bannerbannerbanner
полная версияНаши в ТАССе

Анатолий Никифорович Санжаровский
Наши в ТАССе

Полная версия

18 февраля
Саня против сани

«Время собирать камни. Время разбрасывать камни. Время уворачиваться от камней…»


Калистратов и Аккуратова цапаются.

– Я говорю с Баку, а ты рвёшь трубку! – выпевает Татьяна. – Можно повежливей.

– А что делать? Я машу тебе, показываю, что хочу говорить с Баку, а ты не реагируешь! Хоть бы кивнула.

– Ну да! Я Гольденбергу киваю. Ещё и тебе!

– Ну… Гольденберг не видит твоих кивков и не нуждается в них. Если ты пришла в скандальном духе, то это не значит, что и другие должны взвиваться.

– Тебе хочется сказать последнее слово? Ну, скажи…

Поединок оборвал телефонный звонок Татьяне.

А тем временем в комнату набивался люд со всего этажа. На партсобрание. На великий лай, или Как яйца побьют курицу.

Яйца – это Бузулук, Саня Петрухин.

Курица – Александр Медведев.

Саня пожаловался мне на себя:

– Моя беда – со временем я остываю, и зло выходит.

– Sosтояние нормального человека.

– Но ты выступи. Надо хорошенько смазать мозги Медведеву. Богам тоже надо преподавать уроки. Кажущейся принципиальностью и суровостью Медведев прикрывает свою беспомощность.

 
«Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла – всё кипит».
 

Последние перебрёхи.

Беляев:

– Завтра «Труду» исполняется 50 лет.

– А выпивка будет? – забеспокоилась Маркелова.

– Золотая!

На подбеге рядом со мной плюхнулся Серов и уважительно постучал ногтем по ножке стула под собой:

– Свой поджопник из самой своей редакции пёр!

Пришёл главный. Гомон стих.

Бузулук смотрит на часы на стене:

– Опоздание на 15 минут. Если бы мы так опаздывали на работу…

Иванов:

– На повестке один вопрос – проект Директив КПСС и работа коммунистов в этом свете. Докладчик Колесов Николай Владимирович. В прениях – 10-5 минут. Есть что сказать – десять минут. Нечего сказать – пять минут.

– Думаю, – говорит Колесов, – доклад много не займёт. Мы ж идеологические работники. Вот уже четыре дня наша страна изучает Директивы нашей родной партии…

И так далее в таком разрезе.

Говорит он, как вождь Брежнёв. Тяжело. Такое впечатление, будто во рту полно камней и он ими давится. Ну да… Сухим же получает паёк из Кремля.

– Приведу цифру не для печати. Наше строительство подорожало на 30 миллиардов рублей. В угольной промышленности мы выполнили ввод мощностей – это должен знать Бузулук – лишь на 62 процента…

– Только на шестьдесят! – под смех в комнате уточняет Олег. – Это я слышал из уст самого Байбакова.[223] Этой цифры нет в Директивах.

– Директивы, – продолжал Колесов, – вы изучали и ещё долго будете изучать. Нас атакуют из зарубежья слева и справа. Надо широко освещать выполнение задач, намеченных в Директивах. Живыми рассказами о конкретных передовиках показывать наше продвижение вперёд.

Артёмов:

– У поляков есть выражение «Если бы я был Гомулкой,[224] что бы я сделал?» Я перекрою на свой лад это и скажу так: «Если бы я был Колесовым…

Комната загудела:

– О-о-о-о!

– … я бы обязал замов читать отраслевые журналы». Ну, главного я не смею критиковать. Из всех замов только Иванов немного разбирается в экономике. И не потому, что он сегодня председательствует на собрании. Нет. Иные замы бравируют тем, что не разбираются в сельских делах. Будто в электронике они плавают, как рыба в воде. Замы должны знать проблемы жизни не понаслышке. Тогда смогут добиваться от нас, чтоб мы писали так, чтоб и балерина прочла и поняла, что построенный нефтезавод – это ко всему прочему и лавсан, и стул, и помада, и спирт…

Бузулук:

– Я говорю с точки зрения не руководителя, а исполнителя. Я читал проект не с одним, а с двумя карандашами. С освещением поставленных задач у нас такие трудности, что устранить их можно только директивным путём. О делах ГРСИ мы узнаём в кулуарах. Нам в РПЭИ не говорят, что на планёрке было ну вчера, сегодня… Я бы не сказал, что наша жизнь мёд. Редакция укомплектована. Народу не продохнёшь. А отдача? Я считал по часам. Первую заметку сегодня мы сдали через четыре часа, вторую – через три. Рывки с поклоном надоели. Я говорю о том, что мы вынуждены отпрашиваться. Мы ж, сидя здесь, ничего не делаем. На задании не всегда укладываешься в нужные сроки. Бежишь сюда. Зачем? Си-деть!!! Побыл я, Николай Владимирович, два дня редактором, дайте мне побыть репортёром. Наши претензии на творческие дни законны и должны быть удовлетворены. А отпрашиваться – это довольно низко. В противном случае переведите в другую редакцию.

Петрухин:

– Я бы хотел остановиться на том, что позволило бы нам выполнять планы. Я о творческой обстановке. В РПЭИ её нет. Вспоминаю, как один товарищ робко открыл на секунду нашу дверь и подколол: «Я слышу скрип перьев, как в гоголевской «Шинели». Наш руководитель не умеет организовать работу. Руководитель редакции должен быть мудрым, внимательным. Он не таков. Было время, когда наш зав не мог говорить с местными авторами. Это были не разговоры, а одни окрики[225] и накачки.[226] Он хотел и с нами так. Но мы ему не даём. Осаждаем. Порой он не понимает экономических факторов. Недавно нефтяное министерство подвело итоги соревнования на лучшего нефтяника. Заметку наш зав забраковал: «Нам это неинтересно!»

Маркелова вставила:

– Мы же говорим о директивах, а не о личностях.

– А разве директивы выполняют не личности? Нельзя закрывать глаза на наши трудности. Он не пускает на объекты…

– Это ложь! – выкрикнул Медведев.

Саша щитком поднял ладошку:

– Мне говорили, не обращай внимания. Он человек сухой, больной. Зачем это переносить на других? Мы не потерпим такого отношения.

Иванов:

– Я не могу пройти мимо выступления Петрухина. Я не понимаю, как можно из десяти минут одиннадцать минут говорить о руководителе. Будто разбирается его персональное дело. У нас хорош критический голос, зато никакой самокритики. Я вернулся из Душанбе. Надо по-особому подходить к информации оттуда. Таджик купил дом в Голодной степи. Это не факт, это явление. Он купил, чтоб обживать степь. Никита Сергеич понашлёпал пятиэтажных коробок и в Москве, и там, в степи. Да разве может таджик жить без клочка своей земли, без осла? Он осла по лестнице заводит на пятый этаж. В ванну. Надо серьёзней относиться к людям в степи. Я своё время съел. Я ещё три минуты. Переписку не ведём должным образом со своими корреспондентами на местах. У нас это в основном отписки. А надо не только давать задания, но и сообщать, как задание выполнено, что не удалось. Это и будет наша глубокая пахота.

Медведев:

– Я должен сказать, что тема двадцать четвёртого съезда партии была у нас постоянной. Предсъездовская информация идёт в каждом выпуске вестников и в общем-то печатается. Эта информация имеет недостаток: она лаконична. И в ней не расскажешь подробно о том, что могли бы перенять на других предприятиях…

– Надо уметь работать с корреспондентами! – выкрикнул Саша Петрухин.

– Тут двое выступали, – продолжал Медведев, – что у нас всё очень строго. Ну как строго? При переходе было сказано приходить в девять и без разрешения никуда не уходить. Я так понял и действую. Бузулуку надо быть прямым. Он уже два года собирается в Электросталь и никак не съездит. О Петрухине. Я должен дать характеристику. Он не знает дела. Он сообщил, что цветное министерство выполнило пятилетку…

– По сумме годовых планов! – уточнил Бузулук.

– Не подсказывай! – зыкнул Медведев. – Петрухин дал ошибку. У Петрухина нет элементарной порядочности. На партбюро ему было сказано – лодырь! Лодырь, он и есть лодырь. А качает какую-то свою правду.

Колесов:

– Мне нравится, что в РПЭИ скрипят перья. Реальная отдача. РПЭИ больше всех даёт заметок. Честь ей и хвала!

– Ну да! – возразил Бузулук. – В «Правде» передовую пишут два часа, а Медведеву двух недель не хватает на одну заметку в десять строк!

Собрание зажужжало.

Никто и не принял всерьёз выкрик Олега.

Итак, мочиловка[227] «Саня против Сани» захлебнулась. Чёрные руководящие силы восторжествовали. Добродетели указано на её место.

 

Резюме.

Хата РПЭИ – Сенатская площадь. Петрухин, Бузулук – декабристы РПЭИ. Что бы о них сказал Ильич? Который самый-самый?

Правда, на собрании присутствовали аж три Ильича: Новиков, Серов, Иткин. Какой плодовитый наш этаж на Ильичей!

Но они дипломатично молчали.

Перефразируя кремлёвского Ильича, можно сказать:

«Страшно далеки вы от начальства. Ваш час ещё не настал!»

19 февраля
Башмаки в сейфе

Утро.

Сбегаются граждане на трудовую вахту.

Влетел Молчанов:

– Здрасте, тов. Калистратов и прочая рать!

Как на финише марафонской дистанции вбежал Медведев со вскинутой рукой и с хрипом сквозь зубы:

– Здравия желаю!

Сунул свои башмаки в сейф, упал на стул и ну читать газеты.

– Александр Иванович, – говорит Молчанов, – я пойду в библиотеку писать о станках.

– Как писать? Надо хорошо писать. Интересно. Не посредственно.

– Вы же ещё не знаете, как я напишу.

– Я знаю. Читать будет сам Ошеверов! Он вернёт! Не знаю, как тебе, а мне от этого удовольствия мало.

– Я ещё не писал. А вы – вернёт!

– Надо писать хорошо. Ты слышал вчера, как говорил Колесов? В свете его слов и надо работать.

Бузулук не успел ещё перенести ногу через порожек, Медведев шумнул:

– Ты где бегаешь? Чтобы плотней был твой день, напиши Алепину, что у него хорошо, что плохо. Словом, напиши, как он работает на нас. Раз ты заявил, что собираешься уходить в другую редакцию, уходи. Если нужно моё содействие… Получишь!

Приоткрылась дверь, заглянула к нам девица, робко пискнула и закрыла дверь.

– Тань, – говорит Бузулук, – что это за девахуля-уля-гав?

– Ты думаешь, я её видела? У меня пока почему-то нет глаз на спине.

Медведев уходит на планёрку.

Все расслабляются.

– Братцы! – потягивается Сьева де Калистрато. – Пока нет женщин, надо затвердить правило:

 
Оглянись вокруг себя,
Не шмарит ли кто тебя.
 

Я душевно зевнул и гавкнул.

– Ой, Толя, – восхищается Татьяна, – как ты нежно зевнул. Как кошка.

Хэх, услышала.

Она в голубом платье без рукавов, но с молнией на спине до самого «Господи, прости! Я вот такая!». Сегодня она идёт на 50-летие «Труда». Она оттуда. Там работала после университета.

В коридоре Великанов мне вполушутку выпевает:

– Профорг! Вы видите? Поступивший к вам на учёт член профсоюза Марутов закурил!

В тон я реагирую:

– Гарегин Гарегинович, почему вы курите?

Он улыбается:

– Чтоб рука была занята. А то бездельничает.

Великанов вздыхает:

– Кто знает, почему партийные директивы выполняют беспартийные?

Никто не знал.

– Раз никто не знает, – говорит Сева, – то хоть посмейтесь. А потому анекдот. Морг. Звонок: «У нас пропал Рабинович. У вас его нет?» – «У нас, может, сто Рабиновичей. Какие особые приметы?» – «Он не выговаривает букву эр».

С планёрки вернулся Медведев. С порожка схватил руководящие вожжи:

– Петрухин! Бросай говорить с девицей. Говори с нею из будки в коридоре. Мне нужен телефон. Если будешь ещё говорить отсюда с девицами, буду им говорить, чтоб не звонили или звонили после шести.

Саша сказал девушке, чтоб позвонила после шести.

Медведев хмыкнул:

– Ну и нахал!.. Мы вам воли не давали и не будем давать.

20 февраля, суббота
Тёмный лес, кривые дороги…

Я мыл пол.

Пришла Надежда и спрашивает:

– Как дела?

– Как в Польше.

– Ну и у кого больше?

– Помолчи секундочку. Я домою… Прошу, пани.

Я домыл пол, понёс вылить из ведра на помойку за калиткой.

– Ты куда намылился? – ворчит она. – Иди ко мне. А то будет скандал и слёзы.

Я вернулся к ней с пустым ведром:

– Докладывай, что у тебя.

– Ничего хорошего. Двоюродный братец Толя чудит. Решил жениться на одной. Привёл к своим родителям. Уговорились. Она случайно оставила у него свой паспорт, и он узнал, что ей не двадцать, а все двадцать восемь – ему тридцать три, – была замужем. Не хотел её брать, а взял. Их жизнь тёмный лес, кривые дороги. Родили дочь Наташку. Он жене: «Подойди к плачущей дочке. Ты ж вроде ей мать». – «А ты ей не уже не отец?» На склоках да на пьянках едут. Да ну их! Дай лучше корочек с сала. Собрал хоть немножко?

– Ну! Странно… Домашнее сало вкусное, но поджаренную корку с него я выбрасывал. А тебе нравится. Просила собирать. Я насобирал. Вот на сковородке подогрею…

Я подогрел, и она ела с наслаждением, от удовольствия закрыв глаза и ворча, как довольная кошка.

Мы пошли в наш Кусковский лес.

– У меня и в самом деле изменилась походочка после набега на кафе?

– В самом деле.

– Ну, брось.

– Почему ты какая-то нервная?

– Меня часто роняли в детстве. Однажды в марте Колька, сосед, в отоварке[228] столкнул меня с моста в речку. Дома отец отшлёпал меня и не пустил больше играть с Колькой. В другой раз на пруду другой мальчишка попросил покатать его на санках. Я согласилась. Он сел. Я потащила санки. Шла задом наперёд и ввалилась в полынью.

– И не заболела?

– Вот ещё! Болеть?! Папаня отшлёпал ещё раз… Между прочим, мой папаня на телеге вёз Талалихина на последний героический подвиг в нашей деревне Мансурово.[229]

Вечером мы сели ужинать. Себе я налил воды, а ей водки.

Она выпила и не поморщилась. Только сказала:

– А я тебе, бамбино, доложу. Я сделала вывод: водка меня не берёт. Коньячок – уже ближе к делу… Только ты не сочти меня за пиянистку.[230] Если сейчас и выпила, так не ради глупого разгуляя.[231] Просто лечусь. На днях забежала в аптеку, прошу: дайте в нос! Они шары вылупили. «Ну, от насморка что-нибудь…» Еле дошло до них…

А я свою воду запил водой из её стакана.

Подвоха она и не заметила.

22 февраля

Молчанов кричит Бузулуку:

– Эй, пузо! Пойдём пить чай.

Татьяна поправляет:

– Он не пузо, а Фальстаф…[232] Уй, я раньше не замечала… У Олежки и в самом деле живот. Как у пятимесячной.

Бузулук буркнул Молчанову:

– Нахапет, пошли.

Калистратов по телефону свердловскому корреспонденту Старикову:

– Нештатницу Светлану ты хорошо готовишь. Прошла её заметка.

– Вот видишь. А ты раньше твердил, что её заметки достойны только брака.

– Так то раньше. Твои успехи налицо. Ты введёшь её в святая святых ТАССа?

– Да… Веду в святая святых, а довёл пока до кровати.

Ничего удивительного. Корова любит ласку, а мужик смазку.

После чая Олег подобрел.

Ласково посматривает на Татьяну:

– У Танюши нет настроения. Что-то она не взлаивает.

– А в Москве есть собачье кладбище? – спрашивает Молчанов. – Интересно, где будет погребён незабвенный Марсик?

– Ансамбль забытых инструментов, – хмыкнул Олег. – Не говори так. А то наш внештатный зам обидится.

Калистратов победно вскинул руку:

– Я побил рекорд Медведева! Он забраковал в один день девятнадцать заметок. А я сегодня похоронил двадцать четыре!

23 февраля
Ветрило-пуржило

– Надь, приезжай сегодня в восемь.

– Не приеду. В праздник охота побыть со своими.

– Ну у них не будет того, что есть у меня. То, за чем ты бегала в «Националь». А тебя даже на порог не пустили.

– Икорочка?

– Она персонально!

– Что за дела! Еду, еду! Сразу б говорил. А то полдня мямлил.

– Значит, тебе только икра нужна?

– А что ж ещё?

– Ну хотя бы я, например. Как бесплатное приложение.

– Надоел ты мне. Я приеду раньше. Хоть сейчас!

– Хм… И всё же… Так я или икра?

– Толик-соколик! И икра, и ты. В комплекте!

Ближе к вечеру я побежал покупать ей чулки. Размер двадцать пятый. Светлые.

В ЦУМе я наткнулся на длинную женскую очередину.[233] Примкнул. Раз очередь, значит, что-нибудь стоящее.

Скоро меня прижало к прилавку.

– Сколько? – спрашивает продавщица.

– Чего?

– Наборов.

– Каких?

– Ты слепой? Стопочки!

– Зачем они непьющему?

– В хозяйстве-то сгодятся под случай.

– И верно. Один набор.

Купил не знаю что, не знаю зачем. Зато в драке!

Мы встретились в 7.45.

– Ты заметил, – хвалится она в электричке, – что я раньше срока приехала?

– Мда. Икра – двигатель прогресса. А икры-то нет!

– Ка-ак нет?

– Нет. Можешь пересесть на встречную электричку.

– И пересяду!

– И я один её слопаю!

– А-а! Так не пойдёт.

Дома она скривила губы:

– Фи… Чёрная… Я думала, красная.

– Как ты жестоко просчиталась! А я с таким трудом достал… Через рыбное министерство. Я его курирую. Говорю: «Я пишу, пишу про вас, а вы хотя бы пустую баночку из-под икры показали». Так мне помощник министра принёс одну баночку из буфета. Не за спасибо, конечно.

Мы стали дурачиться.

– Почему, – спрашивает она, – ты стонешь в интересных моментах?

– Это просто шумовое оформление.

– Ну-ну… Шуми, шуми послушное ветрило.

– Сама ты ветрило-пуржило.

Я провожал её до метро «Варшавская».

Она сказала:

– На столе под книгами в свертке рубаха нейлоновая. Мой подарок тебе к сегодняшнему празднику. Должна тебе подойти. Воротничок не мал. Сорок один.

– А-а… То-то ты хватала меня за шею. Примерялась?

– Может быть.

Мне стало неловко. Я ведь ей тоже купил кое-что. Духи, пудру, чулки. Да не отдал. Забыл.

Но ничего не потеряно.

На носу Восьмое марта.

24 февраля
Спали на ходу…

У нас в комнате установили телетайп.

Сегодня пришла по нему первая заметка «На путине сто траулеров». Додик Гефтер пригнал из Риги.

Сева говорит Медведеву:

– Неохота визировать. Материал дрянно сделан.

– Но! Первая заметка по нашему телетайпу! Событие! Надо пустить по схеме «рыбная». Первый блин нельзя пускать комом.

Скоро треск телетайпа начинает надокучать.

 

Татьяна с тоской смотрит на него:

– Я вычитала, что от шума можно заболеть…

– Смотря от какого и когда, – вздыхает Козулин. – В войну под шум снарядов и бомб спали. Помню, мы обходили с севера Берлин. Выроешь яму, кинешь соломки, уснёшь. Просыпаешься – по горло в воде. И просыпаешься только тогда, когда начинаешь захлёбываться. У меня один друг захлебнулся, а проснуться не смог. Или бывало и такое. Просыпаешься – вокруг воронки. Шёл бой. А ты спал и не слышал. Спали даже на ходу…

– Да, – кивает Медведев. – Я это знаю. Да, можно спать на ходу. Мы шли по Монголии в сорок пятом… Там не было воды…

25 февраля

Завтра Сева едет в дом отдыха ТАССа.

Последний день перед отпуском.

Ещё утро, а он уже слегка приложился и жалуется на себя:

– Что-то меня мутит… Совсем пойло не в коня… Это всё навязал Великанов, главный безответственный пропускающий… У его друга горе. Как не поддержать… Его знакомого знакомого – вдребезги, а калоши целы. Во!

– Мда, – как-то кисло качнул головой Бузулук. – Пока суд да дело – ссут на тело…

Вошёл Молчанов и сразу к Петрухину:

– Саня! А ведь Македонский тоже был Саня. Как ты относишься к своему знаменитому тёзке?

– Почтительно.

– Почтительный Саня! Мне ни одна собака не звонила?

– Нет.

– И ни одна кошка?

– Тем более.

– Какой-то собачий заговор…

Упоминание о собаках оживило Севу:

– Путь к сердцу Рождественской лежит через собаку Дэзи. Майка кормит свою Дэзю курицей, а мужа полуфабрикатами… Кстати, Тань. А как поживает наш доблестный Марксик?

– Гуляет. Выздоровел. Вчера отмечали день его рождения.

Мила захлопала в ладоши:

– Тань! По такому поводу я предлагаю попросить фотохронику ТАССа заснять Марсинюшку и разослать снимок во все мировые агентства!

– Это никогда не поздно! – просияла Татьяна. – Так вот… По случаю деньрожки закатили такой крутой бёзник![234] Марсика обкормили шоколадом до поноса! Я не выспалась. Три раза за ночь вставала к нему! Дала кой-какой микстурки и к утру понос отвязался.

– О! Победа! Так за это надо выпить!

– Ну ты мне сейчас не говори. Я вся затюканная. Вот оттюкаюсь, отпишусь с задания…

3 марта

Дома я подарил Надежде гэдээровского медведя.

– Я хотела белого. Русского.

– Цени импортного зверя. На морде интеллект. Глаза наивные. К бантику я пришпилю ленточку на твой вкус «Медведь, ни фига не секущий в городской любви».

– Ладно. Не медведь, а блеск.

Я угощал Надежду своими блинами с маслом и икрой.

Я пёк и тут же, ещё горячие, отдавал ей.

– А вот этот у тебя не доварился, – подколола она.

– В желудке доварится. До трюфеля.

Я тронул её за плечо.

– Э-э, брэк. Не приставай. Будет скандал на весь аул.

– Не считая кишлака?

– Мне не до этого.

– Ты чего какая-то чужая?

– Будешь чужой… Уже месяц прошёл! А у меня не идут. Ты не мазнул?

– Да как я мог?! Слово тимуровца! Только я не могу поручиться за вечер, когда ты без меня была на дне рождения у братца.

– Ты серьёзно?

– А ты как думаешь?

Я приложил ухо к её животу. Слушаю:

 
– Чей ты? Мой или его?
Спи, мой мальчик. Ничего.[235]
 

6 марта
Просто так задумано на небесах…

Татьяна обижена:

– Чужой дядька Романов из науки принёс конфетку. А у нас столько мужиков! Не то что подарить – даже не поздравляют!

Бузулук отбивается:

– А мы присоединяемся к общему поздравлению!

Я отредактировал заметку «Успех вологодских маслоделов» и отдал Медведеву. Он долго читал, скрёб затылок. Резко выпрямился и ко всем:

– А есть в магазинах вологодское масло?

Все вперебой услужливо загалдели:

– Е-есть!

– Вчера взял в магазине у Киевского вокзала, – сказал Олег.

– И я на днях брала, – заулыбалась Татьяна. – Масло это вкусное. Не бракуйте.

– Не верю! – засердился Медведев. – Да не бываете вы в магазинах! Нету этого масла! Нечего о нём и писать.

И загнал заметку в брак.

223Никола́й Константи́нович Байбако́в (1911 -2008) – в 1965–1985 годах заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Госплана СССР.
224Влади́слав Гому́лка – генеральный секретарь ЦК Польской рабочей партии в 1943–1948 годах, первый секретарь ЦК Польской объединённой рабочей партии в 1956–1970 годах.
225«Окрик – и.о. аргумента».
226Накачка – разрядка начальника и зарядка подчинённого».
227Мочиловка – драка.
228Отоварка – драка.
229Ви́ктор Васи́льевич Талали́хин (1918 – 1941) – военный лётчик. Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" ему присвоено 8 августа 1941 года за первый в истории авиации ночной таран вражеского бомбардировщика. Памятник на месте приземления Талалихина установлен в центре деревни Мансурово.
230Пиянистка – алкоголичка.
231Разгуляй – пьянка.
232Сэр Джон Фальстаф (англ. Sir John Falstaff) – комический персонаж ряда произведений Шекспира: «Виндзорские насмешницы», «Генрих IV, часть 1» и «Генрих IV, часть 2».
233«Очередь – место, где каждый должен за себя постоять».
234Бёзник – вечеринка по случаю дня рождения.
235Автор Саша Чёрный.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru