Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
– Лейтенант, – взгляд битого упёрся в вытравленный на кирасе герб. Удобное место – ты вроде бы и не пялишься в пол, как совсем виноватый, но и в глаза не смотришь.
– Ольмер… – устало проговорил Клаус, скрывая герб за сложенными на груди ручищами. – Ты знаешь, что с тобой будет за кавардак, который ты учинил перед интендантом Гвардии Кальвара?
– Только если он не толкает оружие из Арсенала этим крысам из Грушевого Са…
– Так вот я тебе говорю, что не толкает, – сердито прервал его лейтенант.
Ольмер склонил голову на грудь, медленно облизал разбитые губы, тяжело вздохнул.
– Значит, я был не прав. Но это… это просто бдительность, разве нет?
– Это не бдительность, это хулиганство. Разве такое пристало человеку твоего положения и происхождения? – Лейтенант поднял табурет, громко поставил его рядом и присел. – Почему я должен лично посреди ночи бегать и мирить моих офицеров? Вроде бы один должен без разговоров другого слушать? Или я неверно помню наши порядки?
– Этого больше не повторится, – сумрачно произнёс Ольмер.
– Уж я надеюсь. Во что превратится Гвардия, если каждый начнёт тянуть одеяло на себя, вместо того чтобы слушать приказы, как полагается?
– В шайку.
«Скорее, в войско герцога, – подумал Гёц, глядя на понурую физиономию офицера и его отменную кирасу, – Любая шайка о таком железе только мечтает».
– Вот именно. В шайку. А когда вспыхнет новая война, будем друг друга в спины бить?
Нарушитель порядка дёрнул головой из стороны в сторону. Лейтенант вздохнул.
– Сейчас тебя развяжут. Ты извинишься перед герром Георгом. После мы забудем об этом недоразумении, которое нас всех равно позорит. А ты поедешь к себе на недельку, отдохнёшь и поразмыслишь о том, что я сейчас сказал. Это ясно?
Ольмер отозвался не сразу.
– Прошу прощения, герр Георг, – нехотя выдавил он наконец, повернув голову к интенданту. – Я определённо был не в себе, когда огульно Вас обвинил.
Штюрлих и Клаус – оба удовлетворённо покивали. Покончив с наведением порядка, последний повернулся спиной к бузотёру и внимательно уставился на Шульца. Если он и злился оттого, что его подняли с постели и вынудили костерить подчинённого при посторонних, недовольство он скрывал отлично.
– Вы уже вывезли оружие?
Гёц молча наклонил голову.
– Хорошо – я передам Его милости. А теперь, если вы не возыа…
Клаус прикрыл зевок широкой ладонью.
– Пойду-ка я попробую снова заснуть. Пока в городе ещё кто-нибудь не подрался.
Он забрал плащ с лавки и направился к выходу. Интендант со значением глянул на молодого стражника и кивнул на офицера.
– Развяжи его наконец!
– Падлюка, – прошипел Ольмер, как только солдат подошёл на расстояние плевка.
Тот молча опустился за его спиной и начал возиться с узелками. Ольмер резко высвободил руку, как только верёвка ослабла; поднялся, пошёл к лестнице, пытаясь ступать как можно твёрже.
Готфрид поманил к себе троицу, что собиралась последовать за командиром.
– Ну чего? – недовольно буркнул старший. С этим, похоже, будет сложнее всего.
Не говоря ни слова, делец раскрыл кошель и принялся отсчитывать гроши. Стражники молча смотрели. Гёц посмотрел на пригоршню монет, потом на них. Достал ещё три толстых монеты.
– Ольмеру нужна компания. В деревне.
На лицах младших более или менее чётко отразилось понимание. Половицы заскрипели под тяжёлым шагом интенданта.
– Виг, да? Что же ты рожу скривил? Когда тебе предлагали отдохнуть неделю за чужой счёт?
– Лейтенант не велел нам уезжать, – Виг смотрел то на одного, то на другого, то на деньги, но в голосе его сквозило упрямство. – И зачем нам уезжать? Чтобы мы не что? Не сболтнули, как он дал по морде офицеру?
– Чтобы Ольмер не варился один с этой мыслью. Чтобы воздухом свежим подышать. И не надо отпрашиваться, плести что-то про больную матушку. Или мне надо обязательно сказать, что иначе?
«Виг, в дерьмо нас всех втянешь», – выдохнул младший стражник, трогая старшего товарища за локоть.
Шумно вздохнув, Виг скорчил оскорблённую гримасу и протянул ладонь.
Готфрид покинул пост так скоро, как только смог, лишь бы не провожать гроши скорбным взглядом. Мысль свирепо вертелась вокруг долга Ольмера. Тот смышлёный паренёк наверняка не откажется передать записку с требованием вернуть половину долга в конце недели…
Но ведь придётся запихнуть соблазнительную идею поглубже, не подливать масла в огонь. Минутное удовлетворение не стоит того, что подымется, как только дворянину вожжа под хвост попадёт. На какие жертвы идти приходится!
Как славно, что на чёрном плаще хоть следов разбитой ольмеровой рожи не видно.
***
Большие ворота в стене вокруг палаццо отпирали регулярно: то для группы всадников и вереницы карет, спешащих на застолье, то для воза с припасами, выпивкой, оружием. На сей раз через них проехала лишь одна лёгкая повозка, запряжённая четвёркой.
Привратник Дачс и его молчаливый братец Крюц застыли каждый у своей створки, в начищенных куртках, с блестящими алебардами. Дачс обожал приёмы. Хоть сто дорогих гостей, хоть один – ему хлопот немного, зато шанс надуться и покрасоваться очень скрашивал каждодневное сидение перед калиткой. Оттого любой, кто пересекал порог этим путём, по-благородному, сразу же видел, как ему рады.
Угловатый капитан домашней гвардии, пожилой лысенький слуга в старомодном наряде, расторопный паренёк на козлах с усатым кучером – Хайнц фон Терлинген всюду возил труппу, завещанную ему десятком поколений предков. Сам бургомистр шагнул на землю вслед за слугой и подал руку даме в жёлтом шёлковом платье. На её голове сидела шляпа с высокой острой тульей – симпатичная вещица. С переднего края шляпы перед лицом нависала плотная вуаль, всё равно что забрало шлема – уже не столь приятный выбор. Впрочем, дама сошла с подножки плавно, словно лебедь, да и фигурка ничего себе, так что даже кройся за этой занавесью рожа кикиморы…
– Это юная патрицианка, и с ней нужно держаться, как с фарфоровой вазой, это ясно? – шепнул отец, больно ткнув его пальцем под рёбра.
Карлу удалось удержать на лице широченную улыбку – оба Даголо сейчас изо всех сил тянули такие, изображая крайнюю степень дружелюбия и почтения. За ними старательно радовались все слуги в палаццо и пара громил, что имели более-менее пристойные рожи и потому годились в почётный караул.
Штофельд стоял перед ними в тесноватом парадном дублете с баронского плеча и стойко превозмогал желание глубоко вздохнуть или помахать руками.
– Я не дурак, – прошипел Карл в ответ.
– Ах, да я знаю… Но сейчас будь так любезен: расшибись в лепёшку, но умудрись ей понравиться, иначе…
Бургомистр подошёл слишком близко, так что заканчивать отец не стал – и к лучшему.
Патриции со свитой взошли на террасу перед парадным входом и обменялись с хозяевами чопорными поклонами. Не без удовольствия Карл снабдил своё движение изящным – как ему казалось – взмахом большой амморийской шляпой. Гости не подали вида, будто бы финт их впечатлил. Карл не подал вида, что равнодушие как-то его задело.
– Позвольте представить вам мою дочь – Верену фон Терлинген, – произнёс бургомистр с оттенком гордости.
Даже эту порцию он отмерил в точности так, как следовало для намёка: это дочь первого из патрициев Кальвара, извольте обходиться с ней соответственно.
– Ваша милость! – Даголо-старший привычным жестом радушного хозяина простёр руку в сторону дома. – В преддверии нашего обеда предлагаю присоединиться ко мне за небольшим аперитивом.
– Охотно, – коротко отозвался бургомистр, после чего хозяева, гости и челядь решительно потащились внутрь. В напряжённом молчании.
Насколько успел Карл познакомиться с хорошими светскими манерами собутыльников из младшего патрициата – в данный момент предполагалось завязать короткую непринуждённую беседу на ничего не значащую тему, которую все участники будут перебрасывать друг другу, пока не дорвутся до выпивки. Тогда можно будет похвалить напиток, или же обругать, если отношения между вами очень близкие, и осторожно переходить к делу. Прямо перед делом, конечно, надобно сплавить посторонних под более или менее надуманным предлогом.
Вроде бы всё просто. Впрочем, оба Даголо помалкивали, здраво рассудив, что их обычные зачины к разговору для таких слушателей не годятся, а патриции, видимо, просто не считали нужным делать первый шаг.
Словом, хоть Карл хоть и не унывал, вид лучшего винного кувшина с «аперитивом» его страшно обрадовал. Последняя покупка матушки, кажется.
– Герр Даголо, – произнёс бургомистр, едва смочив губы, – я предлагаю обсудить наши дела без отложений, пока для нас накроют стол. Наши дети в это время тоже могут переговорить, разумеется, соблюдая все приличия – при герре Виллиберте.
– Это будет прекрасно, – у отца явно гора с плеч свалилась. – Если, конечно, Вашей дочери это угодно…
– Таково и моё желание, – раздалось из-под вуали.
По правде говоря, Медвяная Дора звучит куда как мелодичнее. Зато и приданого за ней от силы пара льняных рубашек.
– Не угодно ли будет фройляйн взглянуть на наш сад?
– Ей будет угодно и это.
Карл наконец разглядел весело блестящие из-под вуали глаза. Верена, однако, не позволила проникнуть дальше за завесу тайны. Невероятно быстро для человека в таком дорогом и длинном платье она оказалась подле него и со значением качнула шляпой вперёд. Валон покорно протянул руку, указывая дорогу во внутренний дворик.
Хотя хозяйки сада посреди Сада давно не было в живых, из почтения к ней отец изрядно платил дряхлому садовнику, чтобы он поддерживал это место в прежнем виде, прекрасном, цветущем и благоухающем. А чтобы деньги не пропадали втуне, раз в месяц старик приходил сюда и почтительно напивался до изнеможения.
– А там есть груши?
Мужчина усмехнулся.
– Боюсь, что нет. Но моя мать успела рассадить там много… М-м…
Он беспомощно поводил перед собой ладонью с растопыренными пальцами, пытаясь выловить слова из воздуха, но вскоре сдался.
– Цветов. Да, много цветов.
– Очаровательно, – серьёзно отозвалась патрицианка.
– Так Вы… Гм…
Он оглянулся на герра Виллиберта. Тот держался на расстоянии нескольких шагов степенно и выдержанно, без слов намекая: «Ну, что же ты? Давай, очаровывай – только без этих ваших мужицких увёрток, не то придётся отсечь тебе руку».
– Так Вы младшая дочь герра Хайнца?
– О, да. Шестая из семи. Мой отец истинно благословлён Единым. И я вдова к тому же. Я, видимо, не благословлена. Мой покойный супруг предпочёл скончаться, но не увидеть, с чем обвенчал его дядюшка.
– Ох, нет, я уверен, что Вы совсем не так дурны…
Как ему казалось, он вполне умело обратил в слова угасающую надежду. Какое-то время.
– Вы так любезны! – вот теперь она точно над ним смеялась, хотя самого смеха Карл и не слышал. – Как мне и говорили, Вы большой мастер обхождения с девицами!
– Простите, фройляйн. Я, гм, довольно… невежествен в общении с людьми… Вашего круга.
– Вот как! А как же мужчины вроде Вас общаются с девицами внутри своего круга?
Карл застыл на месте. Быстро же его загнали в угол! Такие вопросы он мог ждать, пожалуй, в разговоре за чаркой со Стефаном, Эрной, Лелоем или даже проклятым Королём Треф – но уж точно не в домашнем садике «наедине» с девицей, которую он вроде как должен очаровать.
На миг ему показалось, что матушка костерит отца за следующей колонной. Отвратительно невовремя.
– Это какая-то проверка, я полагаю?
– О, какая прелесть! – воскликнула девушка вместо ответа, подобрала юбку и порхнула к огромному алому цветку.
Длинные лепестки в мелких пятнышках свисали с высокого и тонкого, как пика, стебля – просто удивительно, как ни один не обломился.
– Фройляйн фон Терлинген любит цветы, – хмуро заметил герр Виллиберт, подойдя ближе.
«Прямо как маменька», – не к месту припомнил Карл, тряхнул головой и поспешил за патрицианкой.
– Может быть, кавалер подарит мне его?
– Охотно, – быстро проговорил мужчина. На всякий случай он оглянулся на рыцаря и лишь затем осторожно вынул из-за пояса кинжал.
– Благодарю, – кокетливо произнесла Верена, поднося цветок к вуали.
Ненадолго завеса прогнулась внутрь и очертила тонкие губы и кончик носа.
– Да, разумеется, это проверка, – продолжила она, опуская цветок; казалось, теперь она следит за отблеском солнца на клинке. Интересно, как долго позволено ухажёру стоять с ножом в руках перед дамой?
Карл поспешил спрятать оружие сейчас же.
– Весь этот день – одна большая проверка. Может быть, у моего отца и есть сложности с тем, чтобы пристроить всех дочерей… Но если он надумал выдать одну из них за будущего барона Грушевого Сада, он рассчитывает на его лояльность.
Одна нога Карла наконец коснулась дна.
– Что ж, – заметил он чуть увереннее, – могу Вам поклясться, что друзьям я верен до последней капли крови. И в особенности тем из них, кто может поддержать меня так, как Ваша семья.
– Неужели у Вас есть враги? Соперники в споре за наследство?
– У всех они есть, – мужчина пожал плечами. – У Вас наверняка тоже. Разве что у моих… зубы поострее.
Он усмехнулся: шутка того стоила, даже если её никто не понял. Девушка вежливо хмыкнула и обратилась лицом вглубь сада, перебирая стебель пальцами.
– Мой отец говорит, – раздался задумчивый голос из-под вуали, – часто дешевле купить самих врагов, чем войско, которое их разобьёт.
– Ваш отец – очень мудрый человек.
Ему показалось, что под завесой сверкнула улыбка.
– Какой тактичный ответ! А Вы по натуре завоеватель, а не дипломат, да?
Карл ненадолго взял паузу, потирая подбородок. Размышлять о том, каким вождём он хочет быть, сегодня тоже в планы не входило.
– Мне приятно так о себе думать, по крайней мере.
– О, думать так бывает приятно, даже не будучи Вами. – Он не успел рассудить, очередная ли это насмешка, когда Верена произнесла: – Позволите мне небольшую историю?
– Конечно же, рассказывайте!
– Когда мне было девять, я оказалась в страшной вражде с двумя моими сёстрами – они тоже не успели выйти из вздорного возраста, – неторопливо начала она, охотно ступив на дорожку, которую Даголо предложил ей жестом. Пусть в цветах он ничего не смыслил, зато хорошо знал, в каких местах сада они были самыми большими, пахучими и яркими.
– Видите ли, всех благородных девочек учат музицировать. А когда в одном доме сразу три девочки получают в руки флейты и лиры, каждая хочет, чтобы её музыка была самой громкой и чарующей, чтобы отец похвалил её больше других.
Она взяла паузу, переводя дух, и мужчина нашёл возможным ввернуть:
– И как же Вы одержали верх?
– Я? – девушка фыркнула. – Я бы никогда не смогла. У меня короткие пальцы и меньше всего терпения. Если бы вражда продолжалась до последнего, я бы, несомненно, оказалась посрамлена, и большее, что мне бы удалось – это перерезать все струны Зельде. Моя матушка остановила войну прежде, чем всё зашло слишком далеко. Она предложила разложить на троих пьесу Штайнфеля и впечатлить отца совместными усилиями трёх инструментов. Так, чтобы результат звучал гармонично, и каждая получила равную долю внимания.
– Прекрасная история. И Ваша матушка, похоже, так же мудра, как герр Хайнц.
– Прекрасный способ разрешить ссору трёх девчонок, Вы хотите сказать? – теперь смешок звучал вполне отчётливо.
– И это тоже, – Карл усмехнулся.
– А велика ли разница? Три девчонки, двое мужчин, город и герцог – каждый хочет чего-то и тянет одеяло к себе, пока оно не порвётся на части. И остаёшься ты с драным одеялом, и думаешь, что лучше прикрыть – ноги или плечи.
– Значит, по-Вашему, надо просто предложить выход, который и врага насытит, и меня не ущемит?
– Когда Вы сами это сказали, оно стало звучать ещё разумнее, не правда ли?
– Вот бы насытить кого нужно было так же просто, как сказать, – хмыкнул Карл. Любопытно, что такого он может предложить Шульцу, не слагая при этом с себя корону и не объявляя завоевательный поход на другую часть города?
Однако чем дольше он думал об этом, тем чётче становилось в голове не слишком мудрёное обстоятельство: говоря откровенно, он не очень-то хорошо понимает, чего Гёц вообще хочет. Этот проклятый коротышка никогда ни на что не жаловался, разве что пару раз мягко намекал отцу, что вот это уж точно чересчур – вполне справедливо. Чего он добивается своими шашнями сейчас?
Вывод, конечно, напрашивался простой: он просто жадный хафеленский ублюдок, которому до смерти надоело шестерить на валонских господ, так что он и задумал тихо и без жалоб подмять всё под себя. В сущности, упрекнуть тут можно только за то, что он, быть может, ради своей цели задницу кайзеру продал.
С другой стороны, до сих пор Король Треф возвышался надо всем Грушевым Садом как памятник терпению и миролюбию: в случае чего, предлагал всего лишь один на один порешить вопрос на кулаках, а не созывал всех ребят с палками и ножами. Настолько ли он не любит войну, чтобы согласиться на уступки меньшие, но зато без кровопролития?
– Герр Даголо, я почти слышу скрежет Ваших мыслей, – заметила девица и коснулась пальцами его локтя.
Только теперь валон заметил, что они оказались на противоположном конце сада.
– Ваши слова, ну, насчёт дипломатии – они глубже упали, чем я думал сперва.
– О, какая прелесть! Вы придумали, как купить своего врага?
– Скорее, я… гм… Вовсе не думал об этом раньше.
– Значит, я сегодня вложила небольшую толику в благое дело, – она торжественно приподняла цветок вверх, как полководец над полем выигранной битвы. – Моя духовная наставница будет счастлива это слышать.
Совсем рядом послышались тяжёлые шаги капитана терлингенской гвардии.
– Герр Даголо, фройляйн, нас зовут к столу.
– Что скажете? – обратилась к хозяину патрицианка. – Проследуем к трапезе?
– Немедленно, если там я смогу увидеть Ваше лицо.
– Ц-ц-ц! – она заслонилась от него стеблем, словно парируя удар. – Вы весьма поспешны, герр Даголо! И кроме того, теперь я могу намеренно попросить такое место, чтобы Вы меня не видели.
Карл деланно нахмурился, но не сумел, да и не слишком пытался спрятать лихую улыбку.
– Может быть, я и Вас смогу купить, чтобы Вы этого не делали?
– Может быть.
Девушка повернулась к нему боком, непринуждённо поправила шляпку свободной рукой.
– Во сколько кустов с Инцимельскими розами Вы оцениваете возможность видеть моё лицо за обедом?
***
Когда они вновь встретились за столом, отца прямо-таки распирало. Тем не менее, он проявил поразительную для себя выдержку и с успехом разыграл роль радушного, доброжелательного и благообразного хозяина в течение целого часа за обедом и ещё четверти часа, пока Терлингенов провожали во внешнем дворе Палаццо.
Лишь когда ворота закрылись, он наконец изрёк со смаком:
– Видел я, как вы с девчонкой друг на друга пялились!
К своему неудовольствию Карл ощутил крепкое винное дуновение справа и не менее крепкую хватку отцовской ладони на левом плече.
– Но я тоже время не терял, ей-ей! Мне тоже оставалось во-от столько, чтоб запустить руку под бургомистрову мантию…
В другой раз он с удовольствием поучаствовал бы в игре «Кто смелее пошуровал под нижней юбкой?», но на сегодня это точно лишнее. Как оказалось, бургомистрова дочка не просто в приданом несёт самую благородную фамилию Кальвара, но помимо того недурна собой и очень даже неглупа. Если уж этого недостаточно для какой-то толики почтения, он и не знал, чего ещё от неё требовать. Разве что расстегнуть ему гульфик прямо там, за розовыми кустами…
Впрочем, это стало бы убедительным, но не слишком желанным объяснением, почему она до сих пор в девках ходит.
Плюхнувшись на дубовый трон за длинным пиршественным столом, вокруг которого сновали несколько слуг, Даголо-старший собственной рукой щедро наполнил кубки сладким карассийским.
– Выпьем за твою новую помолвку, которую я уже почти положил нам в карман!
За это Карл выпил охотно, хоть и не слишком жадно; старик же опустошил кубок с поразительной быстротой и немедля воззрился на изящный хрустальный графинчик с отборным грушевым бренди – к счастью или нет, бургомистр на крепкое угощение не соблазнился.
«Так, приятель, если ты ещё хочешь задать пару серьёзных вопросов – лучше сделать это прямо сейчас», – оценил мужчина расстановку сил.
– Я так понимаю, – медленно произнёс он, переводя взгляд с бренди на барона, – план породниться с Колёсным Дирком теперь корытом накрылся?
– А-а, да к Бёльсу Дирка с его страхолюдными веретёнками, – проворчал отец, отмахиваясь и кривя губы. – Деньги и люди у нас и так имеются, но у Терлингенши есть кое-что поценней – имя. Ни у одной из дирковых девок такого приданого в жизни не будет, пусть Ткач хоть золотом под себя ходить начнёт.
От такого имени до предела мечтаний и в самом деле рукой подать. Даголо – фамилия, конечно, тоже не мужицкая. Отец приходился каким-то там сыном какому-то там валонскому дворянчику, у которого едва хватало на панцирь и боевого коня поплоше. А такой брак не просто закрепит семью на её месте в Лиге Кальвара, но и вознесёт её в высшее общество.
– Во что нам это встанет?
– В здоровенный сундук серебра, разумеется, – усмехнулся старший Даголо. – Как раз чтоб покрыть их долги. Потянем. Хайнц божится, девка его здорова и рожать вполне годна, так что тут никаких подвывертов тебя не ждёт. Разве что вздорная она малость…
– Я бы так не сказал, – заметил Карл. Отец громко хохотнул.
– Ну, это только пока! Но один хрен – это мелочь. Вздорные бабы закаляют характер. А характер тебе нужен твёрже стали, чтоб всех засратых капитанов в кулаке крепко держать.
Выдав сие глубокомысленное наставление, барон щёлкнул пальцами, махнул рукой – и один из слуг поднёс ему заветный графинчик и чистый стакан.
Дверь распахнулась, в трапезную влетела Эрна – с мечом на поясе, ярким платком на шее и сумрачной миной над платком. В последнее время она всё чаще появлялась именно в таком виде; привычные искры пропали из её глаз, а на кончике языка не вертелась лёгкая насмешка. Даже белое перо в берете вместо обычного лихого наклона воинственно топорщилось, как рыцарское копьё на разгоне.
– У Курта на складе ночью была какая-то возня, – сухо доложила она, застыв в напряжённой позе напротив Карла, по другую сторону стола.
Старик внимательно уставился поверх стакана, наполненного крепким спиртным на треть.
– Ну, что я тебе говорил про закалку? – бросил он в сторону. – Что за возня?
– Что-то затаскивали. Ящики какие-то. Порядочно.
– Видать, старина Курт что-то где-то спёр и припрятал на перепродажу. На кой хрен ты ко мне это притащила? Самой никак не разобраться?
– Надо было прямо там стрелу в него засадить? – со злой едкостью уточнила женщина, сжимая пальцы на эфесе.
Отец подавился выпивкой.
– О, Единый всемогущий! Нет, мать твою! – хрипло воскликнул он, как только сумел прокашляться. – Если так хочется кому-то засадить, сбегай к Мамаше за мальчиком!
Эрна стиснула челюсти, старик тоже умолк, утирая рот и усы краем рукава. Закончив с этим, он закончил немногим спокойнее:
– Отправь кого-нибудь припасти этот груз, или залезть на склад и заглянуть в ящики… Карл, или ты это сделай, или… А, гром и молния, разберитесь с этим сами!
Карл быстро кивнул Эрне на дверь и сам поднялся из-за стола, сгребая заодно шляпу.
Когда он вышел на террасу, она стояла в нескольких шагах спиной к двери, перекатываясь с пяток на носки башмаков. Остановившись рядом, мужчина немного покрутил на языке вопрос, прежде чем озвучить его:
– Так что, ты говоришь, Курт сегодня ночью проворачивал?
– Дружок, я уже рассказала всё, что сама знаю, – отрезала мечница. – Моё дело – просто головы для Старика откручивать, о чём все, кажется, немного подзабыли. Игры в шпионов и сыскарей – ну, уж извините.
– Ладно-ладно, не волнуйся ты так.
В примирительном жесте Карл поднял обе руки. Поддевать Эрну – занятие крайне увлекательное, когда и сама она не прочь устроить пикировку. Но со дня злополучного побоища на Кавальелле расположение её духа по понятным причинам оставалось слегка говнистым.
– Как Берт?
Валон нахлобучил шляпу на затылок и непринуждённо заложил руки за спину. Краем глаза он отметил, что каменное лицо немного смягчилось.
– Выбросил вчера костыль. Шатается меньше. Хотя он ведь хрен скажет, болит ли ещё где.
– Хочешь, я снова напущу на него доктора Кранта?
– Да не, – она отмахнулась, внимательно посмотрела на руку и поднесла её к тугому узлу платка на шее. – Он большой мальчик. Сам разберётся, когда к Клистиру бегать. Не надо гордость его щемить.
«Я бы тоже мог сегодня порадовать духовника», – отметил Карл, чуть смелее наблюдая за женщиной. Её зубы перестали молоть обиду, правая бровь больше не гнала к переносице яростную складку.
– Мы с Мамашей Беккер заключили кое-какие соглашения насчёт дознавательств. Думаю, она не откажет нам попросить девочек… э-э, быть полюбезнее с парой куртовых ребят, какие болтают охотно. Ну, ты поняла.
– Угу, – буркнула Эрна. – Шлюший сыск. Отлично придумал.
– Кто другой так хорошо сумеет язык развязать датому мужику?
Она вздохнула, задрав голову, потянулась; крепкие пальцы несколько раз сжались в кулак и ослабили воображаемую хватку.
– Если тот мужик подлость почует, твоя сыскарша зубов не соберёт. Поделом, конечно – аккуратней надо быть. Но по мне ничего лучше и проще нормального допроса с парой затрещин ещё не придумали…
Мечница замерла с вытянутыми над головой руками на несколько секунд; затем медленно опустила их на пояс и повернулась лицом к умолкшему собеседнику. Меж её бровей опять пролегла складка.
– Сукин ты сын, ты ведь снова не о куртовых ребятах, да?
– И о них тоже, – Карл добавил к уклончивой фразе лёгкое движение ладонью: дело, мол, вот настолько тонкое. – Но я точно знаю, под чью дудку эти крысы пляшут. У ландскнехтов сроду таланта к контрабанде не было.
Пальцы женщины замерли у виска, вцепиться в бесплотную добычу они больше не пытались.
– Крикни, как узнаешь чего, – нехотя выдавила она наконец. – Не хочу в твои хитросплетения лезть.
– Это я и хотел услышать, – мужчина спрятал полуправду за довольной ухмылкой. – Словом, пусть за куртов склад твоя голова не болит.
Голова отрывисто качнулась. Перо дёрнулось следом и отклонилось назад – теперь уж не рыцарское копьё, а пика на плече солдата. «Бёльс меня задери, если она таким манером его не потеряет!» – решил он, провожая мечницу взглядом.
Досадно видеть её вот такой… Хотя с другой стороны – за подавленной, угрюмой Эрной и уследить всяко проще. В любое другое время соглядатай серьёзно рисковал бы башкой, шатаясь за ней по улицам.