Татьяна Никандрова
Зови меня Златовлаской
Через секунду в паре метров от гаража я увидела крупный камень, и у меня возникла идея зарядить этим булыжником Серому по голове. Я тронулась с места, наклонилась к камню и вдруг услышала голос Влада:
– Бежим отсюда!
Я обернулась и увидела, что, тяжело дыша, Ревков стоял над Серым, который лежал на земле и вроде бы лишился чувств.
Я рванула к Владу, на ходу подхватив свою сумку с земли. Ревков сжал мою руку, и мы понеслись прочь. Он бежал быстрее, чем я, и с силой тянул меня вперед.
Глава 8
Выбравшись из переулка, мы повернули направо, затем еще раз направо и через какое-то время оказались на хорошо освещенной улице. По дороге проезжали машины, а в метрах пятидесяти виднелось здание круглосуточно работающего Мака. Внутри и рядом находились люди, поэтому мы с Владом, наконец, остановились.
Мы оба тяжело дышали, еле переводя дыхание от длительного бега. Я уперла руки в колени, пытаясь прийти в себя, но это давалось мне с трудом. Наконец, более или менее справившись с дыханием, я оглядела Ревкова. Вид у него был неважный: белая толстовка порвана у горла и вся в грязи, губы разбиты, правый глаз немного заплыл. Наверно, будет синяк.
– С-спасибо! – с трудом выговорила я.
Он через силу улыбнулся и сплюнул на асфальт кровавый сгусток.
– Ты как, Златовласка? Не ранена? – бегая по мне глазами, спросил он.
Я коснулась рукой затылка. Именно там я впервые нащупала у себя кровь. Я попыталась найти рану, чтобы определить, насколько она серьезна. Убедившись, что череп у меня цел, я кивнула:
– Вроде нормально.
– Дай посмотрю голову, – сказал он, заметив мои движения.
Влад обошел меня и легким движением расправил волосы, пытаясь разглядеть макушку. Несмотря на то, что голова у меня трещала, мне были приятны его прикосновения.
– Ну что там? – полюбопытствовала я.
– Есть небольшая рана, но думаю, некритично, надо будет обработать, – задумчиво ответил он.
Я облегченно вздохнула.
– А в остальном как? – не унимался он.
Я окинула себя взглядом: разодранные колготки, расшибленные в кровь коленки, ободранные ладони. Ничего особенно страшного.
– В детстве было и похуже, – улыбнулась я. – А ты? Как себя чувствуешь?
– Порядок, – отмахнулся он. – Давай я провожу тебя до дома? Ты далеко живешь? Или, может, в больницу?
– Нет-нет, я в норме, живу на Ленина.
– Я вызову такси, – он достал из кармана телефон.
На экране я заметила большую трещину.
– Это из-за драки? – сочувственно спросила я.
– Что? А, да, но вроде только защитное стекло пострадало, – проговорил Ревков, внимательно разглядывая мобильник.
Затем он вызвал такси. Пока мы ждали машину, я с благодарностью сказала:
– Влад, еще раз спасибо тебе! Боюсь подумать, что было бы, если б не ты.
– На моем месте так поступил бы любой. Кстати, откуда ты знаешь мое имя? – он удивленно поднял брови.
– Ну… Мы просто учимся в одной школе.
– Да-да, я помню твое лицо, – он внимательно посмотрел на меня. – Ты девчонка с хорошим аппетитом. Как тебя зовут?
– Саша, – улыбнулась я и после секундного молчания добавила. – А откуда ты вообще взялся? Как ты узнал, что мы в беде?
– У нас своя группа, и мы с парнями репетировали неподалеку, в гараже нашего барабанщика. Я шел домой и вдруг услышал девчачий визг. Мне показалось, это не шутка. Я всполошился и решил пойти в сторону, откуда был голос. Так я и наткнулся на тебя и этих уродов.
– Как мне повезло, что ты услышал мой крик, – тихо сказала я.
– Ты сказала "мы, "мы в беде", – вдруг медленно проговорил Влад. – Ты была не одна?
Я покраснела и опустила глаза. Что мне делать? Сказать, что парень, с которым я так хотела встречаться, как последний трус сбежал, оставив меня одну? Я понимала, что стыдно должно быть ему, а не мне, но тем не менее не могла вслух признаться в произошедшем.
К нам подъехало такси. Я залезла в салон, а через секунду Влад уселся рядом со мной на заднем сидении.
– Ты тоже поедешь? – спросила я.
– Да, я провожу тебя до двери. Хочу убедиться, что ты в целости доберешься до дома.
Несмотря на то, что сейчас мне вряд ли что-то угрожало, было приятно ощущать заботу этого малознакомого парня, особенно после того, как Пешков так малодушно слинял.
В такси мы ехали молча. В конце поездки Ревков расплатился и вместе со мной вышел из машины. Мы приблизились к моему подъезду.
– Златовласка, – мягко сказал Влад, – ты так и не ответила. Ты была не одна там?
– Как видишь, под конец я была там одна, – я уперла взгляд в пол, демонстрируя свое нежелание обсуждать это.
Неожиданно парень зацепил пальцем мой подбородок и приподнял его. От прикосновения Влада по телу побежали мурашки. Передо мной были бездонные карие глаза. Ревков с трепетом заглянул в мое лицо и ласково проговорил:
– Я не буду тебя больше ни о чем спрашивать. Захочешь – сама расскажешь. Самое главное, скажи, с тобой действительно все в порядке? Они не успели, – он замялся, – обидеть тебя?
Я поняла, о чем он говорит, и мне стало неловко.
– Нет-нет, ничего такого, – я отрицательно покачала головой.
Он вздохнул и убрал руку от моего лица.
– Спокойной ночи, Златовласка. Я рад, что оказался рядом.
– А я-то как рада! – искренне сказала я. – Спасибо за все! Доброй ночи!
Я зашла в подъезд, бегом поднялась на второй этаж и через окошко стала наблюдать за Владом. Секунд десять он просто стоял на месте, затем вынул телефон и через пару минут уехал на такси.
Я зашла в квартиру. К моему удивлению, свет нигде не горел. Я озадаченно прошлась по дому. В зале никого не было. Завернув в родительскую комнату, я увидела, что мама лежала на кровати и, судя по всему, спала. Отца дома не было.
Стараясь не шуметь, я на цыпочках пробралась в свою комнату и прикрыла дверь. Включив свет, я увидела в зеркале грустное зрелище: волосы свалялись, на щеках следы от туши, губа припухла. Я скинула грязную одежду и направилась в душ.
В голове крутилось слишком много мыслей и сконцентрироваться на какой-то одной никак не получалось. Как Пешков мог так со мной поступить? Стоит ли мне рассказать родителям о случившемся? Надо ли мне обращаться в полицию? Будем ли мы дальше общаться с Владом? Так и не найдя ответ ни на один из этих вопросов, я вышла из душа, рухнула на кровать и моментально провалилась в сон.
На следующее утро я еле разлепила глаза. Надо же, оказывается, я проспала двенадцать часов! Как хорошо, что сегодня суббота, и никуда не надо идти. После вчерашнего у меня побаливала голова и тело слегка ныло, но в целом я чувствовала себя сносно. Взяв телефон, я обнаружила тридцать восемь пропущенных с неизвестного номера. Вероятно, это был Пешков. В другое время меня бы это обрадовало, но сейчас я лишь брезгливо поморщилась.
Не вставая с кровати, я позвонила Аде. Поведав ей обо всем, что со мной произошло накануне, я замолчала. Подруга тоже не издавала ни звука. Наконец спустя тридцать секунд тишины она сдавленно выдала:
– Охренеть!
Емко и по делу. Вполне в стиле Ады.
– Ну, Пешков и говнюк! – яростно зашипела она.
– Кажется, это как раз то, что мне было нужно, чтобы распрощаться с чувствами к нему, – философски заметила я.
– Да, в этом он здорово помог тебе. Ты собираешься рассказать предкам?
– Я не знаю. Думаешь, стоит?
– Конечно. Этих ублюдков надо найти и наказать. Ты успела забрать свою сумку?
– Да, мои вещи при мне.
– А Пешкова?
– Кажется, остались там. При мне он их точно не забирал.
Ада фыркнула. Она опять разразилась оскорблениями в адрес Димы. Надо признаться, мне было приятно слушать ее, потому что она в точности описывала мои чувства, только в довольно жесткой форме.
– Напиши заявление в ментовку, расскажи, как все было, а потом пусть Пешков объясняет всем, почему он оставил девушку на растерзание бандитам.
– Да, только быть той девушкой, которую бросили, тоже не очень-то приятно, – скривилась я.
Ада помолчала, затем продолжила.
– Ревков – классный мужик, я всегда это знала.
– Что ты вообще о нем знаешь? Расскажи.
– Ну, он солист в группе "Абракадабра". Учится в 11 “А” вроде.
– Это я и без тебя знала! Он с кем-нибудь встречается?
– Женщины такие женщины, – простонала подруга. – Ты недавно пережила такой ужас, а тебя волнует, есть ли кто-нибудь у Ревкова?
– Ты бы видела, как он яростно дрался, – мечтательно проговорила я, вспоминая его сильные руки.
– Насколько я знаю, он ни с кем не встречается. И я даже не могу припомнить, чтобы встречался ранее, – задумчиво произнесла она.
Мое сердце радостно забилось. Огонек надежды загорелся в душе. Какая классная получилась бы история: он спас ее от обидчиков, потом они влюбились и жили счастливо.
Мои мысли прервал настороженный голос Ады:
– Ты ведь не представляешь вашу с ним свадьбу?
– Иди ты! – с улыбкой ответила я.
Странно, но от мысли о том, что Влад свободен, у меня поднялось настроение.
– Я серьезно, Саш, закатай губу. Он поступил бы так независимо от того, попала в беду ты или любая другая девчонка. Он просто повел себя как настоящий мужчина. Ничего личного.
– Какая же ты зануда! Созвонимся позже! – я отключилась.
За стеной я услышала приглушенные голоса родителей. Слов не разобрала, но интонации мне не нравились. Мои родители всегда жили очень мирно, я даже не могла припомнить, чтобы они кричали друг на друга.
Встав с кровати, я завернулась в длинный махровый халат и беззвучно открыла дверь своей комнаты.
– И что же, ты будешь жить с ней и ее детьми? – донеслись до меня слова мамы.
– Марин, я не знаю, что сказать, – сдавленно отвечал папа.
– Дочери сообщи сам, – сказала мама, в голосе слышались слезы.
Я вдруг осознала, что стою в дверном проеме и до боли в пальцах сжимаю дверной косяк.
– Саша. Саша, иди сюда, – позвала родительница.
Я медленно прошла по коридору и повернула в зал. Мама сидела на диване и выглядела постаревшей лет на десять. В серых глазах будто потухла жизнь. Отец расположился в кресле напротив и весь как-то сжался. Он посмотрел на меня и выражение его лица поразило меня до глубины души: таким жалким я его никогда не видела. Во взгляде читались стыд, боль и неизбежность.
– Саша, я… – начал он и запнулся.
Слова давались ему с трудом. Мое сердце бешено заколотилось, ладони вспотели.
– Саша, я полюбил другую женщину. Прости. Прости меня.
Меня будто шарахнуло молнией. От удара мир рухнул, а его осколки больно врезались в тело. Вдруг я отчетливо ощутила собственный пульс. Громкий, нарастающий, превращающийся в вибрации, которые затмевали все вокруг. Мне казалось, что я лечу в бездну, задыхаюсь, умираю, и не остается ничего, кроме безысходности и тоски.
– Саша, прости меня, – повторил папа.
Его голос вернул меня к реальности, и неожиданно я увидела его сущность, которую никогда не замечала раньше. Жестокий. Подлый. Гнусный предатель, для которого слова "семья" и "верность" были пустым звуком. Который никогда не понимал, что такое "любовь".
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – заорала я, вкладывая в слова всю боль, которую ощущала.
Сорвавшись с места, я побежала в свою комнату и с силой захлопнула дверь. Меня всю трясло, я не могла успокоиться и ходила из угла в угол. Я остановилась только тогда, когда услышала звук закрывшейся входной двери. Отец ушел.
Через мгновение на пороге спальни появилась мама, и все мое существо пронзила острая жалость к человеку, которого я любила больше жизни. Я подошла к ней, крепко обняла и уткнулась носом ей в плечо, вдыхая знакомый аромат духов.
Сначала мама легонько тряслась от беззвучных рыданий. Но затем произошло самое ужасное, что я когда-либо видела в своей жизни.
Мама опустилась на мою кровать и завыла. В ее рыданиях было столько горечи, обиды и мучений, что моя душа разрывалась в отчаянии от невозможности облегчить ее страдания. Я легла на кровать рядом с ней и поняла, что мои щеки тоже мокрые от слез.
Мы с мамой провалялись весь день. Не ели, не пили и почти не разговаривали. Каждая из нас проживала свой личный ад.
Из-за отца я совсем забыла о нападении, которому подверглась вчера. А когда вспомнила, мне показалось, будто это было очень давно. В сложившейся семейной ситуации идея рассказать о нападении родителям отпала сама собой.
Под вечер мы с мамой кое-как поднялись с постели, пошли на кухню и без аппетита съели макароны с котлетами. Я заталкивала еду в рот, практически не ощущая вкуса. Мама спросила, что у меня с губой, а я соврала, что на тренировке одна девчонка случайно задела меня локтем. Она поверила.
После еды я налила чай. Мне хотелось расспросить маму обо всем, но я не знала, с чего начать. Она завела разговор сама, будто прочитав мои мысли. Рассказала о том, что в последние месяцы их отношения с отцом совсем испортились. Она не понимала, в чем причина, пыталась вывести его на диалог, но он закрывался.
Я сказала маме, что в последнее время отец странно прятал телефон, когда я заходила к нему. Мама ответила, что тоже это замечала.
– А ты не думала залезть к нему в мобильник, пока он не видит? Проверить сообщения и все такое? – поинтересовалась я.
Мама покачала головой.
– Нет. Я слишком уважала его и его личное пространство. Не хотела опускаться до такого.
Я вздохнула. Мама была слишком хорошая, слишком правильная. Всегда старалась понять отца, а он этого не ценил.
Мама рассказала, что вчера папа не пришел ночевать домой, а на звонки не отвечал. Утром заявился и сообщил, что не может больше жить с нами, потому что любит другую. Оказалось, что их роман продолжался несколько месяцев.
От услышанного меня передернуло. Отец трогал чужую женщину, ласкал ее, а потом шел домой и этими же руками касался мамы, ел приготовленную ей еду. Смотрел телевизор и параллельно переписывался с дрянью, которая в итоге разрушила нашу семью.
Со слов мамы я поняла, что у этой женщины были свои дети. Я не могла в это поверить, ведь папа всегда говорил, что ни один нормальный мужчина не захочет воспитывать чужих детей. Я представила, как отец ходит с ними в кино, покупает мороженое и смеется над их шутками. Меня папа не водил в кино уже очень давно. И над шутками моими тоже давно не смеялся.
Убравшись на кухне, мы с мамой вернулись в мою комнату, легли на кровать и, обнявшись, погрузились в беспокойный сон.
Глава 9
Самое тяжелое время для человека в депрессии – это утро. Во время сна реальность отступает, и мир сновидений милостиво забирает тебя от насущных проблем и неурядиц.
И вот наступает рассвет. Утро нагло разрушает призрачные миры, в которых ты витаешь, и швыряет тебе реальность прямо в лицо. На, мол, подавись. И ты давишься. Задыхаясь и корчась в муках, давишься своим вчера в тщетных надеждах, что все произошедшее неправда. Что это было не с тобой, что ты ни при чем.
Но реальность сурова, она никого не щадит: ни женщин, ни стариков, ни детей. Ей плевать, что тебе больно. Плевать, что нет сил. Либо встань и живи, несмотря ни на что, либо сдохни. Третьего не дано.
Я раскрыла глаза и посмотрела на маму. Она еще спала. Ее веки беспокойно подрагивали, а губы были приоткрыты. Стараясь не шуметь, я встала с кровати и прошла на кухню. Заварила чай и села у окна.
В произошедшее верилось с трудом: нападение, побег Пешкова, спасительное появление Ревкова, уход отца из семьи. Я всегда считала, что у меня самая обычная жизнь и страстно желалажелала приключений. Но, видимо, Вселенная неверно поняла мои запросы, ведь приключений я хотела не таких. Совсем не таких.
Я чувствовала, что разбита, и собрать себя по кусочкам казалось непосильной задачей. Но я подумала, что маме, должно быть, еще хуже. После семнадцати лет брака любимый мужчина оставил ее ради другой. Что может быть ужаснее?
Телефон в кармане халата завибрировал, и, посмотрев на экран, я увидела незнакомый номер. Неожиданно для себя я решила ответить.
– Алло.
– Саш… Это Дима, – услышала я сдавленный голос Пешкова в трубке.
Я молчала.
– Саш, с тобой все в порядке? Почему ты не отвечала? Я чуть с ума не сошел. Я вернулся туда буквально минут через двадцать, с подмогой. Там никого не было: ни тебя, ни их.
– За это время они могли меня десять раз изнасиловать, – с тихой злобой ответила я.
– Саш, прости, прости, пожалуйста. Я струсил. Но я подумал, что это шанс позвать кого-то на помощь… Как ты? Что в итоге произошло?
– Да какая тебе разница?! – взорвалась я. – Ты бросил меня! Бросил одну, чтобы спасти свою задницу! А теперь тебе интересно, как я?! Я ненавижу тебя, ты ничтожество!
– Да, ты права, я ничтожество, мне нет оправдания. Если бы я мог вернуть время назад, я бы так ни за что не поступил. Умоляю, скажи, что с тобой все в порядке, скажи, что тебе удалось убежать.
– Иди к черту! Не звони мне больше никогда! Забудь, как меня зовут! Меня тошнит от одного твоего голоса! – я в ярости отбросила телефон в сторону и вытерла слезы.
Обида вышла наружу, я не могла с ней справиться. Я чувствовала себя преданной и униженной вдвойне. Сначала Пешков, потом отец. Всего за один день два главных мужчины в моей жизни стали мне противны. Оба предали меня. Оба бросили.
Вся былая привлекательность Пешкова испарилась, и я осознала, каким жалким, малодушным и трусливым он был. Не только вчера, все это время. Он был не достоин всех тех чувств, которые я испытывала к нему. Как же сильно я заблуждалась! Наконец-то я почувствовала себя свободной. Пелена спала с моих глаз.
Видимо, своими криками на Пешкова я разбудила маму. Она, бледная и уставшая, вошла на кухню.
– Что такое, Сашенька? С кем ты говорила? – участливо поинтересовалась она.
– С Димой.
– Вы так и не помирились?
Я раньше рассказывала маме про Диму, про то, что между нами нет определенности, про Яну, про фотографии с вписки у Шарова.
– Нет. И не помиримся.
Мама ласково потрепала меня по щеке, а потом прижала к себе. В ее объятиях мне стало чуть легче. Приятно было знать, что на земле есть человек, который любит, поддерживает меня и никогда-никогда не бросит. В этом я была уверена.
В квартире было полно папиных вещей. Мама сказала, что он заберет их на неделе, когда нас не будет дома. Она сначала хотела собрать их для него, но я ее одернула, сказав, что он ей больше не муж, и пусть собирает свои вещи сам. Она согласилась.
Все воскресенье мы провели с мамой дома. Мы обе старались больше не плакать, но я видела, что маме это дается с трудом. Она была опустошенной и потерянной.
Вечером позвонила бабушка Люда, папина мама, и они долго разговаривали. Как ни странно, но бабушка была на маминой стороне, жалела ее, говорила слова поддержки и обещала, что никогда в жизни не примет папину новую женщину. Правда, женщину бабушка называла исключительно неприличным словом на букву "Б". Она так громко возмущалась, что я слышала практически весь их разговор.
Затем мама позвонила своей маме, бабушке Нине, и все рассказала. Я видела, с каким трудом ей дается каждое слово, но она мужественно довела разговор до конца. После всех этих неприятных диалогов мама совсем обессилела, и я предложила ей взять больничный, чтобы не ходить на работу. Она отказалась, объяснив, что работа отвлечет ее от неприятных мыслей.
Лично мне идти завтра в школу совсем не хотелось. Я мечтала залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать. Но потом я вспомнила, что нужно будет продержаться лишь одну неделю, ведь впереди каникулы, и решила сделать последний рывок.
В понедельник я встала пораньше. Мое состояние было далеко от нормального, но я сделала над собой усилие и постаралась привести себя в человеческий вид. Никогда бы не подумала, что мытье головы и нанесение макияжа могут быть столь мучительными. На душе было так погано, что выглядеть нормально казалось ужасным лицемерием.
Я тщательно расчесала пшеничные волосы и убрала их в высокий хвост, надела белый свитер и зауженные брюки. По моему виду совсем нельзя было сказать, что последние два дня я пребывала в аду.
В школе друзья, едва увидев меня вдалеке, сорвались ко мне:
– Ты в порядке?
Я была уверена, что после разговора со мной Ада позвонила Антону и рассказала про нападение. Я не была против, так как не собиралась ничего скрывать от Булаткина. Но друзья знали только про первую половину моих несчастий. Как рассказать им про вторую, я не знала, и пока не торопилась.
Ада внимательно рассматривала меня, а Булаткин стиснул в крепких объятьях:
– Алферова, я буду провожать тебя до дома каждый вечер!
– Этого не требуется, Антон, – произнесла я с улыбкой.
– Не обсуждается!
Я пыталась отговорить Булаткина от этой меры, но он стоял на своем.
После четвертого урока мы пошли в столовую, и, едва я успела поставить поднос с едой на стол, как за спиной раздался голос Пешкова.
– Саш! – он направился ко мне, намереваясь сесть за мой стол.
– Отвали! – огрызнулась я. – Я уже все сказала тебе по телефону!
– Саш, нам надо поговорить, пожалуйста! Я чувствую себя полным придурком! – в его голосе слышалась мольба.
– Потому что ты и есть придурок, Пешков! – ядовито вставила внезапно появившаяся рядом Ада.
– Саш, пожалуйста, выслушай меня, – проговорил он, чуть не плача и не обращая на мою подругу внимания.
Боковым зрением я заметила, что на нас начинают пялиться. Я выдохнула и постаралась как можно спокойнее донести свою мысль:
– Нам не о чем разговаривать. Мне не нужны твои извинения. Просто оставь меня в покое. Это лучшее, что ты можешь сделать.
Дима выглядел болезненно: весь бледный и какой-то жалкий. Но омерзение, которое я чувствовала при виде его, возрастало в сто крат. Перед глазами всплывало выражение его лица перед тем, как он трусливо сбежал.
– Саш, я готов сделать все, что угодно, лишь бы ты… – начал Пешков и попытался положить свою руку поверх моей.
Едва я успела это понять, как Пешков рывком запрокинулся назад. Я удивленно повернула голову и увидела Булаткина, который за шиворот оттащил Диму от нашего стола.
– Отвали от нее! – прорычал Антон, с гневом глядя на Диму и тяжело дыша.
– Это не твое дело, Булаткин! – с раздражением отозвался Пешков, пытаясь вновь приблизиться ко мне.
Неожиданно Антон размахнулся и ударил Диму кулаком в челюсть. Удар был точный, и Пешков отлетел назад.
Я ахнула и прикрыла рот рукой. Такого от Булаткина я никак не ожидала. За десять лет нашей дружбы я не могла припомнить, чтобы он вообще с кем-нибудь дрался. А тут такое.
К Диме тут же подлетел Петька Шаров, пытаясь помочь другу подняться. Дима, оказавшись на ногах, с небывалой злобой посмотрел на Антона. И где только была его злоба, когда Серый бил меня головой об асфальт?
– Что здесь происходит?! – раздался визг Ларисы Сергеевны. Она с ужасом переводила взгляд с Антона на Диму. – Булаткин, зачем ты его ударил?!
Антон потупил взгляд. Пешков внезапно тоже заинтересовался своими ботинками. Никто из них не хотел объясняться.
– Марш за мной! Оба! – грозно скомандовала учительница и круто развернулась на каблуках по направлению к выходу.
Виновники происшествия нехотя поплелись за ней и покинули столовую. Всеобщие взгляды обратились ко мне. Судя по всему, окружающим не составило труда понять, что именно я была причиной ссоры парней.
– Что уставились? Представление окончилось! – рявкнула Ада, и ученики зашевелились.
Я опустила глаза в тарелку. Аппетит совсем пропал. За последние дни я увидела слишком много насилия.
Лениво поковырявшись в еде, я встала, чтобы отнести поднос. И тут увидела его.
Влад сидел через три стола и пристально смотрел на меня. Под глазом виднелся синяк. Но это совершенно не мешало ему выглядеть жутко привлекательно. Белая рубашка оттеняла его смуглую кожу. Рукава были закатаны до локтя, обнажая сильные руки и татуировки на них. Тепло пробежало по моему телу. Какой же он классный!
Я медленно двинулась по проходу, стараясь держать спину ровно. Если бы еще не этот дурацкий поднос!
– Привет! – улыбнулась я, приблизившись к его столу.
Влад ответил на улыбку и кивнул на свободный стул рядом, приглашая присесть. Я медленно поставила поднос и опустилась рядом с ним.
Какое-то время Ревков молча разглядывал меня. Невыносимо прекрасные карие глаза скользили по моим волосам, лицу, свитеру и рукам. От его взгляда во мне стало нарастать волнение.
– Знаешь, Златовласка, кажется, после этой сцены я понял, с кем ты была в тот вечер, – медленно произнес парень.
Я опустила глаза. Черт! Как неприятно, что он все знает!
– Ты рассказала кому-нибудь? Родителям? Полиции? – продолжал Влад.
– Нет, пока нет.
– Собираешься?
– Не знаю.
Он помолчал, по-прежнему не отрывая от меня глаз.
– Я уверен, ты знаешь, как нужно поступить правильно. Но это твое дело, так что решай сама.
– Да. Спасибо.
Я злилась на себя за свои односложные ответы, но почему-то ничего иного выдавить из себя не могла.
– Если ты вдруг захочешь поговорить об этом или о чем-нибудь другом, позвони мне, ладно? Ты держишься молодцом, но меня мучает незнание того, что на самом деле произошло до того, как появился я. Мне не все равно, правда.
Он достал из рюкзака ручку, написал на салфетке свой номер и сунул ее в мою руку. При этом его пальцы ненадолго коснулись моей кожи. По телу пробежал электрический заряд. Влад поднялся и пошел к выходу. Его походка была расслабленной и неспешной.
– Что он сказал? – спросила Ада, занимая место Ревкова.
– Спрашивал, собираюсь ли рассказать о случившемся родителям и полиции.
– А ты что?
– Я никому ничего не расскажу.
Ада ахнула и с непониманием уставилась на меня.
– Как так, Саша? Почему? Разве ты не хочешь наказать этих уродов?
– У меня на то свои причины, – коротко ответила я.
Я понимала, что нужно рассказать подруге про развод родителей, но язык не поворачивался. Казалось, что, если я произнесу это вслух, все станет реальным. А пока об этом знала только я, был хоть малейший шанс, что все нормализуется.
Я так и не дала Аде вразумительного ответа, и в другой ситуации она бы обиделась на меня, но сейчас проглотила недовольство и вела себя как образцовая лучшая подруга.
Булаткин пришел в класс только посередине пятого урока. После занятия он рассказал, что учителя допытывались, почему он ударил Пешкова. Однако Дима неожиданно заявил, что претензий не имеет и получил за дело. Так ничего не поняв, учителя отпустили их.
После школы Антон проводил нас с Адой по домам. Оказавшись одна, я вновь ощутила щемящую тоску в груди. Я понимала, что мне нужно садиться за уроки, но не могла себя заставить открыть учебники. Мои мысли вращались вокруг предательства отца, драки Булаткина с Пешковым и чертовски красивых глаз Ревкова.
В раздумьях я провела почти два часа и, сообразив, что скоро мама придет с работы, решила отварить сосиски с гречкой. Поставив кастрюлю на плиту, я услышала телефонный звонок. Это был отец. Он звонил мне первый раз с тех пор, как ушел из дома. Я поморщилась и, выключив звук, положила мобильник экраном вниз. Нам не о чем было разговаривать.
Когда мама пришла домой, то выглядела как обычно: аккуратно уложенные волосы, безупречный макияж, брючный костюм по фигуре. Единственным, что выдавало ее горе, были глаза. Они были потухшими, безжизненными и очень грустными.
Мама поблагодарила за ужин и, сказав, что сама помоет посуду, отправила меня делать уроки. Я пошла в свою комнату. Однако через полчаса заметила подозрительную тишину. На носочках я прошла по коридору и заглянула на кухню. Мама сидела на стуле, ее плечи подрагивали. Уронив голову в ладони, она горько плакала. К горлу подступил ком. Как бы я хотела забрать всю ту боль, которая прожигала ее сердце.
Я медленно приблизилась к маме, крепко обняла ее и прошептала на ухо:
– Мамочка, я тебя очень люблю. Потерпи, все наладится, вот увидишь. Со временем станет легче.
Мама попыталась улыбнуться и с силой стерла слезы с лица.
– Я знаю, Сашенька, прости, что я расклеилась. Весь день на работе пыталась держать мину, делать вид, что все хорошо. А как пришла домой, так навалилось.
Я понимающе похлопала маму по плечу. Через несколько минут она успокоилась, а затем ушла в свою комнату. За вечер я пару раз подкрадывалась и проверяла, не плачет ли она. Мама держалась и как всегда сосредоточенно смотрела в компьютер. Однако ночью, сквозь сон мне казалось, что я слышу ее тихие всхлипы.
За всю неделю я так и не набралась смелости признаться друзьям в том, что происходило в моей семье. Они воспринимали мою подавленность, как следствие нападения. Старались быть чуткими и внимательными.