Анастасия Безденежных
Под крылом ворона
Глава 9
Ворон парил над городом в мелкой мороси. Распахнутые крылья отливали синеватым металлическим блеском, а внизу раскинулся залив, сейчас мрачный в городских сумерках. Полет продолжался недолго, ворон опустился на старинную колокольню, и весь город стал размытым пятном, а движения ворона оставляли чернильные мазки в воздухе. Гортанное «крух» рассекло воздух.
Эндрю смотрел на ворона и не понимал, где он. Ощущение, что он одновременно был и вороном, и человеком рядом с ним.
– Что ты хочешь показать?
Конечно, ворон не ответил, но во взгляде мелькнуло укоризненное «как ты не понимаешь». А глаза ворона напоминали отцовские. Мир терял черты реальности, плавился от каждого движения. Казалось, он чувствует привкус собственной крови на губах. Но «он» – ворон или человек?
Ворон совершил несколько прыжков перед началом полета, и Эндрю показалось, он сам рухнул вниз. Полет напоминал бесконечное падение, которое закончится через несколько мгновений.
Мир погас.
***
Эндрю проснулся от мерзкого ощущения, что он продрог от собственных снов. Тяжелая голова досадно ныла, как бывает, когда проспишь слишком долго. Закутавшись по плечи в толстое мягкое одеяло, Эндрю сел на кровати и уставился на лиственный орнамент на темных зеленых обоях. Аккуратная комната, где все расставлено по местам, на полках высокого стеллажа не валяются самодельные амулеты или старые жестяные баночки с мелочами. Значит, он снова у Кристофера. Последнее, что он помнил, – крышу с другими колдунами, а потом – полет над городом в обличии ворона.
Даже сейчас он чувствовал жестковатые птичьи перья на коже рук и цепкие когти вместо ногтей с небрежными пятнами черного лака.
Сколько прошло времени, день сейчас или ночь, он не мог понять – плотные жалюзи закрывали окна, и комната витала в сумрачных тенях. Стало зябко и неуютно.
Не то, чтобы Эндрю не любил квартиру брата с сестрой, но спать обычно предпочитал в своей постели. А еще он уже начинал чувствовать себя обузой и тем, кто постоянно влипает в неприятности.
На прикроватной тумбочке Эндрю заметил кем-то заботливо оставленный кувшин с простой водой и легким запахом лимона – видимо, тот должен освежать, но куда больше его интересовала пачка сигарет и зажигалка. Кристофер прекрасно знал, что вместо завтрака Эндрю предпочитает кофе покрепче и сигарету.
Придерживая одной рукой сползающее с плеч одеяло, Эндрю потянулся к пачке и неуклюже вытащил одну. Кончик языка коснулся фильтра, вспыхнула красноватым огоньком простая зажигалка. В завитках табачного дыма он пытался сложить мельтешащие образы из снов, но голова только больше разболелась, а неприятный холодок скользнул по позвоночнику.
С очередной затяжкой Эндрю поморщился на зуд в руке и покосился на кожу, испещренную рисунками и завитками заклинаний. Провел ногтем по чуть выпуклым разноцветным линиям татуировки поверх них, вспоминая те ночи, когда отец выгонял всех из комнаты и оставался с ним наедине. И заверениями, что станет легче.
Эндрю, который дышал со свистом, и чувствовал, как внутри сворачивается колдовская сила, шипит в крови и требует выход, верил. Что ж, легче действительно стало, щит надежно запирал все лишнее. Выдумка отца – то, что убивало самого Эндрю, защищало и всю семью. Щит можно было разрушить – и он думал об этом не один раз. Чтобы не убивать других. Но Эндрю не был уверен, что справится с мощью собственного колдовства, тем более, когда оказалось, что и щит тоже не контролируем.
И так, и так – он в ловушке. Если снять заклинание щита, угрозы ни для кого не будет. Он даже знал, что его учитель, дед Сильвии, с этим справится. Но в то же время Эндрю ощущал себя единственным, кто может сейчас защитить брата с сестрой и мать, если кто-то вздумает сделать выпад против их семьи. Тем, кто отведет удар.
Да еще на руках чувствовались свежие то ли порезы, то ли ранки – под аккуратными бинтами. Интересно, работа Кристофера или Мари? Или кого-то еще? Да плевать, хуже было то, что Эндрю не помнил, как они появились. Он начал терять себя.
Зато сны зашелестели вороньими крыльями и оживали ощущением плавным полета над городом. Во сне ворон вел его по городу куда-то… и у того ворона были глаза отца.
– О, ты проснулся.
Эндрю вздрогнул и исподлобья посмотрел на Мари, которая вошла в комнату с тихим скрипом двери. Ну, хоть не с подносом со свежевыжатым соком и тарелкой с хлопьями! А то бы Эндрю почувствовал себя совсем мерзко и беспомощно – как тот, с кем обязательно надо нянчиться. Одеяло белоснежным комком упало на кровать, когда он скинул его с себя и поднялся за кофтой с косыми линиями и парой кожаных ремешков по бокам.
– Угу. И ни черта не помню о прошлой ночи. Мы были на этом приеме в честь Круга колдунов, а дальше все весьма размыто.
– Прилетел ворон, которого ты кормил собственной кровью, а Одетт выдала в своей манере: «Пришел вороний колдун». Никто ничего не понял, но многие были… впечатлены.
– Всем подавай хлеба и зрелищ.
– Ты стоял почти у края крыши.
Мари старалась не выдать свою тревогу, но ее голос дрогнул. Эндрю как раз нырнул в кофту и теперь оправлял ее на себе, закатал рукава до локтей, чтобы не мешали. Растрепавшиеся волосы лезли в глаза и раздражали, но без расчески их в порядок не привести. Настроение стало только хуже – конечно, непослушная прическа была ни при чем.
– Крыша точно была не лучшим местом для меня, да еще этот ворон… кажется, он и снился мне дальше и никак не отпускал. Который час?
– Позднее утро, – уклончиво ответила Мари и обернулась, придерживаясь рукой за косяк. На белом ярко выделялись ее ногти, выкрашенные в теплый красный оттенок.
Эндрю достаточно хорошо знал сестру, чтобы увидеть тень колебания и тревоги в ее взгляде, к тому же, она прикрыла дверь, будто не хотела, чтобы их услышал. Хотя кто? Кристофер? Вряд ли у них были какие-то тайны друг друга, иначе бы Эндрю сильно удивился. В полумраке комнаты казалось, что голова еще тяжелее, и он дернул шнур вычурного ночника над кроватью. Мягкий свет озарил большую кровать, строгий высокий шкаф с книгами до потолка и комод с зеркалом, но оставил в темноте углы. Мари прислонилась спиной к двери, заложив руки за спину. Сейчас она была похожа на мать – такие же мягкие манеры и движения, осторожная деликатность и толика проницательности.
– Да спрашивай уже, – вздохнул Эндрю, резко погасив в пепельнице окурок. – Что такое?
– Я виделась с Шеанной, она говорит, ты и раньше бывал в ее Доме ради «грез».
– А дверь ты закрыла, чтобы Кристофер не узнал?
– Его уже нет дома. Но подумала, ты сам не хочешь, чтобы он знал. Иначе почему не рассказать раньше?
И в этом Мари была права. Эндрю сейчас почувствовал себя глупым мальчишкой, который искал опасных удовольствий в угоду своим собственным эмоциям, которые всегда плескались где-то на поверхности и толкали на неразумные поступки.
И никто в этом не был виноват. Некоторые его знакомые уверяли, что их привел друг и уговорил попробовать, хотя бы раз, а они сами и не очень-то хотели, но поддались соблазну.
Эндрю хотел. И понимал, куда и зачем приходил – пусть всего несколько раз. Но признаться в таком старшему брату… ему казалось, это слабость младшего брата, который и так ни черта не может! У него нет такого спокойствия и уверенности, как у Кристофера, или мудрости ведьмы, знающей суть жизни и смерти.
Возможно, тогда это и было бегством – от щита, от силы колдовства, которая пусть и не вырывалась, но постоянно ощущалась в крови, хотя сам Эндрю считал, что ищет вдохновение. Обман собственного сознания иногда дается так просто.
И мысль, что сам Кристофер никогда бы так не сделал, едко напоминала, что он лишь слабый маленький мальчик с непокорным колдовством. Или он сам просто не хотел видеть сочувствие – ни в глазах Кристофера, ни даже в глазах Мари.
Хотя рассказать, конечно, стоило после всех событий. Чувство вины кольнуло изнутри. Эндрю плюхнулся на кровать и проговорил:
– Раньше не хотел, чтобы он знал. Это было всего несколько раз. И мне… не понравилось. Не то, чтобы я пытался привыкнуть к этому, но мне было интересно какое-то время. Я так и не проникся.
Эндрю помолчал, с неохотой вспоминая те дни, когда входил в дом, полный шороха красных занавесей, сладкого аромата и замершей тишины, когда ощущал на кончике языка горечь, после которой наступали расплывчатые видения. Дурманящие грезы, после возвращения из которых даже не сразу понял бы, реален ли мир вокруг.
Именно это ему и не нравилось. Миры смешивались, перетекали один в другой, слизывали четкую границу яви. Как и во сне. Он снова терял контроль.
А от слишком большой дозы превращались в кошмары – как в тот раз, когда его притащили насильно. И в этом сомнений не было.
– Первый раз был после смерти отца, – тихо продолжил он. – Помнишь, тогда осенний ритуал не удался? Все пошло не так. Мы все были подавлены и разочарованы, разъехались по домам. С похорон прошло, сколько? Да месяц, наверное. Я бродил по городу, зашел на рынок, а потом оказался около Дома.
– Когда ты там был в последний раз? – мягко спросила Мари.
– Когда мы расстались с Сильвией, в конце лета. Но я только зашел, потоптался у входа и передумал. Вместо этого устроил репетицию. Ой, только не надо на меня смотреть с таким сочувствием!
– Она не любит тебя.
– Что ж тогда почти год тянула? Не могла определиться?
Раздражение только нарастало – или злость на самого себя. Эндрю уже шнуровал высокие ботинки и избегал взгляда сестры, не желая видеть в нем того самого сострадания. Еще б по головке погладила! Лучше он найдет Одетт и узнает что-нибудь про чертовщину с вороном и кровью. Если кто-то и знает об этом, то она, раз так легко раскидывается пророчествами.
У него как раз есть время до вечерней репетиции, перед которой надо заехать за бас-гитаристом, чья драма пока только вредит группе. Но терять его Эндрю не хотел – «Неоновые ритуалы» выступали в таком составе уже достаточно долго, все притерлись друг к другу, да и несколько концертов запланированы на пару месяцев вперед. И стоило переговорить с менеджером – Эндрю не разбирался в финансах, но старательно вникал в то, что и как шло у его группы.
– Я скажу ему сам, ладно? – буркнул он.
– Конечно. Правда, Кристофер уже уехал, сегодня ранняя встреча с крупным клиентом, но можем встретиться вечером.
– Ага. Я пока найду Одетт, если она согласится поговорить.
– Дай знать, если будут новости.
– Напишу. А у тебя что, выходной?
– О, нет, – Мари рассеянно теребила тяжелый браслет на руке, но когда посмотрела на брата, ее взгляд принадлежал ведьме, которая может сплести из своей крови проклятия для других. – Я хочу узнать, что, черт возьми, за Охота в этот раз. Теперь время моих ритуалов. Кстати.
Мари прошла к шкафу и открыла глухую дверь, а потом развернулась к Эндрю, держа в руках зашитый саше-мешочек.
– Это для тебя. Сделала сегодня ночью. Немного защиты и удачи. Пусть ты и сам щит, но иногда не помешает немного поддержки. Помнишь, что говорил отец?
– Те амулеты, что содержат магию семьи, самые сильные. Тебе не кажется, что он был помешан на семье и преемственности?
– Возможно. Не все его решения… казались верными.
Эндрю с благодарностью взял мешочек, честно говоря, не ожидая такого от Мари. Не потому что считал, что она не может так заботиться, этот жест как раз был полон заботы. Просто иногда ему самому казалось, что всегда есть его старшие брат с сестрой, и он сам. Или куда ближе ощущал себя к Кристоферу, как к старшему брату. Мешочек приятно лег в ладонь, и пальцы укололо ощущением надежного колдовства.
– Спасибо, – искренне сказал Эндрю. – Я буду его хранить.
Мари улыбнулась и довольно кивнула.
***
Одетт легко согласилась на встречу.
Они с Эндрю обменялись парой аудио сообщений и договорились встретиться в баре, где подают сытные завтраки и негромко урчит хороший рок, уже остывший после бурной ночи.
Дверь поддалась не сразу – тяжелая и тугая, так что Эндрю даже навалился на нее всем весом, чтобы открыть. Его волосы вымокли и потемнели от дождя, по коже куртки стекали дождевые капельки.
Сиэтл не зря называли городом дождей и кофе – и сейчас как раз начался долгий и заунывный сезон постоянной мороси, погрузивший улицы во влажную дымку. К ней примешивался запах подгнившей мокрой листвы, которая липла к подошве ботинок, и аромат самых разных специй из кофеен, призывающий продрогших прохожих в тепло и уют.
Некстати вспомнилось, что Сильвии всегда нравилась осенняя пора, а имбирно-тыквенный латте в картонных стаканчиках приводил ее в полный восторг. Когда-то ей нравилось сидеть в уголке на его репетициях, покачивая таким стаканчиком в хрупких ладонях. Увлеченный музыкой, Эндрю порой не обращал на нее внимания, забываясь в звуках и ритмах. Может, это ее и задевало? Или просто нравилась мысль о романе с рок-музыкантом, который потом просто надоел?
Их прошлая осень была наполнена страстными поцелуями и долгими ночами в мерцании свечей, а в этом году дни казались зябкими и тоскливыми. И с ощущением чужих смертей за спиной.
В которых виноват только он сам.
Эндрю поежился, сунул руки в карманы потрепанных черных джинсов, стараясь отогнать непрошеные, но такие навязчивые мысли – других проблем хватало.
Одетт сидела за дальним столиком у окна и потягивала из трубочки яркий оранжевый коктейль. Темные очки плотно закрывали глаза, но она сразу же подняла голову при звуке его шагов и легком скрипе ножек стула. Порой Эндрю забывал, что она сама – ведьма, которая умеет, возможно, куда больше, чем Шеанна. Для него самого она была загадкой, но без какого-либо налета романтических чувств, скорее, той, кто буквально носит на себе тонкую завесь древнего колдовства. Дремлющего, но не менее опасного, чем его собственное.
Про Одетт Эндрю узнал уже после всех ритуалов отца. Первое, что он о ней помнил – равнодушный взгляд, который скользнул по нему, как шелест ночного ветра. Мама рассказывала, Одетт была из немногих, кто владел долгой жизнью. Не бессмертием, а именно долгими столетиями, за которые легко можно было умереть. Таких колдунов и ведьм остались единицы, и почти все жили уединенно, как отшельники. Одетт же двигалась вместе с миром, и мама всегда говорила, что ее движение напоминало гибкий танец, узор, который вплетается в то, что вокруг. Но в отличие от сестры, Эндрю так и не подружился с ней близко.
Он отлично понимал, почему Одетт не хотела делиться всем, что знала. Когда живешь слишком долго, то любые тайны, доступные тебе, могут обратиться в тонкое оружие в умелых руках.
Интересно, тот, кто отнял ее глаза, тоже так считал? Или это просто ингредиент для зелий? Важны ли для нее жизни других или она легко посмотрит на чужие смерти, пожав плечами? Эндрю почему-то так не казалось. Отец часто говорил, что стоит осторожничать с доверием и теми, кого подпускаешь слишком близко, такая подозрительность отчасти передалась и Кристоферу. А у него не хватало здорового цинизма.
Раздался звук, когда заканчивается напиток, но его еще тянут через соломинку, и Эндрю понял, что замер в своих мыслях под непроницаемым черным взглядом.
– Спрашивай, – небрежно махнула рукой Одетт.
– Что за ворон вчера прилетел? Почему вороний колдун?
– Твой отец всегда верил, что кровь твоей семьи связана с воронами. Что когда-то ваши предки могли обращаться в этих птиц и видеть куда больше. Ты никогда не думал, почему у других семей колдовство строго одно – касания смерти, знахарство, умение создавать артефакты, а у вас троих вразнобой?
– Я спрашивал отца, и он всегда отвечал весьма туманно. Я к середине его монолога вообще забывал, о чем спрашивал!
– Он был мастер в этом, да… думаю, у него просто не было подтверждения. Я скажу тебе. Потому что вы все трое владеете восприятием и образами. В некотором смысле перевоплощением. Мари – глаза, Кристофер – чувства и воля, но ты Эндрю… ты – сердце. Бьющееся вместе с этим миром. Ты можешь закрыть глаза, и он изменится. Не закрывай глаза, вороний мальчик. Или мир скоротечно умрет.
– Я слышал, наш дедушка проводил такие эксперименты. С колдовством и перевоплощениями. Мама говорила, он рано погиб на войне.
– Или потому что призвал воронов, чтобы те дали ему силу? Но не справился с ней. А тебя они признали.
Эндрю откинулся на спинку стула. Мир вокруг слегка вращался, это уже становилось похоже на сказочки в духе «ты – избранный». Только не хватало седобородого старца, который быстренько обучит хитрым приемам, а потом надо обязательно спасти весь мир. В детстве такие истории его только раздражали, казались слишком надуманными и раздутыми.
Впрочем, сложно относиться к такому серьезно, когда растешь среди историй о тех колдунах, которые ставили на колени целые войска и заставляли плоть слезать с костей. Или про ведьм, вспарывающих живот овцам в темных пещерах для ритуальных жертвоприношений. В сказках их детства, которые отец читал перед сном, не было избранных. Были колдуны, отвергнутые простыми людьми, за которыми по следу шла охота, и хитрецы, которые обводили тех вокруг пальца. Как и сейчас. Что даст ворон, прилетевший непонятно откуда? Скорее, на ум практично пришла мысль обратиться к врачу и проверить кровь – нет ли заражения.
Одетт усмехнулась, будто читая его мысли. Коктейль закончился, и она заказала новый у официанта, который принес панкейки с кленовым сиропом для Эндрю. Их он просто обожал, только теперь аппетит совсем пропал, пусть от поджаристых кружков валил ароматный пар.
– Не думай, что ты избранный. Никто из нас. Но в Сиэтле других таких, как ты, нет, это правда. И вороны никогда не появляются просто так. Это… равновесие природы. Значит, сейчас опасность велика.
– Почему я, а не Кристофер? Или Мари?
– А ты не читал разве дневники отца? Почему он принял решение наградить тебя заклинаниями щита?
– Я умирал, и никто не знал, что с этим делать. Мой организм физически не справлялся с ураганом внутри себя. Хотел бы я знать, как ему в голову вообще пришла эта идея!
– О, я рассказала.
Эндрю уставился на Одетт в растерянности. Кажется, впервые в жизни он увидел смущение на ее лице, но сложно было что-то различить, когда не видишь глаз. Тонкие пальцы, которые рисовали узоры по столу, походили чем-то на паучьи лапки в сеточке перчаток.
Отец всегда твердил, что другого выхода не было. Что заклинание щита погасит то колдовство, которое вытекает в мир, позволит ему овладеть точечными ритуалами. А Эндрю хотел колдовать! Это всегда удивляло даже Кристофера – младший брат с неконтролируемой силой, который должен был проклинать ее, тянулся к ней. Радовался, если что-то получалось, а не разрушалось под его воздействием. Создавало что-то новое.
Та боль от вплетения заклинаний казалось невыносимой.
Он до сих пор ее помнил – и испуганное лицо Кристофера, когда тот видел, как ломает младшего брата, как выгибаются конечности, а кожа кровоточит мелкими порезами.
Эндрю любил отца, но все равно винил его в том, что он сделал. А уж теперь, когда от щита могли погибнуть другие…
Теперь перед ним сидела невозмутимая Одетт, которая и привела старшего Уолтона к такому решению. Мог ли тот спокойно наблюдать, как гаснет его младший сын, когда появилась подсказка? Но было ли это единственным решением всех проблем, или были другие пути, просто Одетт рассказала то, что было нужно ей?
– Извини, я думала, это спасет тебя. Никто другой не знал…
– Или не хотел говорить. Давай, скажи, зачем тебе это понадобилось? Что за вечные загадки и тайны? Может, ты по уши в них застряла и просто не можешь нормально общаться?
Эндрю злился и не скрывал этого, а воздух вокруг них накалился. Он продолжил:
– К чему все это ведет, Одетт? Сильвия сказала, что эту охоту начали сами колдуны. И кто же за ней стоит? Что на самом деле нужно?
– Я правда не знаю. Я ее не начинала.
– Прости, уж не знаю, чему верить. В безумные истории о колдунах? О воронах-посланниках с другой стороны? Что дальше, какие еще жертвы?
Колдовство вонзилось в Одетт хлестко и болезненно, и Эндрю знал это. Сощурившись, он смотрел, как она сжимается и бледнеет под его воздействием. Ему не нужны были эмоции, как Кристоферу, чтобы надавить на другого человека, достаточно было резкого выплеска. Щит сдерживал остальное. Черт, сейчас это даже было удобно!
Но что-то изменилось, и Одетт резко подалась вперед, ногти с силой вонзились в столешницу, голос зашипел.
– Не смей. Так. Делать! Если мы схлестнемся с тобой, от этого бара останутся щепки. Остынь!
Эндрю колебался пару секунд, а потом устало выдохнул. Кожу щипало, как всегда, после использования колдовства, от избытка адреналина кровь прилила, а сердце бешено колотилось. Оставаться на одном месте не было никаких сил. Он вскочил и напоследок наклонился к Одетт, чтобы шепнуть в самое ухо:
– Не смей больше подходить ко мне. Ты сама говорила Кристоферу никому не доверять. Так вот, тебе я не доверяю. Больше – нет.
– Возможно, ты и прав. Только насчет того ворона… спроси Дугласа. Или его отца.
– Очередной ценный совет, который приведет только к боли?
– Тебе решать.
– Черт дери!
Эндрю оттолкнулся руками от спинки стула и почти выскочил из бара под дождь, с силой сдернув куртку с вешалки. Та закачалась и едва не рухнула на пол. Взвинченный и расстроенный, он выскочил под дождь и замер, не зная, куда податься. Точно не домой, а до вечерней репетиции еще оставалось время. Он вспомнил, как ему всегда нравилось смотреть на залив, вид воды удивительно успокаивал.
Звонок раздался, когда он не прошел и десятки шагов.
– Да? – резко, обрывисто, на выдохе.
– Эндрю, мы можем встретиться? Это важно, правда.
– Как-то твои частые встречи не вяжутся с «давай расстанемся, так будет лучше для нас обоих».
– Это по делу.
Он хмыкнул, не зная, что еще ответить. Горькие слова Мари после утра всплыли в голове: «она тебя не любит», и это была правда. Эндрю прекрасно понимал, но сейчас, распаленный адреналином и признанием Одетт, с тяжелыми мыслями про решение отца и всю чертовщину с воронами, он представил хрупкую и миниатюрную Сильвию и понял, как сильно хочет ее увидеть. Мимо проносились машины, он чуть не шагнул на переход на красный свет, и быстро отступил обратно.
Возможно, это и правда важно. Но он четко знал, что это всего лишь повод.
– Ладно. Где?
Сильвия предложила свою маленькую квартиру-студию, и ему не нужен был адрес. Он и так знал его наизусть. Хотя всегда удивлялся ее выбору – в отличие от Эндрю, Сильвия никогда не стеснялась пользоваться деньгами семьи.
Она открыла ему почти сразу. Черное облегающее платье, высокие тонкие гольфы, в волосах – золотистые украшения в виде змей. Где-то в глубине ее квартиры лилась мелодичная музыка, пахло лекарственными травами и чем-то резким, как от лечебных мазей. Дочь своего отца.
Эндрю не знал, подался ли он вперед к ней первый, или только следовал за ее движениями, когда взял ее лицо в свои руки и поцеловал, ощущая на губах едва заметную горечь. Куда лучше всех грез, и почти так же притягательно.
И опасно – где-то на задворках мелькнула эта мысль, но быстро развеялась.
В какой-то миг Эндрю прижал Сильвию спиной к стене и поднял ее руки вверх, его руки держали крепко, а взгляд блуждал по всем изгибам тела.
– Я могу остановиться прямо сейчас.
– Нет! Не надо.
Он отпустил ее, чтобы стянуть с себя мешающую кофту. Их руки шарили друг по другу, Сильвия лихорадочно возилась с ремнем его джинсов, пока он нащупывал собачку молнии на ее платье.
Вздрогнул, не сдержав судорожный вздох, когда Сильвия просунула ладошку в наконец расстегнутую ширинку, а сам с наслаждением провел по ее груди. Казалось, не было тех болезненных дней с бессонными ночами, когда сердце ныло от тоски. Она была сейчас здесь, теплая и податливая его движениям, проводила пальцами по ребрам, окутывала собственным запахом и желанием.
Она потянула его за собой, и Эндрю стоило усилия воли не остановить ее в прихожей, прямо там, но он последовал за ней, не отрывая взгляда от стройных бедер и обнаженной спины, не перетянутой линией лифчика, только в мелких родинках.
Он успел заметить, как в комнате мерцали свечи, которые так любила Сильвия, прежде чем рухнуть вместе с ней на кровать, сбивая с себя джинсы, как ненужную преграду для прикосновений. Эндрю хотел чувствовать ее всю – нежную кожу, кончик языка, потяжелевшую от его умелых ласк грудь, как и она – его.
Когда целовала его и извивалась змеей, вдыхая разгоряченный между ними воздух.
Когда направляла его руки по своим бедрам, выгибаясь навстречу.
Когда позволяла водить восьмерки в ложбинке между груди, трепетно касаться тонких ключиц.
Сейчас Эндрю действительно ощущал себя ураганом, созданным из желания любви, из страсти и чувств, плененным каждым движением гибкого тела под собой, беспорядком, в котором волосы рассыпались по плечам Сильвии.
Отдавался наслаждению, которое она приносила ему, и сам хотел стать наслаждением для нее. Мир вздымался и опускался вокруг, как океан, а они переплетались телами, ошалевшие друг от друга. Как возлюбленные, которые встретились после долгой разлуки.
По крайней мере, так казалось самому Эндрю, когда он вошел в нее одним движением, вызвав громкий стон наслаждения. Сильвия пьянила и увлекала, проникала ощущениями, как медленный яд – или все лучшие грезы.
Самообладание покинуло его, когда почувствовал дрожь ее тела, и, казалось, их тела расплавились и слились в одно, и перестали быть отдельно друг от друга, достигнув края бездны.
Молчание обволакивало их обоих, давая время прийти в себя. Эндрю лениво ощутил, как ее ладонь легла ему на сердце, а ноги все еще переплетены с его бедрами. Ему не хотелось ни говорить, ни куда-то двигаться, но голос Сильвии подействовал, как хороший холодный душ:
– А теперь, может, все-таки поговорим о делах?
Он перевел на нее взгляд, полный недоумения. Она ускользала от него. Только что перед ним была женщина, желавшая его, а теперь вернувшая деловитый тон. И горечь обожгла изнутри – зря он поддался порыву. Все это зря.
«Она не любит тебя».
Жаль, у него нет умения закрывать эмоции, как у Кристофера.
И все-таки Эндрю поднялся и стал торопливо одеваться, стараясь не смотреть на плавные изгибы тела, которые могли легко пробудить желание снова.
– Только не здесь. У тебя еще есть та кофе-машина, которая варит отличный капучино?
– Да.
Он заметил усмешку на ее лице, но предпочел не обращать внимания, и вышел из отгороженной части студии, которая отведена под спальню. Вряд ли разговор будет простым.