Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
Длинная палка выпорхнула из-за угла чересчур скоро, чтоб он успел остановиться, и слишком высоко, чтобы мог её перемахнуть. Удар пребольно обжёг колени.
Штифт упёрся одной рукой о землю и попытался лягнуть нового противника в колено. Тот оказался проворным – но достаточно неосторожным, чтобы позволить схватить другой конец палки и не отпустить её, когда последовал мощный рывок вниз. Парень с дурацкой реденькой бородкой припал к нему близко, как любовница. Взамен потерянного шила шпион сжал окровавленные пальцы в кулак и принялся яростно мутузить его по носу, бородёнке, залепил в грудь…
Топот слишком большого числа ног вынудил оставить бедолагу, да тот больше и не цеплялся за одежду. В очередной треклятый раз Ренато напряг ноющие колени, но не успел сделать и шага, как перед ним раскрыл объятия очередной крепкий детина.
Штифт немедленно начал брыкаться; незаметно – по крайней мере, так ему казалось – он постарался вынуть заточку из-за пояса. Впрочем, число крепких рук и перекошенных рож вокруг всё множилось и множилось.
Говорят, Дракон, кошмарный телохранитель Чёрного герцога, может за пару минут вырезать целый отряд. Однако голыми руками, да с такой компанией на таком маленьком пятачке, не сдюжил бы и этот колосс.
– Хватит уже, мужик, ты попался, – раздался сверху чей-то возмутительно расслабленный высокомерный голос.
Ренато почуял острое желание рвануться вверх, оставив громилам на память дублет и штаны, и зубами отгрызть у щёголя половину шляпы вместе с лицом
– Поцелуй меня в…
Его затылок загудел от тупого удара. Члены быстро отяжелели, а вместе с тем иссякло и желание шевелиться.
«Бёльс с вами, уроды – волочите меня сами», – решил он, устало закрывая глаза.
***
Альвино любил говорить, что правильная пытка мало отличается от хорошей страстной ночки. Сперва непременно нужно раздеть кого-то донага и немного помариновать в собственном соку в ожидании основной части.
Впрочем, как и следовало ожидать, тощий подручный имперского шпиона даже спустя час «маринования» размякать не спешил. Без унылой латаной рясы до пят и нелепого колпака пилигрима, с распухшей губой и рассечённой бровью он выглядел ещё мельче и дохлее, но довольно бодро обложил вошедших мужчин по матери, покачиваясь на дыбе.
– Ничего, щас слаще запоёт, – ласково пообещал Альвино, скинул колет и не спеша побрёл к жаровне, почёсывая голое пузо.
Карл и не рассчитывал, что засланцы кайзера, присланные подточить и сломить волю гордого Кальвара, испугаются и заговорят после пары часов наедине с пыточным инструментом. Чай, не какие-то там борзые бюргеры.
Пачкаться, правда, ему тоже вовсе не хотелось, но откреститься и вместо себя послать Стефана крутить пленным бубенцы – слишком уж малодушно. Сукин сын Гёц Шульц увлекал за собой людей, потому что не чурался при нужде засучить рукава и лично решить проблему. Даже если её зовут Курт Мюнцер и она эдак вдвое крупнее.
В конце концов, раскрутка тщедушного паренька едва ли встанет такой же проблемой, какую обещал тот второй мужик. Понадобилось пять человек, только чтобы скрутить его и угомонить дубинкой, а до того он положил двоих и чуть не удрал по путаным улочкам.
Придётся его перепоручить кому-нибудь. Но к тому времени все должны понять, что это не от малодушия.
– Эй, парень! – Карл подошёл к дыбе, расстёгивая пуговицы дублета. – Говорить будем?
Губы паренька шевелились, но наружу не выходило ни звука: если он и просил пощады, то разве что у Единого лично. На этом месте Даголо постарался бы найти заступника поближе.
– Эй! – остановившись рядом, он отвесил пленнику звонкую, но не злую пощёчину. – Ты знаешь, что сейчас будет?
Ненадолго лицо пленника застыло в отрешённой маске, лишь вспыхнувшее под ударом пятнышко как-то её оживляло. Он всё же соизволил выдавить ответ:
– Вы будете меня пытать. И я твёрдо приму ужасную смерть, как Святой Магнус.
Человек, в котором сам Бёльс сидит, и законченный фанатик. Хорош улов!
– Совсем не обязательно всё должно быть так ужасно, – проговорил Карл вкрадчиво, почти переходя на шёпот, и наклонился к шпиону.
Ещё чуть-чуть – и тот почуял бы язык змея прямо на ухе.
– Скажи, зачем вас прислали и кого вы успели купить. И я тебя отпущу. Вот так просто! Даже пороть не стану.
Он мягко опустил ладонь на костлявое плечо и быстро отстранился. По лицу пилигрима вместе с тонкой россыпью морщин пробежала тень сомнения. Затем оно разгладилось и губы зашевелись вновь.
Не слишком обнадёживает – но ведь на миг дохляк усомнился, стоят ли того лавры Святого. Осталось только вытащить это сомнение наружу из-под одежд упрямства.
– Ты сможешь пойти куда угодно, – продолжал Даголо, внимательно наблюдая за глазами, губами пленника, его пальцами, судорожно стиснутыми в кулаки над головой. – Займёшься чем угодно. Проклятье, да можешь даже снова за кем-то шпионить, мне-то что!
– Эти уста более ничего не изрекут, – последовал угрюмый ответ.
Как мудрёно, и с каким достоинством сказанул! «Терпеть не могу драных заумников», – Карл вздохнул и сбросил с плеч дублет.
– Ладно же, – он махнул рукой Альвино: – Начнём с хлыста.
– Хочешь приласкать его для затравки? – палач хмыкнул и указал толстым пальцем на спину пленника.
Обойдя его сбоку, Карл хмуро уставился на кожу между лопатками и вниз почти до поясницы, покрытую шрамами от плети. Рубцы были и старые, и не слишком – с такого недозрелого святоши станется пороть самого себя, едва на горизонте покажется очередная деваха в непристойной юбке до колена.
Сплюнув, Даголо нетерпеливо повторил жест. Альвино вложил хлыст в его руку, а заодно вкрадчиво произнёс:
– Лупи с оттяжкой, не стесняйся. И не напрягай так кисть. Это не меч, нежнее держи.
Он зябко повёл плечами; почему-то вдруг его гладкую спину окатила волна омерзения. Может просто из-за близости палача? Чесноком и гвоздикой изо рта жирдяя разило так, что борода кольцами заворачивалась.
Потоптавшись так и эдак в поисках удобной позиции, Карл несколько раз сжал пальцы на рукояти хлыста и наконец ударил разок для пробы. Шпион выдохнул; через пару мгновений на его спине вспыхнула свежая полоса. Рука поднялась снова, и снова, и ещё раз; после десятого удара он перестал считать и сосредоточился на том, чтобы иссечь костлявый тыл пленника как можно равномернее.
– Говори, говори, говори! – ровно бубнил Альвино, время от времени склоняясь и стукая паренька по лицу.
Тот сперва застонал, затем издал короткий гневный рык, а после резко вскинул голову и попытался укусить палача за руку. Что именно из сочетания верёвки, хлыста, оплеух, своеобразных голоса и аромата мучителя переполнили чашу терпения? Толстяк, впрочем, не любил оставаться в долгу. Крякнув, он коротко замахнулся и залепил кулаком как следует.
– Пидор! – процедил шпион, выплёвывая в Альвино пару зубов.
Палач оскалился, отступая на шаг назад.
– О! Тогда, может, я пристроюсь сзади? Как тебе, котик?
Мерзкая харя повернулась к Карлу, по чьей спине сходил первый пот – но явно не последний.
– Пора меняться местами, капитан!
Палач отмахнулся от протянутого хлыста, так что Даголо бросил его на стол, ногой пихнул табурет, отвратно скрипнувший по полу всеми ножками, и плюхнулся прямо перед ложным пилигримом.
На потном, перекошенном лице застыл прожигающий взгляд.
– Ты бы дал язычку волю, – посоветовал капитан, спокойно разглядывая покрасневшую ладонь. – А то сейчас…
Кнут пронзительно свистнул, рассекая воздух, и опустился на спину пленника, как молния на одинокое дерево. Паренёк громко вскрикнул.
– Ну, вот видишь. Больно, наверное?
Ещё бы – Карл почти сам почуял, как его превращают в отбивную, а ведь его шкуры толстяк даже не коснулся.
– Дал бы волю язычку-то.
Именно это шпион и сделал, когда следующий удар выдрал из него лоскут кожи.
– Говори. Зачем вас послали?
Крик повысился, занося ногу над границей воя.
– Кого вы успели купить?
По грязной щеке покатилась скупая слеза.
– Гёц Шульц, помнишь его? О чём вы сговорились?
– Что за хрен Шульц?! – простонал паренёк.
– Чем дольше водишь меня за нос – тем больше у Альвино шансов сделать тебе больно!
Даголо стиснул пальцами своё колено. Залепить бы ему разок, чтоб не придуривался! Но ведь пока есть шансы выудить нужные сведения, прикрываясь дружелюбием?..
Палач кивнул и хлестнул ещё, да так, что слёзы из глаз брызнули. Только из одной пары.
– Говори, – тихо произнёс Карл, наклоняясь к уху пленника.
Вышло не так ласково, как хотелось бы, но великой нежности тут и не надобно.
– И я тогда заставлю его прекратить.
– М-м-м… – паренёк мотнул головой.
На одном упрямстве это тельце держалось немыслимо долго – мучители снова обменялись местами, Карл согнал с себя и второй, и третий пот. Но и тогда упёртый засранец предпочёл отрубиться, вместо того чтобы запрокинуть патлатую башку и нечеловеческим голосом завопить: «Довольно! Я скажу!»
Альвино хмыкнул, потирая двумя пальцами ямочку на подбородке.
– Дохляки редко бывают крепкие. Но если попадаются, то хрен перешибёшь.
Даголо сплюнул, бросил запятнанный кровью кнут в компанию к хлысту, и сердито уставился на палача.
– Да не, капитан, ты не ссы. Для таких у меня свои приёмчики.
– Что дальше?
– Поджарим, – уверенно заявил толстяк и потянулся к узлу, что держал тело в подвешенном положении.
Они перетащили шпиона на станок и заново приковали по рукам и ногам, благо теперь он не сопротивлялся вовсе. Ворочать его туда-сюда, слава Единому, труда не составляло. Совсем не как со старшим.
Окаченный водой из ведра, он дёрнулся, вскрикнул, распахнув глаза, потянул удерживающие оковы, но тут же застонал, выгнул спину и почти перестал шевелиться: дала о себе знать исполосованная спина.
– Посмотри-ка сюда! – жизнерадостно позвал толстяк.
Паренёк повернул голову – и вздрогнул всем телом от ушей до пят. Голова его двинулась прочь от раскалённого докрасна скотного клейма.
– Можно обойтись и без этого, если хочешь, – устало проговорил Карл.
До запаха палёной человечьей плоти он прежде не доходил. Почему-то думалось, что приятного в нём не больше, чем в палаческом амбре.
Ответная молитва сорвалась в истошный вопль, когда жирдяй приложил тавро к костлявой груди. Все хорошо заметные жилы под кожей шпиона вмиг натянулись, как струны.
«Не такой уж и лютый запашок», – машинально отметил Даголо, рассматривая искажённое мукой лицо. Вполне достойно того, что можно унюхать вечером по эту сторону реки, а уж по ту сторону…
– Можем повторить, – сухо предупредил он.
Паренёк сжал зубы, немного погасив вой. Альвино застыл в позе мыслителя – с рукой, приложенной к колючему подбородку, и отведённым в сторону клеймом.
– Можем зайти с двух сторон, капитан. У меня найдётся кожа для сапожков королевишны…
Он кивнул в сторону и подмигнул многозначительно, от чего снова захотелось сплюнуть. Расспрашивать, что за гнусь имеется в виду под «сапожками», желания не было никакого.
– А ты хватай пока другой калёный дрын.
– Дрын так дрын, – буркнул Карл.
Клеймо он запихнул обратно в жаровню, надел толстенную рукавицу и осторожно вынул из огня прут. Кончик калёного «инструмента» побелел от жара. Да чем же топит этот Бёльсов сын?
Когда он вернулся к станку, помахивая прутом в воздухе и любуясь на искорки, расторопный Альвино сгружал у босых ног шпиона какое-то барахло. По обе стороны от голеней он выставил по доске, каждая из которых явно видала многие виды и ноги, и крепко обвязал всё верёвками сверху и снизу.
В корзинке рядом Карл обнаружил молоток и ворох деревянных клиньев разной толщины – пятна ясно говорили, что и они в употреблении бывали не раз.
– Я забью первый клин, – громко, со смаком сообщил Альвино, – он заорёт, а как перестанет – так прижигай!
Даголо покосился на пленника: выслушал ли он угрозу со стойкостью, достойной лучшего применения, или готов колоться? На лице испытуемого, впрочем, ничего не отразилось; по крайней мере, пока не стукнул молоток…
– Ы-ы-ы! – он взвыл, запрокинув голову; струны на шее натянулись в опасной близости от того, чтобы лопнуть.
«Один, два, три…» – губы Карла беззвучно шевелились, пока глаза наблюдали за гримасой боли; на десятый счёт он облизнулся и аккуратно, бочком прислонил калёный прут к рёбрам.
– Э-э-э, как громко! – прокряхтел палач и оттянул тремя пальцами рассечённое ухо.
Когда крик рассыпался на череду жалобных всхлипов, он опустил руку в корзину и выудил клин потолще, заметив:
– Придётся мне потрудиться, чтоб эдакую трель перебить…
Сжимающаяся с каждым ударом хватка «сапожков» вызывала боль не так стремительно, как ожог, но зато крепко, основательно. Должно быть, разница примерно как между молнией и пожаром…
Поймав себя на таких мыслях, сын барона закрыл глаза и сильно тряхнул головой. Проклятье, да он ведь понятия не имеет о том, на что это похоже! Но по эту сторону все увлекательные манипуляции выглядели не очень-то способными выудить наконец долбаные сведения.
Раздосадованный, взбудораженный запахом палёного мяса, которым в подвале несло как от дрянной кухни в трущобах, Карл перевернул прут другой стороной, погорячее, и как следует прижёг живот мечущегося на станке шпиона.
– Забивай следующий! – рявкнул он на толстяка, удивлённо хлопнувшего ресницами в ответ, повернулся спиной к орущему шпиону и побрёл к жаровне, чтобы вытащить следующий прут.
Жар чувствовался всё более отчётливо – теперь даже через рукавицу.
– Н-н-н…
Он встревоженно обернулся: уж не откусил ли чудик язык? Надо бы запихнуть кляп, но тогда упрямцу придётся мычать как следует, когда надумает сознаваться…
– Н-н-нет! Хва-а…
Паренёк захлебнулся очередным вздохом, а палач спокойно почесал скулу пятым клином.
– Что там, котик? Хочешь что-то сказать?
Свободной рукой Карл сгрёб в пучок спутавшиеся волосы пленника и поднял его голову, а после показал прут. Блестящие глаза уставились на белёсый кусок железа.
– Гёц Шульц, знаешь его?
– Зна-а… – он будто безуспешно пытался икнуть, – знаю…
– Какого хрена вы для него делали?
– Суконщики из Грисколя…
Стиснув зубы, Карл прижал конец прута к щеке и уху паренька.
– Не ссы мне в уши! – заорал он, перекрикивая высокий вопль. – Ты имперский шпион?!
– Д-ы-а-а!
Из-под плотно сомкнувшихся век катились слёзы, мешаясь с обильным потом; перекошенный рот застыл, силясь ухватить хоть немного воздуха.
– Вы покупали союзников для Шульца?!
– Да!.. – рот снова приоткрылся шире, выпуская сиплый стон. – Я скажу… скажу…
Капитан выбросил прут на каменный пол. Громкий звон вызвал у шпиона новую судорогу.
– Начинай, – приказал он, вкладывая в голос всю свирепость, какая только скопилась у него в желудке от запаха палёной плоти.
Упрямец не пожелал по-хорошему – пускай теперь пеняет на себя.
– Но если я услышу хоть какой-нибудь, самый плюгавенький кусочек этой херни про сукно, торговые махинации… Хоть намёк на то, что ты пытаешься водить меня за нос…
Он встряхнул бессильное тельце и демонстративно покосился вниз. Толстый палач ответил ухмылкой, подбросив в руке дубовый клин.
– Альвино убавит твои сапоги ещё на размерчик!
***
Штифт сидел на низенькой деревянной койке неподвижно, как статуя, если бы только какой-то чудак догадался изваять статую совершенно голого мужика средних лет с руками, прикованными к кольцу, забитому в стену за головой.
В одной из соседних комнат кто-то орал дурным голосом. Язва? Ганс? Паренёк? Сам Король Треф? В одном можно быть уверенным – это не Тихий, и не потому, что он не смог бы так завопить.
Агент старался не слушать подопечного – он посвятил время подведению итогов. Его персону оставили на десерт, значит, справедливо сочли за главного. Или на это указал прямо один из испытуемых. Маловато шансов вывернуться.
Однако щёголь опрометчиво предоставил ему возможность поразмыслить в одиночестве и прикинуть, какая часть операции могла бы всплыть наружу благодаря тому или иному участнику, можно ли хоронить дело прямо сейчас, какая информация ещё подлежит торгу.
Иллюзий относительно своей судьбы Ренато не строил, но, возможно, представится шанс выболтать что-нибудь, что сочтут важным, в обмен на жизнь другого… Очень призрачный шанс. На самом деле, его следует держать в уме единственно чтобы себя подбодрить. Агентам имперской разведки не просто так настоятельно рекомендуют не попадаться.
Когда глаза шпиона привыкли к темноте, а крики по соседству затихли, дверь распахнулась и в комнатушку ввалились трое. Первым шёл полуголый толстяк с лоснящейся волосатой шкурой, покрытой тут и там копотью, ссадинами, царапинами, рубцами – заплечных дел мастера Штифт везде бы узнал.
Двое других, понятно, должны волочь упирающегося пленника на расправу. Возможно, эти же ребята крутили его в переулке на окраине Сада. Он безвольно повис у них на руках, но брыкаться не стал: неразумно тратить зря силы, когда впереди столько интересного.
Четвёртый мужчина, раздетый до пояса, увлечённо ворочал угли в жаровне. «Карл Даголо», – опознал его агент, когда разглядел ухоженные волосы, шикарные атласные чулки и широкий пояс в полосочку. Он же и облаву возглавлял – хотя, конечно, какая уж теперь разница.
Палач охватил тугой петлёй запястья Ренато и резко вздёрнул его вверх, так, чтобы ноги чуть-чуть не доставали до пола. Дыба – прекрасное средство против непосвящённых. Кости вправить обратно в суставы каждый второй коновал сумеет, зато в процессе боль просто чудовищная.
Но чтобы заставить старшего агента соловьём заливаться, придётся дольше попотеть.
Карл замер прямо перед ним, медленно стянул рукавицы, пристально разглядывая пленника, а потом резко двинулся вперёд. Штифт непроизвольно моргнул. Кажется, только из-за этого от удара, сотрясшего правую скулу и висок, у него искры из глаз не посыпались.
– Сразу к делу? – выдавил он, облизывая губы, когда франт отступил на шаг и снова начал пялиться вместо того, чтобы продолжить лупцевать.
Тот только усмехнулся.
– Ты же мне сразу дал понять, что по-хорошему с тобой нихрена не выйдет, мессер Ренато Штифт.
Значит, у них всё-таки Паренёк. Ренато сжал зубы, удерживая в глотке тяжкий вздох. Видит Единый, он до последнего надеялся, что это кто-то другой надрывается.
– Да, да, сукин ты сын! – жёстко проговорил Даголо, – я знаю, как тебя зовут. Твой паренёк нам всё рассказал. Дагмар.
Штифт метко плюнул ему под ноги, в аккурат к закрученным носкам башмаков.
– Я всё знаю. Знаю, что вы припёрлись в мой Кальвар, чтобы покупать сторонников для кайзера. Наши священные права и свободы ущемить задумали, значит. Знаю, что с Шульцем снюхались, чтоб этот дерьма кусок на место моего отца свою задницу примостил.
Шпион устало вздохнул.
– Ну и что тебе от меня надо, если ты столько всего знаешь?
– Два свидетеля лучше одного.
Или просто Паренёк выболтал слишком мало. Шульц предупреждал, что щёголь давно на него пику точит. Наверняка спит и видит большое судилище и много-много людей на коленях, и каждый кается и на Короля Треф помои ведром льёт.
– Что я получу за сотрудничество?
Позади кто-то насмешливо хрюкнул.
– Ты где, по-твоему, находишься?
Судя по повисшей паузе, от него всерьёз ждали ответа. Ну, хорошо же.
– В пыточной?
– Точно, мать твою! А это значит, что я задаю вопросы, а ты очень быстро и подробно отвечаешь, пока батогами не вытянули. Понял, что ли?
Не очень похоже на начало торгов.
– Нет.
– Так я и думал, – мрачно буркнул Карл и сделал знак.
Через мгновение спину агента обжёг мощный удар кнутом, тут же отозвавшийся в плечах, локтях, кистях…
– Как там тебе, нормально? Кнут не жестковат?
– В самый раз, – прохрипел он, тщетно пытаясь достать ногой до пола.
Видимо, не успел пока вытянуться под собственным весом. Если его продолжит так мотылять – скоро это перестанет быть проблемой.
Палач ударил ещё раз, и ещё, и ещё. Обращённый в сраный маятник, пленник зарычал, стискивая зубы всё сильнее. Пороли его не впервой, но вот надругательство над суставами с годами, похоже, стало много большей мукой. К одной пытке привыкаешь, другая обретает новые прелести.
– Кого вы купили? – монотонно произносил франт после каждого удара. – Что вы делали для Шульца? Что хер трефовый задумал?
– Погоди…
Страсть как хотелось сделать передышку и заодно перестать раскачиваться – Даголо любезно предоставил такую возможность, жестом остановив пыхтящего толстяка.
Надо же, запыхался он, бедняжка.
– Ну?
– Я-а…
Слюна скопилась во рту, а язык как-то отяжелел, отчего непросто оказалось кашлянуть и сплюнуть. Прицелиться в кого-то – о таком теперь только мечтать. Свесив голову на грудь, шпион наконец вздохнул как следует.
– Я тебя просвещу… если выпустишь Паренька.
– Далеко он в сапогах королевишны не уйдёт, – хохотнул жирдяй, подходя ближе.
Почуяв на располосованной спине его пятерню, Штифт едва удержался, чтобы не завыть. Слюна во рту приобрела горький оттенок.
– Лучше бы тебе начать петь безо всяких условий, – процедил Карл и грубо приподнял его голову, сдавив челюсть рукой в толстой рукавице. Запахло палёным. – Пока и тебя не обули.
Пытка сапогами – не худшее, что может произойти с агентом… Но не с двадцатилетним парнем, сбежавшим из богословской школы, чтобы послужить кайзеру. Вот ради чего Штифт его, выходит, притащил в непотребный город, воняющий выпивкой, ссаниной и дубильной мазью.
Подвешенный человек ощутил, что вот теперь земля окончательно ушла из-под его ног.
– Я жду! – напомнил о себе щёголь, легонько встряхивая его за челюсть.
– Иди к Бёльсу, – сипло отозвался Ренато и поспешил закрыть глаза до того, как забронированный кожей кулак встретился с лицом.
Ему удалось быстро продрать один глаз, когда хватка ослабла. Повернув голову, шпион увидел зевающего во всю пасть толстяка – и блестящую спину Даголо, ковыряющегося в жаровне. Из огня вынырнул раскалённый добела прут, с которого при каждом шаге мужчины осыпались мелкие искорки, похожие на падающие звёздочки.
Сестра говорила Ренато: увидел падающую звезду – загадай желание. Вот бы сейчас так разозлить мучителей, чтобы они его на месте кончили.
Он снова опустил веки и беззвучно, одними губами принялся считать гулкие шаги Карла, пока не почувствовал на груди нестерпимый жар, в мгновение ока разъедающий шкуру, мясо, кости – казалось, и до сердца недалеко. Машинально Штифт отмечал запах гари, звероподобный вой, от которого уши тряслись, но на время он будто отделился от своего тела и завис поблизости, снисходительно взирая на голого вопящего человечка.
Возвращаться назад оказалось неприятно, но палач так усердно лупил его по щекам и дёргал за ухо, что просто невежливо было игнорировать и дальше.
– Может, хватит уже, а? – сочувственно прошептал жирдяй, склоняясь так близко, что вонь чеснока и каких-то омерзительных специй перебили даже аромат пригоревшего жаркого.
Шпион не смотрел на него. Его взгляд остановился на причудливом крестообразном шраме на груди франта, прямо над левым соском.
– Чт… что это у тебя? Там? – с трудом выдавил он, всего лишь дважды прервавшись для судорожного вздоха.
– Что? Где?
Франт опустил прут, посмотрел по сторонам, скорчил непонимающую гримасу.
– Там… На груди. Шрам.
– Да что ты…
Штифт сглотнул, провёл языком по сомкнутым зубам, какие ещё остались. Говорить проще всего в начале пытки, когда толком ничего не сделано, и в самом конце, когда сделано столько, что страсть берёт. В середине языком ворочать труднёхонько.
– Это ты, горе-воин, дважды подлез под один и тот же удар? Или попросил одну из девок спецом вырезать?
На лице Карла застыла печать раздумья, но затем уголки его рта зашевелились; он зашёлся громким, заразительным смехом. Палач затряс пузом за компанию; Ренато не сумел заставить себя улыбнуться.
– Весёлый ты мужик, Штифт! – воскликнул франт, снова хватая его за подбородок. – Только рожа у тебя смурная – хоть вешайся. Дай-ка нарисую тебе улыбку до ушей…
Шпион закрыл глаза, чувствуя щекой приближающийся жар.