Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
За двумя рядами домов одна за другой появлялись вспышки от уличных ламп. Фонарщики зажигали их на главных улицах каждый вечер, пока совсем не стемнело. На их улочке, конечно, приходится довольствоваться лунным светом. Задачи операции не предполагали закоса под благородных и состоятельных столичных господ, а значит и бюджет не предусматривал дорогущего жилья с окнами на Серебряный Путь.
Кроме того, честным людям, простым паломникам, за которых они пытались сойти, по ночам никуда шастать и не нужно. А для шпионов и заговорщиков, коими на деле и являлись, темнота только на руку.
Паренёк спокойно топал по левой стороне уверенной и размеренной походкой человека, который хочет попасть домой засветло, но не сомневается, что успеет.
Шлялись по улице и другие люди, двигавшиеся подобным образом – или не так уж похоже, но в рамках обыденного. Заурядная горстка утомлённых бюргеров, бредущих по делам.
Если не знаешь, на кого именно смотреть.
Паренёк скрылся, подойдя вплотную к двери. Ключ скрежетнул в замке два раза и ещё дважды после того, как дверь хлопнула. Ступеньки осторожно заскрипели под лёгким шагом. Они бы запели даже под ребёнком или цвергом. Никогда не знаешь наперёд, кто в следующий раз попытается залезть к тебе.
– Стой, – сухо приказал Штифт, увидев новый силуэт в маленьком зеркальце. Оно помещалось на столе впереди и немного справа от миски, так чтобы захватывать немного пространства вокруг лестницы и заднего окошка.
Отражение Паренька покорно застыло.
– Глянь в моё окно. Но не высовывайся!
Юноша обошёл комнату вдоль стены, прислонился к краю оконного проёма слева и осторожно выглянул из-за угла.
– Дерьмо, – прошипел он.
Штифт хмыкнул.
– Мужик в коротком плаще?
– Да. Я думал, скинул его на рынке. Проклятье!
Рот «пилигрима» скривился от досады, а лицо сконфуженно порозовело. Ренато спокойно положил ложку, вытер губы запястьем и медленно встал из-за стола.
– Если проверил дважды и ничего не увидел – проверь снова. Скинь сзади верёвку. Не светись только.
Медленно и плавно он исчез из поля зрения «плаща», быстро прикрепил ножны с большим кинжалом к поясу и на ходу проверил остальные нательные ухоронки с оружием. Через минуту он задницей вперёд свесился из заднего окошка во двор, крепко держась обеими руками за верёвку, и резво пополз вниз по стене.
Буквально в футе20 от конца спуска правая рука то ли дрогнула, то ли скользнула… В стоическом молчании, выругав себя только в мыслях, он шлёпнулся в возок с соломой, который сосед согласился ставить в сухую погоду под этой стеной.
«Вот же дерьмо! Что за спешка?» – подумал Штифт, выбираясь из сухой травы и спрыгивая на землю. Нельзя так увлекаться. Его почтенному возрасту не пристало кренделя выписывать лихо и без оглядки.
Обойдя свой и соседний дома сзади, он осторожно выглянул на улицу. «Плащ» торчал на противоположной стороне, ковырялся в зубах щепкой и непринуждённо поглядывал вверх, на окно, где совсем недавно виднелась угрюмая широкая рожа старшего агента.
Дождавшись, пока мимо переулка не пронесётся седовласый типус в солидной чёрной мантии и с докторской сумкой на плече, Ренато увязался за ним, но через десять шагов отстал, забрал влево, быстро пересёк улицу, шмыгнул в проулочек на той стороне.
Ещё два поворота – и вот он уже смотрит с тыла на грязно-бурый плащ, едва прикрывающий всякое ниже пояса соглядатая. Лёгким, почти бесшумным шагом агент ринулся вперёд, выхватывая кинжал.
Буквально в шаге волосатое ухо «плаща» резко дёрнулось, он крутнулся на месте и выпучил глаза, но тут же оказался прижат к стене.
– Не дёргайся! – воскликнули оба в унисон.
Кадык незнакомца судорожно двинулся вверх, пытаясь уйти от приставленного кинжала. Но Штифт и сам чувствовал острие ножа, щекочущего его под ложечкой.
Он усмехнулся.
– Как глупо получилось.
– И не говори, – «плащ» говорил осторожно, и в самом деле стараясь не слишком шевелиться.
– Тебе чего надо? – прямо поинтересовался агент.
Вместе с тем он пытался прикинуть: «Успею ли я его сгрести за лапу до того, как он меня проткнёт?»
– Приглашение передать, – незнакомец лихорадочно облизал потрескавшиеся губы. – Может, уберём эти штуки?
– Обождём. Кому приглашение? Мне?
– Да, если ты главный. Ты и паренёк – из кайзерских лис?
Штифт не ответил, только настороженно прищурился.
– Ладно-ладно, – поспешно выговорил «плащ». – Мне-то насрать. Фёрц хочет с тобой перетереть.
Агент едва кинжал не опустил – такой интерес вдруг обуял его. Но сноровка не позволяла сотворить глупость независимо от обстоятельств.
– Я сейчас посчитаю до трёх. И мы оба опустим железки. Идёт?
Посыльный старательно моргнул.
– Раз. Два. Три.
Ренато опустил руку и одновременно отпрянул назад. Незнакомцу отступать было некуда.
Под его плащом не скрывался ни зелёный кушак, ни зелёный дублет, ни вообще хоть что-то зелёное, но это ещё ничего не значит. Будь у самого Ренато парадный костюм с гербами и какими-нибудь эмблемами имперской разведки, будь у неё таковые, он бы его, может, вообще всего дважды за карьеру натянул – когда присягал на верность, да когда придёт время в гроб ложиться. Если он ему вообще светит, гроб этот.
– Фёрц, значит?
– Ага, – ткач кивнул. – Просит передать, что знает, что вы неделю как капитана Лоба с кем-то сводите. И что сам тебя хочет на разговор. По делу.
Может ли это быть ловушка?
Может ли быть так, что Тихий сейчас у них?
Даже если на оба вопроса ответ утвердительный, Эгберт им, видимо, ничего не сказал – иначе бы пришёл не один ткач, а целый творческий коллектив.
– Я пошлю с тобой Паренька…
– О, нет-нет, – прервал его «плащ». – Фёрц сказал, только ты. Никаких подпевышей. Приходи завтра на склад за цехом Берольда, когда звонарь из собора десятку отобьёт. Знаешь, где это?
– Знаю.
– Так придёшь?
Повисла небольшая пауза. Штифт воспроизвёл в памяти окрестности названного цехового строения. Солидная раскрашенная домина близ канала, в аккурат на краю квартала ткачей… До Сада рукой подать, улочек много – есть шансы улизнуть. Если он сперва умудрится с этого склада своими ногами уйти.
– Приду.
– Славненько!
Ткач ухмыльнулся, но очень скоро его облезлая физиономия обратно посерьёзнела, и он добавил:
– Но об этом молчок, ага? Не то разговор с Фёрцем у вас долгим не будет.
– Понимаю.
– Ну, ладно. Не кашляй, дядя.
Посыльный с осторожной фамильярностью похлопал его по плечу и улизнул той же дорогой, что и пришёл. Только полы плаща цвета грязи взмахнули.
Ренато медленно вложил кинжал в ножны, огляделся по сторонам, проверяя, не приволокли ли Паренёк с ткачом ещё кого-нибудь на хвостах. Происходящее пока оставляло больше вопросов, но он не торопился делать выводы. У него-то, в отличие от Шульца, времени достаточно. А посему, убедившись, что сегодня больше никто не пасёт их невзрачный домик, старший агент отправился назад к своей крутой шпионской каше.
В дамки
Часовой колокол один за другим обрушил на город десять одинаковых ударов. С равной длительностью, через равные промежутки – как и в предыдущий час, и за час до него, и весь день напролёт с первого дня до седьмого. Неудивительно, что на старости лет звонарь брат Оскар почти совсем оглох, но прежде слух, похоже, только мешал ему безупречно выполнять обет.
Вместе с глухим считателем часов по постелям разбредались напрочь порядочные люди. Все хоть сколько-то не порядочные – стеклись в Грушевый Сад, распрощаться с человеческим обликом, чтобы следующий день воскресный оправывал название. Ни тем, ни этим на западной оконечности Кальвара, близ Арсенала, ловить нечего. Ну а о том, чтобы ночной ловлей сегодня и стража не баловалась, обещал позаботиться капитан Лодберт.
Ночь обещала быть ветреной и тёмной; убывающий месяц то и дело застилали клочья изодранных облаков. В самый раз для контрабанды. Отец сказывал, что его отец и дядька на каждое дело ставили Святому Венцелю по толстой свечке, чтоб тот пустил крупную рябь по морю, тяжёлые облака по небу и мелкий дождик или туман между ними. Иногда Святой даже снисходил.
В остальные дни, должно быть, покровитель герцогской таможни оказывался в большей силе. Правда, дедуля не унывал и просто в помощь свечке так же регулярно выставлял подарки морскому дозору.
В сей неурочный час Готфрид с несколькими людьми быстро двигался вниз по Серебряному Пути, от одного тускло светящего столба к другому. Чёрная громада кальварского Арсенала возвышалась над Рёйстером у места его выхода из города. Одним боком небольшая крепость опиралась на городскую стену, другим – на причал, а с двух других сторон её отделяло от купеческих домиков пространство в половину перелёта стрелы.
Держать здесь оборону – одно удовольствие, а влезть незамеченным – вообще едва ли возможно… Поэтому хваткие мужи вроде капитана Треф и не пытались ничего спереть тайком, а просто давным-давно позаботились завести с интендантом дружбу.
Понятное дело, герр Георг фон Штюрлих – человек благородный, хоть и не слишком, и добросовестный, особенно для интенданта, и в известной мере даже честный. Тому, кто не показал бы хоть одно качество из трёх, Манцигены доверили бы ключи разве что от арсенального нужника.
Но когда тебе поручают стеречь такую кучу добра за такую скромную мзду, никто и не ждёт, что ты не позволишь себе отщипнуть кусочек. От тебя ждут, чтобы независимо от сырости, ржавчины, крыс, дуралеев-подчинённых и ворья ты снарядил гвардию и цеховое ополчение, когда война начнётся. И не снарядил слишком много буйных хамов, пока войны нет, чтобы они кавардак в городе не устроили.
Сегодня, конечно, всё… По-другому. На памяти Готфрида ещё не случалось, чтобы выносить казённое оружие дозволял сам капитан. Сие означало куда больший размах и дела в целом, и ухмылки на сытом лице интенданта – в частности:
– Тебе, я гляжу, надоело со мной дружбу водить?
Начальник Арсенала стоял у распахнутой боковой дверцы, поигрывая хитро закрученным ключиком. Отпереть «калитку» без оного смогла бы разве что средних размеров пушка.
– Решил пробить дозволение свыше?
– Мы про тебя не забыли, – подмигнул Носатый.
Мешочек с серебром ласково звякнул, переходя из ладони в ладонь.
– По воде подгонят две лодки. Управимся побыстрее, чем ваши грузилы с возами от холемских оружейников.
– Если б нашим грузилам петля светила, они б столько не ковырялись! – хохотнул интендант, повернулся к мальчонке рядом и махнул в сторону арсенального причала.
Гёц проводил помощника внимательным взглядом. Коснувшись колумова локтя, он кивнул на жёлто-зелёную спину, скрывшуюся в коридоре. Что казённый дублет с гербом у него с плеч маленько свисает – это-то как раз нормально; внимание привлекало другое.
– Я его тоже раньше не видал, – заметил Колум, подходя чуть ближе к Георгу. – Трындеть не будет?
– Он немой.
«То есть не будет?» – хотя очень хотелось, уточнять делец не стал – очень уж серьёзную мину скорчил интендант.
– Ладно, ребятки – пойдём, покажу, что Его милость отсыпал от щедрот городских на ваши заботы, – предложил Георг и первым двинулся следом за пареньком по коридору.
Качающийся свет масляной лампы осветил мудрёно загнутый ход. Несомненно, один из кругов защиты от воров и врагов. Разок свернув не туда, без проводника тут несложно потеряться и угодить в нечто липкое и дурно пахнущее.
В казарму, например. При всех талантах переговорщика, кулачного бойца, а по ситуации и бегуна Гёц совершенно не желал отсалютовать паре дюжин полуголых стражников и опробовать себя в сочинении на ходу объяснений, как он один оказался тут ночью. Тут бы вряд ли сработало как надо даже «Я здесь, чтобы отсчитать по пять гульденов каждому!»
Не говоря уж о том, что такие вещи выговаривать нужно быстро, понятно, односложно и внушительно. Без двух зубов можно здорово обмишуриться.
Когда они зашли на склад, паренёк с помощью ещё одного стража распахивал створки грузовых ворот. Трефы и интендант снова вышли на воздух; Колум забрал у офицера фонарь, поставил его на парапет, выдающийся над причалом, и дважды прикрыл его полой плаща буквально на пару секунд. О точности Глухого Оскара он мог только мечтать. К счастью, контрабанда – не монашесксое служение, тут никому не нужна божественная точность.
В ожидании отклика Гёц с удовольствием вдохнул прохладный влажный воздух. Рёйстер в кальварском течении не слишком широк – не больше тысячи футов. Или «целых тысячу футов» для того, кто в жизни не спускался ниже, а о море только моряцкие басни слыхал. Тем не менее, этого довольно, чтобы в такую ночь не разглядеть совсем ничего, кроме бесовских отблесков кабака на возвышении.
Изредка из мерно гудящего шабаша красильщиков и заречной бедноты вырывался отдельный вскрик: то ли кому-то совсем хорошо, то ли его уже режут. С этого берега разницу тяжело увидеть.
Но вот один за другим посреди речной черноты вспыхнули три огонька. Их зажгли на носах лодок Томас, Курт и куртов помощник в смешном чепчике на плешивой башке – Геммлер, кажется. Необычное имя для ландскнехта, но кто только в пёстрые банды не нанимается.
Огни медленно, но верно поползли вперёд.
– Гёц, зачем тебе столько оружия?
Интендант смотрел в ночь, скрестив руки на груди. Спокойная деловитая глыба, разве что чуть подёрнутая любопытством, как лишайником.
Гёц не спешил с ответом. Повернув голову, фон Штюрлих усмехнулся:
– Потом сам узнаю, да?
– Точно, – охотно подтвердил делец.
На площадке они остались вдвоём – остальные спустились вниз по каменным ступеням, чтобы помочь пришвартовать лодки. Сходни глухо застучали по бортам. Послышалось недовольное гудение Курта. «Ох, только не это», – вздохнул Шульц, поглядывая вниз.
– Ума не приложу, зачем ты припёр это ходячее недоразумение, – заметил Георг с холодком. – Но дело твоё, конечно. Я внутри подожду.
Он стиснул пальцами на груди края плаща, резко повернулся на каблуках и скрылся внутри склада.
Готфрид же обратил лицо к топоту дюжины пар башмаков. Меньше, чем через минуту, он медленно кивнул шедшему во главе герру Зельмару. Этот, само собой, ящики с оружием таскать не будет, но его сержант и кнехт – два здоровенных мужика размером по девять десятых Мюнцера каждый. Хозяйскую прогулку они сполна отработают.
Сам ландскнехт-великан шагал последним. На красном носу и поджатых губах он старательно удерживал недовольство, чтобы, не приведи Единый, не расплескать его по дороге наверх.
– Пока вас ждали, я на реке чуть совсем жопу не отморозил, – обиженно проворчал он, демонстративно кутаясь в тёмно-серый плащ, поверху отороченный аж целой волчьей шкуркой. – В моих летах хлад и сырость не на пользу, знаешь ли.
– Скорей закончим – раньше отопьёшься грогом, – бросил Колум, убирая с парапета фонарь, и замер рядом в ожидании.
Гёц показал глазами на разверстый склад и проходящих внутрь людей Курта.
– Что сказал своим насчёт халтуры?
– Правду, разумеется, – хмыкнул великан. – Что Штюрлих согласился несколько ящиков вам толкнуть, а нас в долю взяли, чтоб помогли вывезти и заныкать. Любой дурак в городе знает же, что этот стилус меня на выстрел к Арсеналу не подпустит.
Сделав уже шаг к воротам, он вдруг остановился, отогнул толстый палец и сосредоточенно ткнул им в одну створку.
– Ну, а я вот всё равно здесь!
Он последовал за остальными внутрь; там зажигали новые фонари.
Заглянув за парапет, Шульц удостоверился, что при каждой лодке осталось по человеку для пригляда, и помахал рукой Томасу. Седоусый контрабандист в ответ согнул край берета, сидя на приколе у баркаса Треф – самой большой из трёх подогнанных к Арсеналу лодок. Хорошо, что он успел оклематься после лихорадки. Чем быстрее груз дойдёт до нужного места, тем лучше, а быстрее Томаса его никто не переправит.
Гёц последним зашёл с воздуха внутрь. В свете четырёх ламп поблёскивали богатства Арсенала. Фон Штюрлих спокойно и сухо командовал, тыкая пальцем туда и сюда; его указующий жест каждый раз старательно обходил тушу Мюнцера.
Контрабандисты вытаскивали из-за стоек с клинками, кольчугами и кирасами ящики, помощники интенданта сноровисто их вскрывали. Спустя время делец разглядел на борту одного из ящиков маленький крестик.
– По двадцать штук тесаков и секир, – начал перечислять Георг, прохаживаясь и указывая на содержимое, – и по пятнадцать штук нагрудников и шлемов; двадцать копий во-от на этой стойке, пять мечей, пятнадцать аркебуз, две бухты фитиля, мешок пуль… И десять фунтов21 пороха.
Застыв позади бочонка с опасным чёрным порошком, он благоговейно очертил его руками.
– И рожки с затравочным зельем. Отложил три десятка.
– И четыре пистолета с ударными замками, – деликатно напомнил Носатый по знаку Готфрида.
Разумеется, список был спущен интенданту свыше. Нечего и думать вынести из Арсенала то, о чём не уговаривались.
– Н-да, – задумчиво произнёс Георг, потирая подбородок, – и четыре охренительно дорогие пукалки… Олли!
Мальчонка вздрогнул и испуганно вылупился на него.
– Сбегай за пистолетами. Должно быть, в кабинете их забыл.
– Всё, что ль? – Курт скрестил руки на груди под плащом, с непроницаемым лицом глядя на разложенное добро.
– А ты что же, бомбарду22 хотел? – интендант повернулся к ландскнехту боком, демонстрируя, что на этом разговор окончен, и продолжил, обращаясь уже к Шульцу: – Пересчитывать-проверять будете?
В ответ на пригласительный жест дельца ландскнехт поклонился с издёвкой и протянул руку к одному из стволов. Носатый осторожно шагнул к рыцарю, кашлянул.
– Герр Зельмар…
Рыцарь поднял голову, отвлекаясь от завораживающего оружейного блеска.
– Взглянете на клинки?
– Взгляну охотно.
Покуда Мюнцер придирчиво рассматривал аркебузу от фитильного замка до самого выходного отверстия, Зельмар покрутил в руках несколько наугад выбранных секир и тесаков, но самое пристальное внимание остановил на офицерских мечах. Каждый лежал в добротных ножнах, обмотанных перевязью; клинок выскочил наружу быстро и без шума. Георг фон Штюрлих – поставщик добросовестный, если и контракт сложен на совесть.
Арлонец с минуту рассматривал лезвие под светом лампы, затем сделал пару коротких взмахов, один укол, взвесил оружие на ладони – короче говоря, основательно погрузился в рыцарский ритуал.
Готфрид всю жизнь дрался кулаками, ножом, дубинкой, да ещё ухватился за пистолет, когда только впервые увидел эту дивную штуку. Для него половина действий несла не больше смысла, чем унылые песнопения в церкви, но ему больше понимать и не надо. Достаточно знать, что у рыцаря с интендантом – ни единой возможности заранее сговориться и подсунуть вместо оружия списанное дерьмо.
– Сталь пристойная, – заключил Зельмар, снова присматриваясь к клинку, – узнаю холемскую работу. Баланс в порядке, заточить не забыли. Воздаю должное хранителю этих запасов.
Он с усмешкой отсалютовал фон Штюрлиху, а после ловко перехватил оружие у гарды и протянул рукоять сержанту.
– Гюнтер, опробуй-ка.
Здоровяк осторожно забрал меч, чтобы ненароком не укоротить хозяйские пальцы, и отошёл от группы людей чуть дальше внутрь склада, где света было поменьше, зато и места побольше.
Зачем – стало ясно вскоре: Гюнтер снимал «пробу» люто. Клинок со свистом разрубил воздух один раз, потом ещё, и ещё – кажется, с той же лёгкостью он мог бы уже посносить головы половине контрабандистов.
– Нормальная штука.
– Курт?
– С этими красотками всё в по-олном порядке!
Опустившись на одно колено, ландскнехт завернул последнюю аркебузу в холст и уложил обратно в ящик – бережно, как родную дочурку.
– Колум?
– Всё на месте, – сообщил длинноносый коротышка, только закончивший пересчитывать шлемы. Готфрид кивнул.
– Хорошо. Это – на лодки. Полегче с порохом!
– Как скажешь, папаша, – буркнул Мюнцер.
По его людям цепочкой разошлись смешки, но Гёц скорчил суровую рожу, Курт повелительно махнул рукой – все наконец начали работать.
Олли подошёл к дельцу, прижимая к груди ящичек с пистолетами. Доски аккуратно обструганы, сверху блестит лак – сразу видно футляр для ценной вещи. Что ж, по крайней мере это он может осмотреть и сам.
С правой стороны на пистолеты упала широкая тень интенданта.
– Могу ли я надеяться, что ты вернёшь хотя бы половину?
– О возврате уговора не было, – заметил Гёц, внимательно рассматривая замок.
– Капитана это и не касается.
Он взял в руки следующий пистолет.
– Может быть. Какой твой интерес?
– Значит, оружие тебе всё-таки самому нужно, а не на перепродажу?
Георг усмехнулся, а Готфрид, стиснув оставшиеся зубы, мысленно обложил самого себя по матери.
– Мне ведь придётся восполнить недостачу. Если от тебя ничего не получу, придётся обращаться к холемской гильдии оружейников… Чем раньше, тем лучше.
Делец захлопнул крышку, закрыл две сияющие щеколды и указал пальцем за спину.
– Отнеси на баркас и отдай Томасу… усатому мужику, – на всякий случай он прочертил пальцами в воздухе две черты от носа вдоль верхней губы, изображая усы.
Паренёк мотнул головой и побежал к воротам в обгон Гюнтера. Сержант с молчаливым кнехтом рыцаря тащили наружу тяжеленный ларь с бронёй.
– Может, чего и верну. Подумать нужно.
– Как долго?
Мало власть захватить – нужно её ещё и удержать, а из голых рук она выскользнет быстро. В подвале Палаццо Даголо, правда, тоже небольшой арсенал припрятан, но Гёц понятия не имел ни о его составе, ни о состоянии, ни о том, сколько оружия ему понадобится, чтобы вооружить всех сторонников, когда уляжется пыль. Если, конечно, к тому времени будет кого вооружать.
– Через месяц перетрём, ага?
– Месяц… – интендант поднял взгляд куда-то поверх его головы, потирая ладонью колючий подбородок.
– Ай, не трясись ты так. Я напишу матушке, она напишет в Холемгерд, и оружейники сделают тебе скидку в любом случае. Идёт?
– Другое дело!
Достигнув соглашения, потомок обедневшего рыцаря и отпрыск разбогатевшего контрабандиста пожали руки по купеческому обычаю. Вот это разговор. Не то, что с патрицием засратым, который за каждый топорик хуже последнего лавочника торгуется.
– Что это за хрень такая здесь творится?!
Гневный возглас застал их в самой что ни на есть непристойной позе – на расстоянии вытянутого пальца, взявшись за руки на фоне бодро расхищаемых запасов. Мужчины одновременно повернули головы к выходу во внутренние помещения Арсенала, к четвёрке бдительных ночных стражников.
Трое – просто сконфуженные патрульные, но четвёртый, в гербовой кирасе, одну руку положил на пояс, другую – на позолоченную рукоять меча, а глазами прямо-таки метал молнии во все стороны.
Хотя, конечно, на долю фон Штюрлиха приходилось больше всего.
– Георг фон Штюрлих, глазам своим не верю! – воскликнул офицер, резко оторвал руку от пояса, задев подвешенный к нему медный горн, и обличительно ткнул пальцем. – Ты, я гляжу, остатки совести грушетрясам продал! Теперь тебе точно петля светит!
– Остынь, Ольмер! – Интендант выступил вперёд, примирительно поднимая руки. – Эти ребята тут по приказу капитана. Его милость решил снабдить оружием одну компанию в Грисколе, а Трефы перевозкой занимаются.
– Ну, да, и вытаскивают груз из Арсенала ночью? – фыркнул Ольмер. – Какая нелепая брехня! Может, ещё и приказ с печатью покажешь?
Приказ, конечно, никто не покажет. Патриций не желал оставлять никаких иных следов, кроме чьего-то слова, которое перед Лигой можно решительно и гневно отрицать. И уж точно он не собирался прикладывать печать под мечом, что снимет с плеч седую башку Даголо. Желание вполне понятное. Но бесовски неудобное.
– Ох, – Георг тяжело вздохнул, – ну, нет у меня при себе этого приказа. Мы просто завтра поутру разыщем лейтенанта, и он тебе разъяснит, что и кому я продал, как тебе?
Офицер подозрительно прищурился.
– А сейчас спокойно почивать пойдём?
– Ну, да, – интендант пожал плечами. – Утро вечера мудренее.
– Чтобы ты мне ночью шомпол в ухо забил? Как Клосу?
Штюрлих не шелохнулся, но теперь уж и его взгляд заострился, а кулаки опасно сжались.
– Что это ещё за клевета, мать твою?
Курт и Зельмар подобрались и подошли ближе к месту перепалки. У кровожадных упырей уже шерсть на загривке приподнялась, видать – но ведь и Ольмер не дурак, чтобы драться вчетвером против двадцати. Он просто сорвёт с пояса долбаный рожок, дунет в него, а Готфриду с интендантом придётся на ходу рожать объяснения и умиротворяющие денежные подарки.
Или он не успеет – и придётся делать то же на шикарном кафарском ковре в кабинете капитана. Мёртвые стражники в сделку не входили.
– Капитан, – шепнул Колум, настойчиво дёргая его за рукав, – этого шибздика знаю. По ставкам нам задолжал. Почти на шесть марок серебром.
– Ольмер! – быстро позвал делец, прерывая очередную гневную тираду. – Никто тебя не шлёпнет во сне. У тебя три свидетеля – на всех шомполов не хватит.
Он выступил вперёд, вставая между Ольмером и Георгом. Не бог весть какая преграда, но тут уж дело техники говорить так, чтобы они не смотрели через твою голову друг на друга.
– Ступай к себе, завтра перетрёте с лейтенантом Клаусом. А мы скостим тебе половину долга за скачки. Идёт?
Офицер нахмурился и скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от него таким образом. Сильный подбородок будто бы дрогнул, но губы тут же упрямо сжались; наконец он отрывисто произнёс:
– Я знаю, ты – Король Треф, да?
– Он самый, – Шульц коснулся пальцами берета с железным крестом.
– Очень любезное предложение, если я верно разобрал, – сдержанно произнёс Ольмер. – Быть может, я бы даже согласился… Если бы речь шла о паре ножей. Но ты хочешь, чтоб я глаза закрыл, когда вы половину Арсенала выносите?
– Не набивай себе цену, – вкрадчиво проговорил Гёц, придвигаясь чуть ближе.
Не то, чтобы провернуть всё тихо не стоило полного долга, но Ольмер дал слабину – стоило попытаться хотя бы половину спасти.
– Половина – это уже очень неплохо, если учесть, что мы ничего плохого не делаем.
– Это непорядочно, – упрямо ответил должник, стискивая пальцы на эфесе.
– Георг? – делец взглянул через плечо на интенданта, сделав круглые страшные глаза.
– Ладно, – буркнул тот.
Ольмер, хмурясь, переводил взгляд с одного мужчины на другого.
– Какого беса вы у…
Гёц качнулся на месте и резко ударил офицера головой в лицо. Левая рука приобняла шею, пока правая срывала с пояса медный рожок. Горн загромыхал по полу под ноги интенданта, а упрямец согнулся в руках дельца от нескольких тяжёлых ударов под дых – пускай думает о том, как бы глотнуть воздуха, а не закричать.
Стражники дружно отшатнулись и обнажили короткие мечи; контрабандисты надвинулись вперёд, лихорадочно вооружаясь тем, что под руку подвернётся. Фон Штюрлих замахал руками и, перешагнув аккуратно горн, выскочил вперёд. Его массивный корпус изрядно увеличил преграду между готовыми устроить поножовщину.
– Хватит, ребята, уберите оружие! – воззвал он к солдатам. – Вы видели: Ольмер снова напился и начал бузить, мешал обычной погрузке…
– Ты ударил офицера! – сухо выговорил наконец один из них, старший, с упрямым суровым профилем.
Он глядел в упор на Готфрида, который придерживал офицера за выдернутый из-под кирасы шарф. Тонкая шерстяная ткань, по гульдену за локоть – ничего себе штучка. Может, ссуженные денежки не одни лошадки съели?
– Похоже на то…
Ольмер крепко вцепился в удерживающую его руку и явно собирался плюнуть, так что Гёц коротко саданул его кулаком по губам. Без лютости, не сильно – так, чтобы сберечь зубы, но намёк закрепить.
– Сука, да хватит его бить! – прошипел фон Штюрлих. – Это всё одно большое сраное недоразумение! Сейчас мы возьмём его и пойдём разбудим лейтенанта. Он обложит нас всех по матери, но потом разъяснит вам, бдителям херовым, что тут происходит!
– Хорошо бы, – проворчал стражник, возмущённый избиением офицера Гвардии Кальвара.
– Тупица! – приложил его молодой товарищ, да ещё и ударил свободной рукой в плечо. – Нам же по-любому порка светит!
Интендант опустил руки, закладывая большие пальцы за пояс, хмыкнул, расправил плечи – словом, натянул прежний хозяйский облик.
– Может, и не светит. Вы ж ничего не сделали – только стояли и смотрели, как у него ум за разум заходил… – Он покосился на опасно подрагивающий в воздухе меч. – Пойдём к лейтенанту. Вы скажете, что у Ольмера помутнение случилось. Я не скажу, что вы мне в нос клинками тыкали. Ясно?
Стражники переглянулись.
– Ясно, – быстро сказал молодой и поспешил задвинуть меч в ножны.
Третий кивнул и присоединился, пусть не так торопливо; старший медлил дольше всех и недовольно засопел, прежде чем последовать их примеру.
Как прекрасно, что почти все успокоились и достигли взаимопонимания. Только вот посреди этого благолепия кое-кто всё ещё держит офицера за грудки и кулак ему под нос суёт, а кулак и так уж кровью дворянской окроплён. Гёц кашлянул и сердито покосился на Штюрлиха снизу вверх.
– Ах, точно, – он поманил к себе двоих помощников, щёлкнув пальцами. – Свяжите его, заткните рот, посадите в уголке.
Делец наконец смог разогнуться и оглядеться в поисках чего-то, пригодного для вытирания руки. Никакой тряпки рядом не нашлось – в отличие от множества людей, застывших на полпути к тому, чтобы выпотрошить ящики и воспользоваться опасным грузом прямо сейчас.
– За работу! – прикрикнул Готфрид; приглушить голос он теперь не очень-то пытался.
Может ли хоть одно мало-мальски важное дело пройти как надо, без того, чтобы по дороге споткнуться пару раз и зачерпуть из лужи полный башмак?
***
Ольмер застонал. Лицо ему утёрли, но с опухшей бровью, рассечённой губой, обезоруженный, связанный верхом на табурете – боевой петушок со склада растерял много перьев.
– Очухался наконец! – буркнул под нос Готфрид, скидывая с плеч офицерский зелёный плащ с золотым гербом.
Пришлось нацепить его на себя, а своим скромным чёрным плащом – укрыть этого упрямца, чтобы они вместе с интендантом, его помощником и троицей гвардейцев из ольмеровой команды не выглядели совсем по-кретински, таща по улице побитого и спелёнатого офицера с тряпкой в зубах.
Гёц всё равно через каждые полсот шагов молился, чтобы на пути не возник ночной патруль. И сегодня Святой Венцель, похоже, свечу отработал сполна.
Правда, сам Ольмер вести себя смирно ни в какую не хотел, а на лестнице, почуяв вдруг второе дыхание, принялся упираться обеими ногами… и, само собой, снова приложился головой. Слегка. Его почти можно было бы пожалеть, не доставь он такой восхитительный геморрой в такую, казалось бы, простенькую операцию.
– Ублюдки, куда вы меня притащили? – выдавил он, щуря глаза и затравленно озираясь.
– Это же Ясеневый Пост, балбесина, – буркнул фон Штюрлих. – А это – лейтенант Клаус Фулькер. Признал?
Клаус встал со скамьи в углу комнатушки, заслонив плечами лампу. В павшей на него тени Ольмер смог продрать глаза и рассмотреть перед собой человека в таком же нагруднике, с шарфом на шее и утомлённым сосредоточением на лице, что сопровождали лейтенанта на улице, на торжествах, на встрече с капитаном Лодбертом в Застенье и на выходе из бани. Разве что слегка помятая рожа говорила о том, что его едва-едва подняли с постели.