Анастасия Безденежных
Под крылом ворона
Глава 10
Кристофер никогда не отличался сентиментальностью и уж тем более какими-либо сомнениями. В колдовстве, как и в бизнесе, любая нерешительность могла стать фатальной ошибкой, как и необдуманные действия. Кристофер не прощал себе ни того, ни другого.
И поэтому сам удивился, когда понял, что приехал к кладбищу, на котором похоронен отец. Дворники монотонно сметали по лобовому стеклу струи дождя, снаружи машины сырел ноябрь, но Кристофер все-таки заглушил мотор и несколько секунд сидел в тишине и мраке салона, в котором всегда витал едва уловимый аромат духов Мари. Пожалуй, один из немногих запахов, которые он отличал – только чужие эмоции он ощущал всегда в полной мере и помнил, как тонул в них.
Как мешалось чужое счастье с тяжелой утратой, а он сам, казалось, не чувствовал ничего, и от этого сам себе казался пустым. Сосудом для ощущений чужаков, которые проходили мимо, едва обращая внимания на застывшего мальчика.
Тогда он думал, что самый простой способ – заглушить любые эмоции.
В отцовской библиотеке, в которую он часто пробирался, чтобы усесться в громадном вычурном кресле, с резными ручками и впитавшимся запахом сигар, Кристофер отыскал заклинание, которое по неопытности принял за чудесное средство от того, чтобы закрыться ото всех. В описании говорилось: «вы не будете ничего чувствовать, только покой и безмятежность». На другую часть Кристофер не обратил внимания.
«Время действия – от двух до трех часов. После этого рекомендуем уединиться, чтобы переждать постэффект».
Кристофер забрался на чердак дома в одиночестве, считая, что он должен справиться сам, и нечего беспокоить брата или сестру. Когда все получилось, он расслабленно откинулся на шершавые доски пола, руки звездочкой, и улыбался – даже далекое эхо тревог и волнений других отступили. Как опьяненный, Кристофер поднялся и спустился вниз, а потом вышел на улицу в поисках других. Колдовство текло внутри него, наполняло так приятно, как мягкая пена, в тот момент он чувствовал небывалую легкость и свободу.
Пока все не развеялось, а изнутри не хлестнула тоска, медленно сменяясь настоящим и полным равнодушием. Кристофер хотел испугаться, но не мог – ему все было безразлично. Потом, когда Мари спрашивала, каково это – он не мог описать. Никак, ничего. Скажи ему убить отца или сестру – и Кристофер бы сделал. Исчезло вообще все, даже понимание неправильности.
Эндрю тогда испугался – Кристофер видел страх в распахнутых от изумления глазах брата, растерянность Мари. Названия эмоций, но не они сами, физические реакции механизма, выявлял их, как сканер.
Когда приехали родители, то застали всех троих в гостиной, молчаливых и хмурых. Мама скользнула к ним, как была, в элегантном пальто и вечернем платье, подошла по очереди к каждому из них, касаясь невесомо висков и плеч.
– Такое заклинание используется в особых случаях. И никогда в одиночку, надо, чтобы кто-то был рядом, – Кристофер различил укор.
– Со мной все хорошо.
– О, нет, Кристофер. Поговорим об этом завтра утром.
Первыми эмоциями, которые он ощутил, были не его собственные – а брата и сестры, обрадованные, что его взгляд перестал походить на мертвый и равнодушный. Возможно, тогда он и понял, что, если снова перестанет понимать собственные чувства, всегда может ориентироваться на Мари и Эндрю. Мари никогда ему не позволяла забыть, где его собственные эмоции, а где чужие.
Как и спустя несколько дней со смерти отца, когда Кристофер сидел в одиночестве в темноте их квартиры, без сна, вслушиваясь в тихую музыку брата с альбома.
Тогда ему казалось, он снова применил то заклинание, потому что не мог ничего почувствовать, не ощущал горя, как должен был, только отрешенность. Может быть, все дело было в том, что он уже привык скрывать чувства.
– Так не должно быть, – прошептал он, когда Мари вышла из своей спальни. – Может ли горе быть никаким?
Она подошла едва слышно и потянула его за руку, чтобы он поднялся с дивана. Провела кончиками пальцев по рубашке, казалось, – прямо по ребрам, вверх до сердца, которое билось под ее ладонью. Кристофер, не отрываясь, смотрел в ее глаза, полные сострадания и собственной горечи.
– Горе может быть и таким сильным, что от него мертвеешь. Но вот здесь… в сплетениях корней дерева спрятано твое настоящее сердце, чувствуешь? И оно бьется, живое, полное твоих эмоций.
Мари взяла его ладонь и положила на собственное сердце, с такими же мерными ударами, и Кристофер позволил погрузиться в ее эмоции, чтобы убедиться – он может ощущать, он не омертвел. И там, среди прочего, он ощутил нечто такое, от чего сам растерялся.
Пронзительную любовь и желание его близости, так схожие с теми, что он прятал в себе.
Они стояли так близко, что их дыхание касалось кожи друг друга, окутанные биением сердец друг друга, погружением в собственные бездны, в которых не осталось места тайнам и скрытности.
Для Кристофера Мари была кем-то большим, чем сестра, но он не мог даже дать названия этому чувству. Только знал, что готов ради нее убивать и возносить дары. Это была она, кто первая потянулась к нему.
Кристофер отстранился.
– Мари, так нельзя. Я не могу.
– Не отталкивай меня.
– Ты уверена, что этого хочешь?
– Да.
Это было как продолжение близости, всех их таинств, когда они слизывали кровь с пальцев друг друга в ночном лесу, когда делились болью или разочарованиями, утешением после чужих смертей. Ведьма видений, колдун чужих чувств. Но он никогда не хотел утягивать ее в собственные эгоистичные желания.
Так нельзя, так неправильно – о да, Кристофер прекрасно это понимал.
Только Мари действительно не сомневалась, будто отпуская себя.
Когда он ответил на ее осторожный поцелуй, едва сдержал вздох. Удовольствие на грани запрета, желание касаться и отдавать то, что она сама приносила в его отвердевшее сердце. Кристофер еще давал возможность отступить – каждому из них, пока гладил ладонями ее тело сквозь ткань, находил обнаженные полоски кожи и проводил по ним со всей нежностью, на которую был способен.
Это распаляло еще больше – смешение ощущений, погружение в предвкушение, наслаждение прикосновениями. Они уже знали друг друга так давно и так хорошо, что, казалось, что еще изучать? Кристофер видел Мари обнаженной не один раз, но сейчас все было иначе. Ближе.
Никто из них не торопился раздеваться, Кристофер спустил бретельки ее платья, проводил по шелку и отвердевшим соскам, пока Мари водила ладонями по рубашке. Ее голые плечи с тонкими ключицами в сочетании со складками одежды вызывали еще больше соблазна. Касаться, целовать до того, что кожа покрывалась мурашками. Оба погружались в измененное состояние сознания, сливаясь друг с другом.
Мари расстегнула три пуговицы его рубашки, и он вздрогнул, когда ее пальцы коснулись кожи. Кристофер медленно спустил ее платье до талии, следуя изгибам ее тела и уже с нетерпением притянул к себе. Ощущение прикосновения ее крепкой груди к своей – о, боги! Он едва сдержался, чтобы тут же не пойти дальше. Но ему хотелось оттянуть момент, хотя сама Мари уже проводила пальцами по краю его брюк, сводя его с ума.
Они оба были возбуждены до предела, но куда больше Кристофера волновали ощущения Мари, безграничное доверие к нему, желание продолжения, нетерпения.
Он почти мог прочитать ее мысли.
«Я принимаю тебя, мой брат. Колдун чужих сердец, но твое я храню надежнее всех других. Я вычерчу твою дорогу ритуалами и снами, только не отпускай меня теперь и больше никогда».
Она была восхитительна, и тот же восторг он видел в ее глазах. Это ранило до глубины – такая открытость ему навстречу. Никто из них больше не сдерживался. Им не нужно было спрашивать друг друга, они угадывали желания по движениям, по ощущениям кожи под подушечками пальцев, по вздохам и тому, как тела подавались навстречу друг другу.
Они утонули в бесподобном блаженстве, оставшись наедине друг с другом.
Позже он спросил ее, что она чувствовала в этот момент, когда оба шагнули за границу непозволительного.
– Что если я и услышу осуждение, уж точно не от тебя.
Стоя на промозглом осеннем ветру у могилы отца, Кристофер размышлял, не совершили ли они тогда ошибку, которая тянулась долгие три года. Он не привык оглядываться на чужое мнение, но если их решение как-то навредило всей семье, то только он и виноват в этом. Не отступил в нужный момент, закрыв глаза на собственные чувства. В конце концов, он и так редко их ощущал.
– Наверное, мы тебя разочаровали, – усмехнулся Кристофер, разглядывая строгие буквы имени на могильном камне. – Эндрю толком не может справиться с щитом – и, черт возьми, это вообще не щит, а какое-то орудие убийства! Я бы с таким справился, но не он. Неужели не было другого способа? И пусть ты твердил, что крепче всего семья, но не уверен, что обрадовался бы нашей связи с Мари. Да еще охотники…
Кристофер умолк и посмотрел вдаль, на ряды тихих могил. Здесь похоронят однажды и его, и брата с сестрой. От этой мысли по спине прошел мороз по коже, так неуютно стало. Ему надо выяснить, чего хотят охотники и на чьей они стороне. Отец всегда твердил, что Кристофер – старший, тот, кто ведет за собой, но у него самого сейчас было ощущение, что все разваливается, а он ничего не может сделать.
Или его так смущали мутные образы и загадки – что видения Мари, что слова Одетт, что ворон, которого брат кормил собственной кровью. Под таким колдовством современный мир будто отступал и обнажал острые древние таинства, которые Кристоферу совсем не нравились.
Кто-то точно должен знать, кем были последние охотники.
Кристофер – кинжал Уолтонов. И он готов убивать тех, кто угрожает его семье.
***
Кристоферу открыла Кейтлин, которая смерила его недовольным взглядом, но внутрь дома все-таки пустила.
– Дугласу хуже, – скупо сказала она, ведя в гостиную. – Его рвет, у него жар и видения о том, как каждый из нас умирает. Если твой брат…
– Эндрю не будет этого делать. Лучше не надо, правда. Мы не знаем, что это за проклятие. Неужели мало других колдунов? Обратись к Лоусонам.
– Значит, ты пришел не помогать.
Кейтлин потянулась за серебряным портсигаром на столе и с раздражением закурила, избегая его взгляда. Она злилась от бессилия, что ничем не может помочь. Дело их семьи – смерти и ритуалы прощания, а не целительство или избавление от проклятий. Кристофер мог понять ее чувства, но не такое колкое отношение, как к врагу. С Кейтлин он никогда не был близок и не особо интересовался, чем она живет. Но ведь это не повод злиться, значит, было что-то еще.
Правда, сколько он себя помнил, Кейтлин всегда вела себя немного высокомерно. Гордилась, кем она является, общалась только с ведьмами и колдунами, пренебрежительно глядя на простых людей, хотя к Шеанне в обучение не пошла. Ее волновало ремесло отца, и этому она училась наравне с Дугласом.
Вот и сейчас она стояла, гордо вздернув подбородок, рука с сигаретой опиралась на локоть другой. Кейтлин всегда была худой, на вкус Кристофера даже слишком, и облегающая водолазка с узкими джинсами сейчас только подчеркивали это.
Интересно, как она отнеслась к тому, что мать их бросила? Собственных детей?
Дуглас точно переживал и не мог простить, Кристофер знал это. Кейтлин же всегда все держала в себе.
– Проще разговорить дерево, чем мою сестру, – усмехался Дуглас. – Даже мне она не все рассказывает.
Кристофер терпеливо ждал, когда она предложит пройти к брату или к их отцу, чтобы задать несколько вопросов, но не выдержал, когда тишина слишком затянулась:
– Так можно мне его увидеть?
– Имей совесть, он сейчас спит.
– У тебя какие-то ко мне претензии?
Она только фыркнула с выражением «как ты не понимаешь» и стряхнула пепел с тлеющей сигареты в вычурную пепельницу.
– Ты же пришел допрашивать. Так давай, спроси, о чем хотел. Здесь только я, отца все равно нет, у него много работы, знаешь ли. Из-за твоего братца, между прочим. Весь колдовской Сиэтл взбудоражен.
– Лучше пусть придет Леннард Лоусон, у которого деликатности меньше, чем у быка?
– А ты считаешь себя главным мальчиком, да?
Кристофер вздохнул – просто не будет, а у него не так много времени. В конце концов, его другу плохо, и он хочет знать, что с ним! Впрочем, возможно, о матери Кейтлин сейчас сможет рассказать больше. Он мог бы сейчас надавить, заставить рассказать правду… Кристофер поймал себя на мысли, что ему это даже доставит некоторое удовольствие, и самому же стало не по себе. Отец использовал колдовство в бизнесе, умело надавливал в важных переговорах, незаметно, но для собственной выгоды.
Кристофер считал, так нельзя. И чем больше размышлял об этом, тем больше приходил к мысли, что мог в чем-то понять охотников. Разве он был счастлив от того, что владел колдовством? Или Эндрю? Или взять те мрачные тайны в доме Шеанны? Когда все они стали теми, кто убивает, не считаясь с чужой жизнью, кто готов взметнуть тайные силы этого мира ради собственных целей?
Но так или иначе, Кристофер не позволит тронуть его семью, пусть тот тысячу раз прав. По привычке он придвинул к себе ближайший стул и уселся верхом:
– Нет, Кейтлин. Но мне надо знать.
– Или, может, ты теперь сговорился с ними? А?
– И к чему мне это? Что мне может дать Лоусон с его фармацевтикой? Не увиливай от темы. Что тебе – или всем вам – известно о матери, которая покинула вас так давно?
– А что известно тебе о… Матери?
Кристофер услышал в ее интонациях оттенок восхищения и трепета. Кейтлин затушила сигарету и подошла ближе, наклонилась, облокотившись локтями о спинку стула. Ее темные глаза были так близко, что Кристофер мог видеть в них тени колдовства, связанного со смертью.
Он вспомнил, как она рисовала на его коже корни деревьев, как жужжала машинка, и тихий шепот на языке, которого Кристофер не знал, околдовывал. Как и тогда, Кейтлин сейчас стояла близко, едва касаясь его. Улыбнулась уголками губ:
– Видимо, Мари тебе не говорила. Спроси как-нибудь свою сестру, я не очень люблю читать лекции. Что касается нашей с Дугласом матери – он не знает, так что спрашивать бесполезно. Каждый год она присылала мне открытку. Нет, никаких намеков на город или что она скучает. Пустые весточка, что она о нас не забывает.
– И ты ничего не сказала Дугласу?
– Нет. Видишь ли, в каждой открытке я чувствовала смерть. И мне становилось не по себе. Я не хотела, чтобы это коснулось и Дугласа.
– Отец знал?
– Я показала ему самую первую открытку – и он выхватил ее у меня из рук и сжег сразу. Я просила, я умоляла этого не делать, пусть даже не было никакой надписи, одно только имя, но я верила, что так мама просит прощения. Другие я не показывала.
Кейтлин горько усмехнулась и указала пальцем на стол, на котором лежала стопка потертых открыток. Кристофер легко мог представить, как она их перебирает, раз за разом, гадает, значат ли что-либо картинки на них, где мать купила их. Он почти увидел маленькую девочку, по ночам прятавшую под подушкой такие сокровища.
И все-таки Дуглас тоже имел право знать, если, конечно, Кейтлин не считала себя самой обиженной.
– Уверена, ты захочешь их посмотреть. На этом все. Мне больше нечего сказать. Я не знаю, где она сейчас, и в последний год открытки не было.
– Почему ты вспомнила про Матерь?
– Спроси у Мари. Это она любимица Шеанны. Счастливая семейка Уолтонов, а.
Кристофер не стал уточнять, что значили ее слова – вряд ли бы услышал что-то приятное. Он осторожно взял открытки со стола, удивившись толстой пачке – за столько лет их накопилось немало. Может, и Дугласу она что-то отправляла? И не скрывает ли Кейтлин еще что-то?
Сухо попрощавшись, Кристофер вышел в тихий осенний дождь, раздумывая, как выйти на охотника. Ему надо узнать про Красную Охоту и зачем она нужна теперь – самому, а не с чьих-то слов. И для этого лучше всего встретиться с Одетт.
Кристофер никогда не скрывал, что любит скорость и машины. Мари шутила, что его увлечение разорит семейный бизнес, а Эндрю изредка напоминал, что брат едва однажды не уехал слишком далеко от них всех.
Кристофер умело и уверенно вел машину по ночным дорогам Сиэтла в сторону рынка. Одетт сказала, что ее всегда можно найти там, а заодно и узнать новости. А Кристофер хотел пока подумать, и лучше всего это получалось в дороге.
Вечерние улицы стелились под колеса, и в приоткрытое окно было слышно, как шуршат шины по асфальту. Уже поздно, и машины почти не встречались. Кристофер включил аудиосистему и запустил диск группы брата, который всегда возил с собой. Голос Эндрю звучал иначе в записи, да еще на вокале, чем в жизни. Эндрю пел о спасении от самых темных мест и одиночестве в городе, полном огня. «Герой-никто» – интересно, он подал эту идею автору текста или тот писал о себе?
Кристофер расслабился и откинулся на сиденье, руки в кожаных перчатках спокойно лежали на руле. Он уже думал о том, как войдет в квартиру, где Мари погружается в видения или пьет пряный чай. Ему всегда нравилось возвращаться к ней, а она спокойно ждала так, будто в любой момент брат возвращался вовремя.
Короткий взгляд в зеркало заднего вида – и Кристофер напрягся.
Его преследовали.
Темный внедорожник с прямыми линиями кузова и рублеными формами, который куда больше подходил скалистой местности, чем ровным городским улицам.
Кристофер прибавил скорость, следя за внедорожником.
Тот не отставал.
Вариантов не так много – или ему хотят навредить, или поговорить. На второе он даже согласен, но первая версия развития событий ему совсем не нравилась. Кристофер подобрался, сосредотачиваясь на дороге, чувствуя, как приятное чувство подкатывает в районе живота, и часть его вопит от восторга – острые эмоции он ощущал отлично. Драйв и адреналин – возможно, ради них он однажды сел за руль.
Кристофер улыбнулся и выжал газ на полную, чувствуя, как от ускорения его вжимает в сиденье. Еще быстрее. Пока дорога не сузилась, а пейзаж за окном не превратился в мазки.
К его удивлению, внедорожник не отставал и даже почти поравнялся. Кристофер вывернул руль направо в последний момент, резко сворачивая в сторону. Сердце бешено колотилось то ли от странного удовольствия, то ли от мыслей, чем все это закончится.
Под музыку «Неоновых ритуалов» Кристофер мчался через вечерний Сиэтл, будто слившись с машиной и скоростью. Мысли исчезли, как ненужные.
Следи за дорогой. Закладывай повороты. Дыши глубже. И не забывай смотреть в зеркала.
Внедорожник удивительно ловко за ним успевал, а стоило им выехать на более широкую дорогу за городом, как резко ускорился и начал нагонять. Кристофер мельтешил перед ним, не давая поравняться, старясь уехать как можно дальше. Увести преследователя от семьи.
Он справится.
Машину повело, и на одно короткое мгновение фонари и фары вспыхнули и погасли, и осталась только тьма, которая отчего-то пахла сыростью и кожей. А когда она отступила, внедорожник оказался рядом и резко свернул в бок машины Кристофера, вынуждая прижаться к обочине.
Как назло, впереди блестели знаки дорожных работ, и Кристофер ехал прямо на них. Свернуть некуда – по сторонам отбойники, справа машина чужака. Взвизгнули тормоза, когда Кристофер выдавил педаль.
Его дернуло вперед, и машина остановилась. Внедорожник рядом тоже.
Он не видел лица из-за затемненных окон, а вот взгляд пассажира отлично ощущал. Включил заднюю передачу и подался обратно – внедорожник вторил его движениям, за рулем явно опытный водитель.
Кристофер еще раз остановился, размышляя. Чего от него ждут? Выходить из машины казалось неразумным, да и из внедорожника никто не торопился выскочить. Но и оставаться внутри было как-то… глупо. Кристофер любил решать проблемы, а не ждать, пока они придут сами. Ругнувшись под нос и оставив двигатель включенным, он отстегнул тугой ремень безопасности вышел в вечернюю прохладу.
Все еще ничего не происходило, только приятные ощущения растаяли. Кристофер чувствовал угрозу в глухом рокоте внедорожника, в желтом свете фар, освещавшем пустое и длинное шоссе. Кристофер выжидал, подобравшись внутри.
Вечерний мрак сгущался вокруг него, подползая со спины, касаясь ног и плеч, и темень вязла между машинами.
Дверь хлопнула внезапно, со стороны водителя выпрыгнула Дейзи Хэмптон, и Кристофер растерялся – ее он ожидал увидеть меньше всего, к тому же, сейчас на ней не было привычной яркой одежды. Облаченная в кожаные штаны и куртку, с зачесанными назад короткими волосами, она больше походила на ту, что сейчас разрежет горло жертвенному быку.
– Хорошо прокатились, а?
– Дейзи… не ожидал.
– Ага. Этот малыш, – она хлопнула по капоту, – еще и не то может.
Кристофер не перевел взгляд, пытаясь добраться до ее эмоций. Обычно он чувствовал их легко – как едва заметное гудение, к которому привыкаешь. Но Дейзи была плотным коконом, не пропускавшим его колдовства.
Многие колдуны знали друг друга с детства – семьи часто тесно общались, устраивали совместные мероприятия, обменивались знаниями. Семья Дейзи знала ритуалы – и именно ее родители учили маленьких ведьм и колдунов классическим ритуалам, для которых не требовались семейные тайны.
Что ж, пустая вечерняя дорога – тоже отличное место для ритуала. Вряд ли труп быстро найдут, мрачно подумал Кристофер, не расслабляясь ни на мгновение. И обронил:
– Мы могли просто выпить чашку кофе.
– У-у-у, какой ты скучный! А как же драйв? Признайся, тебе понравилось! Ты же не гонял много лет, с той аварии. Ну что, кайфанул?
– Можно ехать обратно?
– С этим подожди. Мне кое-что нужно от тебя, Кристофер Уолтон, и я это получу, с твоего согласия или без. Можешь отдать добровольно.
– А ты попроси.
– Всего лишь твоя кость.
Дейзи улыбнулась и запрыгнула на капот, упираясь в него ладонями. Кристофер даже огляделся по сторонам, удивленно вскинув брови, но больше никого не было. Они только вдвоем, ведьма и колдун, равные по силе друг другу. Неужели Дейзи всерьез считает, что он согласится на такое? К тому же, для ритуала нужны составляющие. Чем сложнее ритуал, тем больше времени занимает подготовка. Как знал Кристофер, Эндрю был одним из тех, кто мог выпускать колдовство в мир без этого. Но не Дейзи.
Кристофер с сожалением подумал, что все, что он может, сейчас не имеет никакой пользы. Не драться же он с ней будет! А если она и применит колдовство, то что будет с Эндрю? Ощутит ли тот, нанесет ли еще кому-то вред – или себе? Кристофер пожал плечами:
– Кость – это даже не кровь, которую легко пустить из разреза.
– Конечно. Так что, каким суставом готов пожертвовать?
– Иди нахрен, Дейзи.
– Так и думала.
Дейзи спрыгнула и весело подмигнула, то ли получая удовольствие от этого действия, то ли считая все легким вечерним развлечением.
Кристофер не стал терять времени и резко рванул к машине, дернув на себя дверь. Он снесет эти чертовы заграждения, если потребуется, но ничего просто так отдавать не собирался, ему дороги все его части, до каждой косточки.
Первый выстрел громыхнул настолько резко и внезапно, что Кристофер даже не смог понять, в чем дело.
Инстинктивно пригнулся и рванул дверь на себя.
Еще один выстрел – близко, но лишь в стекло машины. От пулевого отверстия в секунду расползалась паутинка, а Кристофер дернулся в сторону, упав на колени. Не обращая внимания на резкую боль в ноге, он поднялся, чтобы увидеть себя в окружении нескольких мужчин, вооруженных пистолетами. Их лица закрывали сложные маски – из цепочек и кожи, а на куртках даже в темноте пульсировали красные полосы. Охотники.
Дейзи, широко расставив ноги, стояла между ними, криво усмехаясь.
– Ворон, у которого нет крыльев. Некуда лететь или бежать. Думаю, теперь у тебя нет выбора. Всего лишь палец, мне даже не нужна твоя жизнь. И заметь, никакого колдовства, верно, мальчики?
Ближайший охотник сплюнул ему под ноги. Кристофер не понимал одного – только один выстрел, и он мертвец. Чего тянуть? Или Дейзи не брезгует отрезать палец, но не хочет пачкать руки смертью? И что она обещала охотникам, что сейчас ради этого они сотрудничают с ведьмой и наставляют на него пистолеты?
Конечно, Кристофер пытался воздействовать на каждого из них, продавливать мысли и чувства, но сейчас все было бесполезным. Как смешно – все они настолько привыкли к колдовству, которое легко отзывалось тем, кто знал его тайны, что забыли про другое оружие.
– Больно не будет, – пообещала Дейзи, кивая двум охотникам, один полез в их машину за небольшим чемоданом. – И вот еще что. Не Элеонора Доран начала Охоту.
Кристофер нахмурился и не мог понять – что его смущало в словах Дейзи. Ей будто нравилось все это. Будто она… гордилась этой фразой? Охотник уже достал нож и выложил на плоский капот толстую доску, от чего Кристофер невольно вздрогнул, представив себя скотом на бойню. Кулинарным блюдом в меню ведьмы. Мелькнула мысль, а не попытаться ли сбежать, но два дула, наставленные на него, не особо воодушевляли.
– Может, все-таки его убьем? – глухо спросил один из охотников.
– Нет! Ты знаешь, что нет.
В голосе Дейзи мелькнуло сомнение или недовольство – но не связанное с отказом в смерти. Просто… будто это было не ее решение.
Кристофера начало потряхивать. Охотник уже натягивал хирургические перчатки, и это даже казалось смешным – какая забота, надо же! Еще и в больницу отвезут? Дейзи подошла сзади с ножом, он ощутил ее дыхание на коже шеи, а потом – и укол клинка:
– Я не люблю убивать, Кристофер. Мне это не нужно. Но дернешься – и на одного Уолтона станет меньше. Какая жалость. Клади руку, охотники справятся.
– Еще скажи, что врача вызовешь.
– Думаю, ты доберешься сам. Клади руку. Всего лишь один палец, цени мое милосердие.
Кристофер положил руку на доску, вдавливая растопыренную ладонь в твердое дерево, не сводя взгляда с охотника, чувствуя, как бессильная злоба пробирает изнутри, смешиваясь со страхом. Его довольный оскал в сочетании с маской выглядел жутко, в руках – топорик для мяса, хорошо, если в итоге другие пальцы не заденет.
Короткий взмах.
Кристофер не отвел взгляда.
***
Они уехали быстро.
Кристофер даже особо не обратил внимания. Он едва сдерживался, чтобы не выть от боли, кроме которой, казалось, ничего и не осталось. Рука будто горела огнем, сердце колотилось, как бешеное, и холодный липкий пот пропитывал рубашку.
Он завалился на сиденье собственной машины, стараясь беречь левую руку, на которой теперь не хватало фаланги указательного пальца, вместо него – ком бинтов. Боль толчками билась и пульсировала, и Кристофер никак не мог сосредоточиться на приборах. Всматривался в дорогу, надеясь, что еще немного – и его отпустит. Кажется, у него поднялась температура, и Кристоферу только хотелось, чтобы боль стала чуть меньше.
Надо просто доехать до города. И больницы.
Позвонить Мари. Или нет, лучше не надо. Потом.
Бессвязность мыслей раздражала.
Внутри все мешалось – вязкие голоса охотников, ощущение направленного дула пистолета, запах смерти. Чем она пахнет? Кристофер не мог сказать.
Мысли скакали, боль не утихала.
Он положил руки на руль и чуть не взвыл от боли, глаза защипало. Так он точно никуда не доедет. Ему бы обезболивающего. Черт дери! Кристофер опустил лоб на руль, левая рука лежала безвольно на коленях, а правая сжимала кожаную оплетку руля.
Он жив – уже неплохо. Об остальном он подумает завтра.
Не будет он никому звонить, справится сам. Только будут зря волноваться. Главное, чтобы охотники не захотели костей каждого из Уолтонов, а он уж точно не помрет.
Хотелось пить.
Кристофер поднял взгляд. Дорога никуда не делась, а город все так же оставался за спиной. Он снова покопался в бардачке, хоть бы таблетки какие-нибудь были! Но нашел только мешочек со сладковатым запахом, который еле развязал дрожащими пальцами. Там лежали скрученные косяки, которые когда-то делал Эндрю из трав, используемых для колдовства. Их они раскуривали каждый год на осеннем ритуале. Может, они помогут унять боль.
Кристофер сидел посреди пустого шоссе в машине с распахнутой дверцей и курил косяк, чувствуя, как боль немного отступает. Или первый шок проходит? Кристофер потер рукой по лицу, ругая себя за то, что так расклеился.
Какой из него колдун, если он даже не может противостоять охотникам.
Надо добраться до врача.
Глаза закрывались. Боль притупилась, но осталась пульсирующим напоминанием.
Кристофер мотнул головой – спать нельзя. Он неуклюже закрыл дверцу, стараясь не задеть руку, медленно повел машину обратно. Домой.