bannerbannerbanner
полная версияНаши в ТАССе

Анатолий Никифорович Санжаровский
Наши в ТАССе

Полная версия

2 марта, воскресенье
Денисович

Дежурю на выпуске А с милым Александром Борисовичем Денисовичем.

Дежурить с ним легко, приятно. Он прост, нечванлив, неспесив. У него нет этих глупых качеств самовлюблённости и самовозвеличения, без которых немыслим ни один средней руки тассовец.

Он даёт мне заметку из Рязани «Молодёжь и клубы»:

– Сделайте её в свете последних веяний. Фразы делайте проще, чётче, человечнее. Тут автор перечисляет доклады. Не делайте этого. Кавычки уберите. Скажите, что обсуждались такие-то важные проблемы. Не спешите. Время есть. Подумайте.

Вслед за рязанской я выправил луганскую информашку.

А одесскую заметку «Славная дочь Франции» я озаглавил «Цветы на могиле Жанны Лябурб» (к 50-летию её расстрела).

– А почему вы переиграли заголовок?

– Слишком суховат… Да ещё и проверить надо насчёт дочери.

– Верно. Сверьте, называет ли энциклопедия её дочерью Франции.

Мои опасения оказались не напрасными.

Александр Борисович пожал мне руку:

– Благодарствую! Вы спасли нас от такого ляпа…

Уже три.

– Вам не хочется поесть? – спрашивает Александр Борисович.

– Не прочь.

– Сходите вы поешьте, а потом схожу я.

Дело к вечеру. Поток информаций мелеет.

Можно расслабиться.

Мне лестно, что со мной он держится на равных.

– Ка-ак время всё стирает, – вздыхает он. – Еду вчера с женой на такси. Вышли. Навстречу идёт Молотов с супругой. Я хорошо его знаю. Я в Монголии семь лет был корреспондентом. Там сталкивался с ним и по работе, и по партийным делам. Идёт… Никто его не видит. Не замечает… А прежде какой был вокруг его имени ажиотаж! Время всему положило конец. Мне кажется, слишком круто с ним поступили. У всех бывают ошибки. А у нас р-раз! – он резко провёл рукой в воздухе две линии крест-накрест, – и перечеркнули всего человека…

Александр Борисович – филателист. У него уйма марок. Есть люди, у которых по тридцать тысяч марок. Бизнес делают на марках. У Александра Борисовича скопилось много монгольских марок. По государственной цене продал одному дельцу. Тот их, наверное, перепродавал.

По кремлёвской вертушке звонят из ЦК.

– Да, – отвечает Александр Борисович, – материал я прочёл. Давайте подумаем над заголовком. Под «Заявление ТАСС» этот материал не совсем идёт. Мелковат. «Серьёзное предупреждение»? Пожалуй, пойдёт… А-а-а… Да, да… Нет! Получится, как у китайцев. Согласен, это не заголовок. «Заявление советского контролёра»? Хорошо. Остановимся на этом… Да, информация «Чехословацкий гость в Москве» о секретаре КПЧ Йозефе Компны уже готова. Пошла по свету.

Интересна эта комната.

Сюда бегут со всей земли новости, отсюда они идут по свету. И всё так просто, спокойно, обыденно.

Здесь восемь телефонов-агрегатов, рация, двое часов на стене и штамп-часы для отметки времени на оригиналах, которые идут в технику.

Часы и карты – вот что особенно бросается в глаза.

Карты во всех комнатах. Только в одной нашей комнате пять. Всего же на нашем этаже около семидесяти!

Часы – всюду! Во всех комнатах, в коридоре, в столовой, в гардеробе! Время всему голова!

Обилие часов подчёркивает, как дорого тут время. Ведь время – деньги!

В ТАССе около 150 настенных часов.

Толкуем о последних шатаниях на лапинском Олимпе.

– Конечно, писать хорошо надо, – говорит Александр Борисович. – Сейчас главное… После всех этих веяний не перегнуть бы палку. Команда Лапина – разогнать людей. Только гении сразу не придут. Надо спокойно вести дело на улучшение. А пока под маркой улучшения летит в корзину всё!

Дали газетам первую поправку за сегодня:

«Не Баренцово море, а Белое».

И тишина.

– Вам бы не хотелось домой? – спрашивает Александр Борисович.

– Смотрите…

– Ничего особого не ожидается. Идите.

– Спасибо. Всего Вам наидоброго, Александр Борисович!

3 марта, понедельник
Жизнь – дешёвый мадригал

Проснулся в 8.20.

Проспал. Ужас!

Рысцой к электричке.

Ничего, утешаю себя. Всё обойдётся. Медведев-то в Лейпциге. Вчера ж он ярмарку открывал!

Открываю я дверь своей комнаты – на месте Медведев! В белой рубахе. Нарядный, как покойник.

Я зачем-то пригнулся и шмыг к своему столу.

Боюсь поднять глаза.

Ия уныло брякает:

– Александр Иванович, а вы не уехали?

– А вы не видите, что я здесь? – зло резнул Медведев. – Не оформил вовремя бумаги.

Татьяна с дежурным сочувствием:

– Бедненький! Сколько вы мук хлебнули, собирая те бумаги! Только из-за этого следовало бы вас пустить!

– Удивляюсь, – бормочет Медведев. – Вчера сообщили, что приехало в Лейпциг тыщу шестьсот гавриков. Где их разместили?

Никто в комнате не знал, где ж разместили вчера лейпцигских гостей. Молчат.

В паузу Татьяна впихивает своё:

– Только надела новый чулок… Уже поехал… Вчера матушка вернулась из Чехословакии. Жгутся со страшной силой. Шла по улице, видела самосожжение. В торгпредстве пели русские песни. Пришли две чешки с детьми. Их считают коллаборационистами. Они помогали русским! Одна работает в типографии «Руде право». Ей платят меньше, чем остальным за то, что её муж показал русским, как проехать. Советских работников торгпредства сажали в танки и те показывали нужные объекты. Все указатели всюду сорваны. В магазинах русским не хотят продавать. Матушку таскали по приёмам и ужинам. Она почти и не ела одна. Купила мне джинсовое платье, а Юрке куртку.

Ия громко чихнула.

– Сто тысяч вам на мелкие расходы! – великодушно не пожалел ей Артёмов.

Глядя на Ию, Бузулук вшёпот процедил:

– Ох и крутой бампер! Рвани такую – в лохматке ветер, в поле дым будет стоять!

Надвигается Восьмое марта. Мне, профоргу, велено собрать со всех мужчин по рублю. На цветы, на подарки женщинам. Сегодня хотел обчистить Ульянова. Говорю:

– По случаю Восьмого мне приказано вас обворовать. Всего на один рубль.

– Не могу. Я же внештатный!

– Но женщин вы любите штатно.

– Нет, нет.

– Не отказывайте.

– Что вы! Что вы!

Дело к шести. Жуткое оживление. Все собираются по коням. И лететь по домам. Пожалуй, самое главное событие, для которого и приходили сюда утром. Лисин весь день читал «Морнинг стар». Теперь радостно заворачивает очки в тряпочку и прячет в карман. Татьяна тоскливо переобувается:

– Что была сегодня на работе, что не была… Всё равно. Сидела бездельничала. Правда, только подсчитала, сколько стоит наша кооперативная квартира. 5780 рублей! Две четыреста мы уже заплатили.

Похвалился и я:

– А я, Тань, открыл сегодня жуткое дело. За пять месяцев в ТАССе я протёр двое штанов. А раньше одни носил целых пять лет!

Уже шесть ноль пять. Комната пуста. Задержался лишь Саша, чтобы сказать своей пионерке, старше которой двое, последнюю фразу:

– Я пишу, чтоб мы ели не только чёрный хлеб.

Ушёл и Саша.

Шесть ноль восемь.

Что б ещё написать? Слава Богу, дневник спасает меня на работе. Может, что из него когда-нибудь пригодится. Может, начать мне исследование «Что делать, когда нечего делать в рабочее время?»

Я сегодня впервые опоздал на десять минут. Я честно хочу пересидеть их. И я добросовестно пересидел.

Я вышел из своей комнаты ровно в шесть десять. Аут.

Вышел, мурлыча прилипчивый мотив:

– И никто не узнает, где могилка моя…

Дома меня встретил Анохин весёлой напевкой под гитару:

– Жизнь – дешёвый мадригал…

Кончив петь, он влюбовинку уставился на гитару.

– Если б ты, пан Анатоль, знал, что это была за гитара! Кто-то кого-то стукнул ею по черепу и выбросил. Я шёл по Домниковке. Подобрал. Отладил. Подарю сынашу Володьке. Пусть играет. Отдал ему контрабас, принёс из Большого, где когда-то я служил…

На Анохине модняцкая шляпа кавказца Ушанги, квартирничал тут когда-то. В подарок отдал эту шляпу.

Николай Григорьевич навеселе.

Сегодня у него получка.

– Николай Григорьевич! Не знаете, кто сошьёт мне брюки?

– Если пойдёшь по моей стезе, то тебе повезёт. У меня есть знакомый старичина. Сошьёт.

– Когда вы подшофе, вы говорите лишнее.

– Может быть. Язык – это дебаты… Я хотел сделать скульптуру… Голову отца из груши. А Лидка оторвала. Она ни музыку, ни скульптуру не любит… Хочешь семечки? От сибирской язвы помогают. Грызть нечем, зубов нэма, а ощущение есть. Аж слюна бежит, как у подопытной собаки Павлова в Рязани… Мне б ещё лет пятнадцать… Я б много великого сделал. Но эта лягуха степная помешала. Если б она росла в городе, развитая б была… Я пытался прожить почестнее. Пять раз приходилось менять операции. А всё пишется, отмечается в трудовой книге. Мне надо в депо, шлак на дом привезти. Надо подремонтировать. Чтоб было как раньше. Царские перегородки с инкрустацией… Иэх! – и его снова снесло на пение под стон гитары:

 
– Я ж тэбэ, милая, аж до хатыночки
Сам на руках донесу…
 

– Скучно меня слушать? Вот тебе анекдот. Пушкин со сцены говорит: «Дарю ослиную голову». Из зала голос: «Сам останешься с чем?» – «Сам останусь со своей». – «Ты только сейчас дарился ею!»

– Если описать мою жизнь… моих родителей… Мать заставляла нас, детей, молиться. А мы… На Пасху… Залезали у церкви на деревья, разоряли гнёзда, бросали удочки на пасхи, которые приносили святить, и фюить между ног. Мать вышла со всенощной на Пасху и прямо в агитпункт – он напротив церкви – и запела:

 
– Не нужно нам попов,
Подавай нам Ленина!
 

Потом снова вернулась в церковь и молилась всю ночь.

Пришёл Гуркин с новым квартирантом. Спрашивают:

– Сколько здесь ночуют?

– Сколько соберутся! Вот такой у нас балет «Бахчисарайский водопровод»! – отвечает Анохин. – Проходите. Не мешайте нам гонять мульку…

 

Ребята ушли. Анохин хвалится:

– Купил бабе рейтузы за четыре пятьдесят. Праздник же на носу! Глянь!

– Господи! Неужели у неё такая огромная империя!?

– Ещё б мала не была! Хотя… Взял пятьдесят шестой размер, – Анохин развесил их перед своей грудью.

– Как вы с нею справляетесь? Как вы, хвала и гордость наша, там доказываете свою правоту?

– Да уж держим мужескую марку отличично! Претензий не поступало ни в устном, ни в письменном виде.

4 марта
Явились строем, но без песни

9.00.

Татьяна, я и Новиков одновременно вошли в кабинет.

Татьяна ликующе докладывает:

– Во, Александр Иванович! Мы явились строем!

– А почему без песни? – на улыбке выговаривает Медведев.

– Сегодня к концу рабочего дня мы прорепетируем, а завтра – с песней!

Со своей просьбушкой подтирается к Медведеву безмужняя лиса Ия:

– Александр Иванович! Люся Ермакова девочку родила. Можно, я завтра к ней съезжу?

– Всегда пожалуйста.

Татьяна хмыкнула:

– Ну Люська и уткнула! Не оправдала надежд. Ходила такая круглая, смешная. По крайней мере, двойню собиралась родить.

Лисин со своей печалью:

– Свежо. Может, закроем форточку?

Новиков тут же закрывает со словами:

– Идя навстречу законным пожеланиям трудящихся…

Медведев просматривает стопку газет. Всё больше мрачнеет:

– Это безобразие! Сегодня все тассовцы в «Правде»! И Попов из Харькова, и Поринг из Чимкента, и Гайдай из Иркутска! Форменное безобразие! Пойду доложу Колесову. Нам не пишут, а в «Правду»!

– Заодно доложите и о похоронке Засухина! – лукавый Новиков потряс над головой заметкой. – Вчера перед уходом вы дали команду позвонить в Мурманск, в морской порт, о «Стерегущем»… Вы сказали: «Неужели мы ничего не найдём, чтоб забраковать заметку Засухина?»

– Ну-ну!

– Накрылся Засухин! Накопал я вам полную баночку криминала. «Стерегущий» вернулся из плавания 26 января. А Засухин сообщил об этом лишь 20 февраля. Почти с месячным опозданием!

Медведев в довольстве потирает руки:

– Спасибо, Володь! А то я забраковал, а Колесов вернул с визой «Срочно подготовить!» Вот я ему и ткну в нос! К чёрту! Давать старьё! На смех!? Топтать себя в позор!?

Довольный Медведев уходит.

Вскакивает Ия:

– Слушайте последнее сообщение ТАСС! Последнее сообщение ТАСС! Звонила я Люсе. Всё хорошо. Девочка весит три двести, рост пятьдесят два!

– Ого! – Татьяна стукнула обоими кулаками по столу. – Это ж пол-Люськи! Ну замахнулась мать!

Олег похлопал в ладоши:

– С первого предъявления такой подарок! А ты, Танёк, чего тянешь?

Татьяна тускнеет и опускает голову:

– Ну, Олежек, ты полный чайник… Если бы всё зависело только от меня… Ну… Надеемся… Вчера Юрка подарил поднос. Это к Восьмому марта и ко дню моего рождения. Я родилась 15 марта. В Татьянин день. А четырнадцатого был Евдокиев день. Если в Евдокиев день курочка напьётся из лужи, будет хорошее лето. Будем надеяться на хорошее…

Вечером Анохин вернулся поздно.

– Всё! – задумчиво вздохнул он. – Был дома. За субботу отгуливал. Пошёл в магазин. Подходит незнакомая баба. Заговаривает. Я её спрашиваю: «Откуда вы меня знаете?» – «Я всех бусиновских знаю. Пойдёмте домой». Оказывается, это была контролёриха по счётчикам. И фамилия у неё ух-ух! Бийсябога! Без вздрога не скажешь. Проверила мой счётчик и говорит: «Мы вас два с половиной года разыскиваем. Никак не застанем дома…» Я кручу свои педали, кидаю ей на ушки лапшичку: «Понимаете, я всё время в командировках» – «Надо вам сменить счётчик». – «Надо», – говорю. А сам думаю: попробуй застань меня теперь дома до конца 2000 года. Составили акт. И тут она сорвала со счётчика пломбу. «Кто вы такая, что всё тут рвёте?» – «Контролёр Могэса». – «Чего рвать? Я за два года заплатил 28 рублей. Наверняка десятку переплатил». – Она пошла считать все лампочки. Я её обогнал, влетел в твою комнату, на всю двинул приёмник. Первый концерт Рахманинова! На твою плитку швырнул своё красное одеяло. «Извините, холостяк! Кавардак здесь такой. Заходите, пожалуйста». Заглянула, но войти побоялась. Записала: четыре лампочки, приёмник «Москвич». Теперь буду платить по четыре копейки за киловатт. Акт я не подписал. Написала на акте: абонент отказался подписать акт. Вот растяпа! И дёрнул же меня леший- красноплеший сунуться в магазин! Теперь надо экономить.

– Ну, вырубите мою плитку под столом.

Мы выключили свет и легли.

Анохин ворочается.

– Вы, Николай Григорьевич, тише говорите. Всё меньше накрутит. Вы мне нравитесь. Ну как это баба вас накрыла?

– Зато два года за мной скакала по долинам и по взгорьям. Как белой армии оплот.

5 марта
Накануне праздника

Утром я просыпаюсь и вижу на кухне свет.

Выговариваю Анохину:

– Что вы делаете? На кухне свет!

– Это я оставил. Дневной мало нагорает. Вставал ночью попить.

В семь я отдаю ему честь на кухне. Он чинно кланяется:

– Здрасьте…

И мы разом посмотрели на тарахтящий счётчик и засмеялись.

– Остановить врагов, идущих белым крестом[64] на Москву! – крикнул я.

– Пусть месячишко побалуется. Там разберёмся.

Бегу на работу.

В коричневом почтовом ящике на входной двери открытка:

Райветнадзор предлагает доставить имеющуюся у вас собаку на сборный пункт д. Бусиново у школы для ветосмотра и прививок 9 марта. За недоставку собаки будете подвергнуты штрафу до 10 руб.

Я отдал Анохину открытку. Он почесал за ухом:

– А какую именно вести? У меня их две. Трезориха и Лидия Кирилловна.

Мы пошли к электричке.

Над ручьём из ТЭЦ пар. Сквозь него виден красный диск солнца.

Я шёл на электричке и думал об Анохине.

Он мне симпатичен.

Даю точную дату нашего знакомства. В 8 часов 00 минут 5 марта 1968 года нашей эры я впервые увидел этого непричёсанного, сумбурного, шального путаника. А что если о нём написать? Жизнь не топчётся на месте. Ежегодно в Москве рождается 60 тысяч человек, умирает 11 тысяч. И никакого намёка на вечность.

В конторе собирают подписи под поздравлением с рождением дочери Ермаковой.

– Я, – рапортует Татьяна, – расписалась и приписала: я следующая!

До обеда Ия как агитаторша побыла у своих избирателей, сверила списки, по нечаянности сделала доброе дело – благополучно разняла дерущихся мужа с женой и теперь целиком занята поездкой к Ермаковой.

– Нинок! – кричала Ия по телефону. – В месткоме отстегнули мне для посещения три рубля. Я дипломатически сказала, что скоро 8 Марта. Дайте больше. Дали пятёрку. Купим в больницу цветов!

Медведев прочитал рижскую заметку. Редактировала Татьяна. Он и спрашивает её:

– Что это за ручка с подсветом?

– А в темноте писать.

Он дубовато уставился на неё:

– Зачем? Я никогда в темноте не пишу.

– Ну на вокзале там… Записать телефон, адрес. Предназначена для милиционеров, моряков.

– На всех вокзалах везде свет! – давит он своё. – Ручка с подсветом… Гм… Так можно сделать шариковую ручку с автомобильным гудком. Забракую я эту заметку. Ладно?

Это медведевская «изюминка»: на всякий случай заручиться согласием.

Уходя обедать, он говорит всей комнате:

– Я пойду пообедаю. Ладно?

И все, кто есть в наличии, – я, Ия, Татьяна, дорогой Владимир Ильич – киваем в унисон:

– Можно!

Заказывая по телефону корреспонденту материал, обязательно добавит:

– Сделайте так. Ладно?

Сейчас он уходит на планёрку и говорит всем:

– Я пойду на планёрку. Ладно?

Конечно, мы великодушно его отпускаем и гремим хором:

– Ладно!!!

Все рады нежданной отдушине. Начальства нет!

Татьяна хвалится:

– Я стрельнула птичку[65] и теперь могу пойти спокойно постучать по лёгким![66] – и важно, с достоинством удаляется за дверь.

Я достаю из ящичка стола дневник.

Накурившись, Татьяна заказывает Ригу. Надо спасать заметку про ручку с подсветкой. Может, удастся узнать что-нибудь интересненькое, что обломит медведевское желание забраковать.

Ищут дежурного на выпуск в день 8 Марта.

Бузулук обречённо:

– Александр Иванович, так вы меня восжаждали запихнуть на выпуск?

– А ты что? Против? Ты ж в соседней комнате проявил ценную инициативу.

– Да… Было… Беляев посадил напротив и говорит: только ты можешь редактировать и сидеть на месте девочки на побегушках.

– Вот иди и посиди на 8 Марта в роли примерной девушки.

– Будь бдителен! – предупреждает Петрухин. – Не поддавайся на провокации, когда пьяные мужики начнут тебя лапать по случаю праздника.

Тут появилась на пороге девочка-курьер:

– Александр Иванович! Вас вызывает Лапин.

– А вы не ошиблись?

Бледнея, он торопливо уходит.

И скоро возвращается в сияющем нимбе:

– Ну! Я пойду на повышение. Дал команду написать в доклад три страницы. Бегу в библиотеку.

– Будьте внимательны, – подсказывает Татьяна.

– Да! А то – вниз!

– Типун вам на язык! – вдогонку кидает ему Татьяна.

Без начальства чего не посплетничать? И Владимир Ильич говорит Татьяне:

– Таня! Ты чего так низко наклоняешься, когда пишешь?

– Я не близорукая. Просто привыкла. Я всю жизнь была каланчой. А парты после войны были все маленькие. Знаешь… У меня один глаз ленивый. Врачи советуют при чтении трудолюбивый глаз закрывать. Пусть ленивый работает.

Сегодня в редакции занятие по политэкономии.

– Кто выступает? – спрашивает руководительница семинара.

Ия шёпотом произнесла мою фамилию.

Я встал и сказал:

– Как подсказывают, я.

– Ваша фамилия?

Называю.

Бузулук поясняет:

– Солженицын в местных условиях.

Рассказал я заданное и покаялся:

– Вот и всё, что у меня удержалось.

Раскипелся Даниил Смирнов. Пристаёт с вопросом:

– Что такое фабричная цена?

– Нет такой цены.

– Как нет?

Данила вскакивает, размахивает ручонками. Доказывая своё, он в экстазе медленно продвигается вперёд. Все дружно отгоняют его назад. Бузулук тянет за пиджак сзади. Через минуту он заметно продвигается к столу преподавательницы, выкинув руку вперёд. Как Ленин.

Преподавательница тоже вскипает, выходит из-за стола навстречу ему, жестикулируя.

– Данька! Чего ты хочешь? – допытывается экономический наш обозреватель Артёмов. – Мы тебя не понимаем!

– Это вовсе не значит, что вы правы. Да я пойду принесу всем вам учебник по экономии! – выпаливает Даниил и убегает из комнаты.

Медведев вяло махнул ладошкой:

– Ему нужны фокусы.

– Путается в терминах, – говорит преподавательница.

– И вообще он ничего не знает! – выносит приговор Артёмов.

Вернулся Данила. Бухтит с Бузулуком.

– Молчите! – кидает им Медведев. – Или уходите. Не мешайте. Никто вас не держит. Тоже умники!

Преподавательница объясняет дальше. В её выступлении мелькают слова «Как правильно сказал Санжаровский». Видали! Она говорит, стоя и жестикулируя. Солнце подсвечивает её сбоку. Хор-роша златокудрая бестия! Кандидат наук. Нет и тридцати.

Данила торжественно поднёс ей книгу.

– Мой вопрос, – говорит Артёмов, – исчерпает и его. Он что-то бекает.

– Вы хотели это сказать?

– Да! Да! Да!

Впечатление такое, что он совсем не это хотел сказать, если вообще ничего.

– Что такое цена предприятия? – по-новой цепляется Данила.

– Это даже товарищ Санжаровсий говорил!

– Мне не надо объяснять. Только скажите, есть ли разница между оптовой ценой и ценой предприятия? Это я хорошо знаю. Экзамен сдал!

– У вас немножко терминология, – возражает преподавательница. – Это ж цена предприятия. Слово оптовая просто опущено.

 

– Ясно, конечно…

– А чего ж голову морочишь?

– Будь карта, я б показал, где Москва.

– Карта на стене. От тебя на расстоянии вытянутой руки. Показывай!

– Цена предприятия, его плановая стоимость плюс чистый доход. Стоп, стоп, стоп! Выслушайте меня!

Артёмов возмущённо:

– Надо ж слушать руководителя. У него просто заскок.

– Я убеждён, я прав! – тянет свой возок Даниил. – Поэтому я спорю отчаянно. А вы, Александр Иванович, не кричите. В этом вопросе я знаю больше вас.

Преподавательница и Данила сошлись.

Галдёж кипит жуткий.

– Нет! – философски заключает Бузулук. – Им надо ночку переспать вместе, тогда они поймут друг друга.

64Идти белым крестом – идти без оружия.
65Стрельнуть птичку – выпросить папиросу.
66Постучать по лёгким – покурить.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru