Юрий Витальевич Яньшин
Второй день на царствии
Дождавшись утвердительного кивка, продолжил, уже отхлебывая компот:
– Вы там с ними поосторожнее, – предостерег он. – Не переусердствуйте, а то знаю я вашу контору. Они мне для показательного судебного процесса нужны свеженькими, как огурчики. Они уже дают показания?
– Вы уже предупреждали, я помню. Не волнуйтесь, Валерий Васильевич, все будет как в лучших домах Старого и Нового Света. А насчет показаний, то да, дают. Соловьями заливаются. Но это отдельная тема для разговора. Я доложу об этом позднее. Так же доложу и о допросе своего непосредственного начальника.
– Глаз да глаз. Учтите. О том, что эта шестерка является последней ниточкой, знаем не только мы, но и их кураторы из-за лужи.
– Само собой. Ни на одну секунду не оставляем их без присмотра. И даже пищу проверяем, перед тем как им дать, – деловито согласился «лазоревый».[79]
Пока длился этот диалог, Рудов спешно уплетал уже порядком остывшие макароны. Видя, как тот торопится и давится из последних сил, Афанасьев участливо заметил ему:
– Да не спеши ты так, Иваныч, время еще есть. Успеешь.
И чтобы дать время другу спокойно закончить трапезу, резко перевел разговор на другую тему:
– Николай Палыч, ты там не в курсе, как прошла проверка Костюченкова и Барышева?
– В общих чертах, – ответил Тучков, подозрительно ковыряясь вилкой в салате. – Ничего нового по сравнению с прошлым годом. Все в пределах приличий – кумовство, превышение должностных полномочий, «крышевание» и прочие мелочи. Это у Костюченкова.
– А у Барышева какие-то иные прегрешения? – выгнул бровь Афанасьев.
– У него всегда были иные показатели. Но об этом не здесь.
– Интересно-интересно, – засопел Верховный. – Нам через полчаса надо уже будет собирать первый Президиум, а я еще не все знаю о своих будущих соратниках или паче того – подельниках. Тем более, на Барышева у меня имеются особые виды.
– Он сам вам все расскажет, Валерий Васильевич, не волнуйтесь. Там, в принципе, ничего такого уж страшного нет, – сказал Тучков, добавляя интриги.
– Ладно, – не стал спорить Верховный, – подождем, что нам скажет сам Дмитрий Аркадьевич. А Булдаков? Что с ним? – вспомнил он вдруг о Начтыла.
– Тоже вроде бы ничего. Все, что он вчера поведал нам, проверка подтвердила. Других эпизодов с контактами из-за бугра не отмечено. В принципе, к допуску в Высший Совет годен. Хотя, конечно, побеседовать с ним еще нужно будет, как следует, на предмет контригры, но это уже частности.
– А ты, Николай Палыч, что ж салатик-то не стал, есть, а только все по тарелке раскидал? – спросил, обрадованный благополучным исходом дела с Булдаковым Афанасьев.
– Да ну его к черту, этот ваш салатик, – отмахнулся жандарм, – вялый он какой-то, заветривавшийся. И вообще, кормежка тут у вас, скажу я честно, так себе. Я-то думал, что после прошлогодних указов о повышении финансирования на содержание будет хоть на столах что-нибудь поприличнее, а тут…
– Указы касались строевых частей, – подал голос Рудов.
– И Росгвардии, – недовольно хрюкнул Афанасьев. – А общее финансирование Армии сократили, так что пришлось отказаться от многих образцов техники, запланированных к принятию на вооружение.
– Кстати, о Росгвардии, – ухватился за интересную для него тему Тучков, – вам не кажется обидным, что слово «гвардия», насколько я помню, означает дословно с итальянского «отборный отряд по охране знамени», несколько не подходит для «вертухаев».[80]
От неожиданности Афанасьев, пивший компот прыснул, нечаянно оросив мелкими каплями пиджак эфэсбэшника.
– Ну и сравненьица у вас, Николай Палыч! – улыбаясь, покачал он головой, при этом полностью соглашаясь с мнением сотрапезника.
– В России, – продолжил тем временем Тучков тихим, но недовольным голосом, – и вы это прекрасно знаете сами, звание гвардейца получали либо аристократы – по рождению, либо воинские части – за особо выдающиеся действия в боевой обстановке. А присвоение охранным подразделениям, заточенным на разгон несанкционированных митингов и тюремных бунтов, звания в котором присутствует это священное для русского офицера слово, только оскорбляет память о пролитой крови на полях сражений.
– Да уж, – неопределенно хмыкнул Валерий Васильевич.
– Да чего там говорить?! – ковал железо пока горячо Тучков. – Вы вон вчера сами смогли убедиться, что собой представляет командование этой организации. А уж в скольких скандалах успели поучаствовать эти новые «опричники» с тех пор как им были дарованы почти неограниченные полномочия, и не перечислить.
– У вас имеются какие-то конкретные предложения по данному поводу? – спросил Рудов, успевший к этому времени покончить и с салатом и с компотом.
– Да, – кивнул Тучков. – Во-первых, вернуть прежнее название «дзержинцам»[81] – «внутренние войска», чем они и являются в действительности. Во-вторых, лишить их самостоятельности, а то больно много воли взяли себе: шире грязь – навоз плывет. Ну и в-третьих, вернуть их в подчинение Министерства внутренних дел…, – сделал он короткую паузу, а затем решительно тряхнув головой решился идти до конца. – А лучше всего – отдайте их мне.
При этих словах он потупил взор и зарделся от накатившего смущения пунцовым цветом, что выдавало в нем совестливого романтика.
– Экий, вы, скромняга, как я погляжу! Вы у меня еще попросите памятник Дзержинскому вернуть на Лубянку! – делая вид, что крайне удивился данному предложению Афанасьев, хотя в душе ждал чего-то именно в этом духе. – Да на кой ляд вам эта махновская орда?!
– Насчет памятника – идея хорошая. Я только – за! А, что касается орды, то ни на кой она мне не сдалась! – согласился он с Афанасьевым. – Процентов этак девяносто просто разгоню или сплавлю туда, куда им самое место – во ФСИН,[82] а остальных оставлю и поднаберу к ним новых.
– Хмм, – поджал губы Верховный, – что-то я вас батенька не пойму. Вы что же, одних преторианцев[83] решили сменить на других?
– Ну, я бы не стал это быдло называть преторианцами, – возразил Тучков, как более подкованный в исторической терминологии. – Под это понятие лучше подходят «лютиковцы». А вот, что касается всего остального, то скажу прямо. Времена и так-то были у нас непростые, а сейчас и подавно – грядут суровые. Сами, небось, догадываетесь, что нас сейчас начнут расшатывать как снаружи, так и изнутри. А при слове «кавказ» у меня вообще начинается нервный тик. Прежний-то наш, царствие ему, то ли небесное, то ли еще какое, макушки посшибал в сортире, как и обещал, а вот корешки-то не тронул. Побоялся видно. Вот они и дали обильную поросль, которая нам не сегодня, так завтра еще аукнется. Так что, сами понимаете, мне одними оперативниками – никак не управиться. Нужно радикальное усиление именно силового блока.
– Нда, – побарабанил по столу пальцами Верховный, – и хотел бы с вами поспорить, да не могу. Вы правы, Николай Палыч, к сожалению. Вы уже делились с кем-нибудь своими соображениями?
– Да. С Дмитрием Аркадьевичем и Игорем Олеговичем в приватных беседах еще задолго до нынешних событий.
– И каково их мнение?
– Они вполне разделяют мои опасения и одобряют идею об усилении ударной составляющей ФСБ.
– Понятно – кивнул головой Верховный.
– Ну, так что!? – в нетерпении привстал со стола застенчивый проситель.
– Вопрос слишком важный, чтобы мы его могли принять в кругу Президиума. Да и не хочется с первого же дня начинать правление с чисто волюнтаристических решений. Вот послезавтра наши генералы малость очухаются от головомойки, и мы в четверг вынесем этот вопрос на всеобщее обсуждение Высшего Военного Совета. И я обещаю вам, что решительным образом поддержу высказанную вами инициативу.
– Значит, мне остается только напомнить вам об этом к четвергу? – с надеждой спросил Тучков.
– Нет, – помотал головой Афанасьев. – Напоминать не надо. Это не тот вопрос, о котором можно забыть, тем более за пару дней. Но и вы не сидите, сложа руки в ожидании. За это время подготовьте к заседанию кратенькую справочку о моральном разложении в рядах Росгвардии с цифрами и наиболее вопиющими фактами, а так же ваше видение сложившейся ситуации внутри государства. А я уж на волне всего этого и предложу вам, как поднявшему эту животрепещущую тему принять на себя нелегкую обязанность по укреплению силовых структур службы безопасности.
– Не очень-то нас любят в генералитете, – начал было сомневаться жандарм. – Скажут, мол, типа опять «ежовщина»,[84] да «бериевщина» поднимает голову.
– Не скажут. Ваш личный авторитет в офицерском корпусе не вызывает никаких сомнений в порядочности и профессионализме. Да и незапятнанная репутация предков чего-то, да стоит. Даже в наше подлое время.
Верховный поискал глазами циферблат настенных часов и встал из-за стола:
– Идемте, нам уже пора, скоро придет Юрьев.
– Ты же хотел спросить у официантки, можно ли взять с собой на вынос, – вспомнил Рудов, вставая вместе с главнокомандующим.
– Да, ладно, недосуг, Настька у меня девка смышленая – сварганит что-нибудь из подручного, – махнул тот неопределенно рукой и первым направился к выходу. Из-за соседнего столика тут же поднялся Коржик. Неизвестно, успел он поесть или нет, но он, ничуть не мешкая, молчаливой тенью проследовал за тремя генералами.
II
После не слишком изысканного, но довольно сытного обеда карабкаться по ступеням на этаж, где находился так называемый «малый» кабинет Министра обороны, не хотелось никому, поэтому, не сговариваясь, все дружно направились к лифту. Выйдя из лифта и пройдя немного по коридору, четверка оказалась возле массивной двустворчатой двери из мореного дуба и скромной медной табличкой с надписью «Приёмная». Открыв тяжеленую дверь, потянув за бронзовую ручку, они оказались в небольшой комнате, служащей приемной. Слева и справа от входа располагались двери, ведущие в большой и малый кабинеты. Напротив окна стоял большой стол секретаря, как и положено уставленный кучей телефонных аппаратов и иной спецтехникой, включающей ЖК-монитор мощного сервака, работу кулера которого было слышно от порога. За столом в позе императрицы, ожидающей подобострастных придворных, восседала жгучая брюнетка возраста около тридцати лет с полковничьими погонами на плечах (любил, черт возьми, покойный министр раздавать высокие воинские звания своим пассиям). Кроме нее в приемной уже были двое – Костюченков, в парадном адмиральском мундире и Барышев, как всегда в штатском. При появлении Верховного с сопровождающими, они как по команде вскочили со стульев, где до этого скромно сидели в ожидании начальства и вытянулись в позе приветствия, хотя уже и виделись сегодня. Секретарша осталась сидеть на месте, не шевельнув даже бровью. Эта ее выходка порядком разозлила, в общем-то, не сердитого Начальника Генштаба.
– Вас, девушка, разве не учили, что положено вставать при появлении старшего не только по годам, но и по званию?! – сделал он ей строгое замечание, поджимая губы в нитку от накатившего недовольства. – Или Устав не для вас писан?!
Та, немного растерявшись от «наезда», потому как в силу своего хоть и неофициального, но все же устойчивого положения при прежнем начальстве не привыкла к такому обращению с собой, чуть помедлив, встала, приняв гордый и независимый вид. «Глупая курица, – подумал про себя Афанасьев. – Она так до сих пор и не поняла, что ее всесильного хозяина больше нет».
– Давно ждете? – спросил он и встречающих и, не дожидаясь ответов продолжил. – А мы тут пока в столовой решили отобедать. Проходите, товарищи.
С этими словами он любезно открыл, обитую белой кожей дверь, ведущую в «малый» кабинет, пропуская вперед своих соратников на правах временного хозяина, и лишь потом зашел сам, закрывая за собой дверь. Коржик остался в приемной, мирно дожидаться конца совещания.
«Малый» кабинет в отличие от своего собрата, предназначенного не только для работы министра, но и для совещаний в расширенном кругу, был уютен и служил местом, где проводились и принимались решения в узком составе. Его менее официальная обстановка, дополненная кроме уже имеющегося стола самого министра, небольшим круглым столом на шесть персон со столешницей щедро инкрустированной уральскими поделочными камнями, более мягкими креслами, холодильником и баром с коллекцией элитных напитков, настраивала посетителей на общение в более свободном, чем обычно стиле. На стенах, задрапированных шелковыми обоями зеленого цвета, стараниями еще маршала Сергеева, висели портреты русских военачальников, так сказать из «второго» ряда, чьи лица может узнать далеко не каждый обыватель, но значение в истории России которых было в свое время недооценено и забыто неблагодарными потомками. Афанасьев любовно окинул взглядом когорту полководцев. Те же, в свою очередь взирали на него. Тут были и генерал-фельдмаршал Петр Семенович Салтыков – обессмертивший свое имя в «семилетней»[85] войне, но несправедливо подзабытый потомками, генерал-фельдмаршал Григорий Александрович Потемкин – оболганный досужими сплетниками автор военной реформы русской армии, генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров – по мнению специалистов, спасший нашу армию во время сражения под Бородино и от того, преданный забвению, инженер-генерал Эдуард Иванович Тотлебен – по сути руководивший обороной Севастополя во время Крымской войны и генерал-лейтенант Роман Исидорович Кондратенко – герой обороны Порт-Артура. Афанасьеву на миг даже показалось, что лица с портретов смотрят на него в каком-то немом ожидании и даже сомнении, как бы оценивая его способности к руководству державой, оставленной ему славными предками.
– Располагайтесь, товарищи, – указал он жестом на кресла, вокруг стола. Дождавшись, когда все рассядутся сел и сам, сложив руки на подлокотники и приятно ощущая задним местом мягкость и удобство мебели. – Это наше первое заседание Президиума, пока еще не в полном составе, но надеюсь, что по итогам нашего совещания и проверки, вакантное место Министра обороны будет занято достойным представителем имя которого – Борис Иванович Юрьев. Предварительную беседу, как и обещано, было мной накануне, я и провел с ним сегодня утром, предложив ему этот пост.
– Он сразу согласился? – быстро спросил Игорь Олегович.
– Да, – улыбнулся Афанасьев. – Произошла утечка, как всегда, и он уже знал, что я ему вот-вот позвоню.
– Утечка произошла с моей стороны, – признался Костюченков. – Мы с ним соседи по лестничной клетке. И вчера, возвращаясь с заседания Высшего Совета, встретившись с ним в полуэтаже, счел для себя возможным намекнуть ему о сегодняшнем кастинге на этот пост.
– Ну и хорошо, значит, у него была впереди целая ночь, чтобы как следует все обдумать, – не стал сердиться Верховный на военного разведчика. – Но у нас до его прихода есть еще десять минут, а поэтому я хотел бы воспользоваться вынужденной паузой и поинтересоваться у вас, Дмитрий Аркадьевич, что за особенности вашей биографии выявила сегодняшняя проверка? А то я, как вы наверно уже заметили, не присутствовал на ваших откровениях.
– Как и у всех, все ординарно, – расцвел застенчивой улыбкой, опять плохо выбритый Барышев. – Кумовство, протекционизм, семейственность, крышевание и так далее.
– А из неординарного? – не успокаивался упрямый, как носорог Афанасьев.
– Ничего особенного, – нисколько не смутился Барышев. – Просто внесудебные расправы.
– Э-э-э, как это? – не сразу понял его Верховный. – Рукоприкладство с подчиненными, что ли?
– Кабы так! – хохотнул Тучков. – Словосочетание «рыцарь плаща и кинжала» наиболее точно характеризует нашего дорогого Дмитрия Аркадьевича.
– Ага! – наконец смекнул Верховный. – Тайные акции за рубежом, о деталях которых нам лучше не знать для сохранения сна и аппетита.
Барышев лишь утвердительно кивнул, не желая, по-видимому, далее распространяться на эту скользкую тему.
– Ну, что ж, – покряхтел Валерий Васильевич в своем кресле, – хоть мы с Сергеем Ивановичем, так скажем, люди старой формации, воспитанные на идеалах коммунистического гуманизма, однако вынуждены, ничего не поделаешь, шагать в ногу со всем мировым сообществом. А значит, и методы, применяемые нашими эвентуальными противниками должны принимать и перенимать, ибо, как гласит латинская поговорка «homo homini – lupus est».[86]
– Что означает «человек человеку – товарищ, брат и пища», – гыгыкнул Рудов, который сам всегда был готов к подобным методам воздействия на противника, если не было иного выхода.
– Да, – согласился с вольным переводом Афанасьев, – и я даже почему-то уверен, что в скором времени нам придется действовать и в таком ключе. Ну да, ладно. К этому мы впоследствии еще вернемся и не единожды. Меня сейчас интересует вопрос о наличии ваших Дмитрий Аркадьевич, финансово-имущественных прегрешений. Мы-то грешны, ничего не попишешь, признаюсь, ну да вы и сами все знаете. А вот как с этим делом обстоит у вас? И я это спрашиваю отнюдь не из мещанского любопытства.
– Этот вопрос тоже лучше задать Николаю Павловичу, – перевел «стрелки» Барышев на Тучкова.
– С точки зрения любителя покопаться в чужом грязном белье – абсолютный, я бы даже сказал, феноменальный ноль. Ни одной казенной копейки не прилипло к рукам Дмитрия Аркадьевича, что само по себе можно смело записать в разряд уникальных явлений нашего времени.
– Абсолютно здоровых людей нет. Есть недообследованные, – тихо проронил Костюченков, небеспочвенно считавший Службу Внешней Разведки своей соперницей и потому всегда ревниво относившийся к любым ее тихим успехам. Но к его чести, никогда не применявший подлых приемов по отношению к соперничающей с ГРУ службой.
– И, тем не менее, это факт, заслуживающий внесения в книгу рекордов Гиннесса, – не поддержал Игоря Олеговича врио директора ФСБ.
В эти секунды Афанасьеву как никогда было приятно лицезреть неподдельный румянец смущения на лице разведчика, руки которого, как мимоходом было отмечено, были по локоть в крови. Но в крови отъявленных врагов России, «а это уже пусть учитывают в небесной канцелярии, но не мы» – с умилением подумал Афанасьев.
– Вы, Николай Палыч, и представить себе не можете какую приятную информацию для меня, для вас и для всей страны сейчас обнародовали в узком кругу, – произнес Верховный не отрывая взгляда, от смутившегося вконец Барышева. – Принести известие о том, что человек, по сути, контролирующий и управляющий совокупными материальными и интеллектуальными активами сопоставимыми с не одним годовым бюджетом нашей страны не страдает клептоманией, это я вам скажу, дорогого стоит.
(Тут Афанасьев был прав на все сто процентов. Издавна так повелось, что всеми активами и финансовыми потоками занимался всегда кто-то из первых заместителей начальника Службы Внешней Разведки, выращенный и выпестованный самой службой, а не ее руководитель, зачастую непрофессионал и назначаемый со стороны).
Впрочем, эта информация никого из присутствующих не удивила, потому что, так или иначе все они знали, хоть и понаслышке, что еще со времен «лучшего друга физкультурников» советская власть в лице своих спецслужб, действующих за границей, занималась скупкой наиболее перспективных с ее точки зрения активов. И эта ее тихая и кропотливая деятельность не прекращалась ни на минуту. Через подставных физических и юридических лиц, а зачастую и самих резидентов приобреталась недвижимость, кампании и даже концерны, акции, патенты и все что могло бы пригодиться стране, только что пережившей бойню Второй мировой войны. Это только в учебниках для советских граждан с чистой и ничем не замутненной совестью писалось об ужасах и антинародности капиталистического строя. На самом же деле те, кто напрямую или негласно управлял зарубежными активами Советского Союза были прожженными империалистами до мозга костей, акулами капитализма, почище доморощенных и в чем-то даже наивных представителей западного истеблишмента. И все это работало, росло, развивалось и приносило доход. Многие хотели попастись на этом поле, как наши бестолковые правители, так и заграничные структуры, втайне управляющие миром через свои полуофициальные органы, как «трехсторонняя комиссия», «совет трехсот», либо же «братство иллюминатов». Но наследники настоящих советских чекистов свято берегли тайну доверенных им несметных богатств. Гораздо тщательнее, чем катары берегли тайну чаши Грааля или те же самые ортодоксальные иудеи свой Ковчег Завета. К слову сказать, пресловутое «золото партии», вокруг которого в начале девяностых было сломано множество копий, оцениваемое приблизительно в сто восемьдесят миллиардов «жабьих шкурок», по сравнению с тем, чем владела СВР, представляло из себя настолько незначительную сумму, что чекисты даже не стали цепляться за эти крохи, спустив дело на самотек, никак не препятствуя его огласке. Тем более, что это было не их золото, а золото, полученное Советским Союзом вполне легально – за счет продажи в Европу нефти и газа с месторождений Уренгоя. Один из видных экономистов, в свое время приближенный к эсвээровским кругам и допущенный до небольшой порции сведений в кругу своих близких как-то проговорился, что совокупные состояния кланов Финка и Баруха, у которых, кстати, Ротшильды и Рокфеллеры служат мальчиками на побегушках, выглядят весьма блекло на фоне активов контролируемых советскими (российскими) разведчиками. После этого видный экономист просто пропал. Исчез, как будто и не бывал на свете. И имя его как-то быстренько все забыли. Один раз, правда, над этими сокровищами нависла, было, нешуточная опасность рассекречивания. Это когда в разгар дефолта, вечно пьяный президент очнулся на миг от пребывания в алкогольном бреду и потребовал отдать ему в распоряжение все накопленное непосильным трудом, включая «два магнитофона, две куртки замшевых и двух золотых портсигаров», то все помнят, чем это для него закончилось. А кончилось сакраментальным – «я устал, я ухожу». Его оставили в живых – вопреки традиции. Но ненадолго. Такие выходки прощать не положено. В конце концов, через непродолжительное время он подох, захлебнувшись в туалете собственной рвотной массой. А его сменщик на этом посту, который все-таки поддерживал со своей головой дружеские отношения, уже не посмел даже заикаться о чем-то подобном. Однако, несмотря на всю «крутость» и таинственность «промышленно-финансового комитета» при СВР, была в России и еще одна организация, куда более тайная и могущественная, и указания которой не могли игнорировать строптивые разведчики. Единственные достоверные сведения о ней относились только к ее названию – «Братство Перуна». Вся остальная информация об этой организации относилась только к предположениям и откровенным домыслам. Тем более это было удивительно, что в ее рядах состояло немалое количество членов из состава офицерского корпуса. Структура тайного общества вообще была непонятной. По всему выходило так, что порой невзрачный майоришка тянущий служебную лямку в каком-нибудь Мухосранске в иерархии организации значил гораздо больше, чем увешанный регалиями генерал. Что же касалось высшего руководящего органа «братства», то о нем вообще отсутствовали, какие либо сведения, не говоря уже о персоналиях. И все же, несмотря на такую жесткую конспирацию это была самая массовая организация на всем российском пространстве. Количество ее членов лишь немногим уступало количеству членов компартии времен СССР. А ее разветвленность позволяла иметь свои глаза и уши во всех без исключения государственных органах.
– Э-э-э, – видно было, как улыбающийся доселе Барышев вдруг подобрался в кресле и нехорошо прищурился в сторону Афанасьева, – Валерий Васильевич, да вы никак нацелились на то, чтобы основательно нас пограбить?
– Пока нет, Дмитрий Аркадьевич, – серьезно проговорил Верховный и еще раз добавил, – пока нет. Тем более я помню, чем закончил Алкаш после подобных эскапад. Но и вы, тоже должны проникнуться всей серьезностью, сложившейся на данный момент ситуации. Мы в полушаге от пропасти.
Все присутствующие понимали, что Верховный не решился бы трогать за вымя «золотого тельца» не будь у него мандата от самого Посланника.
– Ценности, которые доверили нам охранять и приумножать наши предки должны послужить Отечеству в период, когда не будет никаких иных выходов по преодолению кризиса как внутри страны, так и за ее пределами. Только в самый критический и угрожающий момент, – даже не проговорил, а проскрежетал не своим голосом этот человек, еще минуту назад демонстрировавший всем свою природную застенчивость.
– Да как смогут помочь ваши сокровища стране, которой вот-вот может и не быть вовсе?! – угрюмо процедил Афанасьев.
– Мы внимательно отслеживаем обстановку внутри страны и вне ее пределов. И наше мнение таково, что критический момент еще не настал. Собственные резервы государства позволят ему не скатиться в пропасть, – ответил он Верховному уже вполне нормальным голосом, без скрежещущих интонаций.
– Ну-ну, смотрите, не провороньте, как в прошлый раз с Советским Союзом, – скривил в усмешке рот Афанасьев. Эта подначка все-таки задела за живое Барышева и он, заерзав на кресле, выдавил примирительно, видимо поняв, что бодаться с самим Советом Волхвов, утвердившем Афанасьева на этом посту, ему все же не по чину:
– Да ладно вам, Валерий Васильевич. Признаю. Лоханулись мы в прошлый раз. Не спорю. И мы, поверьте, сделали из этого надлежащие выводы на будущее. И вы, ей-ей, зря попрекаете нас куском хлеба. Что ж, мы, не люди что ли, а чурки бесчувственные?! Поможем чем можем. Вы только штаны-то с нас последние не снимайте. Оставьте на развод.
– Не прибедняйтесь, Дмитрий Аркадьевич, – хитренько погрозил он пальцем разведчику, тоже осознавая, что слегка пережал в разговоре, – знаем мы вашу натуру. У вас под штанами еще кальсоны с начесом имеются.
Все заулыбались, видя как грозовая обстановка начала разряжаться. В это время как раз двери и распахнулись. На пороге стоял Борис Иванович Юрьев. Вопреки ожиданиям он был в штатском.
– Я пробовал было стучать, но дверь обита дерматином. Спасибо кавторангу с «ядреным» чемоданчиком, что сидел в приемной. Он посоветовал просто войти, и все, – просто и без всякого подобострастия произнес он, останавливаясь на пороге.
Все опять приветливо заулыбались и начали вставать с кресел, приветствуя за руку своего возможного соратника.
– Прошу вас, Борис Иванович, присаживайтесь, – указал ему на свободное кресло Афанасьев. – Думаю, что в представлении нет никакой нужды, ибо вы и так все знакомы, поэтому давайте без расшаркиваний и политесов, сразу приступим к делу. Как, Борис Иваныч, вы готовы?
– Да, конечно. Я готов, – ответил Юрьев, придвигая кресло к столу. По сторонам не озирался, поэтому Афанасьев здраво решил, что в этом кабинете тот уже бывал.
– Вот и хорошо, – подхватил Верховный. – Вы все уже в курсе, что по рекомендации Высшего Военного Совета я сегодня утром по телефону сделал вам предложение возглавить Министерство обороны, и вы с моим предложением согласились.
– Да. Совершенно верно, – ответил Юрьев.
– Хотя мы с вами уже не первый год знакомы и уже имели возможность убедиться в ваших профессиональных и человеческих качествах, все же назначение на пост такого уровня, согласитесь со мной, требует от нас неформального ознакомления с вашими взглядами на действительность.
– Я понимаю и готов ответить на все интересующие вас вопросы. Но должен еще раз повторить, уже высказанную мной накануне мысль о том, что я все-таки сугубо гражданский человек, хоть и связанный профессионально с военной техникой. А потому не могу судить о воинской выучке личного состава Вооруженных Сил с достаточной долей компетенции.
– На все интересующие вы ответите завтра, если мы сегодня с вами придем к общему знаменателю, – со смехом от которого у всех невольно скривились лица, вставил Тучков. – Нас сейчас интересуют лишь некоторые из них.
– Да, – поморщился Афанасьев, не любивший, когда его кто-то перебивал. – Мы в беседе с вами, разумеется, учтем тот факт, что у вас не имеется опыта руководства боевыми соединениями. И эту тему затрагивать не будем. Начинаем?
– Задавайте, – не смутился и не испугался Юрьев, – я постараюсь ответить на все.
– О том, что мы вам собираемся предложить этот пост вы узнали еще вчера, – покосился с ухмылкой Афанасьев в сторону ГРУшника, – следовательно, у вас была вся ночь и почти весь день для того, чтобы хорошо обдумать наше предложение. Вот нам и хотелось бы узнать, о чем вы думали и каковы, по-вашему, должны быть первые шаги в этой должности.
– Тут все зависит от того в каких рамках придется мне действовать и какими полномочиями вы меня наделите. Ну и, разумеется, какие задачи будут поставлены как передо мной лично, так и перед министерством мною возглавляемым.
– Хмм, поясните вашу мысль, пожалуйста, – попросил Афанасьев, несколько растерявшийся от слов Юрьева, явно намекавшего на расширение полномочий своего будущего ведомства.
– Охотно. Если моя работа будет заключаться в том, чтобы всего лишь поддерживать на нынешнем уровне боеспособность Вооруженных Сил, в рамках уже утвержденного трехгодичного, прости Господи, бюджета, то я и буду действовать в этих рамках, изворачиваясь, хитря и штопая «тришкин» кафтан, не суясь не в свое дело и не ссорясь олигархическими структурами.
– Позвольте, я вас перебью, – прервал говорившего Барышев. – Вы так уничижительно отозвались о трехлетнем бюджете, значит, ли это, что вас не устраивает срок его исполнения?
– Конечно, не устраивает, – всем корпусом повернулся к нему Юрьев. – Ни одного здравомыслящего человека он устраивать не может. Ведь посудите сами, какой толк принимать бюджет на три года, если в конце каждого в него все равно приходится вносить поправки, причем существенные?! Я считаю, что все это сделано единственно в угоду лентяям из Минфина. Трехлетний бюджет в условиях быстроменяющейся макрофинансовой ситуации является малопродуктивным и откровенно архаичным.
При упоминании «лентяев из Минфина», все дружно и с усмешками переглянулись, так как знали о стойкой нелюбви Юрьева к Полуянову, стараниями которого Бориса Ивановича и убрали с занимаемого им поста на малозначительную должность советника при Кабмине.
– С точки зрения скорости реакции на непредвиденные события, такие как вот сейчас, связанные с пандемией, вы, пожалуй, правы, он действительно выглядит малоповоротливым, – согласился Барышев. – Но, прошу вас, продолжайте-продолжайте.
– Да. Так вот. С этой работой я справлюсь, да честно говоря, и любой мало-мальски погруженный в тему, справится. Но эта работа скучна, неинтересна и малоэффективна. Да и не за этим вы меня сюда позвали. Для этого достаточно какого-нибудь Криворукова, – скривился он, произнося фамилию одного из заместителей Министра – явного лоббиста банковских структур.
