Анатолий Алексеевич Гусев
Избранное
Позывной «Ива»
Володька Иванцов, шатаясь, стоял у дороги. Голова болела страшно после вчерашней попойки, мутило от перепоя и очень хотелось пива, только вот откуда в этой глуши пиво. Четвёртый год идёт непонятная война. Вон там Луганская область, там сепаратисты, они хотят отделиться и тем самым разорвать Украину на куски. Зачем им это? Украина стремится в цивилизованную Европу, а варварская дикая Россия её туда не пускает. Почему? Здесь тоже Луганская область, но здесь настоящие украинские патриоты защищают свою родину, правда, непонятно от кого.
Вовка – солдат Вооружённых сил Украины, артиллерист, подносчик снарядов. Ему двадцать два года, из них четыре он воюет, сначала на срочной, а потом по контракту, так как в родном Первомайске работы не было, а здесь платят. Батарея третий год стояла в этом районе, иногда лениво перемещаясь с места на место. Ответки не боялись, ополченцам отвечать не из чего, но иногда они всё же огрызались миномётами и диверсионными группами.
Вовке нравилась такая жизнь: ничего не делаешь, пьёшь без удержу, иногда бегаешь с автоматом, стреляешь в кого-то. Адреналин – через край. Убить, конечно, могут, но об этом лучше не думать.
Дорога вела на кладбище, а сегодня Пасха и бабы с той и другой стороны по-любому пройдут мимо него.
Так оно и случилось. С той стороны подъехал автобус, из него вышли женщины и направились в сторону кладбища. Вовка рванул наперерез.
– Тётки, дайте на водку, – сказал он напрямую, не церемонясь.
– Шо? А из нижнего белья тебе ничего не треба, племянник? – сурово спросила женщина, на вид лет пятидесяти.
– Не, – мотнул головой Вовка, – зачем мне? Водку или самогон.
– Шустрый ты, как электровеник. И без водки хорош будешь.
– Как это? – не понял Вовка. – Не, ну…
– Нет, Люд, надо ему трошки скинуться, – сказала другая женщина, – они пьют до поросячьего визга, а потом, чтобы догнаться, по нам стреляют. А стрелянные гильзы на металлолом сдают и пьют на те деньги. Пусть обожрутся водярой, хоть Пасху в тишине проведём.
Женщины собрали мятые гривны.
– Премного благодарен, – Вовка развязано раскланялся.
– Пий iрод, може здохнеш! – Люда перешла на украинскую мову.
– Да ладно, тётки, не напрягайтесь.
– Щось морда твоя знайома. Ти звідки?
– Чего? – не понял Вовка.
– Шо-то морда твоя знакомая. Ты откуда? – перевела Люда.
– С Первомайска.
– А я из Попасной. Постой. Галки Иванцовой сын? Вовка? Шо ж ты, гад, по своим пуляешь?
– Вы сепары.
– Сам ты сепар. Мы с твоей матерью вместе работали, а ты…
– А шо? Работы нет, а тут хоть кормят.
– Людей убивать ты работай называешь?
– Я никого не убивал, тёть Люд.
– Ты ж пушкарь, по петлицам вижу, племянник.
– Я снаряды подношу…
– А снаряды куда летят? Мало тебя твой отец бил, царство ему небесное.
Людмила разошлась, аж покраснела и перешла на мат, отчитывая солдата Украины. Женщины потянули её за собой, повели прочь от всушника.
– Пойдём, Люд, ну его.
Иванцов похмельным взглядом посмотрел им вслед, пересчитал гривны и направился в село.
***
Утром Вовку Иванцова разбудил шум, гам, английская речь и смачный мат «азовца» Ярослава Гребенюка. Вовка с трудом разлепил веки, голова привычно гудела с похмелья.
По середине блиндажа стояли громадная туша Ярика, рядом с ним двое в чужой форме, в бронежилетах, увешанных импортными гранатами, ножи у каждого на поясе и приличные автоматические винтовки с оптикой и глушителями. Один из них розовощёкий, пухленький, как поросёночек, другой напротив – высокий худощавый здоровяк.
– Наши друзья с Туманного Альбиона, – сказал «азовец», – приехали поохотиться на колорадов. Это – Эндрю Скотт, – Гребенюк указал на пухленького, – а это – Колин Шорт.
– Колин папа, – пробормотал Вовка, – забавные у них имена.
Ярослав услышал.
– Поговори ещё, Иванцов. Собирайся, проводишь гостей до сепарского посёлка. Ты же туда бегал за горилкой.
– Не я один.
– А поведёшь ты, – с ударением на последнее слово произнёс Ярик.
Иванцов решил не перечить: себе дороже.
– Хорошо, отведу.
– Не «хорошо», а «слухаю». Дисциплина разболталась.
– Слухаю, только китель другой дайте без этих петлиц. А то артиллеристов сепары стреляют без жалости.
– Ты в плен собрался, боец?
– Нет, но на всякий случай. А случаи бывают всякие.
***
Они вышли в «серую» зону почти не таясь. Впереди шёл Иванцов, за ним – Гребенюк, Шорт, Скотт и ещё пять «азовцев». Вышли к огородам, дальше, прячась за кустами, продвигались согнувшись, стараясь не шуметь.
Бабка в белом платочке копалась на огороде. Англичане притаились за кустами. Скотт вскинул винтовку.
– Не торопись, Эндрю, – поучал его Шорт, – тщательно прицелься, она никуда не убежит. И не волнуйся.
– В первый раз стреляю в человека, – прошептал Скотт.
– Не думай об этом. Это – не человек, это – очень большое насекомое. Стреляй.
Раздался громкий хлопок. Бабка охнула, села посреди грядок и завалилась на бок.
– Молодец, – похвалил товарища Шорт.
– Завалили старую самку колорадо, – с ухмылкой сказал Гребенюк. – Вон ещё одна. Пошли, только тихо.
Уйти далеко не удалось: откуда-то из-за кустов прилетели гранаты, раздались автоматные очереди. Ополченцы, диверсионная группа.
Ярик катался по земле, хрипел и брызгал кровью. Осколки гранат посекли ему ноги, пуля попала в шею, кровь хлестала фонтаном, а Гребенюк зажимал рану пальцами. Вдруг он изогнул своим большим телом, обмяк и застыл навеки. Ополченцы обходили тела поверженных укров, добивали по необходимости. Командир разведгруппы подошёл к английским охотникам. У них перебиты ноги. Пухленький попытался отползти, глаза наполнены ужасом.
– Don't kill, please, – заверещал он.
– Не убивать? – притворно удивился командир. – А бабу Ганну кто из вас убил? Она просила вас её убить?
Скотт ничего не понял и продолжал умолять:
– Don't shoot, please.
– Да можно и не стрелять.
Ополченец резким движением выхватил нож с пояса у англичанина и всадил его ему в шею чуть выше бронежилета.
Второй англичанин, Шорт, старался сохранять спокойствие, в глазах обречённость.
– Молодец, – похвалил его ополченец, – хорошо держишься.
И одним ударом ножа прекратил его мучения.
– Тор, – позвали его, – тут ещё один раненный. В кусты заполз.
– Кто он, Ива? Нацик? Пушкарь?
– Вроде как нет.
Тор подошёл к кустам. Вовка лежал, держась за живот, внутри как будто углей насыпали.
– Что, укроп, броники только избранным? – насмешливо спросил Тор.
Вовка поднял на него глаза, полные страдания и боли. Сами ополченцы представляли собой довольно-таки колоритное зрелище: разномастное вооружение, у некоторых даже каски времён Великой Отечественной войны. И сами они по возрасту от двадцати и выше, Ива самый старый. Ему, наверное, лет сорок пять, поджарый жилистый. Ополченцы обступили ВСУшника.
– Ну, мужики, сами решайте: вам его тащить три километра.
– Не преувеличивай, Тор, – произнёс Ива, – всего-то два с половиной.
– Тогда перевязывайте его, собирайте трофеи и делаем ноги, а то ответка прилетит. Наверняка стрельбу засекли.
Ополченцы засуетились. Принесли брезент, положили на него Иванцова, связали концы в крепкие узлы, подсунули под них толстую жердь.
Ива подошёл к Тору, держа в руках круглые гладкие гранаты.
– Смотри, командир, какие гранаты. Как у Рембо.
– Оставь себе, Сталлоне. Бери брёвнышко, уносим укра.
Ива послушно подставил плечо под жердь у ног Иванцова, другой ополченец спереди, подняли, понесли вдоль зелёных насаждений. Ещё двое ополченцев несли трофеи.
Справа между грядок белел платок убитой женщины.
– Эх, – с досадой сказал Тор, – говорил же Анне Петровне: «Уезжайте в Луганск к детям». Не послушалась. Говорила: «А як огород? Та кому я потрібна, стара?» Вот понадобилась, лежит теперь на своём огороде. Учительница украинского языка. Вот так вот.
Сзади загрохотали разрывы.
– Проснулись, – сказал Тор, – быстрее, пацаны, быстрее.
Прошли километр, остановились перекурить. Тор достал рацию.
– Тор Щуке.
– Щука на связи.
– У нас трёхсотый. Пришлите «скорую».
– Кто?
– Их.
– Принял. Отбой.
Тор посмотрел на ВСУшника.
– Тебя как звать, приятель?
– Вова, – слипшимися губами выдавил Иванцов.
– О! Как меня, – сказал Ива.
– Ива, – укоризненно сказал Тор. – Эх, Вова, зовут тебя хреново.
– Почему хреново? – возмутился Ива. – Не надо, командир, поливать грязью наше чистое имя. Да, Владимир? Владеющий миром, между прочим.
– Хватит хохмить, Ива. Поднимаемся, нам ещё столько же идти, если не больше.
Группа двинулась дальше, Ива шутил и балагурил всю дорогу. Вовка слабо улыбался, сознание меркло, меркло и погасло совсем.
***
Вовка очнулся, открыл глаза. Перед ним серый потолок. Где находится, неясно. Последнее, что Вовка помнил, так это, то, что его несли. И куда принесли? Он почувствовал, что рядом кто-то есть.
– Где я? – хрипло полушёпотом произнёс он.
– В реанимации, – произнёс женский голос.
Женщина подошла ближе.
– Операция прошла успешно. Жить будешь.
Невзирая на белую повязку на лице, он её узнал.
– Тётя Люда, – прошептал он.
– Узнал, племянник, – морщинки у глаз Людмилы собрались в улыбку, улыбка за маской не видна, – день-два полежишь здесь, а потом переведём тебя в обычную палату.
– В обычную палату? – в голосе Вовки испуг.
– Не бойся, племянник, никому не скажу, шо ты людям жизнь калечил. А то прибьют тебя и получится, шо Иван Петрович, наш хирург, зря старался.
Через два дня в палате Вовку приняли спокойно, он даже подумал, что больные, а правильнее – раненые, не знают, что он с той стороны. Но оказалось, что это не так. На стене у потолка, чуть выше окна Иванцов заметил дыру, завешенную простынёй. На его удивлённый взгляд, дядя Вася, Василий Андреевич, сосед справа, сказал:
– Ваши постарались. У кого-то снарядов до фига, не жалко больницы рушить.
– Нам говорили, шо вы больницами прикрываетесь.
– Да, конечно, мы клинические идиоты своими людьми прикрываться.
– Нам говорили, шо здесь воюют за Россию одни только чечены и буряты.
– Даже если это и так, но в больнице лежат граждане Украины. Зачем же по ним стрелять?
– Вы – сепаратисты.
– Сепаратистами мы стали, когда Украина от России отделилась. Впрочем, нас тогда не спросили.
– Крым отобрали, – аргументированно произнёс Владимир.
– Дался вам этот Крым, – сказал сосед напротив, Богдан Петрович, – при Союзе Крым только числился за Украиной, а так был общий. А не отпиши его Никита Украине, то он так бы и остался за Россией. Даже ваш псевдоисторик Грушевский Крым и земли Луганска и Донбасса землями Украины не считал. И вообще это земли Войска Донского, кроме Крыма. При чём здесь Украина?
– Ты-то сам, Володя, русский что ты за Украину топишь?
– Как? – Иванцов растерялся. – Я родился на Украине. Янукович мешал процветать Украине. Вот вступим в Европейский Союз и станем процветающей европейской страной.
– Вот так в одночасье? Украинцев европейцы из ложечки кормить будут? Щаз-з! Шобы стать процветающей страной – работать надо, а не надеяться на чужого дядю. Сейчас историю у нас отберут, русский язык запретят. Бандера ваш герой. Что он такого сделал, ваш Бандера? Хоть один бой выиграл, не говоря уж о сражениях? Евреев и поляков убивал в промышленных масштабах?
И вот такие разговоры велись в палате регулярно. Иванцову они были неприятны. Историю он знал плохо и понятия не имел, что такого героического совершил Бандера.
На третий день пребывания Вовки в палате привезли раненого, не сказать, чтобы очень уж тяжёлого, но было, чувствовалось, ему очень плохо. Дочке его пятилетней осколком правую ножку срезало чуть ниже колена.
Раненый не закатывал истерику, не ругался, не проклинал, он просто лежал, глядел в потолок или на фотографию и по щекам у него текли слёзы.
– Миш, главное, что жива, – говорят ему.
Он соглашается, кивает.
– Танцевать Маша хотела…
– Миша, ну какие танцы в такой обстановке?
– Теперь никаких. Не будет у неё ни выпускного танца, ни свадебного. Да и будет ли свадьба?
– Будет, – уверенно говорили ему, – покалеченных пацанов много.
Утешение – так себе. Миша ничего не отвечал, а обитатели палаты стали смотреть на Вовку как-то недобро. А Вовка отворачивался к стенке и молчал.
Как-то Иванцов случайно увидел снимок, на который всё время смотрел Михаил. Там он увидел девочку лет трёх в красном платьице, розовым бантом на голове и белых колготках на ногах. А теперь ей пять лет и одной ноги у неё нет. Вовке стало невыносимо больно. Это ведь его вина, что у девочки ножки не стало. Слёзы навернулись самопроизвольно.
Иванцов потерял покой, совесть лютым зверем терзала его, он не спал ночами. Мишино молчание и слёзы – немой укор. Вовка вертелся на койке и очень ему хотелось выть от отчаянья. В палате видели его муки, но смотрели на них безучастно.
– Ну убейте меня, что вы так смотрите! – крикнул Иванцов и рванул майку на груди.
В ответ – тишина. Стоять в разорванной на груди майке как-то глупо, Иванцов лёг в свою койку и привычно отвернулся к стене.
Вовка всё же довёл себя. Он сорвал с себя повязки, решив, что лучше умереть от потери крови, чем так мучиться.
В реанимации Людмила кричала на него:
– Ну и гад же ты, хохлятская твоя морда. Ты думаешь, шо от шовного и перевязочного материала у нас склады ломятся? Иван Петрович спит урывками, от усталости падает и ещё на тебя своё время тратит.
– Не надо было ничего тратить. Сдох бы и всё.
– Свинья ты неблагодарная, Вова. Зовут тебя хреново. Шо це ты умирать задумав? Жить надоело? Шо так?
– Девочка эта, Миши дочка, без ноги, простить себе не могу.
– Дурень ты, Вова. Когда ей ногу оторвало, ты здесь в реанимации валялся.
– Не она, так другая. Мы шо, по воробьям, шо ли, стреляли?
– Не без этого. Сын мой Тарас вернулся с работы, с шахты, а вместо дома огромная воронка. Жена, дочь, тесть, тёща, кошка и собака. Никого не стало.
Люда вытерла непрошеную слезинку.
– Тарасик постоял у воронки и пошёл в ополчение. И таких там много. Хата моих сватов стратегический объект, шо вы его разбомбили?
– Я, шо ли, бомбил.
– А кто? Кто на Майдане скакал?
– Я в это время в армии был. А ты, тёть Люд, хохлушка?
– Наполовину. Мать у меня украинка.
– А муж?
– А муж нет, но фамилия у него хохлятская – Петренко. Мы с сестрой как начнём балакать по-украински, Витька ничего не понимает, злится.
Люда улыбнулась.
– Я вспомнил. Мать всё смеялась: Петрова вышла за Петренко. Это ты?
– Я.
Вовка вздохнул.
– Так шо мне делать?
– Совесть замучила? Так иди в ополчение. Або проти своїх воювати не будешь?
– Я – луганский. Какие они свои? Детей калечат.
– Мать где?
– У сестры в Луганске. Только не возьмут меня.
– Скажу Тарасу за тебя, он командир, возьмёт.
***
К изумлению Вовки, Люда ввела в палату Тора. Тор тоже удивился.
– Так это вот кто племянник моей матери! Ну, здорово, братишка. Вова – зовут тебя хреново.
Вовка улыбнулся дежурной шутке.
– Рассказывай, Вова: что это тебя в ополчение потянуло?
– Душу рвёт эта Мишина дочка, как подумаю… В Мишиной беде есть и моя вина. Кровью хотелось бы искупить. Отомстить.
Он показал головой на кровать, где лежал Михаил. Тарас подошёл к нему, пожал руку.
– Крепись, братское сердце, отомстим.
– Возьми пацана, – жёстко произнёс Михаил и добавил: – Поправлюсь, я тоже к вам пойду.
– Не вопрос, – ответил Тор.
– Извёлся весь парнишка, – сказал Василь Андреевич, – возьми его Тарас Викторович. Совесть имеет, значит воевать хорошо будет.
– Думаю, шо возьмут его в ополчение. Почему не взять?
– Я к вам хочу, – сказал Вовка.
– Я не против, но должен у начальства спросить. Разведка всё же. Да и у ребят.
– Спроси, Тор.
– Решим, – твёрдо сказал Тарас, – всё, пойду я. Выздоравливайте.
Тарас Петренко у двери вытащил сигарету из пачки, взял её в рот, вздохнул и сказал печально:
– Ива погиб. Владимир Ивакин.
В палате наступило молчание. Иванцов прервал его.
– Если ребята согласятся, то мой позывной будет «Ива».
Тарасенко улыбнулся, кивнул и вышел из палаты.
03.12.2023 г.
Пустая хата
– Алло, пап, – послышался в трубке девичий голос.
– Здравствуй, дочка, рад тебя слышать, – ответил Максим Плотников.
Он действительно был рад услышать свою дочь. Как и большинство отцов он любил свою девочку. Отцы вообще больше любят дочерей, а сыновей они не то, что не любят, просто к ним у них повышенные требования. У Макса сына не было, а у его бывшей жены был. Она родила от своего начальника, владельца строительной фирмы. Максим очень сильно обиделся и развёлся с неверной женой. Начальник жены сына признал, но на ней жениться отказался, так как уже был женат. В качестве компенсации он подарил любовнице и сыну однокомнатную квартиру, куда бывшая жена отселила Максима. А Максим, в свою очередь, двухкомнатную квартиру, доставшуюся ему от родителей, переписал на дочь.
Дружба между отцом и дочерью сохранилась после развода, виделись они не так часто, но перезванивались постоянно.
– Папка, ты завтра на новогодний корпоратив во сколько уходишь?
– В четыре, побуду там часок-другой и приду. Ты же знаешь, я все эти мероприятия не очень люблю. А почему ты спрашиваешь, Саша?
– Нет, на час-два не годится, – дочь игнорировала вопрос, – раньше десяти часов вечера домой не возвращайся.
– Странные условия ты ставишь отцу, Сашунь. Тебе нужна пустая хата?
– В некотором роде – да.
– И поэтому ты выгоняешь отца из дома?
– Ну, пап, – возмущённо произнесла дочь.
– Хорошо, хорошо.
Максим окинул взглядом свою холостяцкую берлогу. Более или менее чисто, если не приглядываться, лёгкий беспорядок, уюта, конечно, нет, но так сносно и жить можно.
– Ну ладно, уговорили, – согласился Макс, – раньше десяти не приду.
– Спасибо, папуль, – в голосе Саши слышалась радость.
Максима всё это несколько смутило: зачем дочери пустая хата?
На корпоративе он сообщил своему другу Геннадию:
– Я сегодня здесь надолго. Раньше полдесятого не уйду.
– Это что такое случилось? – удивился Гена. – Где-то медведь сдох?
– Насчёт медведя не знаю, но дочери понадобилась пустая хата. Велела раньше десяти часов не приходить. И зачем ей пустая хата?
– А что тут непонятного? – удивился Гена. – Выросла девочка. Кавалера приведёт. Будут целоваться, миловаться и всё такое.
– Вот про всё такое, я даже думать не хочу. Девочке всего пятнадцать лет!
– Ну и что? Самый возраст. Моему семнадцать было, когда он стал по телефону часами болтать. А девочки на два года раньше взрослеют. Я ему сразу сказал: «Сынок, я всё понимаю, ты человек взрослый, имеешь право, но всегда имей при себе презервативы». На что он мне так по-взрослому ответил: «Зонт возьмёшь – дождя не будет». С этим я согласен, но я ему ответил, что, мол, ты их всегда носи с собой. Рано или поздно пригодятся. И тебе надо своей всё подробно объяснить. А то станешь дедушкой в одночасье.
– Да как же я ей объясню?
– Я же своему объяснил.
– Так у тебя мальчик, а у меня девочка.
– А что есть разница?
– Ген, ты – не поверишь, и большая.
– Да? Но всё равно, ты должен ей всё подробно объяснить.
– Не, я не смогу, пусть бывшая ей всё объясняет.
– Бывшая – само собой, – согласился Гена, – но и ты этот процесс не должен пускать на самотёк. Ты же отец всё-таки.
Предстоящий диалог с дочерью по поводу интимных отношений неподдельно страшил Макса. Гена это видел и предложил другу изящный выход.
– Ты можешь взять на беседу кого-нибудь из наших дам.
– И кого?
– О, это дискуссионный вопрос.
А вокруг сверкал разноцветными огоньками корпоратив, гремела музыка, народ развлекался. Друзья разглядывали сотрудниц, гадая кому бы доверить столь деликатный вопрос. Но им повезло. К ним подошла менеджер по продажам Клавдия Васильевна. Она влилась в коллектив компании недавно и работала этажом выше, поэтому друзья её знали плохо. На работе она выглядела серой мышкой, а здесь такая красавица.
– Мужчины, почему вы отдалились от коллектива? Что за тайны вы тут обсуждаете?
«Что ж, по-моему, подойдёт», – подумал Гена, а вслух сказал:
– Максим Петрович попал в затруднительное положение.
– Да нет, – протянул Макс, – не то чтобы совсем затруднительное. Так…
– Но на самотёк пускать нельзя, – сказал Гена.
– Заинтриговали. И что у вас случилось, Максим Петрович?
– Можно просто Макс. Вы же ненамного меня младше. Мне сорок пять лет, и я …
– Тогда на «ты». Так что же случилось?
– У Макса есть дочь, пятнадцать лет, – стал отвечать за друга Гена, – и вот она…
– Попросила у меня, – прервал друга Максим, – освободить квартиру сегодня до десяти часов вечера.
– И в чём проблема? – не поняла Клава.
– Как? – удивился Гена. – Она же там чем-то занимается.
– Конечно. И что?
– Как что? Чем она там может заниматься. Ясень пень, привела кавалера. Должен же Макс объяснить девочке о важности применения контрацепции.
– У вас, у мужиков, только одно на уме. Откуда вы знаете, что придёт в голову пятнадцатилетней девочки?
– Да много чего, – протянул Гена.
– Да. Но только то, о чём вы думаете – в последнюю очередь.
– Да ладно.
– Уверяю вас. Тридцать лет назад я сама была пятнадцатилетней девочкой и знаю о чём говорю.
– Тебе тоже сорок пять? – удивился Гена.
– Будет в феврале. Но речь не об этом.
– А о чём?
– Неужели ты, Максим, до такой степени не любишь свою дочь, что считаешь её такой.
– Какой?
– Что она мужчин будет водить к тебе в дом?
– Но такие девочки есть, – сказал Гена.
– Есть. Но это не значит, что все такие, и при чём здесь дочь Максима?
Клава раскраснелась от избытка эмоций.
– Конечно, не все, но очень хотелось бы убедиться, – сказал Макс.
– Хорошо, давай придём к тебе чуть раньше десяти часов, – предложила Клава, – чтобы убедиться, что всё, что вы думаете – это неправда.
– Ладно, – согласился Макс.
– Только что я буду с этого иметь?
– Какая ты меркантильная, – сказал Гена, – а, чтобы ты хотела?
– Так Новый год, шампанское французское хорошее дорогое.
– Согласен, – сказал Макс.
– А если правы мы, – сказал Гена, – то с тебя водка хорошая, дорогая.
– Не надо, – сказал Макс, – что я алкаш какой? Очень надеюсь проиграть.
– Зря, – сказал Гена, – если выиграешь, водка тебе может очень пригодиться. Уж очень ты переживаешь по этому поводу, хотя дело-то житейское.
– Ладно, мальчики, – сказала Клава, – потом разберёмся.
***
Они шли по тёмной улице, белый снег скрипел под ногами, а в воздухе тихо кружились и падали на землю редкие снежинки. Клава и Макс с наслаждением вдыхали морозный воздух после душного воздуха помещения, где проходил корпоратив.
– Тебя, наверное, муж ждёт, – предположил Макс, – а ты тут со мной идёшь.
– Если бы муж ждал, я бы с тобой не пошла. Нет, муж не ждёт, ждёт сын и Рик.
– Рик – это кто?
– Рик – это такса.
Макс кивнул, спрашивать «почему нет мужа» он счёл бестактным, захочет – сама расскажет.
– А ты так беспокоишься о моём муже, у самого была неприятная история? – спросила Клава.
– Да. Жена родила от любовника, пришлось расстаться. Очень неприятная история.
– Понимаю. Мне тоже пришлось расстаться с мужем. А с дочерью у тебя дружеские отношения?
– Прекрасные, – улыбнулся Макс.
– И ты думаешь, что если жена тебе была не верна, то и дочь может встать на скользкую дорожку?
– Есть такие сомнения.
– Это абсолютно не обязательно. Да и жена твоя не обязательно… Впрочем, не буду лезть в чужую жизнь. Посмотри, какая погода чудесная.
Непринуждённо болтая, они дошли до дома Макса. В окнах его квартиры горел свет, значит, дочка ещё там.
Макс открыл дверь, в коридоре стояла уже одетая Саша.
– Ну, папка, я же тебя просила, – с укоризной произнесла она.
– Здрасте, – это уже Клавдии.
– Здравствуй, – ответила Клавдия.
– Ладно, оставайтесь, я пошла, – хитро улыбнулась Саша и побежала вниз по ступенькам.
– Не страшно дочь одну ночью отпускать?
– Нет, ей тут через двор перейти.
– Ну, хорошо. Кавалера при ней не наблюдалось, а ты пришёл с дамой.
– Ошибочка вышла, – довольно улыбался Макс, – заходи, посмотрим, чем она тут занималась.
Квартира – чисто не то, что убрана, вылизана. В комнате стояла наряженная ёлка, стены украшены разноцветной мишурой, на столе листок с надписью: «С Новым Годом!»
У Макса глаза расширились от удивления. И, глядя, на его растерянный вид, Клавдия рассмеялась.
– Я же говорила: у мужиков одно только на уме!
– Не факт, хотя бывает. Слава богу, Гена ошибся.
– Как хорошо, что у тебя дочь, Максим, сын бы до такого не догадался, по себе знаю.
– Да-а, – согласился, ещё не пришедший в себя Макс. – Что же, за мной шампанское. А, кстати, где ты встречаешь Новый год?
– Дома, с Риком.
– А сын?
– Сын тоже дома, но с компанией друзей. Так что запрёмся мы с Риком в комнате, чтобы молодёжи не мешать и будем смотреть телевизор.
– Ты знаешь, у меня тоже есть телевизор.
– Да ты что?
– Да, приходите с Риком, я утку по-пекински приготовлю.
– Ты умеешь готовить утку по-пекински? – с нескрываемым интересом спросила Клавдия.
– Умею, – скромно сказал Макс, – это у меня такая новогодняя традиция, всё, что осталось от былого семейного счастья.
– Я подумаю. Позвони в десять часов.
– Вечера?
– Нет, утра. Ну, мне пора, мне ещё с собакой гулять.
– Я провожу?
Максим проводил Клавдию до автобусной остановки, дальше провожать она не разрешила. Он шёл домой и думал, что какая Клавдия чудесная женщина, а вдруг у них что-то получится?
Макс в раздумье остановился возле аптеки. «Нет, – подумал он, – зонт возьмёшь – дождя не будет». Потоптался ещё немного на свежевыпавшем снегу и направился к дому.
23.12.2023 г.
