Надежда Александровна Белякова
Кузнецкий мост и Маргарита
Иногда этот творческий процесс осмысления и воплощения происходил прямо у меня на глазах. Например, как-то раз – где-то в середине 80-х по телевизору шел сериал – экранизация «Холодного дома» Чарльза Диккенса, великолепно поставленный и костюмированный на «Би-би-си». И мама смотрела так напряженно на экран, что заметив её столь пристальное «смотрение», я не стала ее отвлекать каким-то возникшим вопросом. И, действительно, потом ее целый просмотр на «Кузнецком» был украшен созданными ею немыслимыми меховыми высокими цилиндрами с характерными, но необычно ассиметричными полями из разноцветной норки. Причем её личное ноу-хау заключалось в том, что эти высокие цилиндры, не торчали ровными цилиндрами, а были вручную ее, уже готовыми, стянуты кожаными шнурами, которые «прошивали» форму шляпы порой нарочито грубо и неожиданно, формируя новый образ. Меня тогда поразило, что они походили на меховые скульптуры, с какой-то внутренней пластической драматургией. Мама и не скрывала, что эта серия была создана под впечатлением экранизации произведения Диккенса.
Так многие впечатления переплавлялись самым причудливым образом, это могли быть и впечатления от увиденной выставки, увиденный цветок, лодка, крылья самолета, птицы, осенние листья в собранном на прогулке букете…да, наверное, и сама жизнь.
Помню, как мама была и удивлена, и растрогана, когда, отдыхая в 1981 году в Коктебеле, мы с ней забрели в какую-то галантерею на самой окраине, окна-витража магазина которой украшало в размер высоты окна, огромное изрядно выцветшее за несколько лет на крымском солнце фото с московскими манекенщицами, демонстрировавшими моду начала семидесятых. На голове одной из топ-моделей ушедшей эпохи красовалась мамина шляпа из очень удачной ее серии фетровых головных уборов. Это были шляпы с полями, мелко и тщательно изрезанные ею, а потом собственноручно ловко заплетенные ею, как плетут корзины: с разными узорами. Эти плетенками были украшены и тулья шляпы, поля с внешним краем.
Совершенно ошарашенная мама удивлялась и смеялась, глядя, на эти «цветы запоздалые», и несколько раз она повторила:
– В голову не придет; где и когда «твоё» догонит тебя! А, главное, в каком виде!
Глава 17. Торт «Полёт», халтура и Карданьевские
Попытка Маргариты поговорить с начальством ОДМО «Кузнецкий Мост» о дополнительном платеже за сверхурочную работу по персональному обслуживанию «лучших людей страны» помимо создания 9 авторских моделей в месяц без исполнителя, собственноручно, да еще и командировки по 15-ти республикам в дочерние отделения филиалы ОДМО – привела к тому, что ей было высказано:
– Маргарита Андреевна! Ну, что Вы?!! Как Вы смеете говорить о повышении зарплаты??? Был сделан такой объем работы для создания новой коллекции; и меховое манто, и вся прочая – и верхняя, и легкая одежда. А Вы всего лишь шляпы сделали! Шляпа – это же маленький предмет! За что там платить?! Шляпка же – это маленькая вещица! Да, обслуживание лучших людей страны, изготовление для каждого из них индивидуально для них сшитых образцов одежды, действительно – дополнительно не оплачивается. Но эта работа заранее была учтена в вашей зарплате. И само общение в процессе работы над созданием моделей одежды для таких ярких личностей нашего времени это редчайшая удача и большая честь для любого гражданина страны!
Работать для таких людей: «лучших людей СССР» – это честь и доверие на самом высоком уровне! Для таких, как супруги дипломатов, представляющие нашу страну перед всем миром! Для жён космонавтов – это же посланцы мира во всем мире! Наши кинозвезды перед отправкой на международные фестивали – тоже по разнарядке свыше получают направление на пошив в здесь в ОДМО «Кузнецкий Мост» одежды, чтобы достойно выглядеть в глазах мирового сообщества всей планеты! И это высокая честь и гордость для всех нас – сотрудников ОДМО «Кузнецкий Мост»! И для Вас лично, как художника-модельера ОДМО «Кузнецкий Мост»! И поэтому говорить о какой-то дополнительной плате за выполнение этой работы – это же пошлость какая-то! Это мещанство, какое-то! Пережиток прошлого! Это – «родимые пятна капитализма», которые нужно искоренять! Стремление обогащаться – это же наследие и пережиток капитализма! А задача каждого советского гражданина – «Строителя коммунизма»: искоренение пережитков прошлого, бороться с появление «родовых пятен капитализма» в поведении наших граждан! Не ожидали мы – администрация ОДМО «Кузнецкий Мост», что столкнемся с такой гнильцой в моральном облике нашего сотрудника! Подумайте над нашим разговором, Маргарита Андреевна! Подумайте! Я пока оставляю этот разговор строго – между нами. А вот это дарю Вам, на память, чтобы Вы усвоили, всё сказанное Вам!
И с этими словами начальница, разгоряченная своей идеологически выдержанной воспитательной работой с молодой сотрудницей, резко выдвинула ящик своего письменного стола. Но, перехватив острый взгляд Маргариты, увидевшей ее ящике свернутые две коллекционные норки из последней поставки в ОДМО «Кузнецкий Мост» для создания будущей коллекции и весомую пачку денег, спохватилась. Модельеры головных уборов первыми всегда смотрели новые меховые поступления, для обдумывания своих будущих головных уборов. И эти голубые норки из последней поставки Маргарита сразу узнала. Перехватив ее взгляд, начальница резко вдвинула ящик обратно. Эти деньги перед появлением Маргариты в кабинете начальницы, принесла одна ее благодарная приятельница за великолепное манто из прошлой меховой коллекции ОДМО «Кузнецкий Мост», которое эта начальница, сделав официальное списание этого манто, как якобы испорченного, а значит, – подлежащего утилизации начальница продала «себе в карман», то есть – «мимо кассы», как говорится. А ее покупательница унесла в пакете манто в самом радужном настроении. Да и то, что Маргарита увидела и две роскошные норки, которые так же уже числились, как отбракованные, а через час должна войти в этот кабинет другая клиента, которой эти две норки предназначались, для продажи «из-под полы», то есть по знакомству, как это тогда называлось в советское время. Этот казус в ситуации огорчил начальницу ОДМО «Кузнецкий Мост». И ее голове стремительно пронеслось:
– «А ведь та дама не просто купить норки хотела, а сделать из них шляпу. Которую была бы должна сделать Маргарита, и, как всегда бесплатно по линии «для лучших людей страны», в смысле, оформили бы, как для номенклатуры. А у этой чертовки Маргариты глаз наметанный, узнает эти норки наверняка! Теперь придется норки эти продать, но отправить ту даму куда-нибудь в другое место делать шляпу. Ладно, позвоню, кому следует и найду ей другую модистку. Эта мерзавка, Маргарита, так усложнила всё! Черт бы её побрал!» – обдумывая это, начальница на мгновение смутилась, но быстро овладела собой. И, протиснув руку в узкую щель между крышкой стола и ящиком письменного стола, задевая и царапая боковину крышки крупным бриллиантом, сверкающим в массивном золотом кольце на ее безымянном пальце, начальница все же смогла нащупать лежащую там под деньгами и норками тонкую брошюру, не выдвинув ящик казенного письменного стола во второй раз. Ловко выдернув брошюру из-под пачки денег, она достала ее и протянула Маргарите, назидательно сказав:
– Вот, Маргарита! Изучайте, работайте над собой! Искореняйте ошибки и пробелы в своем воспитании! А, если Вам не нравятся условия работы, мы Вас насильно на Вашем рабочем месте не удерживаем! Как говорится: «Милости просим на выход!»
И Маргарита, с комическим реверансом приняла из рук начальницы книжицу с гордым названием: «МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС СТРОИТЕЛЯ КОММУНИЗМА», четко поняв, озвученную начальницей угрозу увольнения, если еще раз посмеет заикнуться о повышении зарплаты за дополнительную внеплановую и абсолютно бесплатную и ненормированную работу по созданию головных уборов для «лучших людей страны».
Конечно, покидая кабинет начальства, Маргарита не отказала себе в удовольствии съязвить на тему, что ювелирное изделие еще меньше шляпы, но это не значит, что не нужно вовсе платить ювелиру. Но это была просто прощальная реплика, оставшаяся без ответа, на возникновение которого Маргарита и не рассчитывала.
Когда Маргарита Андреевна вернулась в свой отдел, в «Цех головных уборов», где ее с нетерпением ожидали сотрудники, чтобы узнать чем закончился этот смелый разговор о прибавке к зарплате, на немой вопрос, замерший на лицах сотрудников, как всегда – остроумная Маргарита лаконично пояснила:
– В ее свидетельстве о смерти в графе «причина смерти» напишут: «Жаба задушила!»
Под дружный смех коллектива сотрудники достали припрятанный к этому случаю тортик «Полёт» с нарисованными разноцветными кремами на нем розочками и ракетой, отправляющейся штурмовать Вселенную. Тортик с ракетой всегда в те годы воспринимался, как тортик с ракетой Юрия Гагарина, конечно. Тортик был как нельзя более кстати, и в этом случае отказа, и уж тем более, в случае победы, то есть желанного повышения зарплаты. И все уселись пить чай с «Полётом», нарезанном на пять частей по числу модельеров этого небольшого отдела, среди болванок и полу готовых шляп, благо, что как раз наступило время обеденного перерыва.
Сами же начальнички ОДМО брали себе в карман за обслуживание генералитета-«лучших людей страны» – так «хорошо», что самые именитые дамы Советского Союза, потрясенные размерами этих оплат, плывущих непосредственно в личные карманы администрации, потихоньку договаривались о дальнейшей работе; и с модельерами, и с портнихами приватно, потому что сделать шляпу или сшить одежду официально было гораздо дороже. Потому что, конечно, выполнение «халтуры», так называлась всякая работа помимо зарплаты; то есть нелегальная работа, а вовсе не некачественно выполненная, стоила многажды дешевле того, что драли начальнички, за то, что дам обслуживала фирма «Авторский коллектив Дома моделей «Кузнецкий мост». То есть нули, за первыми цифрами слетали тут же при обсуждении цены за работу, когда заказ миновал инстанцию начальства. Да и сами модели прошлых коллекций, оставшиеся от предыдущих сезонов, начальством списывались, как якобы поврежденные, устаревшее и прочее, и весьма прибыльное продавались на сторону – тем же клиенткам.
На улицах всех городов висели лозунги: «Здоровье каждого – богатство всех!» и прочая чушь, не имевшая к жизни никакого отношения. Ведь моя мама Маргарита Белякова проработала 42 года в ОДМО, но ни разу не получила путевку в какой-нибудь санаторий или в Дом Отдыха. На все просьбы о приобретении путевки, а тогда путевки на отдых, или в санатории в открытую продажу не поступали, но их распределяли по месту работы. На просьбы о путевки в профсоюзной организации всегда звучал один ответ:
– Да, что Вы придумали??? Вам – художнику путевку дать??? Да нам самим; администрации, бухгалтерии: нам самим-то не хватает! Себе отказываем!
Итого 42 года администрация «себе так во всем отказывала», что за 42 года ни разу Маргарита Белякова не получила ни одной путевки на отдых! Ни разу! На всякий случай поясняю, что в СССР путевки на отдых в основном распределялись на рабочих местах – по месту работы. Ничем не помогала администрация художникам-модельерам и в решениях в квартирном вопросе. И речи не могло быть о поездках на просмотры заграницу, зато администрация каталась и наслаждалась плодами труда настоящих талантов модельеров, своим творчеством и трудом создавших мировую славу ОДМО «Кузнецкий Мост» во времена СССР.
Но творчество творчеством, а хлеб повседневности требуется каждый день. И потому практически все художники-модельеры были вынуждены подрабатывать помимо основной работы, просто, чтобы жить. А любая работа, помимо официальной зарплаты, тогда считалась «не трудовыми доходами», а значит – преступной деятельностью. Поиском и отловом таких преступников, занимался ОБХС. И было по-настоящему страшно попасть под надзор ОБХС. Потому что за это преступление под названием «не трудовые доходы» давали реальный тюремный срок. Считалось, что: «не трудовые доходы» подрывают экономику страны». В поиске таких правонарушителей активно помогали сознательные граждане, которые своевременно информировали следственные органы о наличии подобных преступлений по всей стране.
Особенно мне запомнились еще с раннего детства такие «сознательные граждане» – соседи Маргариты по Хохловке: муж и жена Карданьевские.
В качестве стукачей они прославились не только в нашем доме на Верхней Хохловке. Потому, что они о многих соседях по разным поводам регулярно и «своевременно сигнализировали в органы». Единство инь-янь кляузно-чернильного разлива. Весьма сплоченная была пара. Вот ведь и такая бывает любовь!
И однажды, когда я была еще совсем маленькой прохладным сентябрьским днем, я играла в песочнице во дворике дома на Верхней Хохловке. Оказалось, что, пришла очередь проявить бдительность и в отношении нашей семьи четой Карданьевских. И ко мне неожиданно подошла сладко улыбающаяся соседка, товарищ Карданьевская, с какой другой приторной особой, и спросила:
– Наденька! А у мамы дома шляпы есть?
И с простодушием ребенка я честно ответила:
– Есть, и они очень-очень красивые!
«Очень красивыми» я находила мамины шляпы, которые она сделала для себя и носила с удовольствием просто отправляясь на работу, в магазин или в кино. Фетровые, конечно. Целых две штуки. Норковых еще долго у Маргариты не было. Маргарита, пользуясь тем, что ребенок играет в песочнице, спокойно, что-то напевая, занялась уборкой комнаты в коммуналке. Но, взглянув в окно, чтобы привычно проверить всё ли спокойно с ребенком, вскрикнула от ужаса, увидев в окно, что с ребенком беседует товарищ Карданьевской. И Маргарита, как была в этот момент; в тапочках на босу ногу и в наброшенном легоньком, ситцевом халатике в веселенький цветочек, прямо в тапочках помчалась поскорее во двор, чтобы помешать, не сулящей ничего хорошего «беседе» соседки с дочерью. Маргарита была очень встревожена, потому что метод выспрашивания о происходящих «новостях» у детей соседей был хорошо известен всему дому. Соседи предупреждали друг друга об этих их расспросах Карданьевскими во дворике детей, чтобы выведать, что у кого в доме делается. И в этом товарищу Карданьевской всегда очень активно активно помогал её муж. Это был дородный, весьма солидный мужчина, видимо занимавший какой-то серьезный пост, потому что на работу и обратно его привозил личный шофер на черной Волге с гордым стальным, замершем в прыжке оленем. И этот добрый дядя не ленился созывать дворовых детишек и катать их по району на той служебной машине, так же задушевно беседуя с детишками, по-соседски располагая к себе прогулкой на машине с ветерком. После этих бесед в эти семьи являлись с обыском или начинались разнообразные беды и неприятности, хотя на дворе уже установилась хрущевская оттепель. Увидев этих бдительный товарищей, Маргарита с разметавшимися по ветру волосами, придерживающую полы халатика на ледяном осеннем ветру и выбежала из дома и помчалась к песочнице, где сидела дочь, с отчаянно громким криком:
– Доченька! Молчи! Молчи, Надя!
Увидев кричащую на весь двор Маргариту, выбежавшую в наброшенном легоньком ситцевом халатике, в нелепых алюминиевых бигуди, в тапочках на босу ногу, товарищ Карданьевская и вторая тетка – её подельница, сразу же улизнули. Маргарита очень расстроенная, схватила дочку на руки, и со слезами повторяла:
– Никогда! Никогда не смей говорить с этой сплетницей! Это злая тетя!!!Она очень злая! Она погубит нас! Нас всех в тюрьму посадят! Маргарита, как и все в доме, знала об этих методах выпытывания, о том, что у кого в семье происходит. В том числе и через расспросы соседских детей. На мамину подругу и нашу соседку по дому – Карданьевская тоже уже написала кляузы, по которым проводили безрезультатные обыски. Не думаю, что только «показания в песочнице», данные пятилетней девочкой двум бдительным теткам, сыграли роковую роль, но – кто знает… Карданьевские «информировали органы» самозабвенно – это была их страсть. Вскоре, как-то вечером к нам позвонили. Вошло трое мужчин «в штацком», мадам Карданьевская и один милиционер. В понятые пригласили наших соседей. И начался обыск. То, что это жуть – даже я, пятилетняя дочка Маргариты, прочувствовала, так, что запомнила на всю жизнь. Это так потрясло, что я запомнила все до деталей. И то, что милиционер держал в руках бумаги и записывал, что-то в то время, пока двое мужчин выдергивали ящики из шкафа, и выбрасывали нашу одежду, белье и разные вещи – все, что подворачивалось под руки на пол в середину комнаты. А товарищ Карданьевская, разглядывая одежду и белье, и всё пыталась «помочь органам», диктовала милиционеру, перечисляя предметы одежды, с любопытством осматривая наше, а для нее – соседское белье, всё с той же змеиной улыбкой. Впрочем, ей все было любопытно в комнате Маргариты, куда её никогда в жизни не пригласили бы. Трудно сказать, кого я – совсем девочка больше ненавидела в этот момент – себя или товарища Карданьевскую. Но чувствовала себя страшной предательницей. И вдруг бросилась к злой соседке, чтобы вырвать у нее из рук мамино летнее платье, которое так шло к ярко голубым глазам мамы. Но бдительные в штацком, перехватили меня, девочку. Они не били, не выкручивали мне руки. А только стиснули мои худенькие плечики, и это была такая пронзительная боль, которую запомнилась на всю жизнь. Тут я словно впервые увидела своих папу и маму – такими униженными, но все же говорящими спокойно и с достоинством с этими нелюдями из ОБХС, ворвавшимися, в их комнату в коммуналке, в мир их семьи.
Но все их усилия оказались напрасны. Маргарита тогда халтурой не занималась. Две «очень красивые шляпы» оказались при ближайшем рассмотрении, хоть и действительно красивы, но было видно, что они уже изрядно поношенные Маргаритой. И было очевидно, что ни для какой коммерции интереса не представляют. Да и их соседка по коммунальной квартире, приглашенная, как понятая, подтвердила, что это шляпы, которые носит сама Маргарита в прохладную погоду. А это обозначало, что Маргарита не выполнила их на заказ для кого-то и, потому – «факт нетрудовых доходов не доказан». Потому раз уж – «нет факта нетрудовых доходов», а значит и экономика страны в полной безопасности, ПОТОМУ ЧТО НЕТ ПРИЗНАКОВ ЧАСТНО-СОБСТВЕННИЧЕСКОЙ ИНИЦИАТИВЫ, с которой всячески боролись в Советском Союзе, прибегая в этой борьбе даже к тюремному заключению. С тем они и удалились, оставив дом перевернутым вверх дном с валяющимися на полу вещами, одеждой вперемежку с книгами, усыпанные листами папиных рукописей и моими игрушками. Но ту жесткую пятерню сотрудника ОБХС на обоих моих детских плечах я помню всю жизнь.
Это позже Маргарите Андреевне пришлось гнать халтуру, чтобы просто жить, помочь мне закончить школу, а потом и институт. Но это было позже, когда она расстались с мужем. То есть с моим отцом. Как раз в тот год, когда наконец-то многие годы спустя мужу Маргариты удалось оформить развод с Эльвирой Эдуардовной, но их брак с Маргаритой к тому времени уже исчерпал себя.
Глава 18. Кутузовский проспект и Абельмановская застава
Сушильные шкафы работали на полную мощь, высушивая натянутые фетровые колпаки на болванки, наполняя рабочую комнатку ядовитыми парами испарений. Готовилась новая коллекция моды, от духоты и вредных, удушливых испарений кружилась голова. Маргарита работала, мысленно уговаривая себя:
– Зато здесь в ОДМО можно было творить. Творить! А это главное в жизни, опускаться до работы в Ателье, в атмосферу обычной пошивочной, панически боюсь! Боюсь так скатиться до пошива для тёток.
Об этом думалось Маргарите, потому что именно эти рассуждения примеряли ее с действительностью.
Но голова в тот вечер болела так, что она позвонила мужу и попросила его забрать дочку из детского садика.
К счастью, Саша в тот день легко согласился. Тем более, что забрать дочку из детского садика ему представлялось, куда более простым заданием, чем накупить по написанному Ритой списку продуктов: все что нужно было к праздничному столу для вечеринки с друзьями. Намечено было празднование выхода его первой книги.
На шумном московском перекрестке Абельмановской заставы, на первом этаже высокого сталинского дома, находился тот самый детский сад, в который я ходила перед школой.
Наш районный детский сад, в котором на прогулку нас выводили во внутренний двор этого серьезного и по тем временам очень высокого дома. Или в узкую бороздку палисадника, протянувшегося между этим домом и гремящим, и рычащим шоссе – перекрестком Абельмановской заставы. В палисаднике царили сплошные заросли. Копаясь совочками в земле этого заросшего и одичалого газона, малышня радовалась своим драгоценным находкам – кусочкам настоящей слюды! Там находились целые залежи слюды.
Поэтому, когда мы туда попадали, нами овладевала «золотая лихорадка» кладоискательства. Увести нас обратно от наших сокровищ воспитательницам детского сада каждый раз было нелегко. Теплыми днями мы копались в земле, отыскивая слюду. Прекрасную, слоистую, таинственно мерцавшую разноцветными переливами, но она была причудливо-капризно-ломкой. Найти ее – это был такой восторг, что каждый раз, начиная копаться в земле около здания детского сада на Абельмановской заставе, я ничего не замечала вокруг.
Так было и в тот детсадовский летний вечер. Я так увлеклась, что не заметила, что всех детей уже разобрали по домам, и, что за мной пришел папа, как обычно после работы, чтобы забрать меня домой. Но и папа не спешил ко мне, потому что у него завязался разговор с нашей воспитательницей Анастасией Романовной. Оказалось, что у них разгорелся спор о поэзии. Потому что мой папа – Лохматый Карпыч, как называли его по-дружески друзья, тем вечером пришел за мной в детский сад очень счастливый и обрадованный тем, что он как раз в этот день получил в издательстве сборник стихов молодых поэтов. И среди опубликованных в этом сборнике поэтов был и он – мой папа – Александр Ливанов. В этой книжке было напечатано десять его стихотворений.
И эта стопка книг, перевязанная веревочкой, стояла на скамейке как подарок, подаренный ему Судьбой. И я увидела, как веселый и счастливый папа, развязав веревку, достал одну из этих книжек из стопки книг. Чтобы подарить её нашей воспитательнице – Анастасии Романовне. Потом достал из портфеля ручку и надписал сборник стихов, заодно балагуря с нею. Но Анастасия Романовна неожиданно резко высказала моему папе свои взгляды на поэзию. И лицо папы от этого изменилось и погрустнело на глазах.
Я почувствовала, что происходит что-то скверное. И я замерла с совочком в руках, обронив на землю только что с трудом добытый пласт слюды. Папа, дописав дарственную надпись на титуле книги, замер, слушая её, так и не поставив подпись под дарственной надписью.
– Вы, товарищ поэт, видимо не учли текущий момент! – строго отчитывала она моего папу. Моего папу – штурмана, боевого летчика-истребителя!!! Честно воевавшего на войне! И потому, гордо надевавшего на праздники пиджак со своими орденами и медалями! Ведь у него столько медалей за победу! А теперь – в мирное время – папа стал редактором очень крупного и уважаемого издательства! Но, несмотря на всё это, молоденькая воспитательница, Анастасия Романовна, словно решила поиграть с моим папой в строгую учительницу с глупым двоечником. Она почувствовала себя маленьким, но начальничком, от мнения которого кто-то зависит. И потому не унималась:
– У нас в стране строго: «КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ НЕ ЕСТ!» Людям не нужны красивые слова! Людям нужен хлеб, одежда, жильё! А те, кто отлынивает от работы – дармоеды и тунеядцы! И правильно делают, что наказывают их!
– Но!!! Я редактор в издательстве «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»! Почему Вы, Анастасия Романовна, решили, что я – тунеядец и дармоед? Вам не нужны красивые слова? Аааа… Я понял! Вы не замужем! И у Вас нет детей, потому что Вам никто еще не говорил «красивых слов»… Но, у Вас все прекрасное еще обязательно будет!
– Причем тут это Ваше: «замужем-не замужем»???!!! Красивые слова и вся эта поэзия нужны только для обмана честных девушек! Вот о чем Ваши стихи? – вознегодовала она в ответ.
– О любви! – опять начал веселиться папа, внимательно рассматривая пухленькую, раскрасневшуюся от негодования, голубоглазую воспитательницу Анастасию Романовну.
– А!!! Вот! Вот! О любви! О чужой любви женатого человека! «О любви не говори! О любви все сказано! Сердце, верное любви, молчать обязано!» – выкрикнула Анастасия Романовна слова популярной песенки, и продолжила возмущаться:
– А зачем мне «Ваша» любовь? Это любовь женатого человека!!!! Ведь это же чужая любовь?! Это же Вы о своей любви пишете, и мне от неё – от какой-то «Вашей любви» к другой женщине – «ни жарко ни холодно»! Делом бы лучше занялись! Взрослый человек! У нас гегемон – пролетариат! Застрельщик…
Но папа, не дослушав её, махнув на неё рукой, как на надоедливую осу, повернулся ко мне и крикнул:
– Всё!!! Надя, идем домой!
В одной руке он держал стопку своих сборников, а в другой крепко держал мою руку. Папа был явно расстроен, мрачен. Он нервно кусал губы. И совсем не разговаривал со мной по дороге, глубоко погруженный в свои невесёлые мысли. Только, когда кондукторша, глубоко вздохнув, громко выкрикнула на весь 16-ый троллейбус: «Милиция!!», так называлась наша остановка, папа словно очнулся. Выходя на нашей остановке, он вдруг сказал:
– Так! Решено! До школы будешь опять у бабы Насти сидеть! Верну тебя туда. Там гораздо лучше и чище, чем в детском саду!
Я тотчас вспомнила – «чище» бабы Насти. Баба Настя работала домашней нянькой, держала у себя детишек, чьи родители не смогли устроить своих ребят в детский сад. Она жила в стареньком покосившемся бревенчатом доме, там же – в закоулках Таганки. Да, она старательно мыла полы. Но они были с такими щелями с отслаивающейся буро-рыжей краской, что мыши легко пролезали через давно изношенные половые доски из подвала. И, увидев нас, испугано мчались то в одну, то в другую сторону.
Я хорошо относилась к доброй бабе Насте, но возвращаться туда – к ней, не хотела. У меня появилось такое чувство, словно у меня отняли самую любимую игрушку.
Целый мир для меня рухнул от этих произнесенных папой слов. И вспомнился один из первых дней в детском саду. Когда я играла в песочнице, наполняя разноцветные пластмассовые формочки песком, оттискивала у себя под ногами песочных котят и утят. Пока не залез в песочницу Мишка Нечаев. Он сказал, что мои куличики – скука. А вот он мне слепит настоящий дворец. И я присела на деревянный бортик песочницы и стала смотреть, как он сделает для меня дворец своими руками. И я сидела, а Мишка у моих ног лепил для меня дворец. И солнце светило. И было так хорошо! И все радовало: и то, что мама ошиблась, когда уверяла меня, что меня ни один мальчик не полюбит, если чулки у девочки «морщат». А мои чулочки в резиночку мутно-буровато-желтоватого цвета на щиколотках предательски улеглись валиками-морщинками, как всегда, бывает, когда увлечешься игрой. Но моя строгая мама оказалась неправа: вот сижу я в сморщенных чулках, со складочками на щиколотках, а у моих ног такой замечательный Мишка Нечаев дворец для меня лепит. И Мишка нравится мне, и его дворец, и все вокруг прекрасно!
И дворец получился красивый. И сломанная веточка с листьями, воткнутая им в вершинку – «крышу» дворца, колыхалась на ветру, как флаг, созданного им для меня песочного королевства.
Но дворец простоял недолго, потому что вдруг налетел Вовка Дугин. И растоптал подаренный мне Мишкой песочный дворец. Он злобно растоптал мой дворец, потому что…Да понятно почему, раз с первого дня моего появления ходил за мною хвостиком. И на уроке пения садился рядом. И даже в куклы пытался со мной играть, но девчонки его на смех подняли. А теперь этот тихоня не только расправился с Мишкиным дворцом, но и подрался с ним. Но, получив сдачи, убежал. А Мишка сидел с расквашенным носом. И, смеясь, смотрел на меня. И я достала из кармана пальто кружевной платочек, как всегда тщательно отглаженный мамой. И попыталась им протереть лицо героя. Но испугалась сделать ему больно. И отдала платочек Мишке, чтобы он сам остановил идущую из носа кровь и вытер лицо. Но он, не отводя от меня смеющихся глаз, вытирал под разбитым носом рукой, а другой, как цветок, держал свой трофей – мой кружевной платочек. А ребята скакали вокруг нас, корчили рожицы и дружно дразнили нас:
– «Тили-тили-тесто! Жених и невеста!!!» И мне, и Мишке Нечаеву было так приятно, что и им всё понятно, что не только: «тили-тили, ти-ли – тесто», но и, что мы с ним – «жених и невеста»! И совсем не обидно, а радостно!
Вспоминая всё это, я старалась сдержать слезы до возвращения домой. Чтобы не расстроить и без того раздосадованного папу. Потому что решение папы вернуть меня к бабе Насте, испугало меня тем, что все то хорошее, что я встретила в детском саду, теперь будет отнято. Подумав, что вот останусь одна, тогда и поплачу, я пока старалась глубоко дышать и не вспоминать о Мишке Нечаеве.
К тому же в детском саду я со многими подружилась! Там было столько игрушек, огромный ковер посреди общего зала, на котором все играли. А какие там разноцветные обеденные столики со стульями! А как весело играть в игрушечном городке! Ведь там был разноцветный домик посередине! И так хорошо было играть там с куклой, словно не я сама принесла куклу, а пришла к кукле в гости. А в песочнице стоял огромный гриб мухомор с ножкой из высокого полена и шляпкой из покрашенного в красный цвет железа с белыми горошинами! Под этим зонтом-мухомором можно болтать с друзьями в дождь.
А главное, в детском саду были уроки пения и музыки! С настоящей учительницей! Это было таким счастьем петь на этих уроках, что скрыть его было невозможно! Настолько невозможно, что учительница время от времени была вынуждена поворачиваться ко мне. И, продолжая играть, проворно пробегая изящными пальчиками рук по клавишам, чтобы музыка не прерывалась, смеясь, делать мне замечания:
– Надюша! Мы сегодня учимся петь, а не кричать!
Или:
– Наденька! Петь громче всех, это не значит, петь лучше всех!
Словом, учительнице музыки и пения нелегко со мной пришлось. Но то, что я в восторге от неё, конечно, она не могла не догадаться. Поэтому расстаться со всем, что я так легко обжила с первых же дней, мне было очень жаль. Тем более, что кроме глуповатой Анастасии Романовны, была еще и другая воспитательница – замечательная, молоденькая, добрая и очень красивая Тамара Дмитриевна.
