их перелистывать. – А мне читать можно?
– Не думаю, что у меня есть способы запретить тебе это сделать.
– На самом деле ты мог кинуть бумаги к Ревкову в почтовый ящик, – хитро улыбнулась я.
– Знаю. Я просто хотел увидеть тебя перед отъездом. Меня не будет несколько недель, – признался Стас.
– А куда едешь?
– В Москву, на обучение. Это связано с работой.
Я прошла на кухню и поставила чайник. Стас уселся на кухонный подоконник.
– Слушай, а почему ты сам не в группе? – спросила я.
– Нет, я с музыкой не в ладах. Да и играть ни на чем не умею. А вот лирика – да, по моей части.
– А они тебе за это платят?
– Конечно, любой труд должен оплачиваться.
– А сколько?
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – рассмеялся Стас.
Мы попили чай и еще немного поболтали.
Когда Мишутин обулся и надел яркую оранжевую куртку, я потянулась к нему, чтобы поцеловать в щеку на прощанье, но парень быстро повернулся, и я угодила в губы. Смутившись, я быстро отпрянула.
– Смотри, пускай и медленно, но наши отношения движутся вперед, – хохотнул Стас. – Такими темпами лет через пятьдесят мы переспим.
Я шутливо ударила парня в плечо. Он сгреб меня в охапку и крепко стиснул в объятиях. Закрыв за Стасом дверь, я принялась читать тексты песен, принесенные им.
Оказалось, что мой друг был потрясающе талантлив. Для меня стало откровением, как тонко и глубоко он чувствовал. Там и тут я встречала емкие метафоры и увлекательные аллегории. Тексты были продуманными, логичными и очень душевными.
От чтения меня оторвал звонок Ады. Она объявила, что поговорила с Максом. По ее признанию, разговор дался ей нелегко. Подруга принесла ему свои извинения за дурацкое поведение, и он сказал, что не держит на нее зла.
– Но, несмотря на все, он оставался каким-то закрытым и холодным, понимаешь? – говорила подруга.
Удивительно, какими иногда сложными и запутанными могут быть человеческие отношения. Казалось бы, когда два человека нравятся друг другу, все должно быть просто. Ведь есть симпатия, есть взаимность. Что еще нужно?
Но нет, люди сами из-за своей гордости, из-за невозможности прямо заявить о своих чувствах выстраивают между собой толстые стены непонимания, которые порой очень трудно разрушить. Они выдумывают то, чего нет, а потом же сами обижаются на это. Ну что за дурацкая человеческая особенность самим создавать проблемы на свою голову?
На следующий день в начале пятого Ревков пришел ко мне, чтобы забрать авторские труды своего друга.
– Зайдешь? – спросила я.
Влад замялся, очевидно, не зная, приглашаю я из вежливости или на самом деле хочу, чтоб он зашел.
– Давай проходи, – сказала я, раскрывая входную дверь пошире. – Мама недавно шарлотку испекла, пальчики оближешь.
Ревков повиновался и, скинув кроссовки и верхнюю одежду, проследовал за мной на кухню. От осознания того, что Влад у меня в гостях, и мы наедине, я ужасно разволновалась, а ладони вспотели.
Ревков присел на стул и стал с улыбкой наблюдать за тем, как я наливаю чай и разрезаю шарлотку.
– Я почитала тексты песен Стаса и пришла в полный восторг. Кто бы мог подумать, что он такой талантливый? – сказала я.
– Ага, Мишутина в школе учителя на руках носили, мол, он самый умный, самый одаренный мальчик. Его сочинения постоянно какие-то призовые места на конкурсах занимали.
– Я бы тоже хотела уметь так красиво выражать свои мысли. Иногда в душе все так бушует, а в словах все как-то блекло и бесцветно получается.
– Согласен. То, что мы говорим, – ничто по сравнению с тем, что мы чувствуем, – с пониманием кивнул Влад.
Я налила ему и себе чай в чашки из маминого праздничного сервиза. Она доставала его только по особым случаям. Но я решила, что факт присутствия Ревкова у меня дома тоже можно назвать особым случаем.
– Златовласка, а тебе когда-нибудь было так хорошо, что хотелось остановить время? – вдруг ни с того ни с сего спросил он.
– Да, было. Когда родители подарили мне котенка и в этот день разрешили не ходить в школу, чтобы играть с ним. Или когда мы с мамой сидели дома в грозу, смотрели фильмы и объедались мороженым. Или когда я в самый первый раз пошла к Аде с ночевкой, и мы всю ночь играли в Барби. А еще когда мы с тобой танцевали под песню Губина в клубе, – я резко замолчала, осознав, что взболтнула лишнего.
Влад опустил глаза, и на губах заиграла улыбка.
– А где теперь котенок? Вроде бы домашних животных у тебя нет, – сказал он.
– Его пришлось отдать в деревню. Он оказался слишком темпераментным. Драл обои, мебель, шторы. Мама сказала, что он нам слишком дорого обходится, – вздохнула я.
– Классная шарлотка. Моя мама тоже очень вкусно пекла, – с аппетитом уминая еду, сказал Влад.
– А сейчас не печет?
– Моя мама умерла, – спокойно ответил он.
Я застыла. Такого я никак не могла предположить.
– Прости, я не знала, – наконец выдавила я.
– Ничего, это было давно. У меня было время смириться с мыслью о том, что мамы больше нет.
– Сколько тебе было?
– Двенадцать, уже шесть лет прошло.
Боже. Двенадцать – это ужасный возраст для потери близких: все понимаешь и чувствуешь как взрослый, несмотря на то, что в душе еще ребенок.
– Влад, это просто кошмар. Не представляю, каково тебе было…
– Да, это и правда было ужасно. Проклятая авария забрала у меня не только маму, но и сестру. Отец чуть не умер с горя.
Я молчала. Шарлотка больше не лезла мне в горло.
– Сколько было твоей сестре?
– Восемь. Ее звали Соней.
– Твои татуировки… Это их даты рождения? – внезапно догадалась я.
– Да.
– Спасибо, что поделился. Я понимаю, что это личное.
Влад сделал большой глоток чая и с улыбкой произнес:
– Знаешь, а мне тоже запомнился наш танец тогда, в клубе.
– Правда?
– Да. Ты ведь рассчитывала, что я тебя поцелую?
– Я? – я попыталась изобразить удивление.
– Да-да, ты. Я же не слепой. Все замечаю: и твои сексуальные танцы, и фразы типа "у тебя глаза цвета виски"… А потом ты в этом топике с голым животом рассекаешь… Все это время ты явно меня соблазняла, – Влад улыбался, глядя прямо мне в глаза.
– Я… Я не знаю, о чем ты говоришь, – растерянно произнесла я.
Его слова были настолько неожиданными, что я едва соображала, что отвечаю. Сердце было готово вырваться из груди.
– Ну, раз не знаешь, тогда кончай голову морочить, – неожиданно серьезно сказал он и поднялся.
Я хлопала глазами, не понимая, что сейчас произошло.
Влад подхватил тексты, переданные Стасом, оделся и, поблагодарив за шарлотку, ушел.
Весь вечер я провела в попытках проанализировать поведение Ревкова. Я даже привлекла для этого Аду, передав ей наш весьма странный диалог. Выслушав меня, подруга заявила, что "Ревков – мутный тип", и что "без бутылки с ним не разберешься". Поняв, что ничего вразумительного от нее ждать не стоит, я попрощалась, но думать про это не перестала.
На следующий день в школе я готовилась к диктанту по русскому, когда увидела идущую по коридору Дашу Полосову. Толстые очки, мешковатая немодная блузка, выцветший синий рюкзак, взгляд под ноги.
До меня донеслись реплики в ее адрес: "Фу, чем тут запахло? А, это Поносова идет", "Классный рюкзак, у первоклашек свистнула?", "Тише-тише, стукачка идет, сейчас всех заложит".
Странно, раньше ее недалекие одноклассники так открыто не выражали свою агрессию. Что изменилось? Я нагнала Дашу в конце коридора и, отойдя с ней в сторону, мягко спросила:
– Даш, в чем дело? Почему эти сволочи как с цепи сорвались?
– Наша классная откуда-то узнала, что Комарова и Зайцев с друзьями курили травку. Нажаловалась директору, родителей вызывали. Все решили, что это я ей рассказала.
– А это не ты? – уточнила я.
Даша покачала головой. Она так сутулилась, будто хотела сжаться до размера молекулы и стать невидимой. Мое сердце защемило от жалости. Эта девочка оставила всякое сопротивление. Она не кипела злобой, не защищалась.
Я сама никогда не была объектом травли. Да, мне случалось ссориться со сверстниками, но это были открытые конфликты на равных. Я не представляла, каково это быть в позиции жертвы, когда весь класс против тебя.
– Даш, это нельзя так оставлять. Давай расскажем твоим родителям, классной, директору? – предложила я.
– Я уже говорила. Это не поможет, – устало вздохнула Даша.
– Как не поможет? – не унималась я. – А сколько таких случаев, когда нас нет рядом? Сколько ты еще собираешься это терпеть?
– Я ухожу после девятого. Еще немного осталось.
Безропотность, с которой она принимала издевательства, раздражала меня. Просто смотреть на вопиющую несправедливость я не могла. Я отстала от Даши. Но пообещала себе, что обязательно придумаю, как помочь ей.
В конце марта Аде исполнялось семнадцать. Подруга уговорила родителей разрешить ей праздновать день рождения в их деревенском домике, в котором они иногда жили летом. Главным минусом дома было то, что в нем не было центрального отопления, так что в зимнее время требовалось топить печь дровами. Ада пообещала родителям, что мы сами прогреем дом, если отец привезет поленья.
Неожиданно для меня Ада решила пригласить на свой праздник Ревкова, хотя их сложно было назвать друзьями.
– С чего ты вдруг позвала Влада? – поинтересовалась я.
– Во-первых, если есть Влад и гитара, то никаких шоу-программ не требуется. Во-вторых, если ты не забыла, нам нужно будет самим прогреть дом. Лично я колоть дрова не умею, и желания учиться у меня нет. Поэтому чем больше парней, тем выше наши шансы спать в тепле.
Против таких аргументов не попрешь. Конечно, я радовалась тому, что мы окажемся с Владом вместе в неформальной обстановке без Киры и Стаса. Но в то же время я ругала себя за эту радость, ведь она была лишним доказательством того, что я по-прежнему на что-то надеюсь.
Я уломала Аду пригласить на День рождения и Дашу Полосову. Сначала подруга сопротивлялась, но в итоге согласилась. Наверное, потому что так же, как и я, искренне ей сочувствовала.
Деревня, в которой собирала нас Ада, находилась километрах в тридцати от города. Именинницу, меня, Антона и Дашу привез отец Ады. Поленья он приготовил заранее и, пожелав удачи, оставил нас наедине с заснеженным домом. Вскоре на такси приехали Ревков, Муслимов, Ящук и Анохин.
Первым делом нам нужно было прогреть дом. Парни принялись колоть дрова, и, к сожалению, получалось у них отвратительно. Никто раньше ничем подобным не занимался. Каждый раз, когда кто-то из них замахивался топором, я молилась, чтобы они не оттяпали себе ногу.
К счастью, на одну ночь дров было нужно немного, поэтому парни справились довольно быстро. В доме был большой зал, который по совместительству являлся и кухней, а также четыре маленькие спальни. У стены стояла круглая печь, которую Ада называла "голландка". Мы все начали гуглить "как растопить печь". Выяснилось, что сначала нужно разжечь огонь с помощью бумаги или лучины, а потом уже закидывать дрова.
Дом потихоньку стал прогреваться. К этому моменту мы все ужасно проголодались. Ада, Даша и я быстро разложили привезенные из дома салаты и закуски по тарелкам, разогрели курицу с картошкой и поставили на стол алкоголь.
Никита советовал не налегать на спиртное на голодный желудок и как следует поесть. Но его никто не послушал, и к концу трапезы все были изрядно охмелевшие. После вечеринки в Залесном мне пить не хотелось, поэтому я ограничилась соком. Смотреть трезвыми глазами на шебутных и пьяных друзей было забавно.
Даша тоже не пила и поначалу вела себя очень скованно. Каждый раз вздрагивала, когда мы громко смеялись или шутили. Я потихоньку спросила ее, в чем дело, на что она ответила: " Мне неуютно находиться в больших компаниях и слышать смех. Всегда кажется, что смеются надо мной." Я заверила ее, что здесь над ней смеяться никто не будет. Тем более, что ребята и правда вели себя очень дружелюбно.
Ада просила нас не говорить вымученных тостов в ее честь. Она пояснила, что когда была ребенком, родители все время заставляли ее произносить речь на праздниках. Подруга вынуждена была поздравлять тетушек, которых видела третий раз в жизни и совершенно ничего не знала о них как о людях. Ада выкручивалась общими фразами и в конце тоста обязательно чувствовала неестественность своих слов. Но, по ее словам, кроме нее, никто этого не замечал. Поэтому на всех своих Днях рождения Ада старалась избегать формальных тостов.
– Если вдруг кто-то хочет сказать мне теплые слова, то пусть делает это с глазу на глаз. И без всякого там пафоса, – поморщилась подруга.
Услышав это, Влад облегченно вздохнул и заявил, что в первый раз видит девчонку, которая не использует возможности послушать хвалебные оды в свою честь.
Макс с Адой держались дружелюбно, но немного отстраненно. Видимо, стена непонимания, которую они так долго выстраивали, все еще мешала им. Их привычная враждебность сменилась неловкостью. Казалось, что каждый из них боится сделать или сказать то, что может задеть другого.
В течение вечера я заметила странную напряженность между Егором и Владом. Они держались холодно и почти не разговаривали друг с другом. Я припомнила, что на Дне рождения Анохина Влада не было, и предположила, что парни в контрах. О причинах можно было только догадываться.
После еды мы принялись играть в "Крокодил". Мне вечно доставались какие-то абстрактные понятия, которые было сложно показать: клаустрофобия, культура и перфекционизм.
А однажды, когда настала очередь Булаткина загадывать мне слово, он назвал "извращение". Пытаясь показать его, я услышала от друзей целый список товаров из магазинов для взрослых, а также кучу непристойных слов и выражений.
Вдоволь насмеявшись во время игры, мы вновь сели за стол, и в нас с Адой проснулись певицы. Мы захотели исполнить песню певицы Максим "Трудный возраст" и попросили Влада подыграть нам на гитаре.
Он полез в Интернет за нотами и через пару минут заиграл до боли знакомую сентиментальную мелодию. Наверно, каждая девушка-подросток хоть раз в жизни ревела под песни Максим.
Влад играл очень хорошо. Внимательно поглядывал на нас и как будто даже старался подстроить темп музыки под наше пение. Я выкладывалась по полной, потому что каждое слово этой песни было созвучно моей душе:
А помнишь небо? Помнишь сны о молчании?
И юное тело в голубом одеяле.
Помнишь, как мы умирали в прощании,
И сердце застыло…
Не знаю, конечно, каким со стороны слышалось наше пение, но в моих ушах оно звучало восхитительно. Сначала я подумала, что Владу, как профессионалу, мы покажемся смешными. Но его лицо было сосредоточенным и увлеченным. В эти минуты я познала истинное удовольствие: исполнять любимые песни под аккомпанементы дорогого сердцу человека.
После нас спеть под гитару захотели и Макс, и Никита, и Антон.
Муслимов пел здорово. У него был хорошо поставленный сильный голос, и слушать его было приятно. Чего нельзя было сказать о завываниях Булаткина и Ящука.
У Антона напрочь отсутствовал слух. Он торопился и вступал в куплеты раньше времени, поэтому Ревков несколько раз, вскидывая брови, пропускал аккорды, лишь бы успеть за странным внутренним ритмом моего друга.
Никита в музыку попадал, но его голос напоминал звук работающей дрели: резкий, давящий и пронзительный. А когда он пытался брать высокие ноты и вовсе становился похожим на вопли раненого животного.
После них мы с Адой изъявили желание исполнить другие песни этой же певицы. В итоге за весь вечер Владу ни разу не представилось возможности петь самому. Но он совершенно не возражал и с удовольствием исполнял заказанную музыку.
– Ну, а ты что будешь петь? – спросил Влад у Даши, которая не участвовала в нашем импровизированном концерте.
– Ой, я не умею петь, – Даша густо покраснела.
– Брось, Булаткина же не смущает, что ему медведь на ухо наступил, – рассмеялся Влад.
– На что ты намекаешь? – возмутился Антон.
– Да шучу я, – примирительно сказал Влад. – Даш, давай, одна песня, и мы сворачиваем музыкальный кружок.
После долгих уговоров Даша согласилась, но что петь не знала.
– Открой свои аудиозаписи ВКонтакте, я сам что-нибудь выберу, – предложил Влад.
– Меня нет ВКонтакте, – тихо призналась Даша.
Оказалась, что Полосова не была зарегистрирована вообще ни в каких социальных сетях. Для нас это было дико, но заострять на этом внимание мы не стали. Совместными усилиями мы выбрали песню "Районы-кварталы" группы "Звери".
Голос у Даши оказался мягкий и мелодичный. Мы дружно подпевали ей, и под конец она раскрепостилась настолько, что даже начала немного пританцовывать.
После пения песен Булаткин вел сумбурные пьяные разговоры и еле держался на ногах. Мы с Адой переглянулись и решили, что пора отвести его в комнату, чтобы уложить спать. Но Булаткин наших планов не разделял и выступал все громче и громче.
– А знаешь, Влад, я ведь был влюблен в Милославскую, когда ты начал с ней встречаться, – икнув признался Антон.
– Ну, извини, братан, – Влад развел руками.
– Нет, я все понимаю, ты познакомился с ней первый. Но ответь мне вот на какой вопрос: почему все девчонки писают кипятком, когда ты рядом? Ну что в тебе такого, кроме смазливой рожи? Или это все из-за того, что ты бренчишь на гитаре? – Антон говорил беззлобно, заглядывая осоловелыми глазами Владу в лицо и слегка покачиваясь.
– Ты прав, все дело в гитаре и смазливой роже, – улыбнулся Влад, ничуть не обидевшись.
Во время этого странного диалога Анохин демонстративно отвернулся и уперся взглядом в окно. Казалось, ему было неприятно услышанное.
– Знаешь, Тоха, женщины любят подлецов, поэтому и дают Ревкову, – неожиданно агрессивно выпалил он.
Повисла неловкая пауза. Взгляд Влада сделался тяжелым и неприязненным.
– Егорка, дружище, может уже набьем друг другу морду и разойдемся с миром? А то меня порядком заколебала эта холодная война, – невесело усмехнулся он.
Со скрипом отодвинув стул, Егор поднялся и со злобой дернулся в сторону Ревкова. За секунду к нему подлетели Ада и Никита Ящук. Подруга отвесила Анохину смачный подзатыльник, от которого парень вздрогнул и растерянно уставился на нее.
– Тестестероном в другом месте будешь фонтанировать! Не порть нам вечер! – грозно сказала она.
Егор ничего не ответил. Быстрым шагом он направился в комнату, хлопнул дверью и до конца вечера больше не показывался.
Чуть позже пьяные Булаткин и Ящук тоже ушли в спальню и через пару минут синхронно захрапели на высокой двуспальной кровати.
Максим с Адой, сидя рядом на диване, расспрашивали Влада о его группе, музыке и концертах. Влад охотно рассказал, что группа "Абракадабра" существует четыре года, и что в самом начале родители участников долго сопротивлялись их увлечению.
– Мой отец, например, раньше считал, что музыка – это не мужское дело. Футбол, бокс, плаванье – он был готов согласиться на все, лишь бы я отложил гитару.
– А сейчас как он к этому относится? – спросил Максим.
– Хорошо. В основном потому, что сейчас нам неплохо платят за выступления, – усмехнулся Влад. – Да и вообще, конечно, со временем он научился принимать мою позицию.
– А мама? Она поддерживает тебя? – спросила Даша.
– Когда я всерьез увлекся музыкой, мамы уже не было.
Даше сконфуженно пробормотала слова сочувствия и по привычке опустила глаза в пол.
– А за столько лет твой отец не думал жениться еще раз? – спросила Ада.
Ее вопрос показался мне бестактным, но Влад спокойно ответил:
– Нет. Я думаю, он больше никогда не женится.
– Почему? Он же еще не старый? – не отставала подруга.
– У них с мамой были особенные отношения. Они вместе учились в школе, и он долго ее добивался. Говорит, что влюбился в нее с первого взгляда. Мама была с ним, когда у него вообще ничего не было: ни денег, ни жилья, ни работы. Он точно знал, что она с ним из-за него. Сейчас у моего отца есть все. Он много путешествует, много зарабатывает, и женщины это видят. А он хочет, чтобы было так же, как с мамой. Чтобы вместе, с нуля. Чтобы только любовь, без никакой выгоды. Я вообще не уверен, что во взрослом мире так бывает. Но его можно понять: однажды познав такое, он не хочет соглашаться на меньшее.
– Твой отец – романтик,– улыбнулась Ада. – И что, он даже ни с кем не встречается?
– Может, и встречается, – пожал плечами Влад. – Но своего человека точно не нашел.
– Ну, не знаю, – подумав, сказала она. – Мне кажется, редко так бывает, что бац и случилась любовь с первого взгляда, как у твоих родителей.
– Если честно, я тоже не верю в любовь с первого взгляда, – признался Влад. – Но когда человек действительно твой, ты чувствуешь это сразу. Безошибочно. Тебе нравится его запах, нравятся его привычки, нравится весь он. Полностью. Даже его недостатки – и те нравятся.
Слова Влада врезались мне глубоко в сердце. Именно это я чувствовала по отношению к нему. Мне ведь и вправду нравилось в нем все, абсолютно все.
Видимо, Макс с Адой почувствовали что-то похожее. Муслимов шепнул ей что-то на ухо, а затем они поднялись и закрылись в самой дальней спальне. До утра я их больше не видела.
Влад, сидя на подоконнике, наблюдал, как мы с Дашей вытираем со стола и моем посуду. Закончив уборку, Полосова пожелала нам доброй ночи и ушла в последнюю свободную спальню.
Еле скрывая улыбку, я посмотрела на Влада. Он был откровенно пьян. Волосы взъерошены, взгляд затуманен, движения медленные и плохо скоординированные. Таким я его еще не видела. Это был первый раз, когда из нас двоих именно я твердо стояла на земле и владела ситуацией.
Влад неторопливо подошел к дивану и повалился на него. У меня мелькнула мысль, что он, наверное, тут и уснет, но неожиданно парень повернулся на спину и лучезарно мне улыбнулся.
– Златовласка! Ты так классно двигаешься, станцуй мне. Пожалуйста, – он сложил ладони, как бы упрашивая меня.
– Станцую, когда протрезвеешь, – ворчливо отозвалась я.
– Зачем мне для этого трезветь? – Влад по-детски невинно смотрел на меня.
– Ну что тебе станцевать? – сжалилась я.
– Стриптиз умеешь?
Да уж, про детскую невинность я погорячилась.
– Ты бы притормозил. У тебя девушка вообще-то есть, – я присела в кресло напротив него.
– Кирюха не особо любит танцевать, – пожал он плечами.
– Ах, ну раз Кирюха не любит, то тогда конечно, уже раздеваюсь, – съязвила я.
– Да не будь ты занудой, я ради тебя стрелял номерок, заикаясь, забыла?
– Ты это не ради меня делал, просто исполнял свою часть уговора.
– Ладно, так и скажи, что стриптиз не умеешь. Станцуй тогда что угодно, для души.
– Все я умею! Что ты вообще ко мне пристал?
– Почему сразу пристал? По-дружески же попросил, – он приподнялся на локтях, пытаясь сесть.
– По-дружески стриптиз не танцую. Если очень надо, иди в бар, там для этого специальные девушки есть.
– Да на кой они мне сдались? Я же тебя попросил. Мне нравится, как ТЫ танцуешь.
– А мне не нравится быть запасным вариантом на случай, если твоя девушка чего-то не любит делать.
– Да при чем тут моя девушка? – Влад вскинул брови.
– А ты не понимаешь?
– Нет, не понимаю. Я что, тебе сексом заняться предложил?
Услышав такую фразу из его уст, я покраснела и поморщилась:
– Фу. Прекрати. Не переношу этого.
– Не переносишь чего? Слова секс?
– Ты так пошло это преподносишь.
– Ой, ну простите. Я же не предлагал тебе заняться любовью, вступить в половую связь, познать друг друга в библейском смысле. Так лучше? – издевался Влад.
– Да пошел ты, – огрызнулась я.
– О, показываешь зубки, мне это нравится! – его мое смущение только забавляло.
– Чего ты добиваешься? – я встала, уперев руки в бока, и сердито уставилась на него.
– Ну, правда, Златовалска, чего ты все время такая серьезная? Я же шучу, понимаешь? Просто шутка. А ты злишься, как маленький хомячок. Иногда надо просто снизить важность, чтобы жизнь стала лучше.
– И давно ты стал таким умным? – с иронией поинтересовалась я.
– Да я с рождения такой, – самоуверенно ответил Влад, запустив руку в небрежно лежащие волосы.
– Рада за тебя. Может, для кого-то нормально танцевать стриптиз чужому парню, для меня – нет, – отрезала я.
Влад закатил глаза и оторвался от спинки дивана:
– Слушай, я в курсе, что ты вся такая недотрога. Мне все равно, почему ты такая принципиальная. Я ни на что не претендую. Просто вспомнил, как ты зажигательно танцуешь… Мне от этого всегда становится весело и тепло на душе. Я просто захотел повеселиться. А про стриптиз… Извини, я пошутил. Тупая шутка вышла. Видимо, ты боишься, что раз я пьяный, то могу слететь с катушек, и между нами может что-то произойти. Хотя у меня есть девушка, как ты неустанно повторяешь. Но ты можешь расслабиться, я не собираюсь набрасываться на тебя и тащить в койку. Давай просто врубим чертов музон и потанцуем.
Он подошел к колонке и прибавил громкость. Из динамиков раздалась старая, но зажигательная песня Джастина Тимберлейка. Влад присвистнул и начал в такт двигать бедрами. Затем он поднял вверх обе руки и, запрокинув голову, стал подпевать Джастину.
Поймав мой взгляд, он беззаботно подмигнул мне. Сердиться на него было невозможно. Этот танцующий парень вызывал во мне кучу смешанных эмоций: умиление, раздражение, желание и волнение. Когда он поднимал руки, белая футболка поднималась, оголяя ремень, полоску смуглой кожи живота и пистолет, изображенный на ней. Влад был чертовски хорош собой. Меня это бесило и возбуждало одновременно.
Он приблизился ко мне и потянул за руку, приглашая на импровизированный танцпол. Сопротивляться его обаянию было выше моих сил. Мы вместе начали пританцовывать в такт музыке. Влад взял меня за руку и заставил покружиться вокруг своей оси.
Я исполняла базовые танцевальные движения, а он хохотал и немного неуклюже повторял за мной. Когда я показала ему прыжки крис-крос, Влад потерял равновесие и снова повалился на диван, потянув меня за собой. Мы смеялись, танцевали, падали и снова танцевали. Трек сменялся треком, а мы не ощущали времени. Нам было легко и радостно.
Наконец, выбившись из сил, я села на диван, а Влад прилег, положив голову мне на колени.
– Златовласка, мне сейчас так хорошо, что тоже хочется остановить мгновенье, – сонно улыбаясь, произнес он.
Затем парень зевнул и прикрыл глаза, очевидно, засыпая. А я так и сидела, разглядывая его прекрасное расслабленное лицо. Впервые я могла видеть его так отчетливо. Шоколадные, слегка кучерявые волосы. На подбородке и щеках двухдневная щетина. Густые темные брови немного спутаны. Пухлые губы приоткрыты. В его внешности все было нарочито небрежно, но в этой небрежности чувствовалась невероятная притягательность. По тому, как Влад убирал волосы с лица, как говорил и одевался, как держался с окружающими, создавалось впечатление, что ему все равно. Все равно, что о нем подумают, что скажут.
Казалось, что если он вдруг решит уделять внешнему виду больше внимания, начнет сбривать бороду, острижет и аккуратно уложит непослушные волосы, то к нему идеально подойдет определение "смазливый", которым одарил его Булаткин. Но сейчас, лежа на диване в белой футболке и рваных джинсах, он выглядел непринужденно и по-мужски привлекательно.
Постепенно мои мысли стали прерывистыми, и незаметно для себя я тоже провалилась в сон.
К счастью, на День рождения лучшей подруги мама отпустила меня с ночевкой, поэтому я могла не торопиться вставать утром. Эта мысль прочно сидела в моей голове, когда я почувствовала рядом с собой шевеление. Я развернулась на другой бок, намереваясь продолжить сон, но чья-то рука легонько потрясла меня за плечо.
– Ого, вы вместе спали на диване, как это мило! – весело сказала Ада.
Я разлепила глаза и увидела лежащего рядом с собой Ревкова, который, скрываясь от ярких солнечных лучей, проникающих через окно, накрыл голову диванной подушкой. Ада в прекрасном настроении и длинном бежевом свитере расхаживала по дому, открывая двери и призывая всех вставать.
– Доброе утро, Златовласка, – раздался сипловатый голос Влада.
– Доброе утро, как спалось?
Он лениво отодвинул подушку с лица и посмотрел на меня заспанными глазами. Легкая улыбка заиграла на губах.
– Ты знала, что во время сна твоя кожа пахнет подтаявшим мороженым?
– Ты что, нюхал меня? – я удивленно вскинула брови.
– Ну да. Когда ты прижималась ко мне.
– Почему я ничего не помню?
– Потому что ты спала, – широко зевнув, ответил Влад.
Тут раздался звонок его телефона, и он приложил трубку к лицу. Это была Кира. Сидя рядом с Владом, я слышала почти каждое ее слово. Она говорила, что скучает, и спрашивала, когда он приедет в город.
От из разговора мне стало не по себе. Я поднялась с дивана и отправилась в ванную. Первым делом почистила зубы, затем смыла остатки вчерашней косметики с лица и попыталась придать своей коже здоровый вид.
Когда я вышла в зал, все ребята уже проснулись. Сидели за столом, уминая остатки вчерашних салатов и холодную курицу. Ада налила всем горячий чай, и мы, непринужденно болтая, с удовольствием пили его.
Настроение Анохина за ночь заметно улучшилось, его вечерняя враждебность по отношению к Ревкову сменилась равнодушием. Он усиленно делал вид, что не замечает Влада. А когда тот что-то говорил, отворачивался и с задумчивым видом смотрел в окно.
Ада и Максим выглядели счастливыми, и с их лиц не сходила улыбка. Очевидно, этой ночью им удалось окончательно выяснить свои отношения. Я постоянно натыкалась на их нежные взгляды, обращенные друг к другу, и мне не терпелось расспросить подругу, что же именно он ей вчера сказал.
Возможность поболтать представилась только ближе к вечеру по телефону. Ада поведала, что Максим признался ей в любви. Он сказал: "Ты ведь этого добивалась? Чтобы я влюбился? Хотела разбить мне сердце? Так вот, оно в твоих руках. Делай с ним, что хочешь. Я люблю тебя".
Услышав это, я умиленно застонала. Ничего романтичнее в жизни своей не слышала.
Также Ада рассказала, что Максим стремился скрыть от отца случай с сигнализацией только потому, что не хотел его разочаровывать. Оказалось, что для Максима отец являлся главным авторитетом, и его мнение было очень важно для него.