Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
– Ты, Проныра, учился бы язык за зубами держать, – спокойно посоветовал офицер, не поворачивая головы. – Нам с тобой пару недель торчать вместе, пока сделка не закроется.
– Я зову его Язвой, – заметил Штифт.
Через миг его нутра коснулся ещё одна нотка удовлетворения: Клаус покачал головой и коротко хмыкнул.
– И узрел Господь его язвы, его струпы, раны его отверстые… – тихонько затянул Язва и тут же свернул на кухню.
Низкорождённый и незаконнорождённый остались наедине в тёмной комнате над парой мокрых вонючих башмаков.
***
Он избавился от промокшей обуви и плаща, ослабил завязки портов, вытянулся на жёсткой узкой койке в комнатушке, скудно освещённой единственной свечой – и только после этого почувствовал страшную ломоту в пояснице и коленях. Как всякий хороший старший агент, Штифт обладал исключительно дисциплинированными и выверенными болями. Они настигали его, только пока он лежал. Вечером, чтобы отвлечь от дум о делах и направить телом и духом к совершенно необходимому отдыху. А потом с утра, чтобы заставить поскорее поднять задницу и взяться за дело, только бы отвязаться от них.
Бледное лицо Паренька вынырнуло из полумрака, как страшная рожа исповедника, нависающего над смертным одром. Жутковатую картину Ренато видел в библиотеке графа Мартена – и почему-то она в памяти застыла много ярче, чем сотня натуральных сцен из квартирок и лачуг.
– Как прошло?
– Он с нами, – пробормотал Штифт с полуприкрытыми глазами. – Даст оружие. Людей – нет.
Без нужды не стоит называть имён, даже дома. Особенно дома. «Не помню, говорил ли я Дагмару об этом?» – невольно мелькнул в голове вопрос. Однако, отняв потяжелевшую ладонь от лица, он сделал манящий жест и сказал другое:
– Твоя очередь.
– Не нашёл я Тихого, – проворчал Паренёк, недовольно скрещивая руки на груди. – Вчера вечером пошёл с зелёными кушаками в кабак и после как сквозь землю провалился.
Большей частью Красильного Угла распоряжаются цеховики, но тамошний кабак принадлежит банде Пестряков, что у Даголо на подхвате. В чьи лапы хуже попасть – вопрос хороший.
– В кабаке пропал, говоришь?
– Да нет. Я нашёл его приятеля, из кушаков. Говорит, они вместе выходили. И у реки разделились.
Дело и впрямь худо – да только, кажется, не из-за пёстрых самогонщиков. Ах, Эгберт-Эгберт, неужели драные ткачи всё ж таки тебя обставили? Как же часто нужно оглядываться, если даже Тихий не доглядел?
«Проклятье, неужто всё-таки придётся кого-то ловить в канале?» – жалобно простонала поясница.
– Я почёл за благо убраться поскорее.
– Правильно сделал, – Ренато шевельнул головой. Достаточно и одного пришитого.
– Завтра встречаемся с Цвергом?
– Встречаемся… – Он вздохнул. – Сделай мне грогу. Надо подумать, где достать для него новых людишек.
Вот счастье-то привалило. Мало ему отчитываться перед шефом имперской разведки и канцлером, так и в Кальваре ещё одним командиром обзавёлся. И перед ним тоже оправдывайся, какого хрена такие скудные результаты при таких обалденных тратах. И уж хладнокровный коротышка, который задумал играть на все, гора-аздо сильнее тех двоих господ жаждет обнадёживающих вестей. Канцлера-то, небось, не выпотрошат на глазах всего города из-за одного промаха.
Хорошо бы «жубов» у него за эту неделю прибавилось. Целиком и полностью разобрать его ругань Штифт желанием не горел, а вот услышать внятные хотя-бы-очертания-плана было бы очень кстати.
Кот в мешке
Очень, очень аккуратно, чтобы не разорвать едва затянувшиеся рубцы, Гёц оскалился в небольшое зеркало. Он уж привык, что с той стороны на него вечно пялится мятое и сердитое лицо, но вид прорехи в зубах, даже сильно съёжившейся, до сих пор вызывал изжогу.
– Ты просто кудесник, мэтр Дворбак.
Цверг церемонно шаркнул ножкой, наклонив волосатую голову.
– Для меня честь приложить моё исскуство к зубам чемпиона синьора Даголо. – Выпрямившись, он добавил совершенно серьёзно: – Ещё буквально парочка сеансов – и я восстановлю всё в наилучшем виде, будто ничего и не случалось.
Следы на роже надолго останутся в качестве напоминания – но плевать, если он снова сможет нормально изъясняться и есть. Последнее пока тоже давалось с трудом: кончик языка заживал на редкость неохотно. Однако остаётся только терпеть.
– Могу гарантировать, по меньшей мере, девять лет пристойной службы в обыкновенном режиме, без… гм, новых болезненных происшествий. Если что-то выпадет само по себе – тут же заменю бесплатно!
– Ты поразительно щедр.
Готфрид нащупал на поясе туго набитый серебром кошель и протянул его карлику, откинув огромную белую салфетку.
В дверь настойчиво постучали. Три раза, кулаком, через равные интервалы: визитёр точно знает, чего хочет, и так просто не уйдёт.
– Дюрнек! – крикнул Дворбак, не поворачивая головы. – Сходи посмотри, кто к нам пожаловал!
– Буду там через мгновение, дядюшка!
– Должно быть, – продолжал он, взвешивая кошель на ладони, – то почтили нас ещё одним визитом друзья твоей матушки?
– Если так, самое время, – буркнул Гёц и принялся стягивать покрывало. – Мы тут пошушукаемся?
– Само собой разумеется!
Подброшенный мешочек звякнул в маленькой ладони и исчез под бородой, а затем цверг вышел из зубмахерного кабинета, забавно приподнимая на каждом шагу правую ногу. Через миг по ту сторону раздалась очередная цветастая тирада.
– Он там? – коснулся слуха дельца хмурый баритон Штифта.
– Именно так, любезный мессер Штифт, я только что закончил, и он с нетерпением ожидает Вашей очереди.
Более-менее аккуратно Гёц сложил салфетку в восемь раз, бросил её на столик и скрестил руки на груди, принимая внушительную позу к моменту, как пред его очи явились агенты имперской разведки.
Видок у них, конечно же, совершенно непроницаемый – поди угадай, что за новости принесли. Он прошипел, глядя на старшего:
– Слушаю тебя.
Тот присел на низенькую табуреточку, на которую Дворбак примощал миниатюрный зад для передышки.
– Магна отказалась. Капитан с нами. Людей не пришлёт, но обеспечит свободу действий и даст оружие из арсенала.
– Ясно.
Всё же правильно не стал он лично связываться с трущобной шайкой. Магна играет осторожно и ставит на фаворита, а предсказывать шансы того, что Рудольф пожелает сыграть разок по-крупному против воли жены, не взялся бы и сам Король Треф.
– Сколько хочет капитан?
– Мы договорились на двести марок золотом. Я могу достать половину, остальное…
Гёц фыркнул.
– Две сотни? Всего-то?
Он скривился, прикидывая в уме, как много добра капитан позволит утащить в обмен на эту умопомрачительную сумму и насколько решительно будет настаивать после на возврате. Если оно будет, это «после».
– Вы всегда так херово торгуетесь? Чтобы в арсенал залезть, хватило бы положить десятку в лапу интенданта!
– Ты сам хотел, чтобы кто-то из Лиги поддержал твой переворот, – холодно заметил молодой агент в поношенной рясе.
– Он обещал меня прикрыть на общей сходке?
Штифт наморщил лоб.
– Я договорюсь об этом на следующей встрече.
– Надо свести нас, чтобы закрепить сделку, – прошелестел Гёц. – Прежде, чем оружие вынесем.
Казалось разумным поступить так, чтобы, придя за сталью, не напороться на сюрприз. И заодно утрясти все ценовые вопросы прежде, чем ладья от берега отчалит.
– Что ещё?
– Я отправил человека к ткачам. Он пропал.
– Значит, мёртв. Он про меня знал?
– Разумеется, он не знал ничего, что поставило бы под удар твою задницу, – сердито отрезал старший. – Похоже, цех нам не подмога. Если услышишь что-то про него по своим каналам – передай мне. Зовут его Тихим, долговязый, тощий, глаза и руки беспокойные.
– Как скажешь, – делец наклонил голову, чтобы не раздувать угли.
Пожалуй, не стоит говорить им, что, если их тихий и беспокойный приятель сболтнул лишнего не тому зелёному подмастерью, разве что сам Единый теперь может указать, где спрятаны его останки.
Хотя, конечно, один способ узнать всегда остаётся. Пойти прямо к этим ребятам с подобными разговорами. Они не откажут тебе в последнем желании быть упокоенным подле друга.
– У меня пока всё, – Штифт развёл руками в стороны. – Сам-то что скажешь? Я надеялся сегодня услышать хоть какие-то детали плана, раз уж мы так торопимся.
Гёц вздохнул.
– Через три недели у Старика пирушка на Святого Патора…
– Очень своеобразный способ почтить Святого, – едко ввернул паренёк.
– Наш Старик большой уникум, – согласился Готфрид, пожав плечами. – Так вот: это лучший за всё время шанс накрыть разом и его, и Карла, и самых верных быков, когда они перепьются и размякнут…
– Прямо всех? Твои ребята не надорвутся?
– Со мной Мюнцер. Но я не назначу акцию, пока не перетру с капитаном. И с кем ещё ты меня сведёшь, угу?
– Работаю над этим, – сухо отозвался Штифт.
– Славно. Может, я и сам кого подтяну.
Похоже, самое время снова пропустить по кружечке с Куртом да узнать, не найдётся ли у него уголка для нескольких ящиков с оружием и порохом. У реки Трефы держали собственный склад – Гёц прикупил его, чтобы не давать купчинам из Золотого Пятака пить у себя кровь; но туда арсенальные гостинцы лучше не тащить. Очень уж зачастил длинный нос Карла соваться во все щели в поисках тёмных делишек.
Делец давно привык к соглядатаям, трущимся в «Вихре» и пасущим его на каждой второй прогулке. Но с самого дня объявления Кавальеллы неугомонный хлыщ успел надавить на Альфи, потрясти перед Колумом толстым кошелем, попытаться запустить ручонки в контору, а когда не вышло – подрядить Эрну на то же дельце.
О Мюнцере он и думать забыл, хотя тот после взбучки стал как шёлковый. Гёц опасался, что показной подхалимаж старого ландскнехта только новые подозрения навлечёт, однако прикидываться ветошью Курт всё же умел недурно.
Или же заговор Шульца занимал воображение Карла настолько, что для огромной туши старшего самогонщика места просто не оставалось.
– Я снова буду здесь после…
– Нет, здесь больше встреч не будет, – Штифт встал с табурета, одёрнул дублет. – Когда мы договоримся о встрече с капитаном, или с кем-то ещё – я передам весточку.
– У меня есть пара смышлёных ребятишек. Можно через них.
Агент, немного подумав, медленно кивнул. Паренёк добавил же вслух:
– Через два дня отправь кого-то к началу мессы в собор. Пусть встанет поближе к хорам и повяжет белый платок на шею. Я его найду и передам записку. Твои ребятишки умеют читать?
– Чуток. Внутрь заглядывать не станут.
– Угу, – безрадостно отозвались агенты в унисон.
Почему-то думалось, что независимо от грамотности посыльного записка окажется очень туманной и едва понятной разве что одному получателю. Оно и правильно. Незачем зря искушать благодарного сироту.
***
На сей раз Дворбак поковырялся особенно лихо. Лелея во рту отголоски дикой боли, мессер Шульц вышел на улицу, перешагнул лужу за порогом и осторожно вдохнул насыщенный хлебными нотками воздух. Солнышко светит, булки пекут, во рту трёх передних зубов не хватает – всё прямо как дома. Отвратительно.
Привычной быстрой походкой он пересёк чёрный пустырь, отделявший окраину цвергского райончика от Сада, аккуратно обогнул горелый остов с провалившейся крышей. Груда обломков всё таяла и таяла. Похоже, не он один сомневался, что тут есть какие-то злые призраки поджаренных коротышек, которые-де воняют палёной бородой, сосут жизненные соки и портят молоко в крынке. Со временем Дьяуберги дадут добро застроить пустырь по новой. Растущий город даже цвергов поджимает.
Впрочем, до той поры на этом месте можно с удобством прикопать ещё пяток безобразников, коим надобно с концами исчезнуть…
Кривые улочки быстро провели дельца от угрюмого пожарища к людному Серебряному Пути. По нему он собирался прогуляться к сердцу Сада до пары лавчонок, чьим владельцам следовало напомнить о своей грешной персоне, а после – вернуться к владениям Треф на западе.
Вороватое движение на другой стороне улицы смешало вдруг карты. В прямо противоположном направлении, с запада на восток, по обочине крался Валет. Голова его нервно подрагивала на ходу, ноги старательно обходили встречных, а на плече лежал набитый мешок.
«Что ты тут делаешь в два пополудни с этой штукой?» – невольно возник в голове вопрос. Однако почти сразу же он оказался заслонён другим, более насущным: «А куда это ты его прёшь?»
Заведений Треф на востоке Сада нет. Зато есть шлюхи, собор – и Палаццо Даголо, разумеется. От первых Альфи в такой час мог разве что возвращаться, а отнести долю или пожертвования его никто не просил – значит, что-то он нёс по своему почину… И уж точно не из собственных запасов.
Валет – ловкий, внимательный, собранный и совершенно непрошибаемый человек, но только пока ведёт игру. Кражи, грабежи, вымогательства и поджоги – таким он сроду не промышлял, а посему тяжкий груз чужого добра на хребте немедленно заставлял его трястись. Задумал ли он какой-нибудь грешок замолить ускоренным способом? Или его ведёт цель не такая высокая, как забота о чистоте души?
Схоронившись за углом, Гёц вывернул наизнанку колет, сунул берет за пазуху, пятернёй придал немного отросшим на макушке волосам вид буйный и оголтелый, будто он только пять минут как с постели поднялся. В довершение сопливой маскировки он ссутулился и так побрёл по своей стороне улицы, весь из себя на себя же непохожий. Шагай через дорогу кто-то с глазами Штифта или даже штифтова паренька, он бы вмиг пробил преследователя сквозь эти дурацкие предосторожности. Но за имперскими лисами делец сам и не следил.
Альфи же не дошёл буквально полусотни шагов до развилки, на которой пути к собору и палаццо должны были решительно разойтись. Вместо этого он свернул направо, в узкий и грязный проулочек… В общем-то, эдак можно выйти куда угодно, но направление как раз совпадало с дорожкой к крепости Даголо.
Готфрид стиснул зубы, родные вместе со вставными. Он пропустил большой гремучий воз с бочками, влекомый парой утомлённых серых лошадок, и самым быстрым шагом пересёк улицу наискосок, оканчивая путь у угла. Подходящее место, чтобы аккуратно заглянуть в переулок.
Не увидев в узком длинном проходе решительного никого, он быстро продвинулся до следующего угла и снова осторожно высунул нос. Всё же надо иметь в виду вариант, в котором его, очертя голову бросившегося в погоню, специально заводят в тесное местечко, чтобы пощекотать ножичком под рёбрами.
Однако заветные шесть дюймов острой стали поджидали его не за этим поворотом. Впереди протянулся очередной кривенький переулок; в кучке мусора ковырялся одинокий голубь, вдалеке маячил Валет с прыгающим на плече мешком. Гёц продолжил преследование, пользуясь всевозможными уголками, излучинами, нишами – всеми этими буйными завихрениями вольготной планировки Грушевого Сада. Едва ли здесь можно найти хоть одну длинную прямую линию. Едва ли это нравится прямому и порядочному Господу, но простым людям без искривлений иногда не обойтись.
Преследование чересчур затянулось для того, чтобы окончиться у любого из входов в Палаццо. Альфи родился и вырос в Кальваре, так что знал город немного лучше, но даже пожелай он запутать упавших ему на хвост – и тогда бы не прибег к такой хитровымудренной и в то же время бессмысленной траектории. Гораздо вернее, что он идёт в какой-нибудь Единым забытый домишко между территорией Треф и Центром…
В этом действительно больше смысла, чем переться прямо в логово Старика. Пусть Альфи не умеет как следует красть и стряхивать хвост, он ведь не дурак.
Притаившись на одном колене за большой дождевой бочкой, Готфрид проследил за помощником, подошедшим к заветному домику. Оглядевшись по сторонам, тот отпер дверь ключом, юркнул внутрь и захлопнул за собой.
Гёц немного выждал, прежде чем покинуть укрытие. На полусогнутых он обошёл строение, оглядывая его сверху донизу. Деревянный второй этаж нависал над каменным первым и слегка покосился влево; все окна наверху – целых два! – плотно заколотили досками поверх закрытых ставень. Внизу ставни отсутствовали, только сиротливо торчащие погнутые петли намекали, что створки сорвали не меньше сезона назад.
В одно из окошек мужчина осторожно заглянул, держась от стены на расстоянии отогнутого пальца, однако донельзя грязное стекло едва пропускало внутрь свет и любопытные взгляды. Внутри вроде бы никто не шевелился – вот и всё, что можно разглядеть. И кто только посмел превратить в хламовник домину ценой десятка на два гульденов?
У второго угла Гёц навострил уши: кто-то болтал. Не понадобилось много времени, чтобы по сиплым голосам и странному речению опознать парочку полусумасшедших бездомных, а по шороху и скрежету на фоне беседы – ковыряние в помойке в поисках полезных причиндалов. «Вряд ли эти ребята – связные», – рассудил делец и решился аккуратно высунуться, чтобы проверить.
Как назло, в той самой стене, напротив которой копались нищие, обнаружилось ещё окно. Оценив размеры мешка, стоящего на земле между мужичками, он решил немного выждать: добра там достаточно насовано, скоро должны уйти. Прислонившись спиной к стене, Шульц провёл ладонью по лицу, и принялся ждать…
Уже через минуту тревога захлестнула его почти с головой. Он всегда старался не пороть горячку, не торопиться с выводами и уж тем более манёврами, но стоило начать плести проклятый заговор… Если Альфи сливает информацию, как долго он этим промышляет?
«Карл приходил вчера», – сообщил он, когда Гёц только-только вернулся из первого выезда к ипподрому, сразу после Игры, на которой шишки порешили договориться с герцогом и провести Кавальеллу. «Хотел, чтобы я ему твой заговор раскрыл. Посулил мне мою собственную банду, представляешь? А потом безбедную старость в домике на озере вина с десятком прелестниц. А потом сказал, что или так, или я до старости вообще не доживу. Ну, а я предложил ему пойти соснуть…»
«И ты мне это рассказываешь, сидя тут без разбитой морды и переломанных пальцев?» – поинтересовался Гёц тогда.
«По крайней мере, я об этом очень громко думал. Но у меня ведь очень благоразумный рот, который не даёт трындеть вслух всякое, за что потом сделают больно», – вздохнул шулер в ответ.
Со всей этой арлонской знатью, лошадьми, Вебелем, Карлом и остальными головными болями Готфрид воспринял похвальное благоразумие рта друга за благо и признак лояльности, но мог ли хорёк вложить в такие слова другой смысл? «Я верен тебе до мозга костей, дружище, но, чтобы Карл не переломал мне их, мой рот благоразумно выболтал ему всё до последней крупицы», – вполне в духе Альфи сделать такой намёк и остаток дня ходить довольным, как будто только вылез из курятника.
Утратив остатки терпения, Шульц снова выглянул за угол, запустил пальцы в кошель и достал пару двушек. Твёрдая рука бывшего метателя булыжников направила монетки точно в дырявое и ржавое подобие таза, прислонённое к углу соседнего дома.
– Едрить! – хоть грохот был весьма скромным, нищие от неожиданности аж подскочили.
Делец вовремя отшатнулся за угол.
– Матерь пророкова! Гримбер, гля! Чё тут есть!
– О-о-о! – хрипло изумился Гримбер. – Деньга!!
– Откудова оно тут, я-прашиваю?
– С крыши свёрзднулось?
Возникла пауза. Возможно, оборванцы изучали скат ближайшей крыши. Возможно, раздумывали, не положил ли Господь туда ещё пару грошей для них. «Минута – и я выгоню их пинками…» – мужчина за углом несколько раз сжал и разжал зудящие пальцы.
– Да в жопу, – проворчал наконец Гримбер. – Мы уж нормально прибарахлились. Пшли.
– К Сольцу?
– Нет, мать моя, к епископу! – неназванный издал смешок – хотя, может, и ветры пустил. – Кто ж ещё у нас это говно возьмёт? А?
– Да не…
– Значит, к Сольцу.
Новый звук. Скрежет хлама, туго набитого в нищенский мешок.
– Давай, пшли. Таз не забудь! Можа, туда ешшо чё по дороге шлёпнется.
Готфрид выждал, прислушиваясь к неровным шагам, и быстро прокрался вдоль стены. Из-за следующего угла он проводил взглядом оборванцев с мешком, тазом и чудесно обретённой парой грошиков. Теперь уж никто не мешал прильнуть к заднему окошку, благо ставни и там отсутствовали.
За таким же грязным стеклом комнатку – нет, кухоньку – освещал огонь в очаге. Лицом к огню склонился над чем-то худой мужчина в белой рубахе. Больше никого не видно… Правда, и всю кухню отсюда не разглядеть. И потом, будь там прямо сейчас какой-нибудь крысиный совет, разве не хватило бы им ума загородить или завесить окно чем-нибудь?
Помедлив немного, Гёц направился обратно к двери. Оба оконных проёма слишком малы, чтобы легко и быстро через них проскользнуть – а стройный Альфи превышает его ростом и порядком уступает в ловкости, так что улизнуть этим путём не сумеет. Выжидать же связного на улице, чтобы сцапать обоих…
Пожалуй, лучше устроить засаду внутри, откуда гостю от Карла сложнее уносить ноги.
Глубокий вздох. Два быстрых удара костяшками пальцев по двери.
Внутри громко упала железяка.
«Один, два, три…» – при всей неожиданности Валету хватит счёта до десяти, чтобы взять себя в руки и отпереть. И не хватит, чтобы тихо протиснуться в окно, пока пришелец, стучащий не условным стуком, свернёт дверь плечом.
«…девять…» – медленно, с жалобным скрипом дверь отворилась. В тёмной щели возникло бледное вытянутое лицо Ренера, каждый глаз – размером с золотую имперскую марку.
– Гёц? – ошарашенно спросил он, осматривая пришельца с ног до головы. – Ты чего тут?
– Я войду?
– А-а-э-э-э…
Шулер рассеянно вытирал пальцы о большую грязную тряпку, повязанную навроде фартука.
Гёц ждал. Терпеливо. Молча. С плотно стиснутыми зубами и острым немигающим взглядом. Альфи опустил плечи, прекращая мяться.
– Н-да… Да. Да, входи.
Готфрид плотно закрыл дверь и последовал за помощником, уже скрывшимся на кухоньке. Пришлось поспешить, чтобы не дать высыпать в огонь краденые бумаги или что-то в таком духе; тем не менее, в каждой ноге дельца словно взвелась пружина, а рука легла на пояс, поближе к кинжалу номер один. Едва ли Альфи решится в него пальнуть – но с такого расстояния даже Альфи не промажет.
Валет не метался, ничего не прятал и не жёг, а просто стоял на полпути между табуреткой и очагом да рассеянно крутил в руках небольшой ножик. На грубой деревянной треноге свисала с крюка выпотрошенная и почти ошкуренная тушка животного – небольшого, размером с кошку.
Собственно говоря, это и была кошка.
Когда Гёц снова осознал себя стоящим в дверях маленькой пыльной кухни в лабиринте срединного Грушевого Сада, вокруг не изменилось решительно ничего, вплоть до позы нервно теребящего фартук Альфи, но времени точно прошло немало. Неловко кашлянув, он заставил себя раскрыть рот; оттуда вывалилось только:
– Это что ещё за хрень?
– Это… кошка, – медленно ответил Валет, обводя взглядом тушку на крюке, потроха, шкурку, башку и хвост в тазу рядом, лужицу крови на полу.
– Я вижу, что кошка. Хрен ли она тут делает? Хрен ли ты тут делаешь?
– Я-а… ну-у-у… – Он вздохнул. – Ну, в конечном счёте… Я обед готовлю.
– Из кошки?
– Да. Из кошки.
Носком башмака Готфрид подтянул табурет, чтобы не запачкаться в крови, и тяжело опустился на него. В сущности, пятнадцать лет назад, до их знакомства, босой оборванец Альфи почитал за большую удачу схарчить бродячую кошку с пригоршней картофельных очистков и тем, что удалось отсечь от полусгнившей луковицы. В сущности, это не зазорно и для здорового мужика, которым он стал теперь, живи он под крылом у Тиллеров в Ржавом Углу или каком-нибудь Сральнике.
Но на Альфи ладно сидели портки за талер, обувь за два и целая белёная рубаха из тонкого хлопка – за три. На мясной шкале положения и достатка второй человек в команде Треф находился очень сильно выше кошатины.
– Мать твою!
Делец тщетно пытался восстановить в голове всю вереницу тяжких подозрений, вдоль которой он прошёл от дома Дворбака до переулка в полусотне шагов от Серебряного Пути, повернул раз пять или пятьдесят и оказался в этом месте.
– Ты-то чего здесь забыл? – хмуро спросил Валет.
Голос его немного окреп; он бросил ножик на стол и уже достал откуда-то большую разделочную доску.
– Увидел, как ты топаешь к Палаццо с мешком на плече и дёргаешься, как будто спёр чего, – проворчал Гёц, поднимая глаза от таза. – А что ещё прикажешь мне решить? «Вот мой кореш Альфи, знатный котолюб, пошёл прогуляться перед работой?»
– Вот так номер! Так я что же, тоже теперь… э-э, под пристальным вниманием?
– Не начинай, – он отмахнулся, наклонил голову и устало провёл ладонью по лицу, с небольшим усилием надавив на прикрытые глаза. – Как по-твоему, есть у меня причины замечать всякую странную хрень?
– Да уж, пожалуй, – понемногу на лицо Альфи возвращалось обыкновенное его выражение – уверенно хитрое и слегка нахальное. – Тебе бы накатить чуток. У меня с собой полбутылки с винокурни Лелоя, из новой партии. Глотнёшь?
– Давай сюда.
– Может, немного жаркого с лучком?
– Проклятье, нет!
Дельца передёрнуло так, что он едва не выронил протянутую бутылку.
– Я тебя не осуждаю, но…
– Вот уж спасибо, – хмыкнул Валет.
– Тебя в Вихре хреново кормят?
– Да нет…
Он привычными и уверенными движениями принялся разделывать тушку на части, управляясь с ней не хуже, чем перекошенный Вилли Мясник с поросёнком.
– Просто хочется иногда откушать… Эдакого. Вкус детства, ха! – хохотнув, он утёр нос запястьем. Нож слегка дрожал в его пальцах. – Но ты сам говорил: странная хрень для дел вредна. Так что я решил не светиться.
Вот это самая правильная мысль за последний час.
– Ты их сам ловишь?
Альфи фыркнул.
– Делать мне больше нечего! У меня вроде как налаженные поставки от полоумной старухи Мадлер. Она собирает эту живность по всему городу, а я… Э-э… Ну, скажем так, где-то раз в месяц играю в «Бурку» с тем или с этим посадским мужичком или с лодочником, которому надо котика, чтоб крыс гонял.
Гёц поднёс горлышко бутылки ко рту, мрачно рассматривая тушку. Жидкость обожгла кончик языка и дёсны. Ненадолго боль отвлекла от мясных дум – ровно пока пламя не угасло и не восстал ужас послевкусия.
– Господи, это что? Бренди из кошачьей ссанины?
– Я тут не при чём, – быстро отозвался шулер. Повернув голову, он поднёс острие ножа к кончику носа: – Лелоева выпивка же. У них там, за рекой… Своё понимание винокурительства.
Делец на шутку не отозвался. Теперь вместо тушки он пялился на бутылку.
– И что ты собирался делать, если б оказалось, что я натурально постукиваю Карлу?
Снова медля с ответом, он утёр губы краем ладони.
– Не успел придумать.
Обычно так выходит, что придумывать ничего и не нужно. Ты всё понимаешь, крысёныш тоже, так что он тут же бросается на тебя с пырялом, а там уж… Ну, чемпионом Даголо Готфрид не на ровном месте стал.
– Может, поначалу и ничего.
Хотя выжидательная тактика тут перестала подходить, когда он постучал в дверь, не дождавшись связного. Тут уж или бей, или щади… Но последний вариант, скорее, для проверки на пригодность – тебя, не стукача. Если не потянул, то лучше поискать занятие поспокойнее, чем в большом городе дела вести. Или в следующий раз тебя другие успокоят.
Альфи понимал не хуже, так что не стал давить.
– Раз уж мы выяснили, что я не крыса, а всего лишь любитель кошатины – не расскажешь, как с друзьями матушки договорился?
– Как с парой имперских проныр, – бесцветно отозвался Готфрид.
Зачем-то он глотнул ещё, скривился и поставил отвратительную бутылку на второй стол. Судя по слою пыли, тот пустовал с прошлого пиршества Валета.
– Мы тебе поможем, а как-нибудь потом выкатим охренительный счёт. Купили капитана втриторога. Правда, он нам помогать не станет, только сунет оружие и после прикроет мне зад. Если останется, что прикрывать.
– Хитрый хер, – Ренер покачал головой. – Много ли это будет стоить, если ты уберешь и Старика, и Меньшого? Им же всё равно нужно, чтобы кто-то приглядывал за Садом, за играми и выпивкой, и…
– …и почему бы не снять башку с такого способного меня и не короновать кого-то более сговорчивого? – закончил делец и покачал головой.
Лелой, Мюнцер, Мамаша Беккер, да хоть остолоп Стефан – кандидатов полный мешок. А лучше того – попилить грушевый пирог на части и каждому по куску бросить. Капитаны Даголо в жизни не договорятся после этого, как им хвосты не закручивай.
– Штифт прав. Этот хитрец мне всё равно нужен. Пока я кошелём перед ним трясу.
Альфи достал чугунную сковороду из натужно скрипнувшего сундука и принялся крошить луковицу.
– А как мы воевать будем, позволь спросить?
– Штифт купит ещё кого-то. Я надеюсь. Или возвращаемся к идее с трущобниками. Сделаем на празднике в честь Святого Патора.
– Прольём кровь в святой день? – в полутени не было понятно, то ли ухмыльнуться пытался Валет, то ли скривиться.
– Убийство в любой день грех, ты не знал?
Ренер пожал плечами.
– Ну-у… Мало ли, вдруг так раза в два грешнее выйдет? А у меня и так репутация не подарок. Может, сперва дойдём до собора и спросим клирика?
Гёц не сразу нашёлся, что ответить. Воспоминания о «погоне» холодной волной прошлись по спине.
– Не провоцируй меня, сукин ты сын. Отец Маттиас, небось, о котах не догадывается?
– О, нет, только не выдавай мою тайну, прошу!
– Теперь ты хранишь мои секреты, а я – твои, – буркнул Шульц как бы в шутку. Только вот шутливый тон ему давался всё хуже и хуже.
Альфи шагнул со сковородой к очагу; огонь осветил усмешку на его лице.
– Уходишь?
Делец отрывисто кивнул; лишь теперь он занялся наведением порядка в своём платье. Нахлобучив берет на положенное место, он встал с табуретки и добавил:
– Может быть, уломаю Мамашу, чтоб её девки на празднике помогли парням Старика упиться сильнее, чем они сами горазды. Но на пригоршню марок старая швабра не клюнет. К счастью, есть за ней косяк…
– А она-то что с кошаком сделала?
Под сердитым взглядом шулер стёр с лица двусмысленную полуулыбку и наморщил лоб.
– А-а! Ты про девок для солдат Тиллера?
Гёц кивнул. После инцидента Даголо запретил отпускать шлюх в трущобы даже под охраной – пускай, мол, за выкрутасы Рудольфа его ребята за утехами сами в Сад топают. Но Мамаша Беккер на запрет, похоже, пару раз взглянула сквозь пальцы. Или больше. Всё зависело от того, сколько ей доплачивали сверх обычной маржи. В любом случае, стоило проверить.
– Проверь, что там происходит. Всё ли в порядке. Может, с кем-то случилось что.
– Как скажешь, сделаю, – кивнул Альфи, одним глазом поглядывая на шкворчащий лук.
– За Лили Серной последи. Старику она шибко нравится, похоже. Жаль будет, если сгинет.
Валет наконец оставил сковороду в порядке. С минуту они молча смотрели друг на друга.
– Как скажешь. Глаз с Серны не спущу.
– Славно.
Готфрид повернулся к выходу и сделал было шаг, но резко остановился, схватившись за косяк. Кое-что он забыл-таки сказать.
– Приятного аппетита, Альфи.
***
Штифт сидел перед окном и с лёгким аппетитом ковырял ложкой варёную полбу. На поверхности каши дотаивал кусочек масла толщиной с палец – примерно так выглядела надбавка старшего агента.