Анатолий Николаевич Пашко
Мы служили на флоте
III
Срок нашей службы неуловимо приближался к золотой середине. В команде «Вымпел» мы были с Лёхой вдвоём. Это нас нисколько не расстраивало. Лёха через сутки заступал рабочим по камбузу, чему он был не сказано рад. Я нёс службу в основном вахтенным у трапа и топтал раз в две недели караул на гарнизонной гауптвахте, когда корабль стоял у причала. А так как повседневная морская служба, регламентированная корабельным уставом, где расписана каждая минута суток.
Буквально через полтора месяца после последнего посещения лазарета Лёхой, у нас было обычное проворачивание материальной части. Был обычный, похожий на другие рабочий день. Ничего плохого судьба ни мне, ни Лёхе не предвещала.
Проворачивание подразумевает проверку работоспособности материальной части. Обычная рутинная работа. Как вдруг пропала развертка экрана станции. Система «Вымпел» состояла из ряда приборов, каждый из которых отвечал и обеспечивал ту или иную способность станции. Был среди этих приборов один чудо-прибор. Это был мозг станции, информирующий о неисправностях системы. Экран этого прибора был поделен на небольшие ячейки, каждая из которых соответствовала определенному блоку и плате того
или иного прибора. В случае неисправности загоралась определенная ячейка. Беда для личного состава была в том, что в случае неисправности загоралось сразу несколько ячеек. Нужно было владеть определенными знаниями, чтобы разобраться с этими неисправностями. Главное нужно было найти первоисточник причины, так как одна неисправность обычно вызывала целый ряд других.
Я попытался разобраться и найти первоисточник. Лёха Турсин находился рядом и вспомнил, к несчастью для меня, что он тоже радиометрист.
– Толян! Напряжение не поступает на экран, – с лицом высококвалифицированного электронщика заявил Лёха.
– Лёха, напряжение на экран не поступает. На экран станции поступает электрический ток, определённой силы и напряжения.
– Я тебе и говорю, что ток не того напряжения поступает, – гнул свою линию Лёха.
– Лёха, датчик неисправности ячейки экрана питания не горит, значит – ток напряжением 15 вольт поступает, в противном случае – он горел бы. Датчик загорается при неисправности.
– Датчик не исправен, – не сдавался Лёха.
– Лёша, я его только что проверил тестером (мультиметр).
Мои слова нисколько не убедили Лёшу. Лёша с видом электрика, который повидал много чего в этой жизни и с электричеством был на «ты», подошёл к прибору и двумя пальцами прикоснулся к контактам датчика.
– Толян, выкинь тестер за борт! Смотри, я пальцами касаюсь клеммы – ничего. Даже не щиплет!
– Лёха, там только 15 вольт. Это напряжение пальцами не почувствуешь.
– Толян! А как ещё можно проверить есть там 15 вольт или нет?
– Языком лизни! – произнёс я, чтобы Лёха отцепился, и сильно об этом пожалел через пару минут. Ибо Лёха имел язык по ширине и длине под стать росту. У него что-то было только не то с мозгами, или он с ними не дружил – это известно только ему самому. И ещё я не знал, что накануне Лёха ел сгущенку, и чтобы добро не пропало – добросовестно вылизал её со всех сторон, несмотря на неровные, рванные и острые края. Вследствие чего имел множественные микроскопические порезы языка.
До меня ещё не дошло, какую глупость я сморозил, как услышал глухой удар от падения богатырского тела на палубу.
– Не может быть? – только и выдавил я из себя.
– Ещё как может быть, – в тон мне ответил мой мозг. – Чего стоишь? Лети в санчасть! Человек без сознания лежит. Ты, что не видишь? Человек к праотцам намылился присоединиться.
С криком «Турсина током убило!» я ворвался в санчасть. Начмед мешкать не стал. Дорога в пост «Вымпел» ему была знакома. Для проведения курса реанимации Лёху на носилках унесли в лазарет. Через полчаса мне поступила команда прибыть в каюту к командиру БЧ-7 капитану третьего ранга Пикалову М.Б.
Вызов к начальству ничего хорошего не сулит, ибо благодарности и другие поощрения зачитываются приказом командира по части. И отсюда вытекает, что к начальству вызывают, чтобы подкорректировать поведение подчиненного или нарезать задач. А так как за мной был конкретный косяк – шёл я туда не за пряниками.
– Пашко! Доложите, что произошло! – отдал распоряжение мне командир БЧ-7.
– Турсина током вдарило, – бодро доложил я, зная, что Лёха уже пришёл в себя и жить будет.
– При каких обстоятельствах его током ударило? – задал вопрос с подвохом капитан третьего ранга, и от тона с каким он был задан, у меня начали скрести кошки на душе.
– Я это не видел.
– Хорошо. Уточняю вопрос. Почему у Турсина язык распух, в рот не помещается и висит на бороде, как у того коня, что собрался копыта отбросить от скотской жизни? – продолжал играть со мной в кошки-мышки командир БЧ.
– Не могу знать, – ответил я, и самому стало стыдно. Это был первый раз, когда я солгал.
– Пашко, ответьте на вопрос: «Как Вы думаете, что первое Турсин произнёс, когда очухался после близкого знакомства с электрическим током?
– Не могу знать, – искренне ответил я, но что-то мне подсказывало, что Лёха отомстил мне натуральной подставой.
–Хорошо, я Вам подскажу. Первое что он произнёс после реанимационного курса: «Что это было?». Потом, видно у него в голове кое-что прояснилось, вспомнил родного командира отделения и произнёс историческую фразу: «Пашко, я тебя когда-нибудь убью!» Вопрос: «Почему он так сказал?».
– Не могу знать.
– Хорошо. Я Вам опять подскажу. Почему Вы, будучи командиром отделения, отдали преступное распоряжение Турсину: проверить напряжение электрического тока языком?
– Никак нет. Ложь. Такое распоряжение я не давал, – и я вынужден был рассказать всё как на духу, как происходили события.
– Да, – многозначительно произнёс командир БЧ, выслушав мой монолог и добавил: – Два дебила на флоте – это сила.
После чего Максим Борисович долго рассматривал меня, пытаясь рентгеном заглянуть мне в головную коробку и найти ответ на вопрос: «А, что же у него там происходит?» Я стоял и молчал. Наконец мой непосредственный командир изрёк:
– Пашко!
– Я!
– Помоги мне найти ответ на вопрос. Кто из Вас наибольший дебил: тот любитель полизать языком приборы под напряжением, или Вы, дающий такие умные советы?
Вообще-то, «дебильность»-это чисто медицинский термин, обозначающий легкую степень недоразвития умственных способностей. По- научному звучит вроде не так и обидно. Подумаешь, какая-то легкая степень недоразвития умственных способностей? А вот народ по этому поводу говорит совсем другое: дебил – психически недоразвитый человек, а если просто – дурак. Хотя на слово «дурак» обижается только дурак, но согласитесь, слышать в свой адрес «дурак» – малоприятно. Бьёт маленько всё-таки по самолюбию.
Поэтому я стоял, и мне не было стыдно, ибо я нисколько не считал себя виноватым, но весь мой внешний вид красноречиво говорил обратное.
– Ладно, Пашко! Вы свободны, – а потом, многозначительно улыбаясь, добавил: – До очередного залёта.
Капитан третьего ранга был не только старым морским волком, но и настоящим отцом-командиром и в людях разбирался. Он нисколько не сомневался, что это не последняя наша встреча. Я многозначительно молчал, ибо не знал, что выкинет мой друг Лёха, и как я буду реагировать на это. Ждать пришлось пару месяцев.
IV
На календаре начало 1987 года. В декабре предыдущего года после восьмимесячного скитания возле берегов Африки «Стройный» пришвартовался у родную пирса на базе надводных кораблей Северного Флота в г.Североморске. На корабле мой призыв, а это около восьмидесяти человек, торжественно отметили значимую дату – сто дней до приказа Министра обороны СССР об увольнении в запас. Я в этом мероприятии участия не принимал, находился во втором за три года службы отпуске. По старой доброй традиции в кубрике возле дневального появился метр, используемый портными. Теперь в обязанности дневальных входит: каждые сутки отрезать по одному сантиметру, что соответствует одному дню, и чётко знать, сколько дней осталось моему призыву до желанного приказа, с момента объявления которого, мы переходим в разряд «гражданских».
А служба идет своим чередом. «Стройный» по-прежнему по несколько недель на ходах в Баренцевом море. То принимаем участие в учениях, то обеспечиваем участие в них других кораблей. Всё, как всегда. Только моего товарища Лёху словно подменили.
Как только мы стали с ним «годками», Лёха перевоплотился. Перевоплощение Лёхи началось сразу после возвращения из Анголы. Лёха перешёл на сторону настоящих «годков». Первым делом он перебрался спать внутрь кубрика, выгнав со шконки какого-то «полторашника». Дело в том, что в кубрике спали никто, где хотел, а строго по командам и на закрепленных местах. В кубрик радиотехнического дивизиона вели два трапа. Один из центрального коридора, по которому можно было пройти из кормы в нос корабля, не выходя на верхнюю палубу, и второй, начинающийся в тамбуре, где находилась помещение дежурного по кораблю, вход в кубрик БЧ-5 и кормовой гальюн. За командой «Вымпел» были закреплены две шконки возле переборки (вертикальная стенка внутри корпуса корабля) у трапа, идущего от центрального коридора, и два места на рундуках под шконками.
В переборке имелся арочный проём, через который можно было попасть в сам кубрик дивизиона. Кубрик представлял собой продолговатое замкнутое пространство, где в свободное время находился личный состав дивизиона. Вот туда, за переборку, и Лёха перебрался.
Во-первых, внутри кубрика был установлен телевизор. Ещё древние римляне говорили, что народ нуждается прежде всего в хлебе и зрелищах. На флоте как раз и зрелищ не хватало. Поэтому при нахождении в базе «годки» после отбоя устраивали несанкционированный просмотр телепередач.
Во-вторых, лежа на шконке и, включив вытяжную вентиляцию, «годки» могли позволить себе покурить, что было категорически запрещено, и наказывалось строжайшим образом, но всё же имело место.
А основная причина заключалась в том, что основная масса «годков», единомышленников Лёхи, была там, за переборкой, возле телевизора. Только очень скоро эта телевизионная тусовка начала жалеть о новом соседе. Был за Лёхой грешок: любил он похрапеть, и храпел он знатно. Никто с ним в этом тягаться не мог. Еще, будучи молодым моряком, т.е. «карасём», лежа на рундуках, Лёха пытался похрапеть, но, получив пару раз по рёбрам от дежурных, – прекратил хулиганить и затаился. Его час наступил, когда он стал «годком». С это момента Лёха перестал себя сдерживать. Его мало интересовало содержание телевизионных передач. Храпеть он начинал ещё до момента соприкосновения головы с подушкой. А храпел он так, что от его богатырского храпа тряслась не только переборка, возле которой он спал, а в резонанс с ней тряслись переборки во всём кубрике; и в этот момент ни одна крыса не рисковала пробежать по кабель-трассам через кубрик, не свалившись на палубу.
Естественно, мой призыв с художественным храпом Лёхи пытался бороться. Борьба эта была долгой и порой принимала извращенную форму, но безрезультативной. Сразу уточню, что я в ней участия не принимал и был всего лишь сторонним наблюдателем. Сначала боролись с храпом с помощью носков. Искали в кубрике самые «ароматные» носки и клали их на лицо, в надежде, что этот благоухающий запах, близкий по ароматической составляющей к запаху из коровника, исходящий из носков разбудит храпуна. Куда там.
Дальше следовала зверская экзекуция под названием «Велосипед». Я был удивлен, что мой призыв применил её к Лехё, так как обычно «Велосипед» делали молодым морякам, чтобы приколоться. Сонному моряку вставляли меду пальцами на ногах скрученные бумажки и поджигали их. Когда огонь добирался до кожи, ничего не понимающая и сонная жертва начинала дергать поочередно ногами, а постановщики этой издевательской сцены ржали как кони от удовольствия. Это и называлось «крутить педали велосипеда». Лёха тоже крутил «Велосипед», только потом пообещал всех ржущих поубивать. Подействовало. Больше «Велосипед» ему не делали, но борьба с храпом не прекратилась.
На последнем этапе борьбы с храпом Лёху решили проучить. Первый раз, когда он сладко спал и безмятежно храпел, пришили его одеяло к матрасу. Результат нулевой. Лёха проснулся и даже не заметил, что одеяло было пришито. Силушки у него было немеряно.
Второй раз Леха во сне привязали пожарными рукавами к шконке. Лёха не только безмятежно храпел вволю, но и так же спал, не обращая внимания на происходящее. Сонного его можно было вынести из кубрика и выкинуть за борт. Он всё равно не почувствовал бы. Один раз ради прикола его сняли со шконки и положили спать на палубу в проходе кубрика, заботливо положив под голову подушку и накрыв одеялом. Только по ехидно улыбающимся физиономиям товарищей по подъему он понял, что не по своей воле он провел ночь вместо теплой шконки на холодной палубе.
В этот раз он конкретно обиделся на свой призыв, и было за что. Так по закону подлости объявили тревогу. Всё повыскакивали из шконок и побежали на боевые посты, а Лёха продолжал сладко спать. На звуковой сигнал тревоги и истеричный крик дежурного по дивизиону «Учебная тревога» он перестал реагировать. Когда он спал надо мной, я будил его ударом ноги в шконку, в районе пятой точки. Это был единственный способ эффективный способ его разбудить, так как дневальный или дежурный пытающийся исполнить свои функциональные обязанности и разбудить нерадивого моряка, рисковал получить увесистую оплеуху.
Согласно закону подлости, дежурным стоял наш командир радиотехнического дивизиона старший лейтенант Иванов В.М. Естественно, когда объявили тревогу, он первым делом пошел проверить, как поднялся по тревоге его любимый состав дивизиона. Командир дивизиона был красавец мужчина под два метра роста и силушкой его родители не обидели. Проснулся Лёха от давно забытого им чувствительного пинка снизу. Лёха рад был спрыгнуть со шконки, но пожарные рукава его надежно удерживали в шконке.
Я в это время находился в посту, метал гром и молния в адрес Лёхи, пологая, что он засел где-нибудь в гальюне или решил перед спуском в пост проверить камбуз на предмет съестного. Дело в том, что согласно корабельному уставу после прибытия на боевые посты, старший команды или командир отделения должен доложить по громкой связи командиру БЧ, что личный состав занял места согласно боевому расписанию. Наш старшина команды, товарищ мичман, находился в отпуске на Украине, и я как командир отделения должен был докладывать. Обманывать командира БЧ – смерти подобно. Докладывать, что отсутствует старшина второй статьи Турсин – вложить Лёху по полной. Вот и выбирай: на одной чаши весов воинский долг, а на другой – чувство товарищества и нигде и ни кем непрописанный кодекс пацанов, что стучать нельзя. Я тянул время до последнего. Молодой моряк – Серега Чернявский, пришедший в команду «Вымпел» перед самой боевой, спал на установленном месте рядом со мной, и после объявления тревоги, улетел в пост раньше меня и также не знал, где наш боевой товарищ. Из затруднительного положения меня вывела команда прибыть в кубрик.
– Пашко! Почему старшина второй статьи Турсин после объявления тревоги до сих пор находится в шконке? – задал с виду обоснованный вопрос командир дивизиона.
На этот вопрос мне хотелось ответить по-албански:
–Потому что, он надежно пришкетован к шконке, – но помня народную мудрость «Молчи дурак – может за умного сойдешь», – молчал.
– Хорошо, – и я заметил, как легкая улыбка пробежала по губам комдива и тут же исчезла, и он снова стал серьезным командиром. – Тогда ответьте, почему Турсин спит не на своем месте? Кто из нас командир отделения Вы или я? Что молчите, как в рот воды набрали?
– Что я мог ответить на вопросы? Что Лёха оборзел, что ему всё по бую, что ничто и никто ему не авторитет? Конечно, нет.
– Пашко, развяжите его! – отдал распоряжение старший лейтенант. – А, что касается Вас, Турсин, ещё раз увижу, что спите не на своем месте – на вертолетной площадке спать будете.
Это комдив мог и не говорить, так как Лёха сильно обиделся на свой призыв. Служба показала, что только трое суток радовался «полторашник», ранее выгнанный со шконки Лёхой, что вернулся спать на свое прежнее место. Перед возращением блудного сына Военно-морского Флота в лоно «годковщины» Лёха затеял со мной разговор по душам.
– Пашко, за что ты меня в кубрике пожарными рукавами пришкертовал к шконке? – начал довольно миролюбиво Лёха.
– С чего ты взял, что это я? – по-еврейски вопросом на вопрос ответил я.
– Все неприятности у меня из-за тебя, – безапелляционно констатировал мой боевой друг.
– Лихо девки пляшут! Ну ка, с этого места поподробнее, – не веря своим ушам, ответил я. – Аргументируй свои умозаключения!
– Ну, – переминаясь, начал доказывать мою вину Лёха, – меня током чуть из-за тебя не убило.
– Если ты имеешь в виду случай, когда ты измерял напряжение языком – согласен. Однозначно, мой косяк. Ляпнул языком, не думая о последствиях. Извини. Дальше продолжай.
– Ты меня сдал, когда я наспиртованных батонов наелся.
– Стоп, – прервал я перечисление моих грехов в Лёхиной интерпретации, – Лёха, а что я должен был делать, когда ты по внешним признакам собрался на небеса беседовать с Ильёй пророком?
– Ничего, я бы справился, – уверенный в своей правоте на этот раз меня прервал Лёха.
– Лёха! Какого хера, ты, тогда судорожно дергаясь, хрипел: «Помираю, помогите!».
– Не было такого!
– Ладно, золотая рыбка, два ноль в твою пользу. Продолжай!
– Но, только теперь моя очередь. Начнём с далекой старины, с учебки. Лёша как ты думаешь, кто в учебном отряде был тем нераскрытым Штирлицем, кто постоянно осуществлял дегустацию одеколонов Советского Союза из тумбочек моряков?
– Не я, – категорически заявил Лёха, хотя глаза говорили совсем другое.
– Хорошо, не пойман – не вор! Лёша, скажи, почему, когда твоя задница блистала матовой синевой, за эту синеву замполит хотел меня годика на три отправить на дополнительное полное государственное обеспечение в Магадан? Молчишь? Жалко для истории копию не снял с твоего чистосердечного заявления, о том, как я тебя раком ставил и клином лупил по мягкому месту. – Данное историческое событие Лёха оспаривать не стал и многозначительно молчал. – И так, далее перечислять твои грехи передо мной?
– Не надо. Так это не твоя работа?
– Ну, наконец-то до тебя дошло Лёша, что у тебя проблемы возникают после того как ты что-то совершишь героическое.
– Так за что меня в кубрике наказали?
– Спроси у народа в кубрике.
– Спрашивал. Молчат.
– Естественно, будут молчать. Ты же сначала сказал, что поубиваешь всех, а потом стал спрашивать, кто это сделал, и только в конце за что?
– И что мне делать?
– Лёха, ты мультфильм про кота Леопольда смотрел?
– Да.
– Так вот, зайдешь в кубрик и сразу: «Ребята! Давайте жить дружно!»
Подействовало. После произнесения Лёхой этой фразы в кубрике прошел саммит всех представителей «годков» с участием Лехи в качестве почётного гостя. По итогам саммита присутствующие пришли к компромиссному решению: Лёха торжественно пообещал больше не отвешивать оплеухи лицу, который будет просить его перевернуться на бок с целью понизить тональность храпа, и Лёха будет стараться засыпать в кубрике последним. Взамен кубрик пообещал ему мирное существование.
Только после этого принятого обеими сторонами соглашения у Лёхи и меня возникли проблемы по службе.
V
Это произошло перед дембелем. «Стройный» заступил дежурным кораблем ПВО базы. Такое с нашим кораблем случалось не часто, но случалось. Хуже наказания для офицеров и мичманов не было. Корабль заступал на этот вид боевого дежурства на целую неделю, и целую неделю ни одна нога из личного состава не имела право ступить на причал. Корабль стоит у причала, и в это время на корабле несется не только дежурная служба, но и ходовая вахта.
Команда «Вымпел» тоже несет ходовую вахту. Вахта длиться по четыре часа. Самая трудная вахта с 00:00 до 04.00, которую, как метко подметил Валентин Пикуль, на Флоте звали «собачей». Вахту в посту несем втроем. Это значит на вахту 4 через 8. Четыре часа отстоял вахту и следующий раз через восемь часов, и не имеет значения день или ночь. Это нормально. Трудно, когда не хватает личного состава, и службу нужно нести 4 через 4, и так по нескольку суток.
В посту «Вымпел» вахту нести было не трудно. Главное не спать и слушать команды, передаваемые по громкой связи. При несении вахты в повседневном режиме станции в рабочий режим не включались и находились на прогреве, т.е. готовые по команде в любую минуту включиться в боевую работу. Каждые четыре часа развод на вахту. На разводе вахтенный офицер для радиометристов дает под запись, температуру за бортом, влажность, направление и скорость ветра, это всё нужно внести в «мозга» станции, чтобы умная машина правильно рассчитала траекторию стрельбы при необходимости. Естественно за время вахты эти параметры меняются и не раз, и передаются по громкой связи. Вахтенный «Вымпелист» должен это записать, внести изменения в станцию и после этого доложить вахтенному офицеру. Первый раз, что указания принял, второй – изменения внесены.
Во время несения вахты, могла поступить команда, включить станцию и проверить определенный воздушный или надводный сектор, так как станция могла работать как по воздушным, так и водным целям. Хотя с этим великолепно справлялись станции воздушного и навигационного обнаружения. Вахтенный офицер также мог просто сбросить ЦУ (целеуказание) на экран станции с целью проверки прохождения самого ЦУ или с целью проверки работоспособности станции.
В остальное время можно было заниматься чем угодно, только не спать. Например, при возвращении из второго отпуска, я привез с собой целую сумку учебников и не только в свободное время, но и на вахте целенаправленно готовился к поступлению в институт. Несение вахты проверял вахтенный офицер или дежурный по кораблю.
Со стороны командования по несению вахты к вахтенным «Вымпелистам» замечаний за время моей службы не было. За исключением начала 1987 года, когда вахтенным на «Вымпел» заступал Турсин. Лёха стал позволять себе на вахте поспать, что никогда с ним ранее не было. Этот сон на вахте перешёл в систему. Не было не одной ночной вахты, где бы Лёха с комфортом развалившись в кресле не спал, а так как спал Лёха крепко – команд, передаваемых с БИП (боевой-информационный пост) не слышал. Сначала он попался со сном вахтенному офицеру, затем дежурные по кораблю стали жаловаться на Лёху командиру боевой части.
Максим Борисович каждое построение выводил Лёху перед строем и драл его нещадно, как Сидорову козу. Потом вместе с командиром дивизиона брались за меня. Старшины команды то не было. Находился в отпуске. Претензии ко мне заключались в одном – роль и место товарища Пашко, как командира отделения, в воспитании подчиненного товарища Турсина.
Мне хотелось бросить им в глаза: «Товарищи офицеры! Я при чём? Если воспитание Турсина закончилось давным-давно, когда его оторвали от мамкиной груди. Теперь Турсин «годок». Он теперь творит, что желает. Ему никто не указ. На протекание различных процессов в его голове никто повлиять не может. В его случае даже трепанация черепа не поможет. А в том, что не только Турсин, но и другие моряки подвержены идеям «годковщины», базирующейся на выдуманном праве вседозволенности, в значительной доле виноваты Вы, товарищи офицеры».
Беседа по душам с Лёхой результата не принесла. Куда там. Товарищ Пашко был отправлен значительно дальше, чем ходил на боевой службе в Африке. По-моему, глубокому убеждению, военнослужащий должен служить по совести, потому что по-другому он не может, так его воспитали родители и учили в школе, или из-за страха наказания. Про первое я промолчу, а «годка» Турсина напугать чем-то перед дембелем было невозможно.
Я бы и дальше терпел необоснованные, ежедневные наезды командования на меня из-за сна Лёхи, но сон Лёхи имел побочные последствия, которые касались и меня. Первый раз после сна Лёхи на вахте я обнаружил пропажу тестера. На следующие сутки пропал прикрученный к переборке вентилятор. Это значило одно, что кто-то во время ночной вахты Лёхи повадился посещать наш пост с целью личного обогащения, а говоря юридическим языком, с целью совершения кражи. Если лиса повадилась ходить в курятник – она туда будет ходить, пока не передушит всех кур. Нужно было что-то предпринимать, так как сон у Лёхи был крепок.
Не хочу клеветать на Флот, но в годы моей службы воровство имело место. Поэтому всё ценное, что есть у моряка, мы хранили не в рундуке в кубрике, а в посту. У меня был дембель на носу. В посту я хранил парадную форму, денежные средства, фотоаппарат, дембельский дипломат и альбом с фото за три года службы, заранее приготовленные подарки для родных. Плюс наш молодой моряк Серега Чернявский свое новое обмундирование также хранил в посту. Всё наше матросское богатство не висело, и не лежало на видном месте, оно было спрятано, но, приложив незначительное усилие – его можно было обнаружить.
Перспектива голым и босым, себе и людям противным, уйти на дембель, я имею в виду по гражданке, а не в парадной форме, со всеми заслуженными знаками воинского отличия, была не такой уж утопичной. Нужно было что-то делать и срочно, что-то такое, что смогло бы навсегда отбить желание у Лёхи поспать на вахте. Решение пришло самим собой. Всё гениальное в этой жизни – элементарно просто.
На четвёртые сутки дежурства Лёха заступал на вахту с 04:00 до 08:00. Я в эти сутки ночью не заступал, мне на вахту нужно было в 08:00. Для вахты, стоявшей с 00:00 до 04:00, сразу после смены был предусмотрен ночной завтрак, и, подкрепившись, можно было с чистой совестью спать до 10 часов утра. При условии отсутствия тревоги. Лёха после развода вахтенной смены первым делом зашёл в столовую, хотя ночной завтрак ему был не положен. Рубанул со сменившейся вахтенной сменой сладкой каши, запил кашку солидной порцией сладкого чая с белым хлебом и маслом, нисколько не мучаясь угрызением совести, что лишил кого-то из молодых матросов положенного ночного завтрака. Только основательно подкрепившись, прибыл в пост на вахту. Не мудрствуя лукаво, дождавшись проверки несения вахты дежурным по кораблю, Лёха не стал издеваться над организмом, который на законных основаниях требовал добрать положенную норму сна, сидя в рабочем кресле, начал похрапывать. Оно логично и понятно, потому что Лёха лёг спать около часа ночи, не мог же он нарушить традицию «годков», связанную с «обязательным» просмотром ночной телевизионной программы, а тут ещё в четыре утра на вахту.
Я поднялся в 05:00 и приступил к реализации плана. По пути в пост заскочил в пост «Кормовой Турели», где нёс вахту Лёня Пашкевич, мой одногодка и земляк. Мы были призваны с ним на службу из одного города. Накануне я посвятил его в свой план. У меня рука не поднималась совершить то, что задумал. Понимаю, что поступил подло, но тот момент, я полагал, что другого выхода у меня нет. Лёха согласился мне помочь.
Тихонечко мы приоткрыли «броняшку» (дверь) в пост. Высоко тональный храп свидетельствовал, что тело его издающее, находится во власти приятных сновидений. К этому моменту Лёха значительно повысил свою квалификацию: он храпел не только из положения «лежа», но из положения «сидя». Лёха и бровью не повёл, когда мы вошли в пост. Развалившись в кресле, он находился в состоянии глубокого сна. Ему на всё было наплевать. Откинутая назад голова, сама подставляла широкий лоб под реализацию нашего коварного плана.
По договоренности Пашкевич должен был нарисовать на лбу Лёхи большое солнышко, с расходящимися во все стороны лучами. Планы они хороши, когда они на бумаге, а в жизни довольно часто найдется кто-то, кто внесёт свои порой довольно значительные изменения в ваши планы. Когда Пашкевич достал из кармана ручку и ехидно улыбнулся, я понял солнышком не обойдемся. Сначала Пашкевич на лбу Лёхи написал «Турсин» и замер в размышлениях. Повторно выскочившая на его губах улыбка ничего хорошего для лба Турсина не предвещала, тем более Пашкевич после написанного слова поставил знак «тире», свидетельствующий, что продолжение следует, и оно не заставило себя ждать. Дальше Пашкевич дописал: «ну, ты и …» и матерное слово из трёх букв после которого поставил три восклицательных знака. И только тогда солнушко.
Непрерывающееся ни на минуту залихватское похрапывание Лёхи одновременно убаюкивало наше нервное напряжение и в то же время красноречиво резюмировало, что операция под кодовым названием «Принуждению к добросовестному несению вахты» –прошла успешно. Полюбовавшись на свою работу, мы неспешно покинули пост.
Дальнейшие события развивались без моего участия. Разбудил Леху желудочный сок, который за три года службы привык к приему пищи строго по расписанию и требовал очередную порцию пищи для переработки. Ничего не подозревая, Леха одним из первых спустился в столовую и приступил к поглощению завтрака, не замечая ехидные улыбки моряков не только за нашим столиком, но и столиками, напротив. Скоро вся столовая стала тихонько посмеиваться и тыкать пальцами на Лёху. Лёха ещё не знал, что это не его день.
Привлеченный необычным оживлением к столу подошёл дежурный по кораблю.
– Турсин! Ты опять спал на вахте? – задал вопрос дежурный офицер, но интонация, с которой был задан вопрос, больше была похоже на констатацию факта.
– Я на вахте не сплю, – злобно огрызнулся Лёха.
– Ладно! Ты только не уходи, я скоро вернусь, – сказал дежурный офицер и покинул столовую.
Лёхи не пришлось долго ждать. Не успел он доесть хлеб с маслом, как дежурный офицер уже стоял перед столом.
– Говоришь, ты на вахте не спал? – играя в кошки-мышки, начал дежурный.
– Нет, не спал.
–Тогда объясни, откуда это у тебя на лбу? – и сунул под нос Лёхе небольшое зеркало.
– Суки! – только и произнёс Лёха, взглянув в зеркало. Не доев хлеб с маслом, под дружный хохот морского братства он рванул со столовой.
Лёха пытался провести свое расследование и узнать, кто набрался наглости и посягнул на непорочную чистоту его лба, но тщетно. Дневальный молодой матрос, за которого я однажды заступился перед распоясавшимся «годками», на всё вопросы однозначно талдычил, что я всю ночь спал и поднялся только по подъему. Прямых доказательств, что это сделал я, у него не было.
Результата я достиг. Больше Лёха никогда на вахте не спал, но обиду на меня затаил. И когда я в кубрике заявил своему призыву, что беспредела с их стороны не допущу – Лёха демонстративно со всеми своими вещами перебрался в пост «Кормовой турели», где до самого дембеля тусовался мой призыв. Увольняясь в запас, он даже не зашёл со мной проститься