Иван Сергеевич Торубаров
Властитель груш
– Ну, хрен ли встали?! – рявкнул Сульт, поворачиваясь к остальным. – Баба моя, остальных мочите!
Ей следовало бы парой прыжков разорвать расстояние и сцепиться прямо с раубриттером – на мечах она бы его уделала, а рыцарское воинство выглядело вполне способным разбежаться, только потеряв голову. Но командирское бремя отняло драгоценные секунды.
Сразу трое головорезов отделили её от цели с явным намерением взять в клещи. Конечно, так сразу не окружишь того, кто уже окружён боевыми товарищами, да беда в том, что на Берта справа от неё насело столько же, а бедолага Сик слева получил следующую стрелу в руку и начал сдавать.
В лапах нападавших блестели солдатские тесаки-кошкодёры – для плотной свалки лучше не придумаешь, но пока перед Эрной оставалось пространство для манёвра и размаха страшным длинным мечом. Сделав обманный шажок вправо-вперёд, она с лёгкостью парировала удар обескураженного налётчика на этом направлении, а затем резко обрушилась на левого противника, что жаждал поближе зазнакомиться с Сиком. Меч врубился в бедро до самой кости, однако наслаждаться ответным воплем некогда. Отступив на шаг перед средним нападающим, женщина изящно качнулась вперёд и быстро уколола в подвздошину, чтобы вернуться на место и обратить пристальный взгляд на правого.
Тот трусливо попятился, но сзади его подпёрли, а место павших заняли новые уроды. Один из них немедля попытался угостить мечницу копьём из-за круглого щита, коим он вдобавок прикрыл правого ссыкуна. Перед таким осталось лишь отступить назад, теряя позицию – всяко лучше железного пера в кишках.
– Назад! К столам! – крикнула она, надеясь, что хотя бы по два человека в каждую сторону её услышат, но тут же охнула, едва успев отклонить голову от острия.
Копейщик замешкался, и свободная рука Эрны, не иначе как самим Господом наведённая, ухватила древко у самого наконечника и рванула на себя, что было сил – а уж силушкой Единый её не обидел. Налётчик не сумел вовремя отпустить, споткнулся вперёд и налетел коленом на острие меча, заведённого под размалёванный щит.
Левый упырь с цепом в руках налетел на неё, чтобы отогнать от поверженного щитоносца. Тому много пользы это не принесло: на месте отпрянувшей мечницы оказался пухлый великан. На каску копейщика глухо опустился молот. Левый обернулся в сторону новой угрозы, но пока пытался совладать с неуклюжим цепом, она ткнула его под рёбра, а Берт без замаха пихнул оголовьем молота в центр груди так, что бедный мужик повалился навзничь, сшибая и кого-то позади себя.
– Сзади! – крикнула она напарнику.
То ли услышав, то ли собственным толстым задом почуяв пакость, он крутанулся вправо, но мессер Ссыкун оказался шустрее. Кошкодёр прорезал бычий колет и вонзился в бедро великана чуть не до середины.
Эрна почувствовала, как с мучительной болью где-то под ложечкой обрывается, казалось бы, толстая жила. Мгновенный приступ ужаса обернулся яростной вспышкой, а та вылилась в мощный выпад и боевой выкрик, от какого сам кайзер бы обделался. Такими, наверное, предки диких месканских рыцарей оглашали свои леса, набегая на чужаков в чём мать родила.
Кровь из отворённой раны сочилась, как вода из источника, но даже чем-то замотать это непотребство не хватало времени. Берт упрямо зарычал, выпрямился и широким взмахом отогнал назад ещё двоих, подоспевших догрызть зверя. Мечница за локоть потянула его назад.
Сколько времени прошло? Сколько успело полечь? Достаточно ли они задержали наступление, чтобы подоспела подмога? От вопросов голова гудела сильнее, чем от лязга железа. Только бы не споткнуться…
***
– Су-у-у-ульт!
Истошный вопль прокатился с противоположной стороны поля брани и ненадолго приостановил окончательное избиение. Трефы знали, что их тихогласный Король умеет орать по-боцмански, перекрикивая дрянную кабацкую музыку, ливень за окном, попойку, поножовщину и звуки показательной порки с ломанием и кручением пальцев по одному. Однако следовало признать: даже таких талантов не достало бы, чтоб заглушить шум настоящего, пусть и мелкого сражения.
Небольшой успех был достигнут лишь потому, что сражение уже практически закончилось. «Вебельскую ставку» закладной кассы Треф густо усеяли тела налётчиков и защитников примерно в равной пропорции, да вот кальварцы уступали числом с самого начала. Теперь же полсот или около того уцелевших грабителей защемили на небольшое возвышение Эрну, Берта, Сика и ещё нескольких бойцов, чьих лиц Готфрид не видел. Зато отлично знал, что там-то, под навесом, пересчитывали и складывали закладные деньги. От столь самоотверженного отношения просто слеза навернулась бы, не занимай его прямо сейчас спасение хотя бы этих храбрецов.
Манфред фон Сульт до сего момента безмятежно посиживал в сторонке, опираясь на окровавленный меч. Вокруг него сгрудилось несколько воинов, сохранивших пока остатки славной солдатской наружности – разбойничья гвардия.
От окрика раубриттер тут же взвился с табурета и попятился в сторону «осады», даже позабыв на столе шлем. Его длинные редкие волосы прилипли ко лбу, на роже гнусная ухмылка играла в салочки с нешуточным страхом. Пистолет в руке дельца его вряд ли беспокоил, а вот пара десятков сердитых рыцарей прямо в шаге позади…
– Гёц! И ты здесь! – Разновысокие глаза метнули взгляд в сторону, и он едко выплюнул: – И арлонская табуреточная рать, ну надо же!
Свалка прекратилась. Сультова банда замерла на расстоянии вытянутых клинков от последних защитников денег. Кто-то из налётчиков нервно захихикал.
Арлонская рать сурово молчала, держа наизготовку мечи, копья с цветными флажками, табуретки и заготовленные на скорую руку обломки скамеек. Часть «осаждающих» рассыпалась и перестраивалась, но некоторые особо увлеклись чем-то, опустившись на карачки. Ясное дело – тырили денежки, что рассыпались с перевёрнутых столов и опрокинутого сундучка.
Гёц занервничал и двинулся вперёд.
– Ой-ой, ну-ка не торопись!
– Бросайте оружие, три шага назад и жопой на землю! – рявкнул он, заглушая предупреждение раубриттера. – Может быть, тогда кого-то не порубят табуретками!
Может, и зря он снова уговаривать кого-то принялся, но времени думать не было, а в голову почему-то лишь это пришло. Они с Сультом смотрели друг другу в глаза, прекрасно понимая, что уж предводителю налёта точно не жить. Но на его капитуляцию Гёц и не надеялся – только на то, что его оборванцы оружие побросают.
– Они убили Корбиниана!
Горестное восклицание раздалось вдруг из рыцарских рядов. Повернув на миг голову, Гёц обнаружил, что один из его благородных союзников простирает обвиняющий жест в сторону тела в клетчатой куртке, залитой кровью из пробитого стрелой горла. По рядам арлонцев покатился ропот.
– Суки!
– Смерды драные, сожри их Бёльс!
– Покараем их!
– Выпотрошим! За Арлон!
– За Иоганна фон Данцеверна!
– За Единого!!
– Ко мне! Сомкнуть ряды! – завопил Сульт.
Капитуляция накрылась известным местом: смердам ясно дали понять, что за бедолагу Корбиниана лучшее, что им светит – получить меч в потроха.
– Дитмар! Зельмар!
Новые друзья дельца, кажется, сохранили достаточно самообладания, чтобы последовать за ним в обход, по пятам раубриттера. Созвав людей к оружию, он с «гвардией» стремительно ломанулся к последнему бастиону. Пригоршни монет, сколько в ладонь поместится – жалко, но не слишком. Совсем худо, если ему удастся стянуть побрякушки, оставленные в заклад людьми посолиднее тех, кого Готфрид и Дитмар увлекли за собой недлинной пылкой речью.
Зельмар, единственный на всю рать при броне и настоящем щите, опередил его и врубился в разбойников, ставших поперёк дороги. Одного он рассёк от плеча до пупа, другого отоварил краем щита в корпус, третий неловко ткнул копьём в бригантину, но по его голову подоспел меч Дитмара. «Я задержу!» – выкрикнул он.
Гёц припустил в сторону денежного холмика, следуя за широкой малиновой спиной. На ходу он неловко пытался взвести курок пистолета – почему-то раньше он не подумал, что иначе от дорогой игрушки проку нет.
Столы сбросили в сторону. Шатающийся Берт преданно заслонял телом сундук, вяло отмахиваясь от троих нападавших. Сик остервенело лупил топором кого-то на земле. С другой стороны холмика подсечка со спины обрушила на землю Эрну, на чью руку с мечом тут же наступил подоспевший Сульт. В последний миг он поднял голову, чтобы увидеть обращённый на него пистолет, дёрнулся в сторону; прогрохотал выстрел, он вскрикнул и выронил меч.
Выпустив из руки дымящийся ствол, Гёц бросился вперёд, срывая окованную дубинку с пояса. Мечница, извернувшись, пнула раубриттера в колено и вцепилась в ногу свалившего её бандита.
Гёц налетел на выбитого из равновесия рыцаря и сумел угостить его палицей по ключице, осаживая на землю – сравнивая, так сказать, рост; Сульт удержался на ногах, вцепившись в парадный колет и правую руку дельца. Ему удалось обнажить кинжал и ударить в живот прежде, чем пальцы Готфрида сомкнулись на запястье. Острие распороло почти чёрную ткань, соскользнуло по спрятанной кольчуге и больно черкнуло по бедру, пока крепкая хватка не остановила клинок совсем. На краткое мгновение противники застыли на месте, страстно держась за руки.
Чемпион Грушевого Сада первым нашёл выход из дурацкого положения. Ненадолго он прекратил пихаться, резко наклонил голову и боднул раубриттера в открытое лицо.
Ударенный завыл, невольно отпрянул и попытался оттолкнуться неповреждённой рукой. «Врёшь, не уйдёшь!» – Шульц вцепился намертво и замахнулся было дубинкой…
Он вдруг заметил, что помимо Сульта совсем рядом, буквально в шаге, есть кто-то ещё, но прозрение обрушилось слишком поздно. Почти одновременно с булавой.
Нижняя часть лица взорвалась от боли, а после всё полетело к чьей-то матери прямо в темноту.
***
– Вот. Это. Да, – медленно произнёс Стефан, окидывая взглядом картину побоища.
Посмотреть есть на что – битых мало-помалу поднимали и стаскивали в тень, где над ними пытались творить некую медицину вебельские попы, но лежачих оставалось немало. И окажется куда больше уже к ночи.
Эрна пыталась не смотреть на засратого пожарника. Сидя у палатки в одной рубахе с засученным левым рукавом, она сосредоточила всё внимание на чистой тряпке и глубоком порезе у локтя. Пришлось здоровяку первым обращать к ней конфузный взгляд.
– Хреново вышло.
– Да уж, – буркнула мечница, ножом распарывая конец тряпки, и зажала в зубах один хвост. – А што там в Вебеле? Всё потушили?
– Амбару с зерном капут, – мужчина вздохнул. – И паре хат тож. Дважды я влетел, как видно. Много наших полегло?
– С десяток. Тех, что сразу.
Подавив тяжёлый вздох, она покосилась внутрь палатки. Вебельский викарий склонился над мессером организатором игр. На плаще рядом растянулся Берт. Огромную полураздетую тушу перехватили окровавленные тряпки, могучая грудь порой вздрагивала. С того самого момента, как Сульт слинял в сторону рощицы с горсткой людей, великан и коротышка лежали смирно, помалкивали и вообще едва дышали.
К палатке приближались двое. Впереди мерно шагал светловолосый рыцарь – благодаря ему она сейчас не валялась в той же палатке, пуская кровавые слюни на траву. За арлонцем семенил Колум, нервно водивший носом из стороны в сторону.
Остальные рыцари отыскали своих на поле и перепоручили их капелланам, а ныне вовсю развлекались в сторонке с уцелевшими налётчиками. Как нельзя кстати у ипподрома нашёлся прекрасный одинокий дуб и запас верёвок.
Щёку блондина и часть шеи обильно запятнала кровь. Приглядевшись, мечница нашла правое его ухо заметно укороченным, но все эти краски лишь добавляли жизни пышущей здоровьем сытой харе. Вот теперь она отлично узнавала месканских рыцарей.
– Эрна! – слегка позеленевший Колум, напротив, даже не скрывал вздох облегчения. – Хвала Единому! А что главный?
– Лежит пока, – хмуро отрезала женщина, кивнув на палатку.
Словно в ответ, из-за полога послышался невнятный хриплый призыв:
– Э-э-а-на! А-а!
На всякий случай она резво поднялась с табурета и нырнула внутрь; Носатый увязался за ней. Викарий с очень терпеливым лицом застыл на коленях у головы Шульца, посматривая на вошедших.
Эрна опустилась рядом. Недолго поколебавшись, она обхватила пальцами руку со сбитыми костяшками, но тут же одёрнула себя: «Проклятье, его ведь не ушей лишили!»
– Гёц, я тут…
Удар булавой по роже на деле может быть не таким страшным, как выглядит – но уж выглядел проклятый коротышка хуже, чем плохая война.
– Фкаф-ки! – отрывисто прошамкал он, не открывая глаз. – Пф-ф… Пфхай лофа-эей!
Ей всё же понадобилось время, чтобы понять, о чём печётся этот одержимый.
– Сейчас? Да здесь трупов гора навалена!
Гёц застонал, вырвал руку, стискивая пальцы в кулак, и попытался яростно плюнуть. Получилось так себе – комок слизи с кровью пополам частью размазался по подбородку, частью описал короткую дугу и шлёпнулся на грудь.
– Эй-эй, ладно, не плюйся ты! – женщина машинально отпрянула назад. – Как скажешь, лошадей выпущу.
Он нетерпеливо махнул пару раз рукой – валите, мол, исполняйте. Ну, и прекрасно. Довольно прохлаждались с этой внезапной войной, пора деньги делать. Эрна быстро встала на ноги, обратилась к Колуму и ткнула его пальцем, чтобы не смотреть на распростёртого великана.
– Прямо сейчас скачки проводить? – прошипел Носатый, оказавшись на воздухе.
– Ну, я даже не знаю… – медленно протянул Стефан, не менее красноречиво оглядываясь на мертвяков.
Рыцарь пожал плечами.
– Может, просто спросите, готов ли кто-то на лошадок смотреть? Я могу их собрать, но речь вам говорить.
Кальварцы переглянулись. У Стефана рожа оставалась кислой; Колум же быстро кивнул.
– Собирай. Гёц сказал. Я толкну речь почтенному рыцарству.
Путём довольно нехитрым почтенные выведали у пленных о метком молодце, что подбил на лету их любимца, юного Корбиниана Девять Чарок. На свою беду стрелок сидел рядом, под дубом, и пытался не подымать голову. Недолго посовещавшись, нобили решили вознаградить стукача – просто отсекли ему кисть и дали пинка под зад.
Для подлого же убийцы готовилось особое наказание, сообразное вине. Пеньковый узел затянули не на его шее, а вокруг лодыжек; двоих оруженосцев меж тем отправили в лагерь за луками для экзекуции.
Пока блондин зазывал собратьев послушать «речь», раз уж луки всё равно ещё не принесли, Колум отыскал последний чудом уцелевший стол. Вольф, сверкая свежим тумаком на пол-лица, помог перевернуть его на ножки. Носатый взгромоздился на трибуну, привычно сдвинул чёрный берет на затылок и подбоченился.
– Доблестные рыцари Арлона! От имени Кальвара категрически благодарю вас за воинское помоществование! – зычно начал он, простирая руки к нобилям вокруг. Послышались редкие смешки.
С той же стороны, откуда пришёл отряд Сульта, показалась новая группа людей – меньшая по численности, зато более блестящая. А Колум в мгновение ока разошёлся, как часовой колокол у звонаря в руках. То ли он не замечал надвигающихся патрициев, то ли не хотел замечать.
Теперь Эрна даже от скорбного шатра отчётливо различала чеканные профили герцога, бургомистра и епископа, но сдёргивать со стола Носатого, которого заворожённо слушает десятка два рыцарей – худшая идея со времён отправки Стефана на пожар.
– Это, однако, очень хреново, что жадная паскуда Манфред фон Сульт омрачила нашу блистательную Кавальеллу энтим бардаком, но я от имени Кальвара отвецвенно заявляю, что состязания всё равно состоятся!
Носатый ненадолго умолк, внимательно наблюдая за слушателями. Рыцари переглядывались, перебрасывались словами, но с ответом не спешили.
– Сегодня же! – осторожно добавил оратор.
Тут уж один из арлонцев в клетчатом сюрко, забрызганном кровью, не удержался и воскликнул:
– Как так можно! Они ведь убили Корбиниана!
– И Георга фон Брюйхеля! – поддержал другой нобиль, с роскошными длинными усами и подбитым глазом. – Отходную на ипподроме служить?!
– Ну-у, тогда-а… завтра? – снова предложил Колум, переступая с ноги на ногу. Среди людей снова возникли колебания, так что он добавил более решительно: – Мы продолжим Кавальеллу, чтобы этим состязанием почтить наших и ваших павших! И выпьем за них! Лучшего грушевого бренди из Кальвара! За счёт города!
Он удовлетворённо хмыкнул, отмечая нестройный, но вполне одобряющий гул. Раскрыв было рот в страстном порыве, Носатый хотел добавить что-то ещё, однако герцог Арлонский подошёл слишком близко, чтобы оставаться незамечаемым.
Рыцари почтительно расступились; человечек на столе приложил одну руку к поясу, пытаясь найти уверенную позу, но затем резво спрыгнул на землю и стянул берет с головы.
– Как вижу, – медленно произнёс герцог, спокойно взирая на поле брани, – мои рыцари неплохо управились с вашим беспорядком.
– Истинно так, Ваша светлость, – отозвался Колум, на несколько секунд согнув спину в поклоне. – И мы как раз говорили о том, что посему негоже лишать их Кавальеллы.
Иоганн Третий покачал головой туда-сюда, задумчиво подняв очи к небу, и наконец произнёс:
– Справедливо.
Эти бы слова, да Королю Треф в уши. Эрне же не хватало воздуха ни для радостного вопля, ни для вздоха облегчения. Радость увязла в крови и мертвечине по колено. Так легко не отмоешься.
– Ты принимаешь ставки? – продолжил аристократ, опуская взгляд от бесконечного неба к коротенькому Колуму.
– Принимаю, Ваша светлость.
– Я хочу поставить… сорок золотых гульденов, – он кивнул, словно утверждая с самим собой растрату. – И ставить я буду на «Туза».
– Прекрасный выбор, Ваша светлость! – Носатый по привычке сложил было руки, чтоб удовлетворённо их потереть, но вовремя вспомнил, перед кем стоит. – Вы будете первым, кого я запишу в новую книгу!
Скривившись, Эрна повернулась спиной к сборищу и вернулась обратно к посту у палатки на стульчике верхом. Что ж, прекрасно – налёт отбит, скачки состоятся, сам герцог только что поставил внушительный кусок. И всего лишь двое оставшихся у неё друзей, быть может, до завтра не дотянут. Старик Пьетро свихнётся от восторга, когда узнает обо всём.
Звериный оскал
К трём часам пополудни над Кальваром не осталось ни облачка. Солнце усердно светило и припекало, оживлённо болтали лоточницы, в подворотне весело чирикали мальчишки, слинявшие каждый от своей работы.
От света ли, от радостных ли звуков слева и справа, но рожа дельца с каждым шагом болела всё сильнее, а желчь кипела всё жарче. Эрна и Колум шагали следом – оба молчаливые и хмурые, что, впрочем, тоже ничуть не веселило. Вообще, кажется, вокруг не было совершенно ничего, что бы не раздражало.
Неделя прогажена вчистую. С другой стороны, теперь он хоть на ногах держится и может лично выслушивать все тактичные поздравления и остроумные замечания.
Вислоусый Хелег услужливо распахнул перед ними двери «Валонской короны». Внутри за длинным рядом столов, сдвинутых как для рыцарского застолья, сидела вся баронская шайка. Выпивка, закуска, огромный пирог – знакомая картинка. Старый да малый Даголо, знатные гуляки, решили крепко отпраздновать успех Кавальеллы очередной пирушкой чуть ли не с середины дня.
Горлопан Мюнцер непринуждённым басом рассказывал военную байку, попутно заглушая половину кагала. Ротозей Стефан так же непринуждённо смеялся вместе с Карлом. Мамаша Беккер кокетливо прикрывала рот платочком и наверняка пыталась мелко хихикать. Старая шалава обожала корчить благонравную матрону из купеческого квартала.
Один только коренастый мужчина подле Старика не вызывал очередного приступа зубной боли. Джакомо Лелеотто, держателя винокурни и кабака в Красильном Углу, на местный манер быстро окрестили «Лелоем», и он прекрасно показывал, что даже южанин может быть нормальным дельцом. Правда, Лелой очень уж любит денежки, но можно ли его упрекать, если даже монахов звон серебра не оставляет равнодушными? Другого такого разумного и трезвого человека во всём этом кабаке не сыскать – не считая, понятно, Готфрида. Вот уж кто прекрасно вписался бы в заговор за матушкино ожерелье и небольшие послабления!
Одна беда: он сам и половина его людей, «Пестряков» – валоны, ровно как и Даголо, и до Кальвара наёмничали, ровно как и Даголо. У них дома это нихрена бы не значило, однако стоит забраться за тысячу миль от родных провинций, в богатый внутренний мир одной из коммун северо-запада, как какая-то земляческая общность тут же превращается в нечто невероятно важное и значимое.
Едва завидев недостающих капитанов, Даголо вскочил так резко, что его великолепный стул – великолепное баронское седалище среди простецких лавок и табуретов – отпрыгнул назад и шлёпнулся на пол.
– Ха-ха! Вот и он!
Он широко махнул рукой и жестом велел Лелою двинуться; справа от Старика, как обычно, сидел Карл.
– Садись-садись, мальчик мой! Эй, Хелег – первый кусок пирога моему чемпиону! А вы все – живо опрокинули по чарке за Короля Треф!
Вся братия загомонила, принявшись размахивать кружками, кубками и стаканами, а Гёц прищурился, внимательно разглядывая барона. Как сильно он успел набраться? Хоть прыжок со стула оказался очень даже резвым, это мало что значит. Такой опытный выпивоха сперва чудит, а уж потом шатается.
– Как оно, Гёц? – продолжал старший Даголо, в то время как Эрна забилась на расстояние нескольких локтей от главы стола и скрылась за Куртом – тот был достаточно велик, чтобы даже её долговязую фигуру прикрыть. – Чуешь запах победы?
Гёц застыл над уготованным ему почётным местом, покосился на Носатого, затем на лоснящийся дублет капитана Пестряков и проворчал, коснувшись его плеча:
– Офеифельно.
Карл немедля зашёлся смехом. Лелой что-то буркнул, но под взглядом человека с перепаханной рожей вздохнул и сдвинулся ещё, подпирая Штофельда слева от себя.
– Шибко болит?
По лицу старика скользнула улыбка, стерпеть которую, впрочем, было легче. По его собственной харе оружие прошлось так же удачно, как и сифилис; правда, большая часть зубов чудесно сохранилась.
Наконец усевшись, Готфрид поводил ладонью в воздухе. Колум ловко поместил костлявый зад меж двух дельцов, кашлянул и перетолмачил:
– Случалось и шибчее!
– Ладно-ладно, – барон усмехнулся в усы и подвинул полный стакан. – Знаю я, как боль твою облегчить!
От лёгкого удара булавой в грызло, конечно, не помирают. Неделю спустя и боль стала не такой чудовищной, как когда он только пришёл в себя, а смешки… В конце концов, к такому чемпион привыкает быстро – или говорит титулу: «Прощай!»
В общем-то, жить можно – пока язык не нащупывает пустоту на месте шести резцов и одного клыка. Ещё ни разу в жизни Шульц не лишался столького за один присест, и всё равно просто удивительно, как сильно это пугало. Его прадед вкушал мясо по большим праздникам, и то всё чаще тогда, когда удавалось добыть кого-нибудь в графском лесу и потом вместе с тушей унести ноги от егерей. Дед мог себе позволить целого поросёнка раз в месяц, а отец ставил жаркое на стол каждую неделю.
Мясо – не просто самый лучший и приятный способ набить брюхо, это символ движения наверх, к свету и вершине того, что Господь тебе отмерил, когда поместил в утробу купчихи. И что же, вместо того, чтоб через день обгладывать косточку, на Готфриде его фамилия смачно вляпается в мягкую пресную кашку?
Уже от этого только хотелось напиться, чего за ним обычно не водилось. Правда, сегодня как раз тот драный день, когда отпускать вожжи никак нельзя. Если он явится к Дворбаку вдрызг пьяным, тот просто отошлёт его просыпаться. Казалось бы, если собираешься подставить открытую пасть под зубило, лучше понимать и чувствовать поменьше, но цверг, видно, боится, что пациент истечёт кровью. Либо это оправдание и на деле просто цвергские понятия не велят поддатых лечить – одно из двух.
С ненавистью делец покосился на тарелку с маленьким кусочком пирога, из которого торчал маленький кусочек груши, чуть присыпанный коричным порошком и блестящий от мёда. Подхватив предложенный стакан, он всё же сделал глоток – больше для вида, чем для хмеля.
Лучший на северо-западе грушевый бренди обжёг дёсны и привычной волной пламени скатился по глотке вниз. С тем же успехом можно было кипятку из котла навернуть. Гёц тихо зашипел и, пока все пялились на грохочущего Курта, быстро поменял свой стакан местами с пустым стаканом Колума.
– Что ж за хрень у вас там случилась? – проговорил Карл, когда вспышка смеха угасла.
Он посерьёзнел и смотрел прямо вперёд, а не на опустевший вдруг сосуд, так что перемену настроения вряд ли вызвал проблеск уважения к ловкости рук. Лишь теперь делец заметил на его щеках и челюсти короткую жёсткую щетину, чуть темнее, чем на макушке.
Сразу видно – мальчик трудился, не покладая рук, и за бритву-то взяться некогда. Все пороги околотил, пока другие крутили хвосты лошадям и подбирали зубы из грязи.
– А Стефан вам не рассказал, что ли? – проговорил Носатый, пока Гёц сверлил взглядом то щёголя, то его раздолбая-приятеля.
– Сульт случился? – размыто предположил старший Даголо, переводя взгляд со Стефана на Треф.
– Видать, награбленной меди не хватило, чтоб издержки покрыть, – усмехнулся Лелой, чем вызвал прилив веселья на этот край стола.
– Угу, – волна разбилась о Шульца, как о небольшую, но очень угрюмую скалу.
– Ну, он Вебель подпалил, – пояснил Колум, – а головы садовые все разом ломанулись тушить.
– Кто ж знал, что эта козлина явится? Особенно когда он на мель крепко сел? – печально отозвался Стефан, потупив взгляд в тарелку. – Эрна и сказала: ладно, беги туши…
– Эрна-а! – ласково позвал старик.
Мечница осторожно высунулась из-за Мюнцера.
– Ты чего там, прячешься, что ли? У Курта за пазухой?
– Ах, если бы! – хмыкнул великан.
Эрна пожала плечами.
– Что мне там свинячьим рылом светить на таких козырных ребят?
– Ну-ка подь сюда, – старший Даголо поманил её пальцем.
Женщина медленно перемахнула через лавку и так же неторопливо, явно нехотя, подошла к торцу стола. Рука её привычно придерживала меч, но кожа под ногтями побелела от усилия.
Барон сосредоточенно растирал виски в ожидании. Когда мечница замерла, он пригладил седеющие волосы и наконец взглянул на неё в упор.
– Сильно получше него выглядишь! – заметил он наконец.
Капитаны засмеялись. «Ну, ещё бы – ей-то зубы перначом не пересчитывали», – подумал Гёц, в то же самое время жестами пытаясь попросить у трактирной девки менее драконовского питья.
– Знаю я, что облажалась, – хмуро отозвалась Эрна. На лице старика улыбка тоже не задержалась.
– Это ещё мягко сказано! Ну, ладно эта дубина, – он махнул в сторону Стефана; тот деланно порозовел и повёл плечами: да, мол, я ведь просто большая балбесина, – но ты-то каким лядом на такую чухню повелась? Амбар подпаленный?
– А лучше, чтоб весь Вебель сгорел нахрен вместе с герцогом и шишками?
– Да срал я на них! – рявкнул барон, треснув кулаком по столу.
Карл зашипел, ловя пальцами стакан, летящий навстречу его щегольскому дублету. Тщетно.
– Твоё дело было моё серебро сторожить, мать твою!
Весёлый прилив схлынул, над столом нависла туча пристыженного молчания. Почти все обратили головы к Пьетро и Эрне, побелевшей, как кусок стали в горне. Готфрид нахмурился, продолжая пялиться на стол – слишком уж близко к сцене его занесло.
Карл направил на отца острый взгляд человека, что под столом тихо наступает тебе на ногу, хотя не очень понятно, из-за Эрны или залитой одёжки. Барон шумно вздохнул, обводя людей тяжёлым взглядом, и усмехнулся.
– Ладно, быть может, ты и права, – для пущей задумчивости он пригладил двумя пальцами топорщившийся ус. – Стоило вытащить герцогский зад из огня, когда он нам столько денег проиграл!
Курт захохотал первым, как по свистку; ближайшие солдаты Пьетро его поддержали. Сам он поднялся на ноги и отечески приобнял мечницу. Слуха дельца снова коснулся холодный голос:
– Слишком тупая для тебя промашка, сечёшь, милая?
– Я тоже не молодею, – буркнула женщина в ответ, неловко хлопнув старика по спине.
– Вот именно, – тот выпустил её из объятий и махнул рукой. – Ладно, садись.
Настороженно Гёц проследил за обоими участниками короткой перепалки до их мест и только затем приметил колючие взгляды Карла и Стефана, обращённые прямо к нему.
Прислужница, сбежавшая было прочь, когда барон принялся орать, вернулась и быстро подсунула кружку с водой. Ласковая прозрачная влага затушила остатки спиртового пожара.
– Что, Стефан? Не на разбойничью ль работу любуешься? – едко проговорил Колум.
Замахиваться на хозяина он не мог, зато вредный слуга как раз по его зубам. И желания укусить скопилось достаточно за два дня на скачках с лежачим капитаном и перевозбуждёнными рыцарями.
– Хех, это боевым отметинам шо ль? – передразнил щёголь, кривя в ухмылке никем не попорченные до сих пор губы. Громила благоразумно помалкивал.
– Ради великой победы чем-то надо жертвовать, – глубокомысленно заметил Лелой. – Или что-то потратить.
– Слова не воина, но торгаша! – едко прогромыхал Мюнцер, одаряя соседа тяжёлым взором сверху вниз.
С минуту назад Штофельд вылез из-за стола, а без этой добродушной стены два винокура вдруг вспомнили обо всех взаимных чувствах.
Мамаша Беккер громко прочистила горло, смещая к себе внимание капитанов:
– О, я-то точно знаю, что нужно мужчине после такой потасовки! – Она тут же стрельнула глазками в Шульца, добавив: – Заходи после – у нас есть всё, что только не даровано человеку для утоления боли…
– Капитану надо не бабу, а новый зуб, – хмыкнул Колум, когда Гёц отмахнулся и постучал пальцем по щеке.
Мамаша пожала плечами, поднимая изящный стеклянный кубок с вином.
– Ну, если вдруг что, у меня и пара цвердянок есть. Те ещё лекарши.
Курт снова захохотал. На сей раз он увлёк за собой даже ненавистного «торгаша». Самое время для хорошего воинственного оскала, но Готфрид лишь устало отмахнулся и снова поднёс кружку к ноющим губам.
– Лелеотто прав, хоть и заумно он сморозил, – задумчиво произнёс Даголо, опуская ладонь на локоть сына и устремляя затуманенный взгляд вдоль стола сквозь годы и мили куда-то, должно быть, аж на поля прошлой боевой славы. – Мы уже давно как следует не воевали – мелкие дрязги не в счёт… Забыли, как выглядит вырванная с мясом победа и какова она на вкус.
Хмыкнув, он потёр покрытый седой щетиной подбородок и легонько хлопнул по столу, так, чтобы на этот раз ничего не перевернуть.
– Да! Я решил!..
– ТИШИНА-А-А!! – заорал Мюнцер, мгновенно заглушая тех, кто не успел внять барону с полуслова.
В очередной раз поднявшись на ноги, всё так же твёрдо и уверенно, старший Даголо простёр вперёд левую руку и торжественно объявил:
– Через месяц, в день Святого Патора, моего покровителя, мы устроим большую пирушку! В честь Грушевого Сада, в честь Готфрида, который только что сделал для нас столько денег, и в честь Кавальеллы, которую отныне и впредь мы будем проводить каждый год!