Анатолий Николаевич Пашко
Мы служили на флоте
Ура! Боевой поход.
Наступил 1985 год, и во второй половине января, а точнее 15 января, нам поступила долгожданная и запланированная, но секретная для всех остальных, команда на выход на боевую службу. Вот он, тот момент, ради которого живут моряки. Настоящий дальний поход, а не барахтанье в Баренцевом море. Заполярье провожало нас жгучими полярными морозами. За бортом было градусов под тридцать мороза, а впереди нас ждало теплое и приветливое Средиземное море.
Наконец, поступила команда: «Швартовым командам убрать трап!» Команда «Вымпел», где служил я, по боевому расписанию должна была помогать боцманам в установке и снятии трапа. Трап – это мостик, связывающий корабль с сушей и гражданской жизнью. По нему, родному, женатые офицеры и мичмана в конце рабочего дня спешили домой к любимым, и не очень любимым, женам и детям, а холостяки морской чайкой летели на берег в предвкушении тех наслаждений, которые не может дать военная служба. По нему, родному, рано утром сошедшие на берег поднимались на борт, оставляя на пирсе, всё то, что не имеет отношения к военно-морской службе.
Вместе с боцманами, благодаря мускульной силе рук, на одном дыхании, мы без особого труда втянули трап на борт. Механическое приспособление для этой цели конструкторами корабля не предусматривалось. Зачем? Столько физически крепких моряков на корабле. Нужно им ведь куда-то физическую силу применять.
Воспользовавшись моментом, пока боцмана крепили трап по штормовому, я с Лехой слинял на корму покурить. Обжигая легкие табачным дымом «Беломора» и студеным воздухом Заполярья, мы стояли и смотрели, как медленно и постепенно исчезают вдали очертания боевых надводных кораблей Северного Флота, сливаясь в единое целое с береговыми сопками Кольского залива. Несмотря на внешнюю суровость и невзрачность, природа Кольского полуострова с первого мимолетного взгляда поражала на повал своей ненарушенной человеком величественной первозданностью и девственной красотой. Если море к себе тянуло и манило, как многоопытная и прелестная соблазнительница, то скованные вечной мерзлотой и застывшие в ледяном молчании скалы и сопки, берущие начало где-то очень далеко в недрах матушки Земли, парализовали взгляд, и оторваться от созерцания окружающей тебя красоты – сил не было. Замерший Леха давно убежал в пост отогреваться, а я стоял на шкафуте и наслаждался полетом «Стройного» по Кольскому заливу и с умилением юной гимназистки любовался, проплывавшими мимо меня скалистыми берегами залива. Вернул меня к действительности всё тот же Мозг:
– Ты чего слюни по палубе попустил, словно преклоненная римская монашка, находящаяся в состоянии религиозного экстаза?
Я только хотел поставить это всё знающее вещество на место, напомнив ему, что только умение ценить прекрасное, а не грубый физический труд, от которого, как показывает опыт службы, обезьяна становится только замученным и уставшим существом, сделало человека человеком; как Мозг прервал меня:
– Ты, вроде, не глухой, а на корабле уже пять минут тому назад как закончили играть «Учебная тревога», а ты, тонкий ценитель прекрасного, всё стоишь и кайфуешь на верхней палубе. Ты слух давно проверял? Или ты забыл, что корабль то вышел в поход?
Впереди собственного визга я полетел в пост, пообещав на бегу когда-нибудь придушить это серой вещество. В одном оно было право – «Стройный» вышел в боевой поход.
Переход
Служба моряка срочной службы зависит от того: корабль в море, по-флотски «на ходах», или пришвартован у причала. Особенно для молодого моряка. Если в море, то понятие времени суток день и ночь – не существует. Есть только вахта или суточный наряд. «На ходах» служба несется по 4 часа, и смена проходит по четным часам: 20.00-00.00-04.00-08.00 и так далее. Вахта бывает 4 через 4 часа и если очень повезет – то через 8 часов. Это значит, что, допустим, ты стоял на вахте с 00.00 до 04.00, то после смены у тебя 4 часа на сон и в 08.00 тебе опять на вахту. Но не надо забывать, что из этих 4 часов на сон необходимо отнять время на ночной завтрак, так после смены в 04.00 завтрак для тех, кто стоял на смене, плюс в 07.50 ты должен стоять на вахтенном разводе. Плюс время на личную гигиену, так как не имеет значения время суток – на разводе ты должен быть идеально побрит и опрятен. В лучшем случае не больше трёх часов на сон. Но не надо забывать, что никто не отмерял ежедневную трёхразовую приборку, и «годковщину» также никто не отменял. Никого не волнует, что стоял ты на вахте или тебе скоро на вахту. Ты «карась», а это значит – вперед на приборку, драить коридор или какой-нибудь тамбур.
Команда «Вымпел», осуществляла управление огнём артиллерийского комплекса АК-630 «Вымпел». Отсюда название нашей команды и корабельный позывной команды «Вымпел». Артиллерийский комплекс АК-630 «Вымпел», по большому и утрированно, – это два крупных пулемета с вращающими стволами, которые так любит Арнольд Шварценеггер, на левом и правом борту корабля. Только калибр 30 мм, и скорострельность до 5 000 патронов в минуту. Артиллерийский комплекс АК-630 «Вымпел» считался самым эффективным оружием в борьбе с низколетящими целями. Комплекс имел радиолокационные антенны для самостоятельного обнаружения воздушных целей и, так называемые, «телевизоры», встроенные камеры визуального обнаружения плавающих мин и небольших плавательных средств. На многочисленных учениях за годы службы я с большим удовольствием и очень эффективно, используя «телевизор», расстреливал сваренные пустые бочки, имитирующие учебные мины, и однажды пустил на дно, списанного по старости трудягу буксира, выступающего в качестве учебной цели. Благодаря калибру и скорострельности комплекс просто разрезал его пополам.
Вахта на «Вымпеле» была не трудной. Главное не спать. «На ходах» на корабле постоянно работали только станции воздушного и надводного обнаружения. «Вымпел» постоянно не работал, комплекс включали только по необходимости, но вахту несли постоянно. В обязанности вахтенного входило слушать и выполнять команды, передаваемые по громкой связи, а также команды, передаваемые вахтенным офицером БИП (боевого информационного поста). В любую минуту могла поступить команда, включить станцию обнаружения и проверить определенный сектор на предмет обнаружения воздушной цели, а самое главное при объявлении «Учебной» или «Боевой тревоги» запустить станцию, чтобы к прибытию личного состава комплекс был готов выполнять любую задачу. Так как от момента включения и подачи электроэнергии до приведения комплекса в полную готовность необходимо было определенное время.
Здесь нужно немного пояснить насчёт «Боевой тревоги». За три года службы я только трижды слышал, как её играли на корабле. Один короткий, а за ним непрерывный длинный звонок. Его нельзя спутать ни с одним другим. Первый раз я его услышал на боевой в Средиземке, когда американские самолёты с авианосца собирались нас потопить, второй раз в ангольском порту Намиб (Мосамедиш), когда была обнаружена юаровская мини-подлодка, пытающая прорваться в порт, третий раз её сыграли, когда советская атомная подлодка терпела бедствие в норвежских водах, и наш корабль отправили на помощь.
В команде «Вымпел» на боевой службе (начало и первая половина 1985 года) было 4 человека: старшина команды – мичман, командир отделения – Слава Ламкин, я и Леха Турсин. Вахту в посту нёс Слава Ламкин и я. Вахту мы несли 4 через 4. Леха через сутки заступал рабочим по столовой, а в свободное время подменял меня, когда старшина видел, что я засыпаю на ходу. Иногда старшина сам нёс службу за меня. Спасали многочисленные и многочасовые по протяженности аварийные тревоги.
Перед выходом на боевую службу экипаж на треть был обновлен личным составом. Было много молодых матросов, а также переведенных с других кораблей эскадры. Командиру корабля нужно было превратить эти почти три сотни моряков, собранных чужой волей на одном корабле, в единую боевую машину; где каждый моряк – это отдельная шестеренка, но взаимосвязанная невидимой цепью с другой, и все эти шестеренки, синхронно вращающиеся, образуют единое целое, название которому – экипаж боевого корабля. На суше в войсках эти мероприятия называются «боевым слаживанием».
Тренировки по БЖ (борьба за живучесть) для кого-то были божьим наказанием, а для нашей команды – лафа. Во время «аварийных тревог» задействовались в основном аварийно-спасательные группы, состоящие из личного состава БЧ-5. Личный состав других подразделений к этим мероприятиям не привлекался, позволяя «маслам» (моряки срочной службы БЧ-5 ласково прозываемые остальным личным составом, кому не довелось служить в БЧ-5) оттачивать своё мастерство. Когда «Маслы» или «маслопупы» героически боролись за живучесть корабля, я и Лёха дружно посапывали в две дырки на заранее припасенных матрасах в дальнем углу поста. Спали мы сладко, нисколько не раскаиваясь, и, мечтая лишь, чтоб тревога продолжалась подольше. Поскольку мы старались не тупить и службу тянули, как положено – проблем у старшины команды с нами не было. Отсюда его благосклонное отношение к нашему сну во время «аварийных тревог». Командир отделения Слава Ламкин сам прошёл через «годковщину» и всячески нас опекал, давая возможность поспать, а тренировки по БЖ пригодились.
Бискайский залив и морская качка
Бискайский залив – залив, находящийся на западной границе Франции и Испании. Это одно из мест океана, имеющее отвратительную репутацию среди моряков. Моряки шутят, что в году 365 дней, а в Бискайском заливе все 365 дней шторм. Постоянная высота волн 3 и более метров. Баренцево море тоже не подарок, но шторма там не всё время. Так, покачивает иногда. Хотя со штормом в 9 баллов мне пришлось повстречаться именно в Баренцевом море. Что такое шторм в 9 баллов?
Для тех, кто никогда не был в штормовую погоду в море, выражусь наглядно. Представьте 5-ти этажный дом. Его высота 15 метров. Так вот, высота нашего «Стройного» от ватерлинии до клотика (высшая точка антены) 16 метров. А теперь представьте картину. Вы на ходовом мостике и видите, как на корабль надвигается волна высотой выше корабля, и вот когда корабль форштевнем (носом) зарывается в волну, она с яростью раненного дикого животного обрушивается на корабль. Не верьте тому, кто говорит, что не страшно. Первый раз всегда страшно. Увидев волну-убийцу, интуитивно закрываешь глаза. В голове одна мысль: «Всё, кранты! Корабль не выплывет». Однако проходит время, и ты начинаешь ощущать, что нос корабля начал движение вверх, и открываешь глаза. Волна позади, а корабль упрямо движется вперед и собирается поднырнуть под очередную точно такую же волну-убийцу.
Следующую волну ты уже встречаешь с открытыми глазами. Вот она всей своей необузданной силой обрушивается на корабль. От мощного удара содрогается весь корпус корабля. Пару секунд в стеклах ходового мостика кроме водяной завесы ничего не видно. Затем ты наблюдаешь, как волна в бессильной ярости, пытаясь найти хотя бы маленькую лазейку в корпусе, дающую возможность просочится во внутрь корабля и наполнить его холодной и отвратительно соленой водой, стекает с надстроек на палубу и возвращается опять в море, а уже очередная волна спешит отправить на дно этот упрямо движущийся вперед корабль.
Мне в жизни повезло, бушующее море я видел собственными глазами. По боевому расписанию я не должен быть на ходовом мостике, но во время описанного мною шторма командир БЧ зачем-то вызвал меня на ходовой мостик. После доклада я минут 15 сначала со страхом, а затем заворожено наблюдал на борьбу корабля и стихии, пока командир не прогнал меня с ходового мостика. Море было страшно ужасно и одновременно прекрасно в своем гневе. Белые, казалось пушистые и невесомые барашки на гребне волн, резким контрастом выделялись на фоне матово-черных, отливающих вороненой сталью и пугающих взгляд своей скрытой какой-то неземной природою морских волн.
Бискайский залив встречал нас во всей своей красе. Это была настоящая проверка моряков на прочность. Волны неторопливо, без сатанизма, но с упрямством достойным лучшего применения, одна за другой перекатывались через бак и корму корабля между кормовой башней артиллерийской установки «Турель» и вертолетной площадкой. При этом некоторые волны задерживались и беспрепятственно царствовали на всей верхней палубе, стремясь, как мелкие воришки на восточном базаре, стянуть с собой в море всё то, что плохо закреплено.
На верхней палубе на надстройках, под антеннами станции «Вымпел» были небольшие по размеру комнаты, где были установлены мощные генераторы, которые через шарообразные антенны в поисках воздушных целей отправляли сигнал на определенной частоте. На этих генераторах были два переключателя: «Обычный» и «Боевой». Тумблер переключателя «Боевой» был опечатан печатью командира БЧ. Считалось, что противник частоту работу генератора в режиме «Боевой» не знает, и в случае обострения ситуации, а по-простому во время боевых действий, вражеская служба РЭП (радиоэлектронных помех) помех поставить не успеет. Тем самым, даст возможность посбивать к чёртовой матери, все отправленные в наш адрес ракеты, и в конечном итоге отправить супостата на дно.
На ходах я частенько использовал барбеты в качестве наблюдательного пункта за неистовством разбушевавшейся стихии. Иногда выдавались свободные временные окошки между несением вахты или службы в нарядах. Старшина команды и Слава Ламкин снисходительно относились к моему времяпровождению в барбетах и не препятствовали моим романтическим свиданиям с морем. На очередную просьбу отлучиться в барбеты, они сочувственно кивали головой, как бы говоря, что с тебя, больного на голову, возьмешь, и – отпускали. А попасть в барбеты было не так-то просто.
Нужно было подбирать определенный угол крена корабля, чтобы открыть броняшку, выскочить на верхнюю палубу, убежать от наступающей на твои пятки очередной волны, и при противоположном крене корабля по вертикальному трапу пулей взлететь на настройки. Только в барбете можно было облегченно вздохнуть и, никого не боясь, идиотов, прогуливающихся во время шторма по верхней палубе, я ни разу не видел, даже закурить.
Как влюбленный юноша часами не сводит глаз с неземной красоты особы женского пола, объекта своего тайного почитания и преклонения, так и я, не замечая, бешенных порывов ветра и проникающего холода, часами через узкую щель приоткрытой двери барбета сидел и не мог оторвать глаз от моря. Море, оно как любимая женщина, прекрасно даже в минуты гнева.
А корабль в это время то заваливался на левый борт, то на правый. Законы физики действуют и на море. Иногда казалось, ещё немного – и корабль бортом коснется волны, а дальше кранты. Всем экипажем, даже не успеем спеть любимую песню «Врагу не сдается наш гордый Варяг…», отправимся на дно, на прием к морскому царю. К счастью, корабль устроен по принципу детской игрушки Ваньки-встаньки, которую нельзя положить на бок. Чем больше вы её пригибаете к земле, чем с большей скоростью она выпрямляется обратно.
Акробатические этюды корабля с заваливанием то на левый борт, то на правый называются бортовой качкой. Есть ещё килевая качка. Это как качели. Сначала нос корабля зарывается в волну, а корма неестественно задирается вверх. Затем они меняются местами, и нос, вспарывая форштевнем поверхность океана и разрывая баком и полубаком (передняя часть корабля) волны на тысячи брызг, гордо уходит вверх, а корма срывается с волны и летит вниз. Беда редко приходит одна. Так и при качке. В момент, когда нос взлетает вверх, море как бандит наносит удар с боку, пытаясь, завалить непокорный корабль на левый или бравый борт. Это её величество бортовая качка напоминает о своем существовании, чтобы служба морякам не казалась раем.
Качка. Под неё хорошо засыпать, когда лежишь в шконке и не подвержен морской болезни. А если вестибулярный аппарат дает сбой, и твой желудок с постоянной регулярностью выворачивает наизнанку, а голова как шальная начинает кружиться по одной ей понятной траектория, и ничего в жизни не хочется: только прилечь на палубу и забыться. Но не тут-то было. А кто будет осуществлять приборку и нести вату? Это твои проблемы. И вот, на корячках молодой моряк ползет на пост. Прямолинейно идти он не в силах. Блюёт, но упрямо ползет вперед, потому что приборка или вахта превыше всего, а всё остальное – морские брызги.
Но не всё так печально. На флоте три категории моряков: в первую категорию входят те, кому по барабану морская качка, во вторую – те, кто со временем привыкает к качке и автоматически переходит в первую категорию. Самые несчастные моряки, в смысле сострадания, те, кто попадает в третью категория, которые никогда не могут адоптироваться к качке. Классический представитель данной категории – легендарный английский адмирал Нельсон. Победитель французско-испанского флота при малейшей качке падал на капитанскую кровать и не вставал с неё, пока она проклятая, выматывающая всё нутро, не заканчивалась. При этом Нельсон всю жизнь отдал флоту, пока в морском сражении пущенная снайпером пуля не заставила его навсегда покинуть капитанский мостик.
От качки медикаментозных средств во время моей службы не существовало. Считалось, что сухари облегчают страдания. Не знаю. По-своему опыты, и наблюдению за сослуживцами, могу только сказать, что те, кто страдал от морской болезни, к пище не притрагивались, а первая категория, к которой принадлежал и я, с большим аппетитом, не уступая в скорости корабельным крысам, с удовольствием грызли сухари. Так как от качки просыпался дикий аппетит. Выдавали морякам срочной службы не те ванильные сухари, которые продаются в магазинах, а флотские сухари. Флотский сухарь – это обычный порезанный на равные доли хлеб-кирпичик, но высушенный в заводских условиях и упакованный вместе другими в большой трехслойный бумажный мешок-пакет.
Сам собой напрашивается вопрос: «Как при качке осуществляется приготовление и прием пищи?» Сам задал вопрос, сам и на него отвечу. Наши корабельные коки были на высоте и при любой качке умудрялись приготовить кашу и чай. За свою службу я могу вспомнить только два или три случая, когда на обед вместо первого, второго и компота из сухофруктов выдавали мясные или рыбные консервы и закатанный в трехлитровые стеклянные банки яблочный сок.
Так же с приемом пищи – всё просто. На стол перед собой ложишь мокрое полотенце, а на него тарелку с кашей. И всё. При любом наклоне корабля полотенце и тарелка с кашей, словно приклеенные клеем «Супер Момент» остаются на месте. С супом чуть посложнее. Жидкость устремляется в сторону наклона. Приходилось немного балансировать с миской. В этой жизни всё гениальное, по своей сути, обычно просто.
Всё в этой жизни имеет начала и конец. Так и Бискайский залив. Наконец «Стройный» его пересек и приблизился к Гибралтарскому проливу. Впереди ждало Средиземное море, а меня очередное разочарование в любви Родины к морякам срочной службы.
Первое знакомство с врагом
После двух недель перехода первый раз дали команду построиться на вертолетной площадке, но про форму одежды ни слова не было сказано. 15 января 1985 года Североморск провожал нас ни самым крепким морозом, было всего каких-то минус 24 градуса. Это для теплолюбивой Беларуси минус 24 градуса – трагедия государственного масштаба. Для Заполярья, где минус 40 градусов обычное явление – так, средняя зимняя температура, без всяких аномалий. Голос дежурного поставил всех в известность, что за бортом плюс 16, и это было чем-то новым, к чему нужно было приспосабливаться. Не верилось, что в январе может быть тепло.
Я уже побывал на верхней палубе при проходе Гибралтара и из многообразия морской формы остановился на бушлате и бескозырке. Хотя для себя в подкорку головного мозга отложил, что плюс 16 – это очень тепло, без вреда для здоровья можно красоваться на улице в одном пиджаке или свитере, забыв о различных теплых куртках и пальто.
Остальная масса моряков после двухнедельного заточения во внутренних помещениях корабля выползла на свет Божий, в чём попало: кто в бушлатах, кто во флотских чёрных шинелях. Точно также с головными уборами. Бескозырки чередовались с зимними шапками. Никакого однообразия. Это безобразие. На флоте, как и в армии, действует один из принципов, цементирующих сами армейские устои: может быть безобразно, но – однообразно. Иначе никак – за ним стоит бардак, а это самое страшное. Где бардак, там армия заканчивается. В лучшем случае – это сброд вооруженных людей.
Это сразу схватил зоркий глаз старпома. Хотя он сам поднялся на вертолетную площадку в утепленной куртке и в фуражке. Только присутствие на построении не подвластной ему вражеской силы (о ней чуть ниже) удерживало старпома от разноса дежурного, который не забыл указать форму одежды, а не смог правильно сориентировался в климатических изменениях окружающей среды.
После стандартного доклада командиров БЧ о наличии личного состава, слово держал сам командир, капитан второго ранга Зюбрицкий А.С. Командир корабля в отличие от замполитов и их последователей идеологов не любил заниматься словоблудием. Он был краток. Скупо сказал слова благодарности личному составу за добросовестное отношение к службе при переходе из Баренцева моря, после чего попросил не расслабляться, напомнив, что мы на боевой службе, и что «Стройный» переходит в оперативное подчинение командованию 5-ой Средиземноморской эскадры.
Старпом в это время, сгорал от нетерпения и рвался в бой как боевой конь гусара, заслышав первые звуки трубы, яростно выдуваемые полковым трубочистом. Только беда. На горизонте нарисовалась вражеская сила в виде вертолета. Когда командир дал слово старпому, а тот набрал полные легкие, чтобы довести любимому составу, что не всё так радостно, и что до надлежащего порядка, прописанного корабельным уставом, так же ещё далеко как до коммунизма, над нашими головами завис вражеский вертолет.
Вражеский вертолет сначала дважды облетел наш корабль, затем завис по левому борту на незначительной высоте над нашими головами. На его борту ближе к хвостовой части имелось надпись на английском «Royal Navy». В переводе на русский это обозначает: Королевские военно-морские силы Великобритании приветствуют Вас. Раньше гордые сыны Альбиона из пушек стреляли, напоминая, что они в Гибралтаре главные, а теперь вертолеты высылают. Прогресс на лицо, и ничего тут не попишешь.
В подтверждение моих умозаключений по правому борту вертолета в сторону отъехала дверь. В дверном проеме уселся, пристегнувшись ремнем безопасности, потенциальный противник – военнослужащий враждебной Советскому Союзу империалистической армии, армии Англии. Мы твердо знали, и самое главное, безоговорочно верили, что основной враг, который спит и видит, как разрушить СССР – это постоянно бряцающие оружием, угнетающие все остальные государства, Соединенные Штаты Америки и их прихлебалы, среди которых, первую скрипку играет Англия.
Этот представитель вражеских сил, одетый в яркий желтый жилет и лётный шлем, вёл себя вызывающее. Он достал кинокамеру и стал нас снимать. Половину его лица заслоняла кинокамера, а на остальной части лица блуждала пренебрежительная улыбка. Люди обычно так улыбаются, потому что у них хорошее настроение или чтобы показать собеседнику своё благосклонное отношение. Этот же, вражина, улыбался, чтобы показать своё нескрываемое пренебрежение.
Воспитанные в лучших традициях советского патриотизма, мы, военные моряки, самого лучшего государства на всём свете (в тот момент я в это искренне верил, прозрение наступит значительно позже), государства рабочих и крестьян, наблюдая наглое поведение врага, стояли на вертолетной площадке охваченные ненавистью. Эта ненависть рвалась наружу и хотела материализоваться на вытянутой правой руке в геометрической фигуре из трёх пальцев, так понятной каждому русскому. Кроме того, в порыве патриотизма, мне хотелось снять с ноги прогар и запустить его прямо в рожу этого проклятого кинооператора.
Старпом, настоящий знаток души военного моряка, первым почувствовал невидимые импульсы ненависти, рвущиеся из душ моряков, и
чтобы вернуть контроль над нашими умами, рявкнул так, что, наверное, было слышно в конце Средиземного моря:
– Ни дай Бог! Кто покажет фигу английским пилотам. Не хватало, чтобы завтра во всех английских газетах на первой странице красовались ваши физиономии, а внизу было подписано: «Советские моряки показывают «Fuck you» мирным английским пилотам».
В сложившейся ситуации старпом и командир пришли к выводу, что враг не дремлет, что он ещё нас наверняка подслушивает, в связи с чем, после непродолжительных дебатов было принято соломоново решение распустить личный состав по боевым постам, а старпому предоставить возможность излить душу по корабельной связи.
Не успели мы спуститься в кубрики и раздеться, как по ушам резанула «Учебная тревога». В темпе все той же боевой лошади гусара моряки дружно рванулись занимать места согласно боевому расписания, и это не высокие слова. На флоте командование всегда уделяло большое внимание развитию скоростных качеств моряков при передвижении по кораблю. Я уже упоминал, как нас в учебке гоняли бегом по лестничным маршам, вырабатывая уловный рефлекс в узких местах на корабле передвигаться только бегом. Кроме того, с первого дня нахождения на корабле в голову, молодого моряка вбивалось, и отрабатывалось до рефлекса, что, заслышав звук любой тревоги – моряк должен галопом лететь на боевой пост. И не имеет значения молодой ты моряк или «годок». Была еще одна морская «фишка». Она касалась объявления тревоги в ночное время.
Уважаемые читатели, когда вы смотрите телевизор, и вам показывают, что на корабле в ночное время после объявления тревоги моряки бегут одетые в форму – это чистая ложь. Испокон веков, еще при царе-батюшке, а также при Советах, да, наверное, и на теперешнем российском Военно-морском Флоте при объявлении тревоги в ночное время моряки бегут нагишом. Не в прямом конечно смысле. Кое-что было на моряке, нужно как-то срамоту, а кому-то и гордость, прикрывать. При царе бегали в преисподним белье, т.е. кальсонах. В эпоху развитого социализма – только в трусах. Хотя мужские трусы в аттестат вещевого довольствия моряка не входили. В кальсонах ночью бегали только моряки первого года службы до получения первого денежного довольствия. На флоте считалось позором носить кальсоны. Традиция. А традиции необходимо чтить и всячески культивировать в головах молодого пополнения. Кальсоны шли на ветошь. Хотя морякам выдавали утепленные, с начесом, кальсоны. Вне всякого сомнения, теплая и полезная вещь на Севере. Однако, большинство моряков их игнорировало – предпочитало поддевать под форменные брюки, присланные из дома спортивные штаны.
Время – деньги. Это на гражданке. На боевом корабле время – это, прежде всего, «живучесть» корабля как боевой единицы Военно-морского Флота. Способность в прямом смысле слова «живучесть» держаться на плаву до последнего, при том быть готовым незамедлительно реагировать на любую угрозу и выполнить свою боевую задачу. На корабле при объявлении тревоги счет идёт ни на минуты, а на секунды. Секунды, выигранные у опасности, иногда бывают решающими. От них зависит жизнь не только корабля, но и всего экипажа и каждого в отдельности моряка. Эту прописную истину понимает каждый моряк. Вот поэтому при объявлении тревоги в ночное время моряк спрыгивает со шконки (специфическая прикрепленная к переборке и подволоку кровать), умудряясь одновременно двумя ногами с первого раза попасть в прогары, хватает под мышку, сложенную перед отбоем специальным образом форму, включив пятую передачу, в одних трусах летит по коридорам в пост. Кого стесняться? Кругом одни защитники Отечества, и все правильной ориентации. Оденется он только в посту.
Верные присяге мы спешили занимать места согласно боевому расписания, а наш красавец «Стройный» спешил на встречу с настоящим врагом: американским авианосцем «Дуайт Эйзенхауэр», бортовой номер 69.