Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
Запах крови тронул ноздри, на время вытеснив и бренди, и мочу, и дубильный раствор. В центре заднего двора на манер кошки Альфи свисал с крюка основательно замордованный мужик. Поскольку на нём не было ни нитки, не считая окровавленной тряпки во рту, делец без труда убедился, что все важные части пока на месте. Но частично ободранные кожа и ногти, россыпь порезов и багровые следы батога ясно говорили, что коптится тут он порядочно.
– Знаешь его?
– Смеёшься? После такой обработки все на одно лицо.
– Это да.
Валон вздохнул и сделал жест одному из своих людей, только-только подтащившему ведро воды от колодца. Ещё двое, раздетые по пояс и слегка изгвазданные, сидели на ящиках в сторонке, тихонько переговаривались, жевали краюху хлеба. Пытки – дело утомительное.
Водонос, крякнув, размахнулся ведёрком и окатил пленника освежающей волной. Из-за кляпа послышалось, скорее, телячье мычание, чем человеческий звук. Беспомощный трепет сменился крупной зябкой дрожью, когда Лелой грубо схватил его за подбородок, заставил поднять голову и откинул длинные волосы с лица.
– А теперь?
– Первый раз вижу, – честно отозвался Готфрид. Отметелить до неузнаваемости пленника не успели, но этого лица он определённо никогда не видел. – А этот хрен на меня кивнул, что ли?
– Ну-у…
Лелеотто снова понадобилась рука, чтобы пощупать воздух. Отпущенная голова бедолаги подалась вниз, удерживаемая только за захваченную в пучок гриву.
– Что-то типа того. Он зелёный кушак носил. Но пока мы с ним развлекались, ткачей он помянул только два раза, а твоих – аж целых три.
Делец прищурился, внимательнее рассматривая пленника.
– Но он точно имперская крыса. Это я понял вполне отчётливо, когда он торговаться начал.
Тощий, высокий, длинные тёмные волосы. Неужели это и есть Тихоня Штифта, который в вонючую воду на этой стороне Рёйстера внезапно канул?
– Вот мне и стало любопытно…
Лелой умолк, многозначительно уставившись на Шульца: давай, мол, рожай на ходу объяснение, почему имперская крыса аж трижды тебя назвала. Неторопливо, чтобы это не походило на бегство, Гёц подошёл к колоде для рубки дров, примостился на неё, смахнув ладонью щепки, и сложил руки на груди.
– Может, расскажешь, что он там про меня напел?
– О-ох, да пел-то он много всякого, так что просто путаться в своей брехне начал. По мне – так он с месяц следит вообще за всеми, за кушаками, за мной… И когда я сказал, что кушаки за ним не придут, разве что кушак и куртку вернуть, он скоренько вспомнил, что у его друга есть друг в Трефах, а тот друг просил его друга поискать ему друзей тут. Я уж подумал – наконец всё стало проясняться! Хотел уж разматывать ниточку, да этот бес, кажется, слегка чокнулся, начал дрыгаться и чуть язык себе не отгрыз.
– Так он, значит, только эту туфту несёт?
– Я б вытащил затычку, чтоб ты убедился, да его мычание мне богохульства напоминает.
Валон отпустил волосы пленника и несильно ткнул его пальцем под выпирающие рёбра. Тот закачался и нечленораздельно застонал, но кляп надёжно сдерживал любую хулу.
– Едва ли отсюда можно ещё что-то вытащить, а нянчиться с ним мне не с руки. Но я подумал, если это и впрямь твой…
Лелой мог сколько угодно размахивать руками, разглагольствовать и ужиматься, но Шульц отчётливо видел, как пристально и внимательно старый заречный партнёр за ним наблюдает. Ждёт если не подтверждения, то хотя бы призрачного намёка – а после либо шульцеву голую задницу подвесят рядом с Тихоней, либо усадят за стол, нальют чарку и сделают взаимовыгодное предложение.
Конечно, для одного из них выгода точно будет побольше. Если не считать чисто валонской тяги к лицедейству, образ ведения дел Джакомо был для Готфрида близок и понятен, много ближе, чем манера любого другого капитана. По той же самой причине почти невозможно угадать верную ставку.
– Я его не подсылал, – холодно повторил он. – И ни Альфи, ни Колуму не велел. Может, они и сами чего-то удумали, но…
Он пригляделся к шпиону, с чьего носа только что сорвалась большая мутная капля. Штифт расстроится. Расстроился бы, узнай он только.
– …но я и без этого тела им смогу пару вопросов задать.
Слишком рискованно вступаться за этого… да как его, собственно, зовут? Нужно позаботиться о куче других людей, чьи имена ему хорошо известны, а некоторые кликухи и вовсе присвоены собственноручно.
– Ладно, – легко отозвался валон, пожимая плечами. – Диего, кончай его – и в реку, как стемнеет. Гёц…
Обращение застигло дельца, когда он уже успел приподнять зад с колоды.
– Ты чего хотел-то? – резонно поинтересовался Лелой, продолжая наблюдение. Тряпочка перекочевала из-за пояса обратно в натруженные кровавой работой руки. – Сам же пришёл, я тебя не звал.
– Отойдём?
– Ну, отойдём.
Он махнул тряпкой и проскользнул обратно в кухню; Готфрид двинулся следом, украдкой бросив на Тихоню прощальный взгляд.
Колёсики в голове завизжали ещё громче: «Насколько смелое предложение я могу сделать?» Лужица крови под ногами шпиона сама собой подталкивала к наиболее осторожному варианту.
– Пива?
Он молча кивнул, усаживаясь на опасно высокий табурет. Валон ловко наполнил две кружки, смахнул пену дощечкой в виде рыбы и толчком послал пиво прямо в шульцевы лапы. Тот повернул пинту маленьким пятнышком крови от себя и едва поднёс ко рту, когда новое ощущение вдруг остановило руку.
– Ты в нём портянки стираешь, что ли?
– Чего?
– Понюхай это пойло.
Лелой поводил широким носом над кружкой, опустошённой на треть.
– Обычное пойло без запаха, – протянул он, пожимая плечами. – Как и всё остальное.
Гёц решительно опустил пиво на стол.
– Я слышал, у тебя был спор со Стариком из-за груза травы для красильщиков.
– Уладили. Ты хотел руки погреть или нас помирить?
– По ситуации.
Пальцем он ненавязчиво подтолкнул кружку на ту сторону. Давай, голубчик, пей до икоты.
– Да знаешь, у нас, валонов, в крови вечно Бёльс бродит, вот и срёмся с утра по мелочам. А к вечеру уж миримся, обнимаемся и идём накидываться, – глубокомысленно изрёк Джакомо, продолжая жестикулировать пивом.
Что же это, изъявление верности или попытка набить цену?
– Поэтому ты здесь так хорошо устроился?
– Поверишь, если скажу, что это потому, что мы со Стариком земляки?
– Хрена с два.
Лелой хохотнул и подцепил вторую кружку.
– И то верно. Но придётся признать, моя кровь – большая сахарная вишенка на пироге, который называется «Я верю этому засранцу». И знаешь, почему?
Гёц мотнул головой.
– «Бей валонов»! – внезапно громко рявкнул вожак Пестряков. – Такое тут кричат чаще, чем «Бей хафеленских!» или «Бей холемских!», а? Пока серебро рекой течёт, можешь говорить что угодно, но, если прижмёт – старый козёл первым делом пошлёт ко мне.
– Понятно, – бесцветно протянул делец.
Не торопясь, он поправил берет на голове и спрыгнул со стула на пол. Взгляд валона последовал за ним.
– Бывай, Гёц, не кашляй. Если надумаешь-таки пасти кого-то за рекой, попроси меня, ладно?
– Как скажешь.
До чего досадно ретироваться, поджав хвост: по всему выходило, что он натурально просрал целый час с гаком на прогулку в вонючий райончик, только чтобы узнать, что пропавший агент имперской разведки сегодня пойдёт купаться!
Разум упорно твердил, что за пристойную цену Лелой и мать бы родную продал, пускай та со всех сторон самая чистокровная валонка, а плата – мерзотное грирское золото с отчеканенным профилем кайзера… Однако чутьё гнало дельца прочь. Теперь, когда у Треф появился столь внушительный союзник, у него изрядно поубавилось охоты пускаться в рискованные сделки. Безопаснее подумать о том, как бы в нужный день удержать валонского капитана с его ароматной бандой подальше от побоища.
– Лелой! – позвал он, остановившись у двери. – Ты б нанял хоть кого-то с работающим носом, а? Твоё пойло будут влёт тогда раскупать.
***
– Здравствуй, дорогуша!
Дачс развалился на табурете у сторожки с трубкой в зубах; приветственную тираду он наверняка мусолил на языке все те минуты, что Эрна карабкалась вверх по склону ко входу в Палаццо. Его поза, тон, одиночество – всё вопило в один голос: «Я тут помираю со скуки! Дай же мне к тебе прикопаться!»
– У всех детишек конфетки отобрала?
– Только у твоих, – без лишней злобы бросила женщина.
Желания вступать в очередную невероятно остроумную пикировку под вечер не осталось ни капли.
– Старик один?
– Да, прям как я, – проворчал громила в ответ, почёсывая шею.
– Трезв ещё?
– Четверть часа назад орал на лакея, где Эрна и Карл, бесы полосатые. Орал вполне чле… членоде… тьфу, что за слово ублюдское?
– Члено-раздельно? – она нетерпеливо взвесила мешок с деньгами на ладони.
– Ага, вот так. Едрить ты умная, а? Может, поучишь меня другим словам?
– Поди Бёльса в зад поцелуй – может, он тебя поучит.
Вздохнув, она поплелась по дорожке с проклятыми «налогами» в обнимку. Пасовать – не в её привычке, но кому охота спешить, когда тебя давно поджидают, при этом усердно накидываясь и обкладывая слуг по матери?
Сегодня Даголо пил в одиночку. Обычно он не позволял убирать пустые тарелки, бутылки и кувшины со стола, пока сам из-за него не поднимется. «Два прибора, три кувшина, – не потребовалось много времени, чтобы пересчитать посуду, – похоже, всё только началось».
Свободной рукой она стянула с головы берет. Взгляд снова споткнулся о пустоту на месте шикарного белого пера. С огорчённой бранью за зубами Эрна как тень пересекла трапезную, плюхнулась на один из множества пустых стульев.
Кошель с рентой громко опустился на стол.
Даголо медленно перевёл помутневший взгляд со стакана на денежный мешок, а с мешка – на неё.
– А, это ты.
– Ты ждал, и вот я тут, – хмыкнула мечница. – С монетами.
Старик уставился на кошель, откинулся на спинку кресла и устало махнул рукой.
– Да и хрен с ним. – Из его груди вырвался тяжёлый вздох. – Ты знаешь, она сбежала.
Такого Даголо она точно не ждала сегодня увидеть. Да и вообще увидеть когда-либо после того, как преставилась его жена, по правде говоря.
– Кто?
– Да Серна.
Эрна наморщила лоб, силясь вспомнить, что она в последний раз слышала о любимой девке барона.
– У неё был один поклонник, арлонский рыцарь, – рассеянно продолжал он тем временем. – Мамаша мне сказала. На днях пёс месканский очень уж зачастил, а потом они оба исчезли. Сбежали вместе, как пить дать. В какую-нибудь засранную деревушку в арлонской глуши.
– Э-э… – женщина почесала пальцем висок, пытаясь подыскать нужное слово, а заодно разобраться, хочет ли она вообще искать такое. – Не знаю, что и сказать… Обидно вышло. Хочешь, я их поищу?
– А, да пускай катится, – Даголо отмахнулся так ловко, что ребром ладони сшиб на пол стакан с остатками бренди. – Просто, знаешь, я думал… думал…
Он сделал паузу, перебирая пальцами воздух.
– Ну, страсть как было похоже, что эта сучка для меня мурлычет не только потому, что тут всё моё, сечёшь? Так усердно никто не притворяется.
– Может, она смекнула, что нравится тебе, а потом осталось только немного постараться?
Эрна говорила осторожно, памятуя, что чем больше выпито, тем крепче старик может брякнуть. Пока он, впрочем, только пожал плечами и раздражённо подкрутил усы.
– Может, и так. А я, пень старый, взял и сопли развесил. Хотел даже к себе забрать. Никому не говорил… Пф.
Барон потянулся за полупустой бутылкой, затем посмотрел в сторону, на валяющийся стакан. Смахнув каплю бренди с рукава шёлковой рубахи, он переставил большой узорчатый кубок и угрюмо проговорил, взмахнув перед собой бутылкой:
– Может, я вообще уже слишком старый и богатый, чтобы кому-то просто так нравиться, а? Может, на Джитте ещё поумнеть следовало?
– Всякое бывает.
Даголо криво усмехнулся и щедро плеснул бренди в винный кубок.
– Какое деликатство, чтоб меня! Не иначе как у Готфрида набралась манеры болтать со мной? Чтоб, не дай Боже, против шерсти не чесануть?
– У меня был резон, тебе не кажется? – сухо заметила она, пытаясь заглянуть в огромные глаза мимо кубка, но валон только поморщился и сделал большой глоток.
– Херня. Я на всех кричу. Так надо. Иначе стадо хитрых ублюдков перестанет руку хозяйскую чуять.
– Я от твоих кобелей кое-чем отличаюсь, знаешь ли.
– Ну, открути парочке это кое-что, в чём проблема? – Он нахмурился, глядя на что-то внутри кубка. – Господи, перестала вторить хафеленскому хорьку – начала вещать, как супружница моя! Что с тобой не так, женщина?
Эрна почувствовала волну кипящей желчи, вздымающуюся из недр, в точности как в малине Сивого. Рука невольно сомкнулась на ручке винного кувшина.
Тяжело вздохнув, она жадно отпила прямо через край полупрозрачный южный кларет. Такой напиток жаль тратить на чью-то дубовую башку.
«Глянуть, сколько ты пьёшь и как слушаешь одного себя, так удивительно, как Дачс от тебя не сбежал с молодым рыцарем, не то что девчушка», – могла бы она сказать старому приятелю Пьетро Даголо, который вытащил их с Бертом из большой и весьма потной задницы.
Да только поди пойми, сколько стаканов её отделяет от того Пьетро. Чем больше власти человек под себя подгребает, тем больше у него становится голосов. И в какой-то момент знакомый добрый голос до того слабеет, что начинаешь молиться: пускай старый хрен скорее помрёт и закончит позориться.
– Мне пора.
Утерев запястьем губы, она нацепила берет и поднялась из-за стола. Даголо проводил её взглядом, мерно покачивая головой из стороны в сторону.
– Топай-топай.
Здесь больше нечего делать. Она пришла сбыть с рук долг и окончательно похерить день – оба дела с успехом завершены. Теперь можно с чистой совестью напиться, с тем чтобы вытравить из головы последние двенадцать часов. Может, ей даже повезёт, и сегодня Гёц не будет весь вечер пропадать где-то в городе, вынюхивая, из чьего бы кошеля взять денежки и переложить к себе…
Стоило закрыть за собой дверь и обратить лицо к воротам, как перед глазами предстала очередная головная боль. Мальчик так нёсся, что меч того и гляди выскочит из ножен. Красные перья на шляпе трепетали, словно та собиралась взлететь.
– Господи немилосердный, ещё один Даголо по мою душу, – буркнула мечница под нос.
– Эрна! Тебя-то я и ищу!
Подскочив к ней вплотную, Карл мягко схватил её за руку и скороговоркой выпалил:
– Нужно спешить! Лелой поймал имперскую крысу!
Она оторвала взгляд от пальцев, сомкнутых на её предплечье, подняла правую руку и в ответ схватила франта за серебряную пуговицу. Кругляшок благородно блестел в лучах заходящего солнца ярче любого талера.
– Ты дал Сивому отсрочку по ренте?
Он удивлённо округлил глаза – каждый до размеров пуговицы. И всё же до отца ему далековато.
– Како…
– Собственно, не важно, помнишь ли, – Эрна оборвала его на полуслове, глядя в упор. – Если к тебе ещё раз придёт кто-то из тех, кто засылает долю через меня, ты ничего ему не обещаешь, ни о чём с ним не говоришь – сразу посылаешь нахер. Или ко мне.
Карл старательно моргнул и выпустил её руку; она же разжала пальцы, поймавшие пуговицу.
– Я не особо помню, что за Сивый бес, но обязательно пошлю его, если увижу.
– Мы друзья, и только поэтому я вот это вот всё сейчас ртом говорю вместо того, чтобы вон тем дрыном вколачивать в твою задницу, ясно?
– Ясно предельно.
Даголо наклонил голову, покусывая нижнюю губу. Кончик бородки стыдливо ткнулся в воротник, перья на шляпе кивнули следом.
– Мой человек сообщил, что Лелою вроде как попалась одна из имперских крыс, – продолжил он через мгновение, снова поднимая глаза на неё. – Надо хватать ноги в руки и бежать за реку, пока он сам не придумал, что с ней сделать. Мне нужна твоя помощь!
Эрна отвела взгляд от свежего лица щёголя, пышущего жаждой действия, посмотрела на поалевшую стену и лениво почесала шею. Сказать, что ей не слишком хотелось хватать что-то во что-то и бежать куда-то – значит ничего не сказать. Обычно, правда, на этот грунт накладывался слой из чувства долга и осознания важности.
Однако сейчас он так истаял, что прикрывал её лень и усталость ничуть не лучше, чем дубовый листочек – срамное место.
– Не, – протянула она, – надоело мне за разной скотиной сегодня гоняться. Штофа возьми, если найдёшь. А мне пора… ещё маленько пошпионить за Трефами.
«А теперь – дружелюбие», – женщина почти услышала скрип своих губ, надрывавшихся над улыбкой, и поспешила приятельски хлопнуть валона по плечу.
«А теперь пора отступать», – кажется, малыш Карл хотел разочарованно скривиться, но единственная зрительница решительно улизнула с недовольным бормотанием. Сучий потрох. Пусть себе дуется. Может, в другой раз постарается разглядеть из-за шикарной шляпы, не отдавил ли чью ногу.
Лисы в сапогах
С парой фонарей, с верным другом рядом и двумя парнями, что прикрывали спины им обоим, сын барона мог чувствовать себя в полной безопасности почти в любом уголке Кальвара. Тем не менее, ему ничуть не улыбалось оставаться в Красильном Углу дольше, чем нужно. С приближением темноты унылый райончик за рекой наполнялся тем сортом жизни, коим кишит гниющее на обочине тело.
Вся рванина с юга города стягивалась к мрачному трактиру Лелоя – все, кто слишком проигрался Трефам и кому не наливал в долг ни один кабатчик из Сада. Измождённые подмастерья с реки, насквозь провонявшие красильней, самые омерзительные нищие, бессовестные местные лавочники, косые от дешёвого бренди.
Не желая наверняка узнавать, как сия публика преображается от зелья Пестряков, Карл с последними лучами солнца пересёк реку в обратном направлении.
Ноги сами собой вывели от лавок у подножия Большого моста к освещённому Серебряному Пути. Пусть и на том берегу он ничего не боялся, прогуливаться по ближним владениям всегда много приятнее. Вид опрятных домиков и полноценно одетых бюргеров настолько его расслабил, что двум ненавистным вывескам удалось подкрасться незаметно.
По левой стороне улицы на деревянном щите завитки буйного ветра надували парус лодочки над дверями шумного кабака. Напротив – большой кованый крест болтался перед дверью закладной конторы. От резкой остановки благодушие расплескалось из полной чаши. Валон замер, стиснув пальцами краешек шляпы. Левого уха коснулся звук деликатного покашливания.
– Карл, – Сик облизнул шубы и едва заметно кивнул на трефовый кабачок, – какие-то проблемы?
Карл медленно поправил шляпу, пригладил завернувшийся рукав. О нет, конечно же, решать или устраивать проблемы вчетвером против целой команды – совсем не дело. Однако к концу дня в его голове верх брал нежный голос, звавший к иным подвигам.
– Герр Даголо!
Опустив голову, он узнал в источнике приветственного писка мальчишку-чистильщика карт.
– Вот это честь, благослови Вас Святой Дирк! Хочите почтить нас игрой аль выпивкой?
– Капитан здесь?
Если его шляпа и не притянула достаточно взглядов, то сопляк позаботился, чтобы выпивохи и игроки отложили ненадолго свои занятия. Один потянул с головы берет, другой наклонил голову, кто-то подорвался встать с табурета. Кому-то лишний стакан прищемил дерзость и подбил на незаметный плевок в сторону.
Бёльс с ним; глаза Карла уже отыскали среди лиц то единственное, за коим нужно проследить.
С постной рожей Король Треф терпеливо ждал, создадут ли ему проблему в этот чудный вечер, или всё обойдётся? Руки он сложил на груди, подальше от пистолета и клинка на поясе, и медленно кивнул, когда валон шагнул ему навстречу.
– Чем обязан?
– Хотел полюбоваться работой величайшего зубмахера!
В усмешке делец продемонстрировал новенькие зубы – показное веселье, что не поднялось выше носа. Карл ответил тем же.
– Есть разговор, – добавил он тише, тщетно высматривая на баре годный уголок, чтобы непринуждённо облокотиться и не думать о грядущих винных пятнах.
– Там? Или хочешь…
– Да. Наедине.
– Данек, усади-ка ребят да плесни, чего им угодно! И бутылку мне в закуток.
Даголо подал знак Сику – всё, мол, хорошо, просто разговор, – и затем прошёл за коротышкой в его пещеру.
Звуки здесь не исчезали, но будто отдалялись, плыли, смешивались. Из-за тяжёлой двери понятно было лишь, что снаружи не происходит никакого побоища. И не произойдёт: не из того Сик теста, чтобы поперёк слова кулаками махать.
– Я слушаю.
По столешнице скрипнул маленький стаканчик, наполненный до середины – условная порция бренди, которую любой уважающий себя кальварский мужчина способен проглотить махом и не подавиться.
– Гёц, у нас с тобой немного было общих дел…
– Значит, мы оба хорошо справляемся сами, да?
– Это верно. Но если я буду бароном, мне нужно лучше знать моих капитанов.
– Хочешь, чтобы я историю жизни рассказал? Или об остальных посплетничать?
Поджав губы, Карл поставил стакан перед собой, но пить не стал. Гёц поступил так же.
– Меня беспокоит твоя семья. Не захотят ли они влезть к нам, когда отец… э-э… выйдет из игры?
Делец прищурился, чуть запрокинув голову. Пальцы беззвучно постукивали по столу рядом с выпивкой, как по невидимому вееру из карт. Наконец чиненый рот исказила выверенная ухмылка.
– Зря ты беспокоишься, что парочка купцов с побережья осмелится точить зубы на целый Кальвар.
– Так они не посылали тебя с заданием?
– Я сам себя послал.
– О?
Коротышка выпустил «карты» и немного развернулся, чтобы край стола не мешал закинуть ногу на ногу. Расслабился? Или пытается тумана напустить?
– У меня трое старших братьев, и ни один, ты представь, умишком не слаб. Так что дома мне светило только крошки из-под стола подбирать.
– А я жалел, что у меня братика нет!
Карл хохотнул, стащил с головы шляпу, непринуждённо бросил на край стола. Гёц только пожал плечами с видом умудрённого старца – точно как отец после второго кувшина.
– Ну, это весело, пока вы все сопляки.
– Но ведь они тебе подсобляют?
– Я пользуюсь экстра-ординарной скидкой на товары из колоний и особой фамильной привилегией выбрать лучшее из того, что доходит до Кальвара, – будь он хоть трижды осенён священным Даром Слова, и тогда бы не смог так изящно вложить мелкую каплю яда в тираду. – Не так уж плохо против купеческой гильдии Глауба.
И это помимо того, что во всём Кальваре лишь двоим ловкачам помимо Короля Треф гильдия вообще дозволяла торговать сахаром, пряностями и табаком. Да, слово «плохо» в переплёт никак не лезет.
– Так, значит, – рассеянно произнёс Карл, устремив взгляд к дверце бара, – ты здесь стараешься только ради собственного дела?
– Угу.
– И тебя устраивает отдавать половину прибытка чужому папаше?
– Половина моего прибытка здесь – это сильно больше, чем я собрал бы со всех таверн Хафелена. Если б даже поил моряков через воронку.
– А если бы пришлось отдавать больше?
– Тогда пришлось бы и больше работать.
– Даже три четверти?
– Ну, если меньше спать и не ходить в церковь…
– А если почти всё?
Только тут усмешка дельца стала искренней.
– За вымя меня щупаешь?
Призвав всё самообладание, Карл натянул извиняющуюся улыбку.
– Тогда мне выгоднее съехать куда-нибудь вверх по течению. Но это ведь просто вилами на воде, да? Нынешняя доля вполне справедлива, хватает всем…
Хватало бы, будь эти все простыми смиренными ребятами с простыми запросами, вроде Сика и Стефана. Но кто золота не алкает, тот его и не добывает.
С тяжким вздохом валон обратил прояснившийся взгляд к невозмутимому лицу капитана:
– Брось, мы оба знаем, что отец стал крутоват.
Нажим или уловка? С Мюнцером, с Мамашей Беккер ответ был бы очевиден, но с такой тёмной лошадкой…
«Пожалуй, не стоит гнать», – решил он и медленно добавил:
– Я думаю, та выходка Курта – только начало… И как знать, не он ли подпустил своего дружка Маню к скачкам?
Гёц нахмурился; его рука потянулась к багровому рубцу у рта.
– Я должен знать, кто в Саду мне друг. А дружба Треф дорогого стоит. Что, если я буду забирать у вас только треть, когда стану бароном?
– Тогда я чаще смогу бывать в церкви. Смогу как следует помолиться за здоровье моего нового доброго папаши!
Отвечая на салют «воодушевлённого» дельца, Карл без особой охоты поднял стаканчик и опрокинул его залпом.
– Треть, стало быть?
– Треть, – подтвердил он, отвечая на крепкое рукопожатие.
Король Треф обнажил в широкой улыбке семь новеньких белых зубов. В неподвижных глазах читалось: «Столько я и выделю на твои похороны».
Даже торговаться не стал, сукин сын. Как купить то, что не продаётся? Может, спросить у ещё какой сладкогласой девчонки?
– Я зайду позже, – важно бросил Карл, сгрёб шляпу со стола.
Сейчас, во вражьем логове, взявшись рукой за тяжеленную дверь – это последний раз, когда он поворачивается спиной к бесу трефовому.
– Доброй ночи, герр Даголо, благослови Вас Святой Дирк! – скороговоркой выпалил нахальный шкет, распахивая парадную дверь.
Мальчишка или девчонка? Этот голос уже жалил его в ухо, гудящее от хорошей гулянки: «Герр Даголо, не извольте гневиться, массер Шульц зовёт в гости к бунтовщику Курту Мюнцеру!»
Спохватившись, близнец потупил взгляд. Карл молча вышел прочь, как только плечи Сика загородили фонарь за спиной.
Громила не отставал:
– Всё ладно?
– Передай нашему другу, чтоб плотнее пас этого мальца… или девчонку… А-а, Бёльсова Мгла, их обоих!
– Как это он один будет двоих пасти?
– Пусть хоть надвое порвётся! – прошипел Карл, стискивая край шляпы, и тут же тревожно оглянулся: не слишком ли близко к вражьей малине он вздумал командовать?
***
«Тихий кормит рыб. Перепрячь гостинцы. Мы съезжаем. Найду тебя сам.»
Длинные послания со множеством красивых сложных слов и россыпью запятых – это всё атрибуты официальной корреспонденции или любовных писулек. Если уж агент в поле что-то пишет, это должна быть настоящая малява: короткая, понятная одному только адресату, нарисованная на маленьком и неплотном клочке бумаги, чтобы посыльный в случае чего мог запихнуть её в рот и проглотить.
«Курьер» Шульца, пацанёнок лет десяти в сереньком тряпье, утёр нос рукавом и проговорил:
– Дядь, может, на словах чё передать?
– Пусть смотрит в оба, – шпион аккуратно скрутил записку в трубочку, протянул её Трефёнышу и добавил, внимательно посмотрев в глаза: – И сам тоже гляди.
– Я всю жизнь по улицам брожу, – важно фыркнул малец.
Из-под курточки он вытащил ладанку и запихнул бумажку в незаметную щель.
– Всю жизнь, ну надо же, – Штифт недоверчиво покачал головой. – Как серьёзно. Может, хочешь на меня поработать?
– Чё, дядь, вребишь?
– Вербую. Да, вроде того.
Мальчишка сдвинул берет на затылок, почесал лоб; его лицо натужно наморщилось, изображая нешуточную работу мысли. Старший агент тем временем бросил взгляд в окно.
Планы с действием у него надолго не расходились: предупредив Шульца, он не собирался задерживаться в этом трижды засвеченном домике ни на миг дольше, чем придётся. Нужно только дождаться Паренька. Если всё прошло как надо, он договорится с очередным неболтливым и непритязательным хозяином на востоке купеческого квартала. Если нет…
Штифт всегда держал запасной вариант на примете. Однако протеже пока не давал повода в себе сомневаться. Уж точно не в таком пустячном деле.
– Ладно, дядь, твоя взяла, – наконец промолвил мальчишка и махнул рукой: была не была! – Значца так, я хочу…
Отряд громил с франтом в огромной шляпе вылетели из подворотни, как кучка бесов из рундука. Штифт резко вскочил из-за стола. Табурет сухо шлёпнулся на пол, мальчишка умолк.
– В окно, живо!
В дверь принялись лупить огромные кулачищи.
– Открывайте, вы, драные имперские крысы!
– Расшибусь же! – громким шёпотом воскликнул посыльный, округляя глаза, как на горшке.
– Под окном сено. Бего-ом!
Он всё же выглянул вниз, прежде чем закинуть ногу за раму; в это время Штифт ненадолго задержался у лестницы и покосился на дверь. Полотно вместе с засовом неистово лихорадило под ударами с той стороны. Там работали уже отнюдь не кулаками.
Убедившись, что мальчишка выбрался из стога, мужчина поспешил сигануть следом. Дух тут же перехватило; сердце, подпрыгнув с законного места, с треском ударилось о глотку.
Через миг полёт закончился ударом в мягкую сенную подушку. До смерти хотелось прикрыть глаза и чуток отлежаться…
Ещё секунда – и ему удалось уцепиться за борт повозки, снова обретая власть над раскиданными по сену старыми костями. Стиснув пальцы, агент энергично подался вперёд.
– А-а! Пусти меня, мудила! – заверещал Трефёныш откуда-то сбоку.
Продолжая сползать с воза, Штифт выхватил из ножен кинжал…
Как раз вовремя, чтобы, оказавшись на ногах и подняв голову, немедля напороться на широкоплечего носатого мужика. На лице застыло ошарашенное выражение, но ручищи уже тянулись к нему, а одна так и вовсе успела сомкнуться на горле.
Без тени промедления старший агент по самую рукоять всадил нож под рёбра противника. Тут же он выдернул оружие из раны, отворяя путь крови, левой рукой сгрёб за шиворот донельзя удивлённого верзилу и пырнул его ещё трижды короткими, чёткими ударами снизу вверх.
Туша с глухим стоном повалилась на него. В нужный момент шпион резво шагнул в сторону, спихивая тело прочь от себя, и повернулся в сторону, где громко брыкался мальчишка…
– Брось нож! – прорычал второй, приставляя кинжал к горлу посыльного. – Или кончу сопляка!
Сопляк ненадолго замер и затих, глядя на Штифта. Штифт облизал губы.
– Хер тебе!
Одновременно с тем, как дурацкий вызов невольно сорвался с языка, его правая рука сделала резкое и быстрое, как росчерк молнии, движение вперёд, и в конце его разжала стискивающие кинжал пальцы.
Не успел громила и моргнуть, как лезвие встретилось с его лицом чуть пониже глаза и соскользнуло по кости в сторону, по ходу дела знатно распарывая скулу.
Не будь дурак, Трефёныш вцепился зубами в пальцы пленителя. Одновременно он старательно отпихивал подальше от себя угрожающе блестящее лезвие.
Под болезненный вскрик громилы и громкий треск из-за спины Ренато скакнул вперёд. Левой рукой он обвил вооружённую руку, с силой выкручивая её из сустава, а пальцами правой, сложенными в «карахскую вилку», ударил по глазам. Мальчишка вывернулся из-под сцепившихся мужчин, оставляя в хватке одного из них клочок дрянной серенькой ткани, и наподдал пленителю под колено.
– Гаси козла, дядь!
Протяжный стон громилы обратился в леденящий вой боли; махнув перед собой ладонью, он слепо попытался боднуть шпиона. Отпрянув назад, Штифт оттолкнулся от земли и опрокинул противника на спину, наваливаясь всем весом на его же кинжал, наведённый остриём к печени.
Блеснуло заветное шило из рукава. Короткими быстрыми уколами Ренато насовал поверженному полную глотку крови.
– Хватай его!!
Истошный вопль из-за спины яснее ясного говорил, как сильно он замешкался. Он подскочил на ноги, кряхтя от натуги, и бросился в переулок – туда, видимо, и слинял пострелёнок. Оглядываться беглец и не думал: решительно никакой разницы нету, кто именно прыгнет за ним из окна. Стреляному лису не нужны лишние стимулы.