Анатолий Никифорович Санжаровский
Наши в ТАССе
3 июля
Людмила Фондовна
Справочная.
Уточняю информацию в ячейке с газетными вырезками.
– Здорово, начальство! – сунул мне руку Баратянц.
– Привет, подчинённый.
– Не знаешь, где тут «Труд», который не «Гудок»?
– Да в моей ячейке. Сейчас отдам тебе.
Тут подошла ко мне заведующая справочной Людмила Юфовна. Она считает себя директором справочного фонда. Поэтому я называю её Людмила Фондовна.
Она сказала:
– Я хочу с вами поговорить.
Удаляемся в коридор.
– Знаете, Анатолий, девочки на вас обижаются. Вы с ними не здороваетесь. Вы их не замечаете на их же рабочем месте.
– А они не пожаловались на самих себя? Они сами и виноваты, что перестал я с ними здороваться.
– Это как?
– Поначалу я, входя в справочную, всегда здоровался. Мне не отвечали. Лишь некоторые злорадно фыркали. Дело не остановилось на фырканье. Мне попросту перестали давать справки. Та же Неля. Открытым текстом лупанула на её же рабочем месте: «Ищите сами». Стал сам добывать нужные справки. Станешь к ящикам и колупаешься, колупаешься… Поздороваешься – не отвечают. Справок не дают. Чего перед ними приседать? Я и перестань здороваться.
– Ну ладно. Что было вы забудьте. На летучке я заставлю их уважать вас. Конечно, не в такой степени… Тот же Калистратов – седина[108] уже пробрызнула в волосах, – а может, получая справку, погладить хорошенькую референточку по спинке и значительно ниже.
Я поспешил возразить:
– Я так низко не падаю. Да и глажка хорошенькой спинки… Это не входит в перечень услуг референтки. Я за нормы служебного этикета не забегаю. Если ко мне нормально относиться, то чего ж мне кукситься?
На этом и кончилось коридорное рандеву.
Девочки справочной стали ко мне до тошноты притворно внимательны.
4 июля
Я пришёл раньше всех.
Вторым номером вбежал в комнату Медведев.
Вскинул руку:
– Здравия желаю!
Дошёл-добежал до своего места, плюх на стул, голову на спинку. Отпыхивается.
Минут через пяток, уже после девяти, влетает мокрая Татьяна:
– Ну и дождяка-бяка-вяка! Маркелова вся мокрая!
– Но и ты не сухая, – хохотнул Медведев. – Это природа наказывает лодырей. Вовремя приходи на работу! Кто до девяти пришёл, того дождёк не тронул. А кто после девяти – всех облил. Не опаздывай! Боженька знает, что делает…
Новиков режет статью Татьяны.
Она угрюмо ворчит:
– Пей, пей мою кровушку стакана́ми!
Ударил ливень.
За окном сплошная серая ревущая стена.
– О-о-о! – заныла Татьяна.
Медведев с подколом:
– Ещё сильней будет!
– Не пугайте меня, – съёжилась Танька. – А то от испуга я ещё сильнее растолстею.
25 июля
Великий Оноре
Опершись на дверной косяк, Дима Дмитриев спрашивает меня, показывая на стол Олега:
– Не знаешь, где сей неуловимый на рабочем месте труженичек? Где наш великий Оноре?
– Наш Оноре де Бузулук где-то в бегах…
Татьяна в грусти покивала головой:
– Я поймала ежа платьем. А другие под платьем ловят другое… – И вдруг почти радостно и с горькой завистью прокричала: – У Бузулучины жена сына родила!
И тут входит Олег.
– Олежечка! – всплеснула она руками. – Про тебя, дружочек, речь, а ты навстречку!
– Только так! – засиял Олег.
Медведев с напускной строгостью выговаривает:
– Что же ты не докладываешь?! На Пушкинской площади молодёжь уже собирается на митинг.
– А что докладывать? – пожимает Олег плечами. – Родила…
Татьяна бежит к нему:
– Дай я поцелую тебя за успехи!
Они трижды дико целуются в щёки.
И Танька весело выкладывает:
– Олег! Ты родишь третьего сына, если будешь так страстно целоваться!
– Намёк принял как руководство к действию!
Олег подаёт руку Лобанову:
– Здравствуй, Игорь-бракодел! Тебя толечко и хватило на то, что сочинил доченьку Варварушку. Я хотел тебя видеть.
В разговор встревает Татьяна:
– Игорь! Орденоносный Бузулук второго сына в поезде родил!
Игорь потирает руки:
– Идём, Олеже, стакашку хлопнем за твоего сынка!
Они в обнимку идут к двери. И тут звонок возвращает Олега.
Звонил яловый Танькин чёрный полковник Альбернади.
Его хорошо слышно:
– Поздравляю! Каждый работает на своём фронте. Появилось уже три Бузулука. Святая Троица! А четвёртый на карте – город Бузулук!
Олег счастливо улыбается в трубку:
– Есть с кем на хоккей ходить!
Только положил Олег трубку – дают станцию Тоннельную. Там жена Елизавета в роддоме. Ехала с юга в Москву. Растрясло в автобусе – свернули в роддом. Вес парня три восемьсот. Рост пятьдесят четыре сантиметра.
– Ну, Олег, – говорит Татьяна, – расти сына. Я рожу ему неведому зверушку.
Скоро Олег и Игорь возвращаются с бутылками.
Сбрасываемся по рублю.
Владимир Ильич не даёт. Поманежил. Потом, ноя, скуля, краснея, рдея, темнея, синея, бледнея, отдаёт потных тридцать копеек:
– Больше нет… Пить не буду… Вы не знаете, а я знаю… Пишут тут докладные: появился на работе в нетрезвом виде.
Мы не боимся и пьём.
Эх! У Олега Бузулука родилось четыре внука!
– Приходи, Маруся, с гусем. Посмеёмся и закусим!
Принесли значки ТАСС. Тридцать копеек штука. Олег берёт два значка:
– Один для новорождённого Романа. Обязательно придёт сюда работать. Меня сменит!
28 июля
Шашлык для генералитета
Сегодня открылась какая-то армянская выставка на ВДНХ.
По этому случаю устраивался обед.
Бузулук на правах почти хозяина – ВДНХ – его объект-вотчина – захватил почётное место для Колесова.
Раздавали шашлыки. Бузулук цапнул аж две шпаги.
Сглотнул он свой шашлык, а хоря[109] всё нет. Задерживался пан Колёскин!
Подвыпившие гости стали нападать на Бузулука. Хотели его обезоружить, конфисковать у него начальничью шпагу с мясом, поскольку нечем стало заедать армянский коньяк.
– Не отнимайте, клизмоиды![110] Вы что! Это шашлык для генералитета!
Еле отмахался шпагой с мясом для начальства.
С этим шашлыком на подносе Олег выбежал к воротам Выставки встречать своего патрона.
По словам Олега, Колесов схомячил шашлык по пути, придя к столу лишь с одной голой масляной шпажкой.
Надурняк Олег решил подкормить Новикова. Позвонил ему. Владимир Ильич прихватил с собой и голодный желудок Надежды Константиновны, ой, пардонушко, Лидии Ивановны. В минуты они уже бежали по Выставке. Но Владимиру Ильичу и его верной спутнице не повезло. Досталось им лишь по одной синеглазой котлетке.
Лидушка пошла к замминистра Армении и жалконько заныла:
– Подайте, пожалуйста, несколько яблочков для голодающего Поволжья…
– Если так – берите!
Она сгоряча и явно по ошибке вместо одного яблочка цапнула всю полную яблок вазу.
Дали пальчик, отхватила руку.
С обеда на халтай все вернулись довольные и пьяные. Не надо идти в столовую!
Подобревший с сытного армянского стола Колесов даже ответил на мое приветствие:
– Здравствуй, Анатолий!
И заулыбался, обнажив стальной рот.
Увидев меня, Николай Григорий трудно поднимает над головой указательный палец:
– Вот скотобаз-за!..
– А точнее?
– Никифырч! Без трепачевского… Дура эта Лидка… Купила диплом масштаба в войну за шматок сала… Эта хохлушка… Стараюсь для неё же… Я ж кенгуру, тащу в сумке всё домой! В субботу сбегал в ГУМ…
– На Красной площади?
– На Красной… На Зелёной… За Бусиновом! Свалку мы так называем. В нашем ГУМе больше товару, чем на Красной! Рылся целый день. Принёс двенадцать пар туфель. Тамарке одни такие хорошие отдал… Обул… Вчера с Володькой десять пар отнёс на Преображенский рынок. Продали по вшивику за пару. Купил себе брюки за три рэ, рубашку за полтора. Володьке купил часы за три. А ей – я не забываю про дамские нагрузки – большой кочан капусты! И недовольна! Натравляет на меня ребят. Володька ей стеганул: «Я б с таким мужем, как папка, не жил». Хотел по шее ему съездить, да сдержался. Учит, как жить. Ну… Выпил… Так не на мозолистые ж вшивики… На гумовские…
29 июля
Редакция фестивалит
Доброму почину – крепкие крылья!
Под таким девизом трудятся в поте лица доблестные стахановцы РПЭИ.
Воодушевлённый примером орденоносного Бузулука сегодня разродился сыном и Петрухин.
Под вечер он принёс две бутылки.
Наша редакция фестивалит.
Хором запела:
– Петрухин Саша – гордость наша!
31 июля
Иткин
К нам в редакцию забежал печальный Володя Иткин, корреспондент по Московской области:
– Александра Ивановича не видали?
Аккуратова с подначкой:
– Видали. Но вчера.
– А сегодня?
– А сегодня не увидим… А зачем он тебе? Он сегодня транспортирует кого-то из близких на склад готовой продукции.[111] Стандартные похороны.
Володя растерянно, чуть заискивающе улыбается:
– Да-а… Этими похоронами он и меня похоронит…
– Типун тебе на язык. Говори, чего надо?
Володя молчит. Собирается с господами мыслями. Наконец выдавливает:
– Ребята, вы ж в курсах… Я три месяца лежал в больнице. Хулиганы издуплили. Шестого августа суд. Милиция посоветовала седьмого срыгнуть куда-нибудь. Дней на десять. Посоветуйте, куда от вашего отдела сбрызнуть. А то мордохваты снова нападут. Звонят… Угрожают… Хочу следы им запутать.
Ему выбрали Среднюю Азию.
1 августа
Будёновки для молодожёнов
Наш практикантик из МГУ Плиско сегодня чалит на свадьбу к другу. Хвалится мне:
– Посмотри, что я несу в подарок. Уникум! Носочки, трусики и пачку польских будёновок.[112]
– Ха! Сложи всё это в сегодняшнюю «Советскую Россию». Там опубликован кодекс о браке и семье. Пусть знают, с чего начинать рвать нервы друг другу… А как всё красиво начинается…
Сегодня получка. Знаковый день!
К кассиру подходишь – ты никто. А отходишь от него микромиллиардером.
Герасимов вкрадчиво прошептал:
– А где тут вьетнамский ящик?
Все засмеялись. Потому что Герасимов так спросил, будто собирался его унести.
Прошлый весь год тассовцы бросали в тот ящик кто сколько может. Эти деньги шли журналистам вьетнамского телеграфного агентства.
Вьетнамцы не просили о помощи. Только так благодарили, что не отказались бы от новой поддержки.
Работница из секретариата принесла Медведеву справку о том, что печатаемость материалов нашего отдела самая высокая в главной редакции союзной информации.
Медведев распрямился и гордо рубанул:
– Вы же знаете, что наша редакция самая передовая. Надо об этом громко сказать на общем собрании. Вот я вставлю зубы и скажу.
Пришёл какой-то гусь-корреспондент из Ташкента и стал расспрашивать Медведева о его предшественнике Овчарове.
– Сейчас он в районном вестнике, – сказал Медведев.
– Значит, он большой начальник?
– Шишка не шишка, а место бугроватое.
– Ну, раз его нету здесь, дыню я дарю вам.
Аккуратова жарко заговорила о том, как бы хорошо её съёсть.
Медведев долго молчал. Не вытерпел и дал отчаянную команду:
– Ищите нож. Режьте.
Дыня съедена.
Татьяна хлопает себя по животу:
– Вот нахлопалась. Лопну!
Бузулук:
– Не вздумай тыкнуть пальцем в живот. Проткнёшь и лопнешь!
– Не боись, Олежкка, – отмахивается она и грозит пальцем курящему Коле Великанову:
– Не кури, скотина, сдохнешь от никотина! Или не знаешь, что одна папироса убивает лошадь?
– Пускай, – говорит Великанов, – лошадь и не курит. Раз такая слабая.
Облокотившись на стол, к моему ухо наклонился месткомовский вождь Володя Серов. Шепчет:
– Толь, милый профорг. Слушай моё последнее цэу перед отпуском. Ваш Захаров снова мутит. Взносы не платит, а хочет, чтоб я подписал ему бюллетень. Заплатит… Только тогда подпишу. На каждую хитрую жопу у нас есть хуй с винтом!
13 августа
Прыткий
Звонили от Миля, генерального конструктора вертолётов. Просили взять готовую заметку.
Я сказал об этом Медведеву, зажав микрофон ладонью.
Он кивнул:
– Благословляю в добрый путь!
И Татьяна не забыла подсуетиться с советом:
– Не надо ссориться с Милем.
Я заартачился и ответил в трубку милевскому заму Ремизову:
– У нас некому ехать.
– Тогда я отдам материал «Красной звезде». Рвут!
– Вам же хуже! Вы не учли одного. «Красная» напечатает, а другие газеты не станут. Мы же даём сразу всем газетам.
Ремизов сам привёз информашку «Рекорды в небе».
У Аккуратовой глаза по семь копеек. Шары на лбу.
Медведев доволен моей прытью. И разметил мне редактирование заметки.
Я покружил красным карандашом в уголке листка – срочно! – и в машбюро.
– Опять ты красным уляпал заметку? – выговаривают там мне. – Мы не индюшки. Что ты нас дразнишь? Придёт время и так отпечатаем! И без красных пометок по сорок раз перепечатываем вашу бессмертную классику!
– Не всё потеряно. За сороковым идёт сорок первый.
– Мы скажем, чтоб не давали вам красный карандаш.
– Я куплю новый. Вот тогда была беда, если б вы в Совете Министров потребовали прекратить выпуск красных карандашей.
– Мы управимся и без твоего Совета Министров.
И действительно…
Через несколько минут Тамара, жена Медведева, принесла ему вне графика яблоко. Обычно она приносила яблоко в конце трудового дня. Мол, заработал – получи. А тут… Ещё утро.
Возвращаясь, она остановилась у моего стола и игриво спросила:
– Ты назовёшь по памяти все цвета радуги по порядку?
– Н-нет, – растерянно промямлил я.
– Так слушай. Внимательно слушай! Маленький ликбез… К(красный)аждый О(оранжевый)хотник Ж(жёлтый)елает З(зелёный)нать, Г(голубой)де С(синий)идит Ф(фиолетовый)азан. Первая буква каждого слова в прибаске начинает название цвета. Как ловко придумано!
Мы посмеялись и расстались.
После её ухода со мной тайно расстался и мой красный карандаш. Я и не заметил, как Тамарушка его увела.
Пришлось покупать новый.
14 августа
– Толь, – говорит Татьяна, – у тебя деньги не прорезались? Рубля три до завтра.
– Пуст, как после грабежа.
– У-у! Какой ты сегодня моднючий. В манишке…
Я положил голову на стол.
– Продолжай давить подушку, – разрешила Татьяна.
– Ах, Таня… Как жить? Как быть? И на сердце болит, и под сердцем болит… Остался один пустой чемодан без денег. Тебе-то хорошо. С первого сентября в отпуск закатишься на юга?
– А что делать? Поеду одна. Муж после приедет.
– А если забудет приехать?
– Ну-ну… Ты что? Ещё накеркаешь.
– Не горюй. На юге быстренько найдёшь другого.
– О! Я не собираюсь менять своего чёрного полковника. Муж один в мире, второй в Сибири. Он у меня номер отколол. Ушёл из «Известий». Сейчас заведует сектором печати в министерстве флота. Там он напишет свою книгу. Всю жизнь мечтал о море. Лешак его знает…
16 августа, суббота
Гум на свалке
На первом свету разбудил меня Анохин:
– Бегу в ГУМ. Айдаюшки со мной. Это ж такое матобогащение!
– Обогащайтесь без меня. Я ещё посплю.
Прячась от соседей за плетнями, он вернулся уже к вечеру.
Приволок полный мешок черте чего. Обувь, обои, плащи, носки…
За полтора рэ я купил у него туфли.
Смотрю, у него на пальце толстое кольцо.
– Вас что, в «ГУМе» обвенчали?
– Так точно! Нашёл-с… Под золотое. Буду носить… И угощайся, Никифырч, – показывает на позолоченную вазу с яблоками.
– И ваза из «ГУМа»?
– Оттель… У нас всё оттель! – Только, – тукнул себя в грудь, – мы отсель.
Я побрезговал брать яблоко из свалочной вазы и сказал, что к яблокам меня не тянет.
На следующий день, в воскресенье, излишки он оттащил на Преображенку. Суеверный Анохин в прошлый раз перед поездкой на рынок занимал у меня рубль. Выручил шесть. С удачей вернулся! Сегодня просит рубль, хотя он ему и не понадобился. Выручил же всю десятку!
Накеросинился.
Откуда-то притащил щенка своей молоденькой сучонке Джимке.
– Зачем вам щенок?
– Никифырч, не переживай! Анохин зря не будет ссать против ветра. Народ как учит? Бросай кусок наперёд! Вот я и кинул. Вырастет наш кобелёчек – загоню за целую двадцатку!
Рассказывая, он всё подглядывал в окно, как в огороде тумбоватый, громоздкий белый африканский кот ладился уламбадить слабенькую кошечку бусиновских кровей.
– Ну и котище! – восклицает Анохин. – Он и нашу Джимку может лишить девичества.
– Но Джимка сучка.
– А-а! Все сучки одинаковые! Что собачьи, что кошачьи, что людские. Наш африкан может принять Джимку за кошку. У-у! Как у нахального ходока по клубничке глаза горят!
Загораются глаза и у Анохина. Он ловит кошечку и задом суёт её коту под нос:
– Рви! Не раздумывай! Говорю как опытный специалист-агрессор по нарушению девической чести. Айн!.. Цвай!..
При слове айн он проводит в воздухе длинную черту рукой. При слове цвай перечёркивает ту черту. Крест! Пли!
22 августа
Капитан, капитан, улыбнитесь…
Позолота стирается, свиная кожа остаётся.
Английская пословица
Последние два дня свирепствовал беспросветный дождь. Я промок до нитки. Пиджак никак не высохнет. Брюки сушил утюгом. Ботинки сырые. Надел единственные запасные «гумовские». В них мне не ахти. Хожу, будто кто в зад кол вбил и забыл вытащить. Сгорбился.
Олег кладёт руку мне на грудь, другую на спину. Выпрямляет меня.
– Надо так ходить. Что, болен?
– Нет… Настроение…
– Ты не знаешь, чего Махрова сегодня такая грустная и злая? Наверное, к ней дед Клим заглянул![113]
– Уточни у неё. Отвянь.
После долгих дождей сегодня не зря появилось солнце. Медведев впервые почти за год по-человечески обратился ко мне, протянув листок:
– Толь, отнеси сельхозникам эту заметку о подсобных хозяйствах в колхозах и совхозах Украины.
Мы с Медведевым не говоруны. Молчуны. Он молчит. Я молчу. А когда он и заговорит, то так сухо, казённо. Будто к стенке обращается. А тут вот потепление такое в атмосфере. Это меня согрело.
Я хватаю заметку и лечу в соседний кабинет.
Возвращаюсь – Медведева уже нет. Ушёл к врачам.
Сияющий он вернулся часа через три. Ощеривает зубы на обзор Аккуратовой.
– Посмотрите. Жёлтые?
– О-о! Вставили! Капитан, капитан, улыбнитесь! Белоснежные! До чего ж белые зубы вчера видела у девушки в метро…
Медведев вздыхает с облегчением:
– У кого что болит… Взял двадцать рублей. Хотел дать сверх квитанции. Сверху в кармане две десятки. Вспотел… Идиотское положение. Дать? Не дать? Не могу я это делать. Не можешь, говорю себе, и не надо. Ну, так и не дал.
– Да, – соглашается Татьяна, – унизительны для человека эти подачки… Я сама… В прошлом году вывалился у меня зуб. Подремонтировала. Хотела дать пятёрку, сунула врачу мимо кармана.
– Ну! – постучал Медведев кулачками по краю стола. – Зубы в норме. Вперёд! За дело!
Он принимается читать статью Татьяны и тут же снимает очки. Спрашивает её:
– Что такое «табличка на двери»?.. Таблица…Это цифры. Ты же знаешь… Я строго слежу за точным употреблением слов.
– Пойду у Даля погляжу.
Принесла словарь Ожегова.
– Александр Иванович, есть такое выражение, – говорит Татьяна.
– Это осовременили. А вообще неправильно. На двери должна быть не «табличка», а «дощечка». А то наделали… Станок-собрат… Родню среди станков развели…
Махрова изнывает от безделья.
Уныло смотрит на кувшинчик с ромашками[114] со вчерашних проводов Артёмова на пенсию.
– Интересно, как быстро они завянут? – говорит она, ни к кому не обращаясь.
Медведев кладёт ей на стол заметку:
– Займитесь… Чтоб не мучились проблемой долголетия цветов.
Ия кланяется ему:
– Спасибо.
Медведев лишь в крайних случаях даёт ей редактировать материалы. За нею приходится всё переделывать. Она стажируется в отделе уже год. Медведев ею очень недоволен.
Он продолжает читать и в испуге восклицает:
– А разве есть слово сворачивается?
Ну да! – подтверждает Татьяна. – Говорят же: «Сворачиваются работы».
– Нет! Работы заканчиваются!
Вмешивается великий стилист стажёр Махрова:
– Лучше: «Свёртываются работы».
Татьяна предлагает:
– Давайте озаглавим «Рождение стана». У нас сто лет не было такого заголовка. Напечатают на ура.
– Да-а… Статья о трубе. Тогда «Рождение трубы».
– Вылетим мы с трубой в трубу.
Вошёл корреспондент из Братска Совенко. Он у нас на практике.
Татьяна сердито набрасывается на него:
– Глаза мои не смотрели б на вас! Давала ваши материалы о перекрытии Ангары в Усть-Илимске и ничего не поняла. Надо было хоть схему прислать. Схему перекрытия!
На листе бумаги Совенко набрасывает схему, поясняет, как шло перекрытие.
Татьяна с важным видом, что всё понимает, поддакивает. Но её пустые глаза – один на север, другой на юг – выдают. Ничего она не понимает и к Медведеву:
– Александр Иванович! У меня предложение. Надо требовать, чтоб материалы о технических новациях, о больших технических свершениях сопровождали схемами.
Медведев с улыбочкой подкалывает:
– Схемы будем передавать газетам по телетайпу?
– Схемы для нас.
– Надо без схем писать понятно.
25 августа
Кровь папуаса
Входит Терентьев с поднятой рукой:
– Здравствуйте, дорогие индустриалы!
Ия сегодня на проводе – регистрирует приходящие заметки – отвечает за всех:
– Здравствуйте, грибных дел мастер. Как там поживают сыроежки?
– Не жалуются.
– А вы? Мы по вас скучаем.
– Спасибо, что не забываете. Я же знал, что вы без меня, что день без солнца.
– А знаете, – всем хвалится Ия, – у меня интересный случай. Есть у меня кубинский цветок. Вьётся, как виноград. Поливаю сегодня… Смотрю… Вот такая поганка на тоненьких ножках… Поела каши и есть хочу. Вот…
– И я хочу есть с утра пораньше, – тянет своё Татьяна. И начинает ворчать по-собачьи. – Есть хочу… Гав-гав…
Её сносит на рифму:
– Жажду крови, жажду мяса,
Кипит во мне кровь папуаса… Гав-гав!..
