AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 1
Глава 16
**
…То мнение о Владе, что сформировалось у меня еще из рассказов о нем Никиты и до рассказа о себе же самом его, собственно, как и после, так и осталось со мной и при мне-себе же: в неизмененном, а и главное не переобувшемся в воздухе и прыжке кося под эквилибристику под куполом цирка состоянии. Что, кстати, и не странно! И вовсе же не из-за страха… как ты, наверное, мог уже подумать, дорой дневник… высказать его так же легко, как и он же мне сам свои главные события… своей же пересмерти-недожизни буквально что и выжимкой и сразу же всех пяти веков… в глаза. Нет! Конечно же, нет. Да ведь и наученная уже и ранее тесным, оттого еще и тяжким опытом общения со СМИ, с их исконно кровавой коррозией журналистики, желтушной ржавчиной скреп и со своим же уже делением всей поступающей от них информации на три, я и здесь не упустила момент дележки и взвешивания всех за и против, проходя параллельно еще и все десять стадий – по пять на каждое согласие и отрицание. И, как ни странно, вообще же не странно, пора было уже и привыкнуть к этому пришла к равновесию и балансу, то бишь: пятьдесят на пятьдесят. Где львиную долю отрицательного фактора смели и, как это так же ни парадоксально, заняли – смущение и ненависть… к себе! Да. За излишнюю же и не порой свою прямоту в словах, действиях, а и изначально же еще в мыслях в отношении всего же, вся, всех и… сразу, чего бы и кого бы это ни касалось, ну а важно же все же здесь и прежде всего, что и именно с ним – на что и напоролась, поборовшись, собственно: скосив его же, как и всех и к ним же самим, под одну линейку и гребенку, не разбирая, а и именно – его воспоминания о родителях же в частности и семье же в общем! И да, пусть почти совсем не в точных, как и не в объективизированных… не объектовых… образах, но и не в подобиях, что важно… но и которые же он хранил и хранит же по сей день. Как и да, возможно, не в лучшей своей-их интерпретации, как и не с лучшей же их, как и его-своей же стороны… Но и что такое на самом деле хорошо, а что такое плохо? Да и что лучшее, а что худшее тогда и в таком же вот его случае? Тем более… когда лучшее же – враг хорошего! Цветовщина, да? Вкусовщина. Да! И субъективизм. Ну а уж в чем-чем, а в нем точно нет места – объективному! Да и ничто ведь человеческое… никому не чуждо. И ни ему же в том числе… А куда уж и исключению в виде памяти на плохое и только лишь плохое! Хорошее же – подтирается у всех и для всех: у кого – со временем, у кого – и в моменте… Но и у всех же по итогу – во избежание, конечно, образования нароста в виде шести, а там и всех восьми-девяти пик… конченой конечной же короны: царственности и могущества, величия и преимущества… лучшести! Символизирующей лишь то, что все уже сделано и ничего же делать более не надо, чтобы остаться и при своем же статусе, а там – и перейти в другой: «И того ведь достаточно, как и что было сделано до». Что и так же все, конечно же, неправда и не так. Ну а чтобы не повторять всем и каждому, как это может и работает лично и по каждому же случаю отдельно, решено было стереть всем. Помнишь ведь? Чтобы и здесь – не делать исключений, а сделать и как раз таки одно и на всех правило. Никакого преимущества! Только равновесие и только баланс!
И я тоже это помнила… Помнила! Как и помню… Да и в отличие же все и опять же от того же вот Влада, который все пытался, как и пытается же до сих пор: схватиться за это и уцепиться, удержать и удержаться… вытянуть и вытянуться же самому, как из болота. Пусть и в виде лишь всего отрицательного, негатива… Но и хоть что-то же оставить от своей прошлой жизни, как и прошлого же себя! Мне же ведь… мне не приходилось, как и не приходится делать этого пока: мое прошлое же как было – так и есть же до сих пор моим настоящим. И, как видно, будет еще и моим будущим… Если я, конечно же, так ничего и не придумаю, чтобы еще немного потянуть время… и не вскрыться так, сразу и со всеми же почестями, обязательствами и обязанностями… припав на колено перед и тем же все Советом, а и после же вовсе упав ниц… Слишком все рано! Я еще не готова… Да и они сами, думаю, так же не готовы… ко мне. Такой и… В принципе! Ко всему, что, да и кого, я так или иначе им… в виде и себя же все самой… предложу. А я ведь так и до сих пор же еще, а там и уже, ничего не придумала. И не придумаю, чего уж там… да и в дальнейшем. Только лишь – врать. Опять? Но и двоим же уже пообещала: не врать. А соврать остальным, не привлекая их и не привирая же им, нечестно! Да и чего уж там – невозможно: все же мы так или иначе за- и повязаны друг с другом и друг на друге… Да и Влада же самого опять же ведь и уже хватило, чтоб прекратить вить веревки и наматывать кольца… Змеи змеями, а Юпитер скоро явно позавидует и обзавидуется же наличию таких и стольких же колец у… Земли! Без n – не обойдется. Да и не только, не столько ведь и из мусора, сколько и из лжи… А еще и мата! Не знаешь? Есть же еще такая теория, что чем больше мата произносит тот или иной человек, тем дальше от него отлетает ангел-хранитель! А тут… и со мной… что? Что имеем? Не храним, а потерявши – плачем… и платим. Все верно! Меня же саму. Так еще и в виде ангела-демона… Посмотреть бы хоть раз на этого-моего бедолагу, да? Да-да… Да и жаль ведь… Плутон отозвали как планету! Может, он где-то уже и в другой галактике, а там и Вселенной… Одни – пихнули, другие – довыпихнули, а? Что? Небось уже и завидуешь Совету белой завистью да и на светлом же все глазу – какая замена и подспорье-то… наследие у них наклевывается… как припарка мертвому и мертвым же, не меньше. Да и не больше. Ни дать ни взять, в общем. А иронично-шутливый каламбур – наше все! Так еще и с примесью черного юмора – дайте два вина и подержите мой шампанский номер!
Но возвращаясь к Владу, его родителям, семье и… правде… трудно же было осознать, понять… а там и принять… да и до конца: почему да и за что конкретно его так обделили! И не только сами же и его-свои, ребята и отец… Другие. Чужие и… все! Не за саму ведь его и правду-матку уже. Точнее – не только же и за нее одну. У каждого же из нас она так или иначе есть. В той или… иной степени. Как и у Жени же все, к примеру: с которого, может, и больше все взятки – не гладки, так глаже, но и не от того же все, что он равнее. Что-то же еще должно было быть и стать причиной… или уже и кто-то… что из всего же спектра услуг, предоставленных ему от людей и не, этого и того мира, и наоборот, было предоставлено лишь полное отвлечение, отречение и абстрагирование: его самого – от них и их же – от него. При том, что он и мало же отличался как в общем, так и в принципе от любого демона, а не только и вроде него же самого, как и его же братьев, да и не вроде же и демона, а и самого же настоящего и что ни на есть. Да и пусть так же все со смешением-полукровью – все равно! Но зато потом… потом все сразу стало понятно, хоть и не принято, как и приятно и осознанно же, ведь так же все не до конца, когда я сама же и все увидела, что было нужно и прежде же всего ему же самому, чтобы именно я и увидела – он сам же мне все и показал, дав поприсутствовать буквально и в его же все воспоминании, не заместо его да и его же глазами, а с ним, вместе и… во всех смыслах! Ведь я была там – собой и… одновременно никем. Да и что уж там – ничем и… смешана с ничем. Не забывая… не говоря же уж и о ненависти. Да и какая к черту ненависть? Ведь и… без какой-либо возможности не то что контактировать – помочь и поменять хоть что-то, если уж и не изменить… а там еще и все… совсем! Впервые… впервые, знаешь, даже захотела именно показаться, а не быть. А еще… отменить этот извечный комплекс долга детства и само же детство в разрезе же «все мы родом из…», где ведь и достаточно всего одной мысли, слова или действия своих же все извне, чтобы пошло противодействие изнутри, только уже и в ответ другим и чужим да еще и так, чтобы они уже, приняв это все за чистую монету и на свой же счет, закрылись и выстроились от, целиком и полностью! А что же такое произошло? О-о-о… Я стала свидетелем их семейной ссоры! Ну и чтобы сразу с корабля на бал и у кассы, дав еще и знатно между делом прикурить, так сказать, и оценить весь масштаб трагедии этой же сказанной мной тебе фразы – главной и апофеозной… последней! Нет, уже не крайней. Окончательной и бесповоротной! После которой – просто рухнуло и разрушилось же все, вся и… все же. Вот просто, да, загорелись, сгорели и… дотлели, рассеявшись и развеявшись же пеплом! Моя развернутая альтернатива плашки: «Не для слабонервных!». И в ответ же заранее уже и на твои: «Со всеми бывает!» и «Подумаешь, бытовуха!». Ведь и никаких там больше вечеринок запятых с троеточиями затем – только хардкор точка же все и одна же над «и», что уже никогда не сможет даже смазаться и «Ой, й!», зато сможет и как снежный же ком, не на голову, а прямо-таки и, слетев же с самой высокой горы, врезаться в стену Влада, откатиться и вновь же приложиться к ней… а там еще и еще… чуть ниже или чуть выше… снова и снова… оставляя после себя не только кучки снега со льдом, но и трещины, и пусть же и не давая при этом окаменеть-онеметь им так и под ноль же, помогая тем самым и латая их из разу же в раз ими, чтобы все-таки и на подольше сохранить этот его же стержень твердым и устойчивым, как и его же самого, но и не потеплеть-расстаять, лишь только же и еще больше замораживая с краев! Но и ты же у меня уже сильный, дорогой дневник. Как и я… И без как. Ты же ведь – я! Поэтому… и тебя вылечат ты выдержишь. Пусть и с горем же все пополам… и насколько же это еще и вообще же возможно, да, и после моего же тебе уже и именно пересказа… да и не без потерь же все вновь как нервных клеток, так и соленой воды… Но и ничего страшного!
Итак… Шла я, значит, по асфальтированной чуть скользкой, хоть и припорошенной же при этом, но и уже именно бело-желтым от песка, так еще и порядком истоптанным снегом, поверх почти уже и исчезнувших кирпично-углевых рисунков, дорожке: по правую сторону от которой и меня же шла изгородь из темных голых кустов со снежными шапками на ветвях, скрывающая почти полностью проезжую часть за ней и лишь наполовину затем не менее темный, как и снежный лес, а по левую же – лишь подобие детской площадки с парой-тройкой неокрашенных деревянных лавок, качелями с досками-сидушками, песочницей и домиком не в цвет перед подобием уже и леса – невысоким жилым домом… Но и шла же я – не просто так, как и ты же сам уже мог наверняка не подумать! Не с сушками и кораллами… Не с кларнетом или… валторной! Понял? Конечно, понял. Но и, как говорится же еще, кому и что, да? Кому ведь и ничего… Ну а ибо нефиг отбирать хлеб у Александра и фантазию с воображением у родителей не таких… особо интересующихся и музыкальных… детей! Шла я… навстречу да, еще, но и уже не приключениям. Хотя и как сказать. Да и кому… Не своим, по крайней мере обыкновенно-необыкновенной семье, состоящей, как уже и так же все водится-не-водится: из отца, матери и… Влада лет пяти! И в этом же вновь стоит отдать ему должное – его же я только нормально и рассмотрела среди будто и водной ряби, как и этакого же еще модного мутного блюра с фокусом лишь на нем, ведь и не из лицемерия и эгоизма, тем более себялюбия ради, а и скорее же: из желания обойти лишние вопросы и сразу же отсечь любые такие же сравнения для. Только вот и если со вторым еще все было более-менее понятно – кого больше скрывает, на того и так же все похож: мужчина был и в куда большей туманности, чем женщина, то вот и с первым вышел знатный затык что по вопросам, что и по ответам: где и первых же вновь – меньше не становилось, а вторых – ни прибавлялось, ни убавлялось и впервые же не вырисовывался… даже и из ноля… никакой результат, что вроде и был, как и жив, а вроде и нет. Да и как само же желание на это же все и как-то иначе реагировать, как и лезть под горячую, на рожон и ломать же вновь через колено, рыхля старые раны, топчась по таким же и шрамам, как и по тому же все самому снегу: ведь и так же хватило, было и вполне же достаточно и того, что и вообще же позволил заглянуть, хоть и одним же глазком, за завесу тайны, да и пусть же все из палок и ниток с бусинами сразу, что и только еще больше перекрывали вид, не помогая, но ведь и не мешали же до конца!
Отец держал его за левую руку своей правой, левую же чуть пока придерживая на весу и, можно было, конечно, сказать, что еще и рассчитывая все же взять ей и держать за руку мать, но и та же, идя сбоку от сына, так еще и будто со стороны же уже и от них обоих, несла в своей же уже правой руке что-то наподобие лишь черной сумки с какими-то вещами, забившими ее под завязку и прямо распирающими же изнутри, левую же держа вдоль тела, чему затем последовал и сам же глава семьи, сжав ее еще и в кулак. И вот сумка, не сумка… портфель, не портфель… а там и чемодан… мне же и вообще даже вначале показалось, что это и вовсе же… плюшка! Ну, знаешь, как уже сегодня и на сегодняшний же манер, что-то и такое… на чем можно было бы кататься со снежной горки: как еще все и альтернатива же собственной одежде, которую протереть – раз съехать… да и пакетам еще, обычным доскам… пластиковым ледянкам и обрезкам ковра, линолеума… Да и ведь это было бы куда более понятно, правильно и логично – стояла же все же зима. Но нет! Сумка и… с вещами же. Скажешь: никакого веселья? Соглашусь! Но и придержав же все же второе дно этой самой и твоей уже фразы мне – чуть на потом. А и что уж говорить и за то, что и все же они были тепло одеты… Теплее, во всяком же случае, чем и для обычной прогулки и… как я же все и например, будучи и все в том же своем спортивном костюме, так еще и босиком… но и благо же все – ничего не чувствуя и не ощущая: говоря же все и именно за температуру и как позволил сам же хозяин всего этого и герой не моего романа. Хотя лучше бы и вовсе запретил… все и в принципе… никак же не влияет на сюжет – а мне ходи и дрожи тут не от внешнего минуса, так от внутреннего и плюса несправедливости, что того и гляди подснежники по пятам расцветут, удушив мою же сирень, что и перед этим еще задушит ревно-завистно саму меня. Но да, зато хоть и раскрасят и все остальное вокруг… более-менее: не кровью фактически – так хоть и цветными кругами перед глазами. А что? Про сумку же – сказала? Сказала! Не будем же мы с ней, снегом, какой-никакой, а площадкой и кустами с лесом – только лишь и белыми же воронами. Взлетим… и тронем-таки мужскую линейку одежды в темно-фиолетовом цвете, женскую – в темно-синем и детскую – в светло-зеленом! Ну как? Легче не стало? А мне вот – стало! Пропала вновь тревожность и исчезли черные мушки перед глазами. Ненадолго, но… и по крайней мере. И хоть, да, и не пропали, как и исчезли же до конца при этом всем – белые. Мои же все и… муфи. Но и это же уже скорее – лирика. Как ведь еще и редкий же мелкий снег… С ним – все проще. Отмахнулся… фыркнул пару раз… подавился-откашлялся, если неожиданно все же успел и вдохнул… так еще и проглотил… и все! Ну а о деталях же все, как и мелочах, можно было сказать, конечно, как и точно – только Влада: говоря же все и о шапке-ушанке с уже порядком и намоченным снегом белым мехом, длинном пальто, из рукавов которого на нитках торчали вязаные варежки и широких штанах над валенками. И так ведь – только и кататься! Если и не на лыжах по тропам, так и на ледянке все и с горы. Так нет же! Нет…
Ведь и что же касается чеховского ружья… И да, лучше рано, чем… никогда! Да и зачем откладывать на завтра то, что может выстрелить весельем и уже сейчас, правда? Тем более же… когда и стоило же мне взглянуть на него-нее еще раз, поравнявшись же почти при этом и с ними же самими, как судьбоносно-кармический механизм сдетонировал и… мать, откинув ее от себя, бросилась через кусты на проезжую часть! На моих же… глазах. Да и что уж там – на глазах у своих же все мужа и сына! Это. Был. Шок! И да, конечно, не впервые и такое, как и такой, но… Впервые – я и буквально же не знала, что мне с этим всем, как и с ними же самими, делать… А и точнее, что не делать: ведь ничего менять нельзя – в любом случае. А тут еще ведь – и не получится: все ведь уже случилось. Все уже произошло… Но а как не делать и так же просто стоять при этом и… в принципе? Понял, да? Взрыв мозга! А там – и сердца. Хотела же тут же: то ли броситься за ней, то ли подстраховать отца и перекрыть дорогу Владу, чтобы он не бросился следом, а то ли и все вместе, но… Но и знаешь что – она благополучно пересекла ее, проезжую часть и… и это же еще при условии, что движение по ней и на тот же еще момент времени уже было, кроме и параллельного же пешкодрала обычного людского и не хода, да и явно же еще и понасыщенней, чем и во времена такого же, уже прямо-таки и ходящего сам, как и на своих же все таких же двоих, Александра… и все обошлось! Да. Перебежала-перешла… и пошла себе дальше – параллельно же и все еще мне, но и только уже в моем же направлении. Вперед, как говорится, и, возможно же лишь только еще, с песней… Но и что было мне уже совсем ненужно и неважно. Как и тебе! А важно же и нужно было знать и понимать, что даже и не обернувшись ни разу на своих двоих! Ну а что же до них… так и оставшихся у широкой переправы на левом берегу… а и точнее до него… отец, подобрав сумку своей свободной левой рукой, найдя таки ей и хоть какое-то уже более-менее нормальное применение, и сжав покрепче левую руку сына правой же, теперь еще и ее обратив в ненормальный кулак, почти так же просто, а там же и в какой-то степени даже еще и легко пошел себе дальше. Так и не увидев, как и та же вновь, в свою же очередь, достигнув какой-то и определенной, своей точки, будто и мяч, подброшенный ввысь, но уже и именно перешла дорожное полотно и, уже обогнув-обогнав меня, пошла по левому же берегу дальше-вперед. Опять же, ни разу не обернувшись: все так же спокойно и… легко. Ноль внимания, фунт презрения. Будто бы муж и сын – вообще не были и не есть ее: ни забота, ни проблема… Никто. Ничто!
И ведь ладно бы… Нет! Не так… Черт! Ты же меня камнями забьешь за это… Но и я же ведь до конца не выгораживаю… Как и не выбеляю! Я же все, как и ты – третья сторона, и смотрю с нее же… Но! Я бы даже скорее поняла – его в этом и при этом же: на ее же все месте. Не приняла! И да, будучи так же все на своем – без матери и с отцом. Но и куда меньший же процент – отцы не так, как и часто привязываются к своим детям! И дело не в беременности, как и родах – в фактах. Для матери ребенок здесь, в семье – как первый и последний. Каждый! Для отца же – как не последний здесь, но и не первый где-то там. Ведь и не больше, чем потомство. Но и да, не меньше, чем наследие. Хоть что-то радует, да? Пре-ем-ни-чес-тво. И как мы до такого докатились, свалившись таки с кровати впервые, а не с дерева во сне! Начав еще с ссориться, наверное, и скандалить, бы-то-вить, на глазах у детей? У того же все и малыша Влада… Про дым без огня – не забывай! Который, да, уже не ручной… Но и не метр же еще с кепкой! Пешком под стол? Конечно! Под тот же все и стол, где он будет жить-казаться и существовать-быть одновременно и до конца, даже и не имея его затем над собой: не желая оставаться один, но и чтобы они, будучи вместе, ругались. Так еще и лишь потом только познав и поняв, а там же уже и приняв, что от перемены мест слагаемых – сумма всегда остается: и не только же потому, что все приходят и уходят одни, а потому, что порой лучше именно вычесть или разделить, чем и тем более приумножить, приложив проблем лишь только и еще же больше с «А если бы?..», где бы он ее догнал и остановил, они бы нормально поговорили и оба бы остались, сменив просто один пластырь на другой на время. Не граблями, так и ножками стола, как не говорится! Но как есть и… не только его ножки – на не склейку, а и именно замену: пластырь – дрянь, а остальные – еще хуже.
Да-да, суть всей пьесы оказалась комична и трагична одновременно, трагикомична… да и масштаб самой трагикомедии же, как и ответа на сто один далматинец вопрос его и не «Почему?», словно бы и здесь же не отставая ни на шаг, был до боли прост и так же все ироничен… обычен, статичен и… вновь статистичен – у отца на стороне была интрижка! Да и не просто интрижка, а полноценная… вторая семья. И да, с ребенком! Под копирку? Почти… Чего не хватало? Грехов, пороков… Мук… Души! Но и лучше же все будет спросить – кого. Да и если по итогу же, как и сказал затем уже и сам Влад, они были и так же все почти идентичны: начиная внешним видом и просто видом… проходя через сферу деятельности, где и обе же женщины, и тут уже довольно иронично именно для меня, были учителями младших и средних классов, на повышение и вырост, так сказать, но и скорее же именно понижение, снижение и… вовсе же упадок, и не физический, так моральный, как и падение же… и заканчивая дочерью! Да… Девочкой и маленькой принцессой… Папиной дочкой и усладой как никогда же уставшим отцовским глазам! А и сокращенно же еще: «Мар-го»! А чего и к кому уже не хватало – чести, совести и достоинства, не говоря уж и за терпение, чтобы родить и вырастить в одной семье, от одной же еще и любимой женщины второго же ребенка. Но зачем ждать, так еще и любить одну и одного, он же не эгоист, когда можно и нужно, должно и всего же себя по- и дарить миру! Как в Sims прям. Забеременел персонажа… Выждал время… «Мальчик? В жопу – мальчика!». Ну или еще так: «Роди его обратно!». А ты ждал моей женской альтернативы? Капуста и аисты – тебе вряд ли подсобят. Ну и так вот… Дальше! Не сохранился… Закрыл… Снова открыл… Создал… «Девочка!». Как легко и просто трахнуть мир, пока он не успел первым трахнуть тебя, без регистрации и смс! Жаль, в жизни такого нет, да? Как и мозгов у некоторых. И в нужной же еще голове, как и месте! А есть как раз – в ненужной. То есть: нет. Да! Ведь в самотыке и кусачках без пружины… Не говоря уж и за аборты с детдомами! Есть. Конечно, есть. Как они, так и мозги для этого же… А вот чего действительно нет – пап- и мамдомов. Зачем, да? Их ведь – не выбирают! А детей – за ради… всех и вся… не упоминая и только лишь всуе. Вот такие вот… правила с исключениями: вторым и третьим дном. А еще и о двух концах. И с такими же все – стандартами: «Вы не выбираете – вас выбирают, а мы – да». Забавно!
И это же еще не учитывая, что я тоже и не вроде как срезала и срезалась же сама на этом же, будучи еще тогда и основательно же спиногрызом: тоже ведь ничего не дали с ними решить, как и права же голоса… Да и ладно! Ну уж прости… Дал бы мне кто решать да и в пятилетнем-то еще возрасте – у меня бы все деревья были в ветрянке, а трава резко посеребрела! Поседела? Нет! Скорее – посидела… и, насидевшись, посиреневела. Зеленый однотонный – ведь скучный… Как и серый! И вот тоже ведь умора, да, красить асфальт… Но и не мне же – велосипед изобретать и Америку открывать. Хоть и сколько бы я могла заработать на беспроводных наушниках… у-у-у. Не Bluetooth! Просто. Без проводов и… акций Apple! Вместо тумаков-то и затрещин от все и той же Розы – за отрезанные зря провода. Да просто при жизни – гениев не понимают. И только по смерти… да… поймут! Но и вернемся же к… Копии матери. Конечно! Когда же и сам Влад был… Ну, ты понял, да? Копией отца! От кого мы этим бежим? Точно – не от них. От себя. Да! Остальное – второстепенное и надуманное: вроде страха высоты и… прочих. Себя боимся. Се-бя. И все! Себе не доверяем – вот и боимся подняться, прыгнуть выше собственной головы: «А вдруг – сигануть захочется?». Захочется! Вопрос же тут как раз в другом – сможем ли остановиться и остановить себя, когда же сами и себя же боимся?
Ну а что же Титов мать? Истерила… Терпела… Просила, умоляла уйти от той семьи и вернуться, остаться с ними… Истерила… Уже и прямо-таки требуя… Снова терпела… Снова истерила! И так – по кругу… Пока наконец до конца не устала… ты мне прощал и не такое, так что закрой, пожалуйста, глаза на тавтологию …и не ушла! Раз и навсегда. Да! Так именно и выглядела последняя же капля вина в ее же все и наполовину же пустом бокале с бутербродом с икрой… или сыром с маслом и колбасой… что и этой же самой икрой… или сыром с маслом и колбасой… упал-таки на пол… и она же на том или ином, поскользнувшись, уронила-таки и разбила первый на счастье! И как все так же ведь не говорится, у кого точкой над «и», а у кого с пить, если уж и не есть, на «вы-». Влада же, как ты уже и наверняка понял, она оставила с отцом, который, как это уже и ни странно, видел в нем в дальнейшем… лишь ее. К вопросу же все и о бегстве от себя! Ну и, конечно же, в его же личном понимании… извращенном донельзя… и принятии… знатно перевернутом так же все набекрень. Да и как же без предательницы семейного очага и уюта, да? Никак! Но и вот же парадокс – которых и не было. Как и мамонтов, гвоздей в стене… И самих же стен! Изначально. Да и ничего же не было! Не говоря уж и за материальное… Как и в нем же все самом, Владе, и его же, предателя, естественно! А и всего-то лишь было надо род поменять, стрелки раскрутить и… во всем же этом розовом безобразии спирали… сына своего наконец различить. Раз же плюнуть! Разве что и в себя же уже самого, да? В стрелочника же и в зеркале. Но и не во Влада же уже! Не в него…
Эх… А ведь и куда ни шло бы ведь еще было, если бы она и с сыном-то своим ушла! Не в отместку, он ведь так сам нормально и не ушел, всех у и подле же себя держал, не эгоист, конечно, лев с прайдом, ага, скорее же просто аморальное животное, а в принципе. Так нет же! Зачем? Зачем и после кому-то что-то дополнительно объяснять и разъяснять? Лишнее время же только тратить! На кого? На что? Да и надо ли? Не надо ли! Вот и поэтому-то не думать же – проще. А и на эмоциях-то, не чувствах и ощущениях – все легче. Лучше! Раз – и нет. Да и долгие же проводы – всегда лишние слезы. Еще ведь и отговорят… Заставят и передумать. А пока под горячую и на горячем же… по тем же и следам… все – быстрее. Только вот и… правильнее ли? Нет! Хуже. Да еще же и дважды! Не говоря уже и за ту же все сумку с вещами, что и бонусом же прям докинула. Так сказать, балласт и его же грузом дополнила. И папе же все не одному сбросила – на шею: ненавидеть – так за все и всех… и с музыкой. Как и желанием лишь – утопить же следом его и ее! Хоть и общие же с ним были… Да! Ведь и раздумывала же, идя, еще – самой уйти или с ним? Решила! И лишилась… Не жаль ведь! Как и ему, что и без записки со следом в конце губ: «Живи с этим! И понимай сам теперь – как хочешь и знаешь». А он и жил, отец, как знал и как не ему же завещали, не давая же этого только и сыну, а и лишь лупя его на чем же только свет стоял и тьма же лежала… За все! Хорошее и плохое… А и точнее – лишь плохое: и там, и этам. Хорошее же – мы никогда не замечаем. Так еще и забываем! А плохое – нет. Помним всегда! Как «Отче наш» и «Утреннюю звезду»… То-то столько религии стало по ТВ – все никак отмолить тот свой телевизионный казус не могут! А как взывали-то, ой… С переводом! Жаль только еще – не на латыни. Да и не при свечах и пентаграмме… с козлом же. Кхм! Избивал же его просто – за любой проступок. За любую ошибку и оступку… И да, конечно же, все – не при своих. Естественно! Сплавлял их куда-то… подобру-поздорову… а сам… убивал Влада. Всячески… И морально, и физически… Лучше было бы сказать – как не. Никак! Все же – в дело. И все – в дом! А там – и храм. От другого же и не уже, да, и чужого… А доколе? Пока Влад и сам не сбежал от него… Ну и не попался к браконьерам. Все тем же самым, да, продавцам жизни и покупателям смерти… А там уже и Александру, который… спас: и убив – избавил. Да! Казалось бы… Но да! То самое ведь исключение из правил, когда убивая – очищаемся… Вот и он же: убив – очистил. И себя! Куда уж без здорового уже эгоизма, как и конкуренции, да? Ну и его. За себя и… Влада!
Ну а о дальнейшей же их жизни, как и есть ли она в них, что отца с его новой семьей, что и матери, он как не знал на тот еще момент, не знает, так и знать же до сих пор не хочет. Как и не хочет же даже искать! А уж и что говорить за найти и тем более вдруг встретить! Хотя и, если же что, всегда будет готов и во всеоружии, чтобы показать им – не их же и давно пятьсот лет… с хвостиком! Недурные же и уже достаточно, скажи? Хоть и оружие же это-его скорей и пусть и не то самое же прям, но и ружье. Которое уже стреляло, да! Но и только же теперь, в этом и его же конкретном случае-разрезе, стреляющее прошлым и исключительно же в самый неподходящий момент, так и по всему же его нынешнему: настоящему и будущему. А там и рикошетом прилетающее – и по самому же прошлому! Выбивая, как и в самих же его воспоминаниях, все лишнее и из него же самого. Вычищая и вымывая неугодное… Ненужное и все еще болезненно-свербящее… Как и колюще-цепляющее… Разбивающее и разрушающее… Убивающее до сих пор! Он же – все-таки отцовский, как ни крути. Да и как его же желание выделиться и быть другим, отличаться от всех – лишь от него, как и не повторить его же все ошибок, полностью переиначив все снаружи и внутри же себя, чтобы и, не дай только… дьявол, в чем-то вдруг и с ним же все сойтись! Внешность-то – он уже перекроил. А вот внутренность… внутренность-то – оставил. Да… Только и спрятав же ее еще за досками и заколотив же все теми же гвоздями… В самом дальнем уголке бессознательного… Погрузив и в полную темноту… В самую тьму… Да и почти же что – кромешную бездну, если уж и не в небытие. Не избавится же! Не сможет… Будет лишь притворяться, что: «это – в прошлом». И притворяться же здесь – главное слово. Как и казаться. Не быть!
И дабы уж и как-то это все подытожить… Если бы я не знала хоть и какой-то уже на момент правды, как и что если не во всей ней, то и в большей ее части замешан мой же отец, да и что именно он, как и Совет, может и должен все мне и точно рассказать, я бы могла подумать, что именно поэтому все всё и от меня же самой скрывают: ведь и узнай я все раньше, как и познакомься же с Владом лично наконец, я бы все просто испортила и испортилась же сама… излишней уже и прямо-таки добродетелью! Банально – попытавшись ему бы просто помочь, на деле же лишь напросившись со своей же все и никому не нужной же жалостью, соболезнованиями, как и навязавшись же еще и со скорбью, что ненавижу и сама, но и сама же себе противоречу в этом: в отношении остальных и делая же это. И где он бы, и в свою же уже очередь, убегая вновь и от себя, боли и не желая вспоминать, ворошить и искать, исправлять… попытался бы причинить боль мне – такую же, равную по силе, мощи и количеству же с качеством… И где я бы уже и сама именно напоролась: ведь и мы же с ним похожи! Опять же, пусть и не во всем, как и не до конца. Но и… как брат и сестра. И без как! Не беря уже и в расчет пол, опыт и родство… Как и годы. А там и века! Да и как и то, что пусть он и несет бремя отца без матери, а я и – матери без отца… Суть-то – все равно одна! Без пестиков и тычинок. Нас избивали и били… И нас бьют и избивают же так или иначе все – до сих пор… А мы же все – летаем терпим… на задворках же представляя собой как раз таки и ту же всю мать, как и того же ведь отца соответственно: терпевших и терпящих! Так и не знающих, не принимающих, но и более же менее уже понимающих на собственном же опыте, что по-другому – бывает. И по-другому же – льзя. Можно, нужно… и должно же все-таки!
