AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 1
– От-ношения? – Запнулась от сиплоты своего же вдруг вновь ставшего тихим голоса брюнетка и тут же прокашлялась, утерев уже и сама и мельком свои же мелкие слезинки во внутренних уголках глаз от сбившегося вмиг еще и от удивления дыхания, и пару раз еще сглотнула, чтобы увлажнить пересохшее от не меньшего и так и не утихшего, а даже и не утихающего до сих пор шока горло, чтобы уже чуть четче и громче переспросить. – Отношения?!
– Отношения! Не худшее же определение, правда? – Пожал плечами спокойно блондин с явным удовольствием и даже именно довольством следя за ее же реакцией на свои-его же собственные слова о них, тем самым как бы еще и не намекая на то, что все это было сказано и рассказано – скорее и именно же вновь для нее, нежели для него и о нем, ней и о них же с его точки зрения, как и о таких же его несуществующих терзаниях на тему: что и как назвать. Ведь, собственно, если что-то и менялось для него и в нем же самом из года в год и века в век, то точно не в сторону увеличения значимости оболочки над насыщением-содержанием и значения – внешнего над внутренним: тела над душой. И где ей же, в свою очередь, это было важно. Ну а если важно и ей, так и компромисс, вот, пожалуйста: пусть же называет сама – хоть как, как вот только ей и лишь одной заблагорассудится. В его же случае корабль, плывущий под названием, плывет не названием, а именно же собой как кораблем – самим собой. Ну а в данном же и вновь конкретном же, но уже и для него самого случае – самой Софией. И только же он хотел продолжить то, что она и сама не дала ему продолжить некогда, так еще и сбежав, и, так сказать, зарезервировав-закрепив сей момент как минимум и в нем самом, как она и сама же сомкнула свои губы, после – сильнее, еще сильнее и еще, пока они и совсем почти что не пропали из его же все поля зрения, а подбородок же и не приподнялся, знатно натянув бледную и почти прозрачную кожу ее на не менее белых костях и синих венах, стягивая ту на мышцах и притягивая же его же руку вновь к себе. И прям же все – как и тогда, почти что и точь-в-точь, только если и в прошлый раз он принципиально касался кожи ее губ своим же большим пальцем, надавливая, разминая и раскрывая, теперь же она будто и сама этого хотела, да и не только душой, но и всем телом, прямо-таки еще стремясь же им к нему, хоть и не в силах же пока еще вновь признаваться же в этом ни и в себе для начала, ни ему, но и благо же делать этого сейчас и не требовалось: обе части одного целого прекрасно все сделали и за нее. И, тихо рассмеявшись от этого, как и всего же сразу до, про себя и себе же под нос, он согнул обе свои руки в локтях и приблизился максимально близко как к ее телу, так и ее же лицу. И, как в случае же с рукой, одной правой, только уже и такой же ногой, распрямив и почти же разведя ей ее же ноги по сторонам, оставил совсем небольшое расстояние как между ними самими, так и между ней и стеной, как еще один шанс, возможность и момент на ее же собственный очередной пируэт, если все-таки захочет, скажет да и прежде же, чем она окончательно прижмется к ним обеим и первая из них уже точно никуда не денется: не в этот раз. – Еще что-то?
– Еще что-то?! – Возмутилась не на шутку София, начав, как обычно, за здравие и передразнивание его, а закончив за упокой и наезд на него же самого за очередное же его самоуправство над ней, оправданно, как она же сама про себя и считала, но и тут же давая себе невидимый подзатыльник за подкормку его же эго, о чем сказала же тут же его немаленькая чеширская физиономия, раскрывшаяся напротив и ознаменовавшая же собой начало новой ее игры на его территории и по его же правилам, а еще и за то, что вытекало же из первого и по правилу же сообщения – втекало обратно: что велась и ведется же на подобного рода разводы с его же стороны, хотя давно уже пора было привыкнуть и относиться спокойно, хотя бы и для своего же еще оставшегося ментального здоровья.
– Ну да… – играючи удивился Егор и тут же надулся от ее же непонимания внешне, внутренне же, в то же самое время, уже почти и давясь, задыхаясь своей же лесной и еловой свежестью, так еще и знатно переслащенной, почти же что и засахаренной на солнце, но и продолжая держать хорошую мину при плохой игре: спасаясь – лишь вдыхая же через нос ее же бушующий от потерянности озон. – Есть что сказать еще или, может, даже сделать – прежде, чем ты уже ни первого, ни второго не сможешь?
– Например, что? Свое мнение?! Егор! – Всплеснула «распустившимися» вмиг руками брюнетка и пару раз даже приложилась раскрытыми их ладонями к его груди: для себя – ударив, для него же – скорее погладив, что и тут же отобразилось на ее же слегка покрасневшем от натуги и сокращения личного пространства, как и зоны же комфорта, лице и его немерено довольном и даже чуть слегка разомлевшем, а на мгновение еще и закатанные почти черные глаза дали понять ей же вдогонку, что массаж ему понравился, доведя ее же тем самым уже окончательно. – Тебе как, вообще, все и за всех решать?!
– Охренительно! – Осклабился блондин и приложился, как и она же к нему, но уже и он к ней и губами к ее же правой щеке, слизнув дорожку муки до виска. – М-м-м… Прям – ожидание и реальность! – И продолжил вести языком, только уже и не по теме разговора, точнее не только да и так же все: не только лбу. – И никакой фрустрации! – Затем – от другого виска и по левой же щеке к уголку губ, стараясь всеми силами затем не акцентировать свое же внимание на еще оставшейся у него Владовской приблуде, но так или иначе все равно опускался к ней, переводя или буквально даже и пиля эту самую точку своими же близкими уже по размеру и к цвету самих же радужек от злости зрачками, готовый уже и вот-вот заставить ее сам досмыть ее после душа еще раз и под ноль или уже сам стереть ее и не только с лица ее же все повторно, но и уже точно навсегда с лица всего, всех и вся, если уж и не снять ее теми же все ножами и как скальп, чтобы затем сжечь в том же самом камине, не подумав за трубу, и тем самым отправить весточку тому же самому Совету с послесловием, что: «Будут еще как минимум две такие же. И три буквы с восклицательным знаком! Высший суд, Хьюстон, ау, у нас тут уже не просто проблемы. Хоть и с той же все буквы… Да! П – понедельник. Спросите же у Гарфилда за его же значение и конкретно же все для него». – Что на вкус, что на запах… Красота! Только вот вопрос: «А по всей поверхности продуктового изделия – так же?».
– Не издеваешься, да? – Толкнулась в него уже и всем же своим телом девушка – в попытке если и не отпихнуть совсем, то отстранить его от себя хоть немного, но была лишена и этого еще имевшегося расстояния, прорехи между ними, тут же: он просто в секунду полностью придавил себя к ней и ее же саму прижал к себе, вжав в стену. – Егор!
– Избавляет от муторного выяснения тех же самых все отношений, знаешь… – спокойно продолжил дальше и на чем остановился же еще ранее в своем ответе парень. – Как и от никому не нужного растягивания времени! Какое бы оно ни было: в разрезе нас или не. Решил – и все! А правильно или неправильно – дело третье. Да и не так важно же уже. Не говоря уж и за субъективизм… В конце концов, можно же и перерешить!
– И опять – ты, да? – Продолжила извиваться в его руках девушка, не даваясь никак к нему и ему же самому: ни телом, ни душой. Ни разумом, ни сердцем. Хотя и тут уже – как и кому вновь посмотреть: ему-то уж все было ясно и понятно, ей же – еще надо было немного повыкобениваться и повыпендриваться, но и чисто уже для себя, как и для галочки в себе же, так сказать, еще подумать, а на ее же манер, сначала – нет и только после уже – да, а затем же и снова – нет! – Ты перерешишь. И ты же – перерешаешь!
– Лучше… Снова! Дурной пример, а, а зарази-и-ителен, не правда ли? От обстановки ли, окружения… И вот стоило до такого тянуть, м? – Усмехнулся Егор, огладив большим пальцем своей правой руки кожу ее подбородка, удерживая при этом же все еще брыкающуюся ее перед собой своим же телом и без особого труда, как и сведя и переведя же ее руки у своей груди в одно и тут же опустив их одной лишь своей левой. – Стоило доводить, а?! Почему раньше так не отбивалась и не сопротивлялась?
– Хочешь сказать, что при ином раскладе сюжета и развитии же событий, где бы я раньше дала тебе отпор по полной и не терпела тебя… и все то… до этого бы не дошло?!
– Кто тебе такую глупость сказал? – Изумился вновь наигранно блондин и уже громче, прямо-таки и ей же в лицо весело рассмеялся: ее же искренне неприкрытой наивности, выраженной не только в словах и на лице, но и энергетически – во всклокоченной и согретой солнцем после только-только осуществленного покоса траве. – Дошло бы! Как нет? Но и опять же… и снова… рань-ше! Да и еще как… Не раз бы и не два – еще дошло. И доходило бы… А вот что не ныкались бы мы по всей гостиной и кухне… с другими и чужими комнатами, как сейчас все, например… это да. Это уж точно!
– А! То есть – не ныкались бы, да? – Не унималась все брюнетка, краснея, задыхаясь и почти же что выдыхаясь от своего же сиренево-травяного всплеска, но все еще крутясь и, как бы иронично сейчас ни звучало, как и все тот же уж на сковородке. – Не скрывались бы вообще, да? Совсем?! Ты и… В принципе!
– Ну, не там и не в них… как минимум, а и в моей же комнате как максимум… Прекращай! – Прижался уже и своей же головой к ее, лоб ко лбу, парень, смотря прямо и точно в ее же глаза, в потемневшие сейчас, как и почти у него же самого, хоть и еще немного свои-ее карие глаза. – Иначе я найду остатки муки, дообваляю тебя же в ней окончательно и засуну в печь! Поверь, хуже от этого – не станет. Ни ты, ни… что. А только лишь лучше и еще же вкуснее! Хотя и казалось бы, да, куда? Но и только лишь все – откуда! И даже имя этому есть… Хоть и с ним же – все оказалось куда проще, чем с названием. Кхм-кхм… «Прин-цесса», м? Пирожки «Прин…».
– Не называй меня так! – Взбрыкнула последний раз девушка и отвернулась, но уже и не столько играючи, что и не казалось же еще таковым поначалу, но и в сравнении же уже с этим, последним ходом если уж и не принцессы, то королевы, все так и оказалось: обидно-обидчиво и с отведенным же взглядом в сторону двери.
– На меня… – ноль внимания, фунт презрения. А он просто сделал шаг не по прямой, в который уже раз ознаменовав для себя же самого тем самым расстрел себя же для нее по всем его и ее же фронтам. Но и, ничего же, жив еще. А все и почему? Потому что все это происходило и происходит по большей части – внутри нее же самой. Как и минное же поле ее болевых под его же ногами, что не подрывает его, зато ее. А еще и потому, что очередной же ее отказ от него, как и его же язык без костей на автопилоте и по инерции, стал прикрытием очередного же ее собственного шага от него как правильное решение и тут же к нему как ошибка. – Посмотри… пожалуйста… на меня, София!
И вновь без какого-либо желания, но и все-таки же подчинившись, не на приказ и требование уже, а на просьбу и прошение, хоть и боясь все еще до последнего увидеть сожаление за сказанное собой-им же в его же глазах, уж лучше очередной стеб и издевка, она все же повернулась обратно и посмотрела напротив себя, увидев его, но и, правда, лишь ненадолго, ровно как и сам же его проникновенно чистый синий взгляд. Ведь и сколько б раз они между собой об этом ни говорили и ни обещались не возвращаться к этой теме, столько же раз он делал все наоборот для нее и, срываясь же на эмоциях и чувствах, а там и ощущениях, называл же ее так, а не иначе, вновь и вновь, зная же при этом – как она отреагирует, но продолжал искусно гнуть свою линию в этом. Стараясь же и не столько досадить ей этим, сколько привнести новый смысл в это ее прозвище – для нее же самой и вновь со стороны: он же просто не видел в нем ничего уничижительного и унижающего, да и вовсе негативного, что, в свою очередь, видела вновь лишь она. Да и как даже в той же самой прихожей и тогда, когда они ругались, она сама коверкала это слово и выдавала же все это за его, когда же он всегда держался своего лишь положительного контекста в этом, как и всего же того, что привносил в их жизнь сам Александр: он же первый и начал ее так называть, порой и обмолвливаясь таким образом о ней и с ним, как и ними же всеми, ну, а он просто перенял это себе и в себя, как и чуть ли не единственное светлое, что было от нее и о ней в нем же самом. Постепенно еще и повторяя же из раза в раз, набирая на него все новые и новые лучи – собирая и в сам свет, в поток света и против ее же и его же тьмы в этом. И верил же в него – до последнего и победного, стараясь заставить поверь в это и ее же саму, разуверив уже в ее же, как свое. Как когда-то и он же сам поверил в эту возможность, в возможность существования этого же света: как в ней, так и в себе-нем, по большей же части – как раз и из-за нее. И просто должен, обязан был теперь образумить и ее саму, добавляя прозвище в их диалоги, пока она артачилась, фыркала и хныкала, но рано или поздно – просто должна, обязана была и сама признать это, как и его же победу в этом над собой-ней и с ее же все помощью, безусловно, как и свою-ее же победу, в свою же очередь, с помощью уже него. Собственно же, как и в том, что, если она вновь начнет бегать от него своими глазами, он вновь будет на несколько взглядов впереди, как и в соревновании между пешим подъемом-спуском по лестнице и на лифте, куда бы она ни взглянула – он будет уже там и если не минуту, то две, а там и три уже ждать ее и дождется же, как здесь и сейчас же все: где он, только поймав ее взгляд своим и остановив же его на себе, оторвался от ее лба и, прикрыв уже свои глаза с легким теплым выдохом приправленным еловой свежестью и терпкостью смолы, коснулся кончиком своего же носа ее, мягко потерся об него и не спеша опустился, приблизившись к ее губам, чтоб пока лишь незаметно и совсем почти неощутимо коснуться их своими, лишь слегка накрыв их и тут же отстранившись.
– А если… если я не хочу? – Последний раз и уже на словах, не действиях воспротивилась София, но и, казалось, уже не столько и за, и из-за себя же, как и того парня, сколько и в дань памяти, как и уважения, чести и достоинства погибшей смертью храбрых ее же собственной женской гордости, не гордыни, что ведь и до последнего должна была держать плакат с двумя красноречивыми буквами в слове на английский манер, оставив другое же и с тремя на французский за спиной на заборе у ЗАГСа и вопроса же белым мелом на асфальте подъездной к нему дорожки «Ты выйдешь?..», а дальше – все та же ведь и машина перекрыла. Да и есть ли разница, если ответ уже «Да»? Тут уж и гулять выйти можно, и из себя, и еще из кого. А там – и за, и в кого или что. Да и хоть из своего же космического корабля с билетом в один конец и по пути же следования: Венера – Марс. Ну, или в обратку, меняя там и выше формулировку или нет.
– А ты и не пробовала… – прохрипел-прошептал Егор и мельком взглянул на нее, вновь ровно попав своими темно-синими глазами в темно-карие ее, до этого же вполне себе удачно и удобно ограничиваясь лишь разговором губами, но и решив-таки дополнить все ранее и выше же собою сказанное еще и прямо-таки уже почерневшими, кроме и пока же еще самих яблок, глазами, огорошив и добив же еще тем самым ее окончательно как дежавю, так и в принципе. Ведь вновь в них, как и в нем же всем самом напротив, было что-то другое, что-то настолько иное, полностью же отличающееся от него и его же обычного состояния, что она даже потерялась, не поняв на секунду толком происходящего: «Он ли сейчас со мной? А со мной ли? Я ли вообще? И что вообще конкретно здесь происходит?!». Ведь, если по факту, и это, что сейчас с ним и ними же происходит, действительно нежность, на что и похоже же еще очень, то это точно не он: с ним же – она ну никак не могла это соединить, сопоставить и совместить, будто они оба, как слова и понятия, были как антонимы и без как, что и ни при каких же условиях и обстоятельствах не могли быть вместе, рядом и оказаться же вдруг в одном предложении. Но и тут же в тот же раз все – как-то ведь и оказались, когда она так же почти думала. А что и в итоге? Спутала. И что же тогда получается? Она самая, нежность, как он и сказал, просто и слегка извращенная? А «извращенная нежность» вообще бывает? А чего и не бывает? Тем более: у них. А там же и с ними. И если же все так, то да, определенно. И в его же стиле. А с некоторых пор – и в ее. Опять же и снова, как он сам ей это и сказал.
– Не становись… не будь моим отцом! Точнее, даже и не так… Снимай маску, пап, я тебя узнала!
– …Точнее: не распробовала! А насчет возможных… всяческих помех – никаких масок больше и вообще же. Сов-сем! – И, как дополнил, не теряя больше ни секунды, как и не давая же ей возможности тем самым что-либо ответить, возразить или подтвердить, а и тем более сделать, вновь накрыл ее губы своими, закрывая глаза вслед за ней.
И несмотря же на то, что и незадолго же до этого они оба пылали нелицеприятными эмоциями, чувствами и ощущениями друг к другу, а она и вовсе была зла как никогда на и за его же самоуправство, будто и впервые, но и с ним же каждый раз – как первый, поцелуй их вышел весьма спокойным, медленным и очень осторожным, куда же более осторожным, чем мог быть с ними и у них, да и в принципе, будто и притирающимся, адаптирующимся и самым же что ни на есть первым, за коим, конечно же, последовал и второй, и третий. И все же они, что шли дальше, дольше и глубже следом – перенимали тактику предыдущего, будучи так же все мягкими и нежными, чувственными. Что и наконец почувствовав, прочувствовав и ощутив, проэмоционировав и оценив, прямо-таки и попробовав и распробовав же по его же собственной инструкции их, она и сама могла применять тот термин и без зазрения совести: к нему, себе и ним.
Да и пусть он даже все еще продолжал чуть с силой сжимать ее руки уже и за ее же спиной, в какой-то момент просто отпустив их и дав ей их все же как-то размять, а затем вновь поймал, но уже и у стены, чуть отстранив от нее же, в свою очередь, Софию и таким же образом еще подтолкнув и накренив ее же саму к себе и на себя, удерживая и держа на месте как правой рукой за все тот же ее подбородок, так и ногой же меж ее. Ведь и когда окончательно понял, что она более не будет сопротивляться ему, отталкивать и вырываться – скользнул своей левой рукой за и по ее спине, после чего на правое плечо, бок и бедро, перейдя затем с внешней его стороны на внутреннюю, чтобы получить куда больший простор не только для фантазии и воображения, но и в принципе: для рывка и дабы занять куда более удобное положение своего тела и поймать такое же, но уже и ее расположение к нему-себе, продолжая же еще между делом и вести в поцелуе, удерживая ее лицо в нужном как для нее, так и для него-себя же самого положении. Но и в итоге – тоже отпустил и опустил свою правую руку к левой, только уже и по ее же левой ноге, проведя ей и по ней же полностью, сверху вниз и до колена, обведя ее по ее же внешней и внутренней сторонам, и, когда дошел до последней точки пути, забросил ее себе же на правый бок и тут же повторил то же самое и, прямо-таки не отходя от кассы, чтобы еще и кассир сам не отошел, во всех же смыслах, для правой ее ноги и своего же левого бока, раздвинув их чуть шире и устроившись меж них, чтобы затем продвинуться до конца и скрестить их у себя за спиной, расположившись поудобнее, плотно прижавшись к ее телу своим и смотивировав же еще и ее саму же тем самым обхватить его шею своими руками, пока он же придерживал ее за талию своей левой рукой и за шею сзади правой, чтобы не лишиться их, полностью обескровив их же телами, что же еще немного и продавят стену, выдавив ее же насквозь и точь-в-точь же по их собственным трафаретам.
София же в это самое время скорее и на автомате, по инерции ухватилась за него, как обезьянка за сук или еще коала за ствол дерева, но и точно же уже не ленивец, чтоб вдруг и случайно не упасть, пребывая все еще в небольшом шоке от всего и сразу до в общем и этого же конкретного момента после в частности, произошедшего же за какие-то считаные, несчастные минуты, если и не секунды, пока они были здесь и лишь разговаривали, если так можно было выразиться и их же перебранку так же назвать, и не спеша так уж рьяно, как и он же сам сейчас вопрошал, отвечать, но и отстраняться от него пока тоже не собиралась. Хоть, может, на началах это еще где-то и было, проскальзывало и проскакивало в качестве последней красной саечки, индикатора да и такого же флажка, но, как они все вместе появились и образовались, так и исчезли почти что и без следа, оставив после и за себя же лишь взявшуюся не понятно откуда вдруг уверенность, уверенность в том, что и вот все же происходящее конкретно же здесь и сейчас, с ним, ней и ними – как никогда же правильно и что уж где-где и в чем-чем, а здесь и в этом он точно не причинит ей вреда, не тронув одновременно же и параллельно еще и себя, ведь и как он уже до этого и сам ей еще сказал: скорее он – и лишь себя, чем себя, так еще и ее. При этом же еще, что же было и самое, наверное, и для нее интересно-забавное на момент, из разреза же все «У дебилов мысли схожи» и не говоря уж за «Биба и Боба», да и «Свинью и ежа», она, как и он же сам, не знала – как это все правильно и адекватно объяснить. Так и, ко всему же еще прочему и от себя, пока не понимала и не до конца же еще принимала: ни конкретно же этого, ни ничего. Хоть и уже была уверена, что хуже уже не будет, по крайней мере, говоря же все еще о нем, ней и них же самих. Куда уж? Тут же осознавая, что если уж и не лучше и все-таки придется ждать реального вреда изнутри ли, снаружи, то точно и не от него самого, не полностью и не повсеместно, а весь нереальный и к тому же моральный она выдерживала и выдержала еще до, выдержит и в этот раз, если будет на то нужда и повод. Ну, а пока же его не было и можно было особо не переживать, как и не загадывать – можно было, ко всему, еще и наконец расслабиться и поддаться, сдаться. И она сдалась! Расслабившись не только внутреннее, но и начав постепенно отходить и оттаивать, растекаться и буквально же таять внешне, медленно, но верно и почти же что уже прямо-таки и так же все вновь уверенно отвечая ему на поцелуй.
Ну а Егор же, тут же опять же не теряя даром и зря времени, подсекая же прям при первом же поклеве, будь тот случаен или нет, неважно, важно, что ее, не без довольного хмыка еще больше ослабил свою хватку на ней, позволяя, в свою же очередь, уже и ей смой обхватить его-себя чуть сильнее за талию и шею, пока сам же он с каждым новым касанием и поглаживанием, поцелуем все сильнее и сильнее прижимал ее собой же к себе и стене: левой рукой все еще находясь на ее же талии, оглаживая бок и тонкую полоску открытой бледной кожи, приоткрытую темными тканями одежды, а правой, чуть вернувшись к передней части и стороне ее же шеи, теперь контролировал полностью не только сам поцелуй, но и его же положение, наклон, продолжая вести его и управлять же им сам. Пока у нее же самой между тем начинала мало-помалу жутко кружиться голова, создавая хмельное состояние тела и прямо-таки пьяное ощущение души без градуса, как и какого-либо же алкоголя, что и пьянило же подчас ее куда сильнее же, чем, возможно даже, и сам же он, что градус, что и алкоголь, если бы он здесь и сейчас, а там и в ней же самой был, хотя и ей ли это знать, будучи фанаткой скорее же и дыма в любых же его проявлениях, нежели и чего-то иного, да и редкие вечера с бокалом красного полусухого – не в счет: не из-за этого, как и со всем же до этого, она была прямо-таки и уверена же в этом, как и в том, что это все впервые да и настолько же еще, что и можно сказать же настояно-натурально, лишь на ощущениях, эмоциях и чувствах – искусственно бы ей так не похорошело или, наоборот, поплохело, хотя и опять же, как и кому посмотреть. И окончательно же это она поняла и даже почти что уже и приняла, когда сама начала понемногу проявлять инициативу, прижимаясь с каждым разом, движением и касанием все ближе и крепче, плотнее к твердому и в то же время мягкому к ней и для нее его же телу. А уж и когда его шутка про «всю поверхность продуктового изделия» все-таки дошла и до слушателя, что таки и стал же слышателем, и пришлась же по адресату не только и самому же адресанту, но и адресату, ей и самой не «не захотелось» почувствовать его всего и уже не на шутку, захотелось большего – захотелось полностью.
И, приоткрыв свои губы чуть больше и шире, она позволила ему проскользнуть уже его-своим языком внутрь своего же рта к своему же собственному языку и начать целовать себя уже гораздо протяженнее, дальше и дольше, глубже, цепляясь буквально, сплетаясь же с ним в своеобразном и все так же под ведением его же танце и распыляя, оставляя на ее же вкусовых рецепторах вкус своего-его же поцелуя со сладким и одновременно горьким послевкусием все той же его еловой смолы с легким флером и осадком, остатком морской пены на кончиках иголок, тонкой и полупрозрачной пленкой оседающим и на сами же тягучие и тугие их капли, на что ей только еще больше хотелось и уже до конца попробовать и распробовать его весь, как и его же всего, раз и навсегда уже запомнив, отметив и закрепив же все его цвета и оттенки, вкусы и послевкусия до конца, чтобы уже затем, повторив и повторяя же его с ним из разу же в раз, вносить лишь небольшие коррективы, пополняя и дополняя список, не отдавая же в этом до конца себе пока полный отчет, но и отчего-то же вновь уже уверенная как в принципе, так и в правильности же этого самого своего суждения и какого-никакого же, а уже и обещания, пусть пока только себе и внутри же себя.
Но и тут же, как обычно, впрочем, это и бывает, с большой силой принятого решения пришла и с той же силой ответственность – с силой же нормального ее наконец осознания, понимания и принятия, иначе еще говоря, из сонного режима таки вышел ее мозг, отправив в то же путешествие и по тому же самому направлению-маршруту уже сердце в одностороннем же порядке и не факт, что с обратным же билетом, как и до этого был он сам, загородив все и вся странным и вновь же ниоткуда взявшимся непониманием-вопросом о том: «А ведь сколько же было таких же желающих этого? Таких же, как и ты же сама, м, дойти и с ним же самим до конца и дна… Как минимум же и одна. И не просто же влюбленность, а!». И ее же в этот самый момент как током ударило и громом же еще сверху поразило, дозволяя вмиг разорвать замок из ее пальцев на и за его же шеей, переместив большие из них на ее-его переднюю часть, почти что и грубо надавив ими на нее, чуть отталкивая его от себя и подрывая же тем самым сам поцелуй с не иначе же еще как и прямо-таки уже и молебным же обращением к нему:
– Егор…
– Нет! – Резко отреагировал-отрезал он и оторвал ее руки от себя, вновь скинув их одной своей правой вниз, возвращая же параллельно ее саму вновь в поцелуй, а освободившуюся в момент руку – на ее уже скулы, чуть сдавив их и приоткрывая тем самым ее же губы и рот самостоятельно, дабы ей вдруг не пришло в голову начать все сначала или прекратить все вовсе и совсем же самой, поступая уже не столько и лицемерно, сколько и эгоистично, пусть и не видя иного решения в данный момент, как кроме, но и лишь вновь она сама и одна. Вроде же еще и того, как однажды, еще учась проникать в другую голову и мысли, напал в воспоминаниях же Александра на него же самого, нее и их поход к стоматологу. И пусть вряд ли эти два события можно было назвать параллельными, как и насилием во благо, будто и ложь такая существует, не ведущая же и сразу в ад, но и как минимум же синонимичными, тут же переправляемыми в стопку к вопросам мироздания: «В чем смысл жизни?», «Что появилось раньше – курица или яйцо?» и «Насколько же время циклично, если смысл фразеологизма держите меня семеро открылся ему и для него же уже самого пусть и иначе, но и как никогда же правильно и прямо лишь с мужчиной же и еще шестью же врачами, медсестрами и -братьями вокруг одной нее и ее же на момент кресла, пытающимися-таки хоть и так заставить ее вылечить ее же зуб, избавив от боли и в дальнейшем: поначалу еще своими силами и руками, чтобы еще и рот сама не закрывала, как и он же сам сейчас делал, а под конец уже и с помощью подручных средств и чтобы именно не укусила». Ведь и о чем явно уже не думала и даже еще не задумывалась же в моменте сама она, будучи приготовленной к боли, как и плакать, еще на осмотре же и перед ней других и чужих детей, изначально уже напуганная ими и до чертиков, следом еще тупыми мультиками, не сулившими ничего своей чрезмерной добротой, кроме тишины перед бурей в чисто-белом же стерильном кабинете, пропахшем почти что и всеми же возможными и не моющими средствами и медикаментами, а после и самим же сверлом, что при подношении же к ее же собственной руке врачом было прокомментировано, что действие, что и оно само, лишь так: «Смотри, это лишь вода». Да-да, как и (не) слезы и «жирафик» в «Трудном ребенке» с диалогом на века: «Смотри-ка, жираф!». «Смотри-ка, кулак!». Жаль, в тот момент с ней не было именно его и приоритетом скорее было именно то же самое благо, нежели и ее же собственное спокойствие, безопасность и отсутствие слез как в общем и у всех же детей сразу, так и в принципе и у нее, а уж и тем более от него же самого где-то в процессе. Он бы ни этого, ни того не позволил. Просто и изначально же сам не допустил. Развернул бы ее, отвернув еще и от мультиков разом, как и от всего, всех и вся. Вывез бы из кабинета. Подвез бы к шарикам. И со словами «Посиди пока здесь – я скоро вернусь» закрыл бы с другой стороны дверь. И не хуже, как и ранее еще сказал же сам Влад, устроил бы им всем взрослое кино в лучших традициях порнхаба и графы же БДСМ, ведь и с некой же еще и отсебятиной как и от себя же самого, так и от предметов, явно не предназначенных для чего-то кроме, чем и своего же собственного предназначения, но и это же лишь инструкция и в теории, когда, как и та же все «Камасутра», и на практике была определенно же расположена именно к экспериментам и действиям. – Не в этот раз! – И снова после произнесенного же обрывочно собой прижался к ней с еще большей своей прытью и отдачей, будто бы и уже окончательно с цепи сорвавшись. И ведь она тоже была готова и вместе же с ним, с раем и адом, со всеми же мирами и вселенными сразу. Да и пусть – только сейчас и в этом же конкретном моменте. Но и мысли же усердно продолжали штурмовать ее же собственную голову пусть и без царя же в ней, зато и с явным же величием в один шах и ход, хоть и тут же вновь не без мата, во всех же уже его смыслах, королевы, начав и сам же штурм ее тут же, а это уже что-то да значило: как минимум и то, что остановить их теперь будет так же, как и им оставить ее же саму, очень трудно и от слов же еще никак и невозможно, да и, что уж там, практически нереально и совсем. – Прекращай! – Шикнул он, провалившись уже и в глубокую хрипотцу своим голосом и тут же затем еще беря передышку: не только себе и для набора нужного количества воздуха, как и восстановления голоса, но и ей самой и им же обоим. И не для дальнейшего обмозгования всего и вся, всех ей же, а для рас- и прочувствования, взявшись в этот момент вновь, но уже и именно сцеловывать оставшуюся муку со щек и носа ее, дабы не перегибать окончательно палку, но и не терять общий настрой и атмосферу ситуации. – Здесь разума, как и никаких же мыслей и слов, вообще быть не должно – только сердце и душа… чувства и эмоции… ощущения! Максимум, да, действия… Но и тоже ведь – от них же все самих. Больше – ни от чего и кого как внешнего, так и… лишнего. Только – внутреннее! Понимаешь?
