Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
Подарок матушки
Поздним вечером после закрытия в конторе Треф воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным щёлканьем костяшек на счётах, приглушённым бормотанием и редкими пьяными выкриками с улицы.
Колум быстро пересчитывал выручку. Под светом трёх ламп все черты на его маленьком лице сузились и заострились, зато огромный шнобель будто вытянулся ещё сильнее прежнего. «Сто три… сто пять… сто пятнадцать…», – тонкие губы едва заметно шевелились в тени. Чем дальше, тем меньше он бормотал промежуточные числа и тем живее восклицал: «Ещё на полмарки15!» – и только затем смахивал капельки пота с покатого лба.
Под конец лета Кальвар успевал основательно нагреваться за день, а больших окон в этом доме не полагалось. Поджарый Колум целиком погрузился в счёт, но и плотно сбитого Якоба Трёшку духота не слишком отвлекала. Монеты он перебирал медленнее, зато работал молча и не останавливался, даже когда промокал ветошью мясистые щёки и приплюснутый нос. Туговатый, но верный и старательный – почти готов тоже возглавить бригаду. Как ни прискорбно, лично оказаться во всех нужных местах хотя бы по очереди за час сам Готфрид уже не мог.
На столе, разумеется, преобладала мелочь. Половинчатые, полные и двойные талеры с профилем архиепископа – сладкий кусок размером аж с одну четвёртую общего пирога. О золоте можно только помечтать. Зато тонкие пфенниги, двушки, трёшки, пятаки и толстые гроши шли валом, так что даже полуграмотный Якоб в устном счёте достиг небывалых высот. Но всё же это деньги. После игр с крестьянами на гуся, мешок зерна или штуку полотна будешь на любой медяк молиться.
Отто Штюмм, первый среди кальварских счетоводов и обжор, записывал результаты подсчёта и суммировал их с внесёнными в книгу записями. Самый тучный из четверых, он стоически сопел, каждую минуту утирался большим цветастым платком и многозначительно кряхтел «Гхм-кхм!» в ответ на особо заметные суммы. От покашливания все три его подбородка колыхались, а линзы в раздвижной оправе так и норовили сползти с блестящего красного носа.
Когда он поправлял стекляшки, его кабаньи глазки казались такими же огромными, как блюдца Даголо. Из-за всего этого Карл и Эрна потешались вовсю, да и сам Старик порой начинал острить, когда они вместе со Штюммом напивались. Готфриду было плевать. Пусть хоть в носу ковыряется за работой – лишь бы гроссбух соплями не вымазал.
Сосчитав последние столбики, Колум сообщил ещё несколько чисел и осведомился, наблюдая, как счетовод делает заметки:
– Не слишком быстро?
– Не, – коротко ответил тот, не поднимая головы. Его короткие толстые пальцы порхали над счётами, как ласточки над утёсом.
– Мать моя, ты что же, всё это запомнил?
– Дурак шоль, гхм-кхм?
Толстяк продемонстрировал восковую дощечку, на которой всё это время что-то помечал стилусом и иногда ловко зачищал написанное. Всю её испещряли цифры; в этой чехарде столбиков и строчек делец едва нашёл только что названные пфенниги.
– Мне не надо все суммы помнить. Только где я их записал.
Оторвав нежный взгляд от серебра, Гёц жестом велел Трёшке собирать деньги и сухо добавил:
– Ладно, у нас есть дополнительные траты, так? Носатый, ты зашёл к Томасу?
– Угу. Его вовсю лихорадит после болота. Доктор Крант говорит, через неделю будет на ногах, но за руль ему лучше не становиться ещё хоть неделю после.
– Передай ему вот. Штюмм, запиши в расходы ещё тридцать шесть.
Шульц передвинул к Колуму три увесистых гроша. В ближайшее время никаких потайных перевозок под носом у герцога не ожидалось, но вечная беда таких делишек – в их внезапности. Придётся раскошелиться, чтобы сдёрнуть высококлассного контрабандиста с койки. Траты, траты, траты…
«Тук-тук. Тук-к-к. Тук-тук», – прозвучала входная дверь. Удары костяшками пальцев, не кулаком, условленная последовательность и длительность – свои пришли. Штюмм спокойно протянул руку к трости с железным набалдашником и поставил её рядом. Готфрид поднялся из-за стола.
– Где сундучок Даголо?
– Тут!
Якоб вытащил из-под стола увесистое вместилище для регулярного баронского сбора. Вид битком набитого ларца разжигал скорбные мысли, так что делец молча протянул подручному последний мешочек и поспешил отвернуться к двери.
– Это Альфи, должно быть, – пояснил Колум, взглядом проследив за тяжёлой палкой счетовода.
Либо так, либо кто-то схватил одного из Треф и основательно поколотил, выспрашивая, как попасть в контору. Рискованная ставка, но такие в игре тоже имеются. Чтобы убедиться, Гёц заглянул в изогнутую трубку с системой стёкол и зеркалец внутри. Цвергская поделка показала ему тонкую фигурку и жизнерадостное лицо Валета.
– Гёц! Колум! Трёшка! Мэтр Штюмм! – воскликнул Альфред Ренер, едва просочившись внутрь. – Как я рад наконец вернуться домой!
– Как Хафелен, гхм-кхм? Ещё не смыло? – вежливо поинтересовался Штюмм, укладывая в пузатую холщовую суму письменные принадлежности.
Валет махнул рукой.
– Скука смертная! Винокурнями и красильнями не воняет, облапошить не пытаются, в карты не играют, девки дурёхи, пиво кислое. Сидишь целый день в гавани и пялишься на кораблики, как идиот. Через день ясно, почему Гёц оттуда дёру дал.
– Это с тобой не играют, – заметил Шульц, складывая руки на груди. – Поблагодарил бы Господа за то, что в тот раз догадался моего папашу на помощь позвать, пока тебе пальцы не поломали.
– Да это уж вечность назад было! А скучал я на той неделе.
Отто степенно кивнул каждому из четверых мужчин, забрал сумку, подцепил трость и побрёл к выходу, покачивая брюхом на каждом шагу. Гёц сделал знак подчинённым.
– Носатый, проводи. Якоб, ты зайди к Боврису и отправь сюда Вольфа, как придёт.
– Гёц, да меня в Саду даже собака не обмочит!
Фыркнув, счетовод приподнял тросточку и стукнул по дощатому полу. Послышался глухой и тяжёлый металлический звук – другой конец палки тоже был окован железом.
– А если даже попробует…
Король Треф пожал плечами и повторил жест. За толстяка он действительно не настолько беспокоился – просто озвучил самый подходящий повод услать лишние уши. Понимание отразилось сперва на лице Колума, затем Трёшки и наконец Штюмма – по мере утолщения.
– Лахтсегели передают привет своему младшенькому, – насмешливо произнёс Альфред, когда оба засова на двери лязгнули снова и они остались наедине.
– Очень мило, – сдержанно ответил Шульц, возвращаясь за стол. – Надеюсь, это не всё, что они мне передают?
Помощник взъерошил чёрную гриву, глубоко вздохнул и расплылся в очаровательной улыбке. Стало быть, привет составляет гораздо большую часть гостинцев из отчего дома, чем хотелось бы.
Валет снял с полки полупустую бутылку, откупорил, понюхал, плеснул в один из кубков. Готфрид задул фитиль в одной лампе, погасил вторую и вернулся к оставшимся монеткам. Надо занять пальцы.
– У твоего отца случилась больша-ая размолвка с одним имперским капером16. Он обещал прислать тебе пару людей на следующей лодке, типа как биндюжников. Но остальные нужны в городе, и на торговых постах, и…
Капитан резанул ладонью воздух: всё ясно, больше людей не будет, можно не продолжать. Для богатого вольного Кальвара маленький Хафелен, унылый и просоленный насквозь, издавна служил морской базой. Клан Лахтсегелей держал в руках что-то около трёх его пятых, от солеварен и причалов до кораблей. Младший его представитель привык обходиться всем своим, включая и фамилию, но в серьёзном деле – какой дурак откажется от такой подпорки?
– Ну-ну-ну, не надо кукситься. Я ж не с пустыми руками приехал. Ну, то есть…
Ренер поставил кубок на стол, посмотрел на ладони, расстегнул крючки дублета и принялся кинжалом распарывать подкладку. Шульц терпеливо наблюдал. Последняя лампа заботливо светила за пазуху шулера. Наверное, сие действие он представлял себе, как ловкий и эффектный жест, но пришлось тихо выругаться и вспотеть, пока в разрезе не блеснуло золото.
– Во, держи.
Он вытащил и бережно опустил на стол длинную цепь с рубином. Свет последней лампы скользнул по тонким звеньям и сочно вспыхнул в камне размером с голубиное яйцо.
– Подарок от матушки, так сказать. Ей-ей, будь у меня такая матушка, я б не бегал полжизни босиком по кальварским говнам. Есть ещё…
Примерно столько же возни стоил другой борт, где крылся маленький чёрный мешочек: из него Готфрид высыпал на стол пригоршню самоцветов помельче. Камушки заиграли весёлыми огоньками вокруг большого красного глаза.
– И ещё…
На стол отправились пять колечек из золота и серебра, которые шулер вытащил из башмаков, пока капитан заворожённо изучал драгоценности.
– И на лодке тебе доставят небольшой мешочек гульденов17. Уже что-то, правда, Гёц?
Откинувшись на спинку стула, Шульц молча кивнул, барабаня пальцами по столу –прикидывал, сколько можно быстро получить в Кальваре за всё это добро, если потребуется быстро изыскать огромную сумму на руки. Не родился ещё воин, чей меч сам по себе стоил бы такой прелести, а вынимать рубин из оправы или рвать цепь на кусочки…
От одной мысли шерсть дыбом встаёт.
– Я встречался с Мюнцером.
– О-о, да, он к тебе изрядно приложился…
– После того раза мы встречались снова и договорились. Но Даголо сметёт нас обоих, даже не почешется. И тогда все эти побрякушки сгодятся только на то, чтобы выторговать у него пристойные сигмальдианские похороны вместо канала.
– По-моему, тут достаточно, чтобы нанять и вооружить целую толпу злых оборванцев из трущоб. За такие деньги они для тебя хоть Святого Дидерика из собора на помойку вынесут.
– Вояки из трущобных – что свет из пригоршни пороха, – покачал Гёц головой. – Весело и громко, да не очень долго. К этой братии придётся пойти, только если других вариантов не останется.
– Придётся? – усмехнулся Альфред, переводя взгляд с кубка на главаря. – Я думал, крайний вариант – это пойти на попятную, а не пойти к голытьбе.
– Теперь это хреновый вариант.
Капитан сложил остатки денег в сундучок, захлопнул крышку, повернул ключ в замке. Доля Даголо – почти половина того, что Трефы заработали за месяц. Ощутимо больше, чем сдаёт в котёл любая другая команда. Если бы Гёц хотел всю жизнь на подхвате бегать, то остался бы с братьями в Хафелене, а пожелай регулярно отгружать половину выручки какому-то хрену с усами – купил бы имперскую лицензию на торговлю сахаром.
– Есть ещё одна проблема, которую мы не обсуждали. Это связано с Лигой.
– Н-да-а, и впрямь…
Сундук отправился под стол, с глаз долой – из сердца вон. Шулер меж тем допил бренди, плеснул добавки, закинул ноги на край стола, задумчиво морща лоб. На его лицо вдруг набежала обеспокоенная тень, и он осторожно спросил:
– Надеюсь, ты не хочешь попросить меня очаровать их на воскресной игре? Так, чтоб они разом придумали отправить Даголо в расход и тебя заместо него посадить?
– Нет.
– Эт' хорошо. А то, знаешь ли, я виртуозный игрок, банкомёт и словоблуд, а не чаровница.
– И всё же нам нужна чья-то поддержка, прежде чем начнём. Поддержка снаружи Сада. Здесь я могу охмурить ещё кого-нибудь, нанять компанию или… или хотя бы босяков, Бёльс с ними. Но это всё без толку, если гвардия, ткачи и Тиллер на нас попрут с трёх сторон, как только пыль уляжется.
– И как к кому-то из них с такими предложениями подкатывать?
Альфи убрал ноги со стола, поднялся, тремя пальцами подхватил со стола чёрный берет и изобразил церемонный поклон, как его представляет себе бывший кальварский уличный мальчишка.
– Здрасте, герр бургомистр, не соблаговолит ли Ваша светлость визировать небольшой переворотец в обмен на скидку на бренди и шлюх?
– Никто не обещал, что будет легко.
Гёц прикрыл глаза и потёр подбородок. Нет, он не начал жалеть. Трефам остаётся либо убрать с ноги проклятую гирю по имени «Даголо», либо сворачивать лавочку. Сейчас он раздумывал, не поспешил ли делать намёки Мюнцеру. Он воспользовался лучшим шансом вовлечь великана в заговор, какой только мог представиться…
Но чем дольше исполнение откладывается, тем больше шансов нарушить тайну. Ландскнехты умеют считать деньги не хуже игроков и лавочников, а вот выдержкой Господь их обделил.
– Твоя матушка передаёт ещё один подарок.
Когда он открыл глаза, Ренер глядел сверху вниз, уперев руки в бока. Чёрные глазки хитро блестели, уголок тонкого рта чуть подрагивал – его прям распирало от предвкушения:
– Это на словах… Префект свёл её с агентом имперской разведки, Штифтом – такая у него кликуха. Он должен прибыть в город на днях и, ну, начать… э-э… шпионить, видимо. Что обычно делают шпионы, когда их куда-то засылают? Короче: ты хотел союзников за пределами Сада – фрау Лахтсегель говорит, что имперские лисы могут помочь.
Имперская разведка? Прекрасно – только их в городе и не хватало. Даже немного странно, что только сейчас они зашевелились. Хотя всё-таки нужно быть скромнее: Кальвар, при всём великолепии и богатстве, далеко не единственный в империи вольный городишко, мнящий себя первым после Верелиума.
И, может статься, далеко не последний, кто подчинится и добровольно сложит с себя часть вольностей в конце концов.
Сам Даголо любил говаривать, что кайзеру только дай тебе гульфик развязать – и моргнуть не успеешь, как причиндалы целиком отхватит. В это охотно верилось, как и в то, что слово имперского лиса ничуть не святее слова Курта Мюнцера. Однако пока что у этого Штифта нет резона сдавать Треф в утиль – пока он не завёл друзей получше. Быть может, стоит подсуетиться и опередить всех?
– Что ж, в этом впрямь есть… гм, какой-то смысл, – нехотя выдавил Готфрид, не до конца веря в то, что говорит. – Можно хоть послушать, что этот Штифт петь будет. Как мне его найти?
Альфред плюхнулся обратно на стул и поднёс кубок к губам.
– Да никак. Он сказал, сам тебя найдёт, когда будет готов. Хотя понять можно. Откуда ему знать, что ты не свистнешь ребят, чтобы сцапать его и пятки поджарить смеха ради?
– Дерьмо. Похоже на игру, которую без меня начали разыгрывать.
– Что поделать – мы ведь её ещё не купили. Придётся крутиться. Что ты там сказал тому купчине, который в самый первый год пытался возбухать? Ставь или упёрдывай?
Дверь конторы вновь задрожала от условного постукивания – кто-то очень торопился, едва не бил кулаком.
Альфи пошёл открывать, а делец быстро собрал хафеленские драгоценности и шмыгнул с ними внутрь большой железной клетки в левом крыле конторы. Крепость в крепости, последний – если не считать замков на сундуках – рубеж, отделяющий деньги Треф от непрошенных гостей. Хитрый цвергский замок на двери перекусит ключ, если повернуть не в ту сторону, а толстые прутья пилить придётся долго. Половина Сада на шум сбежаться успеет.
– Эй, капитан!
Вольф по привычке наклонил голову в дверях и замер у стола, нервно перебирая берет толстыми пальцами. За его широкими плечами маячил Трёшка – лицо у него вытянулось и как-то поблекло. От свежего воздуха или от чудных вестей?
Шульц шагнул из клетки наружу и приготовился слушать про новые ужасы для колонки затрат. Подарки матушки остались лежать за решёткой, в небольшой полости внутри стенки шкафа, вырезанной как раз под такие гостинцы.
– Проблема. Карл забежал в трущобы и поколотил Тиллера за шашни с Мюнцером.
– Ох-хо-хо! – воскликнул Ренер, громко захлопнув дверь. За спинами вошедших он подмигнул Шульцу левым глазом. – Да у вас тут столько интересного происходит! Неужто скоро все переругаются?
– Где он сейчас?
Гёц смотрел на Вольфа, не единым жестом не выдавая, что услышал, кажется, лучшую новость за день. Хоть при своих нет нужды стесняться, Король Треф просто не привык дёргаться хоть от счастья, хоть от ярости. Если не умеешь лицедействовать, как Валет, держи лучше рожу кирпичом.
– В «Валонской короне» накидывается. Вместе со Стефаном, и Сиком, и остальными. Втык хочешь сделать?
– О-о, нет-нет-нет, этим пускай его отец занимается. А мне вот интересно, не начнётся ли у нас война утром.
Готфрид поднял со стола пистолет, проверил заряд и заткнул за пояс.
– Помогите-ка мне деньги убрать. Альфи! Найди Гензеля. Пускай паренёк дует в трущобы и греет уши. Если там дерьмо бродить начнёт – я хочу об этом знать до того, как у меня начнут выносить дверь.
Тиллер слыл человеком не таким взрывоопасным, как Карл, да и в Кальваре подобные казусы принято разрешать словами на сходке Большой Лиги, а не битьём стёкол. Но Тиллер командует бандой ландскнехтов, которые держат под каблуком выгребную яму, порой кипящую от бедности и злобы. Чтобы оставаться у руля, ему нужно поддерживать репутацию, хочет он того или нет, а набитая морда – это такой удар по имени сурового головореза, с каким мало что сравнится.
Вчера в винокурне Карл справедливо заметил, что Тиллер не пойдёт войной из-за Мюнцера. Что же, теперь он сам преподнёс ему такой повод, какой игнорировать нельзя.
Азартные игроки
Такой богатый город, как Кальвар, мог позволить себе невероятную роскошь – столбы с уличными фонарями через каждые полсот шагов. Разумеется, не во всём городе. Путеводные огни горели только на Серебряном Пути от северо-западных ворот до соборной площади, вдоль Полёта Кружевницы – от северо-восточных ворот до южных мимо собора, да ещё на самых важных улицах Застенья и Золотого Пятака, купеческого квартала. По ним же перемещались патрули ночной стражи.
На одной из таких улиц трое шпионов и торчали в сей поздний час. Точнее говоря, даже не на улице, а на пустеющем чердаке напротив весёлого дома под названием «Драгоценность». Элитный приют азарта и блуда находился на самом краю Грушевого Сада, у подножия холма, по которому поднимались ярусами жилища знати. Они-то и составляли клиентуру особенного «салона»: для каждого сословия у Даголо имелся собственный развлекушник с собственным внешним лоском, внутренним наполнением и сообразными расценками.
– Не пойму, почему они так поздно собираются? – Паренёк обернулся к старшему агенту, чтобы не повышать голоса. – У них же целый магистрат над магистратом, и в городе это вообще ни для кого не секрет.
Штифт молча пожал плечами. Разные предположения на ум шли, но гадать он не любил. Может, возраст заставляет жалеть время на что-то помимо сухих фактов. А факты таковы: хоть члены Лиги и собирались в фешенебельном борделе за час до полуночи, тайным это мероприятие уж точно не назовёшь. Разве что только непубличным, понимая «публику» как массу простых бюргеров и иных проходимцев, что глазеет, гудит, показывает пальцем и, возможно, пытается бросить в кого-нибудь дохлую мышь.
За каждым влиятельным господином следовала пара-тройка мужичков, обыкновенно весьма крупных, и мальчик-факелоносец, а у бургомистра и капитана Гвардии Кальвара – даже по двое.
При Пьетро Даголо, высоком старике в огромной шляпе с перьями и пёстром костюме, вместо телохранителей были его сын Карл в таком же кричащем наряде, тёмно-серый коротышка Гёц Шульц и мутная наймитка Эрна. О ней Штифт разнюхал только, что-де баба она страшная, но весёлая. Веселиться над расквашенными рожами спутников она и впрямь не стеснялась.
Очередные участники прибыли в носилках, вроде бы щедро расписанных, но сейчас худо-бедно угадывался только намалёванный на дверце герб: бородатая харя и золочёный трезубец.
– Кто это? – прошептал Ренато.
Целый этаж под ними сейчас пустовал, никаких лишних глаз и ушей… И всё же уважающий себя старый старший агент никак не мог позволить болтовню в голос во время тайного наблюдения за сходкой, к тому же в неурочный час. Пускай один только Единый наблюдает за ними в этот самый момент – Штифт предпочёл бы, чтобы даже Он ничего не расслышал.
– Речная Вдова, – так же тихо проговорил Йохан и показал пальцем на старую даму в чёрном, что схватилась за руку лакея и бодро выскочила из носилок.
Как выяснилось через мгновение – даже вперёд тучного человека в фиолетовых рясе и четырёхугольной шапочке, что показал нос следом.
– Ого, и епископ с ней, Венцель фон Манциген. Он её племянник, я говорил?
Миниатюрная Вдова побрела к «Драгоценности», опираясь на локоть Епископа; оба вовсю над чем-то хохотали.
– Мать моя! Штифт, глянь, какая там баба!
Три пары глаз с более или менее живым интересом обратились в сторону собора. Палец Язвы указывал на четвёрку ландскнехтов и женщину в роскошном синем платье и плаще, шедшую под руку с солдатским вожаком. Яркий наряд, виднеющиеся из-под накидки светлые волосы и плавная походка – больше не разглядеть, но и этого довольно для вопроса: что такая особа делает в компании трущобных вояк?
– Это Магна Тиллер, жена Рудольфа, – пояснил Паренёк. – То ли в святые метит, то ли в ведьмы. Трущобный народец пока не решил. Ходит иногда к тем, кто заболел, или поранился, или помирает. Говорят, им лучше становится. Если у них есть чем платить за жильё. Иначе приходит Рудольф и выкидывает на улицу.
– Что, и умирающим лучшает? – недоверчиво хмыкнул Йохан; юноша сердито махнул на него рукой.
«Синие» меж тем остановились напротив троих мужчин в зелёных дублетах и длинных матерчатых поясах, завязанных хитрым узлом так, что концы свешивались вдоль правого бедра примерно на локоть. Один из них, широкоплечий, в самом ярком наряде, прихрамывал на левую ногу – он-то и заговорил с Тиллерами.
– Это ткачи, а их главный… для Колёсного Дирка больно молод. Значит, Фёрц? – предположил Штифт и тронул «лакея» за локоть. – Йохан, у тебя слух острее…
– Тоже нихрена не слышу, – пробормотал тот. – Но Магна улыбается.
Явно не просто так. Несколько дней назад между младшим Даголо и Тиллером случилась стычка… Или, скорее, лихой налёт. Громилы из Сада просто ворвались в один из убогих райончиков в трущобах, поколотили ландскнехтов и сбежали обратно к себе. Видимо, сегодня их будут мирить, и по всему выходило, что мир и согласие будет достигнуты, если ещё не восстановились.
Тем не менее, Лига собиралась на игру задолго до стычки. Зачем? Какие вопросы они будут обсуждать? Какие решения вынесут?
Об этом оставалось только гадать, а от гадания проку мало. Лучше хорошенько подумать, не вошёл ли в «Драгоценность» кто-то, чей язык способен разнести новости по городу. Благо языков здесь великое множество.
– Пока не все собрались? – спросил он, обращаясь к юноше.
Тот покачал головой.
– Купеческих старшин и банкиров не хватает. Патриции и цеховики как будто бы все на месте…
***
– Долго ещё цверги будут топать к нам своими коротенькими ножками? – недовольно проворчал Карл, обмахивая шляпой лицо и шею.
Он вспотел, как бес перед алтарём, хотя весь вечер с реки тянул свежий ветерок. «Горячая валонская кровь», – говорила матушка про них с отцом; правда, она же закатывала папаше такие скандалы, от которых Палаццо ходуном ходил.
Сейчас повод у его жара только один. И «повод» пристально смотрел на него в ответ, изредка почёсывая кожу под распухшей скулой и морщась. Вообще-то к его солдатской харе и безвкусному камзолу такие отметины подходили гораздо больше, чем к лицу наследника Грушевого Сада.
Жаль только, что рядом с фингалом униженного смирения не видать.
– Когда это ты видел, чтоб Дьяуберги пешком ходили? – фыркнула Эрна.
– До начала десять минут, – добавил Шульц. – Цверги не опаздывают.
– Ты-то у нас знаток цвергов!
Даголо-младший всем корпусом повернулся на стуле лицом к Королю Треф: ему срочно требовалось отвлечься от Тиллера на какую-нибудь другую паскудную рожу, а достойный кандидат имелся только один:
– Слушай, Гёц, а что Мюнцер сказал тебе после того, как ты его поколотил?
– Восхитился, как лихо малявка с побережья вырубила такого бычару. Правда, я с ним по уговору дрался, а не накинулся в засранном тупичке.
– Только он тебя утираться не заставлял, – холодно отрезал Карл, глядя Готфриду в глаза; тот молча пожал плечами. – Я сделал, что было должно, чтобы наш авторитет защитить.
И ни единого мгновения не жалел. Отец, конечно, просто взбесился, но к следующему вечеру остыл – и не просто так. Да, сосед из трущоб поднасрал им в нарушение соглашений Лиги, так что по правилам Лиге и следовало вынести наказание. Однако это тот случай, когда разобраться с проблемой следовало самим, по-мужски. Карл должен был лично, безо всяких старших дядек показать, что будет с каждым, кто без спросу заберётся в Грушевый Сад.
И дело вовсе не в том, что он сомневался в Кальваре и Лиге – видит Единый, это совсем не так; просто он прекрасно себе представлял, как важно создать для себя нужную репутацию, пока не поздно. Отец стар, хоть пока ещё и крепок, и разные крысы уже подняли вверх сопливые носы, вынюхивая, нельзя ли вскоре будет поживиться. Чем скорее они зарубят себе, что у всех Даголо кишка не тонка, тем меньше будет проблем и для Даголо, и для всего города.
Разумеется, когда он оприходовал дубинкой жадную лапу Тиллера, то прекрасно понимал, что скоро придётся её пожимать. Но рукопожатие на таких условиях стоило небольшого скандала.
– А вот и банкиры, – заметил Шульц, кивая за спину Карла, на дверь, и обратился к Эрне: – Начнём готовить стол для игры, пожалуй.
– Карло, идём! – бросил отец, проходя мимо их стола к широкой пышной лестнице на второй этаж.
Скупо и сердито – вот так звучал он последние несколько дней, по крайней мере в присутствии сына. А тот, как человек совершенно правый, но ещё не получивший железное подтверждение своей правоты, понемножку потел и не мог усидеть на одном месте дольше десяти минут.
Нос, распухший на половину рожи и непрестанно ноющий, никак делу не помогал.
Оба Даголо вступили на лестницу сразу за братьями Дьяубергами, так что восхождение наверх… Несколько затянулось. Отец мычал в усы мотив старой солдатской песенки, сын же просто терпел.
Банкиры, каждый ростом по грудь нормальному человеку, зато широкие и с большими головами, растущими прямо из плеч, семенили по ступеньке за шаг. На ходу они ожесточённо болтали, перебрасываясь какими-то очень банкирскими терминами на цвергском. По звуку беседа больше всего напоминала чародейство.
Будучи в городе не последним человеком, Карл знал, что старший из братьев, Мурмон, традиционно кредитовал знать, а младший Муртаг вёл дела с третьим сословием. Ясное дело, когда банку требовались услуги костоломов, чаще всего они требовались именно Муртагу, но сейчас речь явно шла о другом…
На десятой ступеньке Даголо-младший решил оставить пустую затею извлечь что-то из подслушанного разговора.
К немалому его удивлению цверги и отец прошли через весь длинный коридор на втором этаже и зашли в комнату с красной дверью, не так уж ему незнакомую. За ней скрывались самые дорогие и популярные апартаменты для оргий молодых лоботрясов из кальварской знати, пробиться в чей круг ему когда-то стоило преизрядных трудов.
Правда, внутри комнаты вместо огромнейшей кровати, мягких ковров и резных столиков с вином, устрицами и афродизиями сейчас помещался лишь длинный стол из чёрного дуба, массивный и крепкий, как сам Кальвар, и одиннадцать таких же кресел вокруг него. Стены закрывали драпировки с кружевницей, несущей шерстинки в клюве – эмблемой Кальвара, но под тканью кое-где угадывалась знакомые красные доски.
Карл стиснул зубы так, что раскуроченный нос опять заныл. Пожалуй, не стоит заливаться хохотом от вида первых людей города в месте, что служило главным «Залом Утех» для детишек некоторых из них. Оставалось надеяться, что где-то тут спрятан некий глубокий смысл, доступный только посвящённым.
Бургомистр Хайнц фон Терлинген и мастеровой Вернер Фёрц, зять самого Ткача, возглавили стол каждый со своего края. Рядом с ними по обе руки расположились патриции и предводители бывших наёмных банд. Центральные же места заняли цверги и купеческий старшина Коломан Глауб – дородный торгаш в длинной мантии, прикрывающей солидное брюхо (где, по слухам, он прятал мешок золотых гульденов).
Отец кивнул Карлу на кресло у стены за своей спиной. Там он и расположился, терпеливо дожидаясь, пока члены Лиги уложат властные седалища на дубовые сидушки и начнут призывать его к смирению.
– Итак, – первым всё-таки заговорил Фёрц, – прежде всего надо уладить один… инцидент. Пояснять, думаю, не нужно?
Все, кроме Рудольфа, молча покивали в знак согласия. Кто с полуулыбкой, кто с выражением лица чопорным и немного раздосадованным. Лицо бургомистра оставалось белым и бесстрастным, даже когда он раскрыл рот:
– Герр Тиллер обещал поддержку владельцу винокурни Курту Мюнцеру, который вышел из повиновения герру Даголо, – длинная тирада лилась ручейком, будто её заранее написали и заучили. – Это вмешательство неприемлемо. Вы понимаете, что преступили порядки Лиги?
– Более чем, – голос Магны Тиллер звучал высоко и мелодично, как серебряный колокольчик. Вот уж от кого Карл не отказался бы выслушивать нотации. – Мы осознаём нашу вину перед Лигой и готовы принять взыскание.
– Да, герр бургомистр, всё верно. Бёльс меня попутал. Но я уже исповедовался отцу Венцелю, – вставил её муж трескучее замечание и посмотрел на епископа Кальварского.
Священник тут же улыбнулся и начертал в воздухе священный крест, однако Магна не закончила:
– Я хочу только напомнить почтенной Лиге о том, что мы тоже пострадали от самоуправства…
– Я собирался перейти к этому тотчас, фрау Тиллер, но благодарю, что сказали за меня. Действительно, – продолжал Терлинген, повернувшись к барону, – Даголо следовало обратиться с жалобой к Лиге вместо этого… Вторжения и экзекуции, такого же грубого нарушения наших правил.
Глотку и зад Карла нестерпимо жгло от желания вскочить и гордо воскликнуть, повторяя женщину: «Да, осознаю, и я не меньше этих трущобников готов получить по жопе за то, что натворил!»
Но сейчас не время для того, чтобы корчить воодушевлённого рыцаря. Даже клирик и старуха не казались достаточно сентиментальными, чтобы оценить жест, не говоря уж о скучном капитане Лодберте. Лицо бравого командира Гвардии покраснело, а мутные зелёные глаза с большим интересом изучали скатерть, чем остальных людей.
Посему отец ответил за обоих Даголо, как и полагалось:
– Да уж, герр бургомистр, мы тоже напортачили, чего тянуть коня за… за, за хвост. Моя жена всегда говорила, что у нас, валонов, такенное шило в заду.
– Что же, я не сомневался, что здравый смысл не оставит никого из нас, – бургомистр ласково улыбнулся на обе стороны. – Вы равно виноваты в нарушении мира и вечных соглашений. Я предлагаю примирить наших поставщиков бренди и солдат и обойтись без наложения взаимных штрафов. Прошу голосовать.
С той или иной скоростью, но руки всех не замешанных в конфликте взметнулись вверх. Епископ поднялся, простёр к скандалистам пухлые ладони в широких рукавах и сахарно попросил:
– А теперь, дети мои, обменяйтесь рукопожатием и сигмальтическим благословлением!
Мужчины неторопливо поднялись с кресел, встретились сбоку от стола. Даголо протянул руку первым. Раздувшийся след дубины на лице солдата с лихвой покрывало все неудобства.