Юрий Витальевич Яньшин
Второй день на царствии
– По-простому, бюджетное правило – это указивка МВФ, которую они дают нам ежегодно о том, сколько нам печатать дензнаков и как расходовать профицит бюджета, буде он появится. Как сейчас помню, в 19-м, пока меня не выперли, я присутствовал на совместном ежегодном заседании с их посланниками. Простите, не удержусь, процитирую на память: «Официальным органам рекомендуется также воздерживаться от квазибюджетных операций со средствами Фонда национального благосостояния, а следует продолжать инвестировать их в качественные иностранные активы (даже после достижения ликвидной части фонда 7 % ВВП), чтобы сберечь ресурсы для будущих поколений и избежать процикличности».[107]
– Собаки, – скрипнул зубами Рудов. – Они нам еще приказывать будут, куда деньги вкладывать?!
– Да это и так из текста ясно куда – в иностранные активы, а не в собственную промышленность, – дополнил его Валерий Васильевич.
– За одно это его стоило бы назначить министром, – осторожно прозондировал почву будущий премьер.
– Да. Вы правы, Борис Иваныч, нашего эмиссионера ни в коем случае нельзя оставлять в их грязных ручонках, – утвердительно кивнув головой, процедил сквозь зубы Афанасьев.
– Кстати, о Центробанке, – встрял Сергей Иванович, – что вы Борис Иваныч думаете по поводу руководства нашим банком?
– Вы имеете в виду Эльвиру Сахипзадовну?
– Да. У нас все через это место проходит, – не совсем понял или не расслышал, как следует, ее отчество Рудов.
– Я думаю, что эта верная ученица Жака Аттали[108] слишком уж послушно ведет себя со своими кураторами из Бильдербергского клуба,[109] к тому же она, на мой взгляд, перестаралась в борьбе с инфляцией, а уж ее последние действия я вообще отказываюсь понимать.
– Ну-ка, ну-ка, пожалуйста, расскажите, – подался всем телом вперед Афанасьев, – а то мы, знаете, как-то не очень следили до сих пор за делами подобного рода.
– Нашего покойного президента можно критиковать за многие совершенные на посту деяния, но у него нельзя было отнять понимания истинной роли золота в качестве подушки безопасности для экономики в угрожаемый период. Он над каждым добытым килограммом трясся подобно мифологическому Кощею. И это благодаря именно его неустанным стараниям наши золотовалютные средства вышли на уровень сталинских времен – в две с половиной тысячи тонн.
– Да. Я слышал, что об этом говорили в СМИ. И даже, вроде бы, иностранцы удивлялись и завидовали его прозорливости, – к месту вспомнил Верховный. – И что?
– А то! – не скрывая вдруг нахлынувшего раздражения, воскликнул Юрьев. – Если в прошлом году Центробанк на международной бирже в Лондоне реализовал 90 тонн, то за это полугодие туда уплыло уже в три раза больше. Это почти триста тонн, что составляет около 130 % от годовой выработки всех наших месторождений. То есть, мы не только не нарастили в этом году резервы, но и в значительной мере их профукали! Ну, я бы это еще как-то понял, если бы это происходило на восходящем тренде, но в этом году цены на него упали, в связи пандемией. И ладно еще, если бы на вырученные деньги, при отсутствии валюты, были приобретены какие-то активы, технологии, производства. Так нет же! Просто тупо депонировали на счета Центробанка. И это при том, что недостатка валюты у нашего, или уже не нашего – не знаю, регулятора не было. Было, черт возьми, было! Более пятисот миллиардов «зелени»!
– У вас имеется какая-нибудь конспирологическая теория по данной теме? – подобрался как гепард перед прыжком Афанасьев.
– Да какая уж там теория, прости Господи?! И так все видно, без микроскопов. Все золото переправлено в подвалы Банка Англии. А буквально накануне, ряд стран, до той поры хранящих свои золотые резервы на территории Туманного Альбиона, убоявшись последствий брексита, в срочном порядке потребовали вернуть свое золотишко. А так как в Британии своего золота давно уже нет, также как и у их хозяев – США, то она просто за наш счет расплатилась со своими доверителями. А Эльке, что?! На старость она себе уже прикопила. Дети и внуки живут-поживают в Норвегии. И гражданство у них норвежское. Сейчас ажиотаж с пандемией немного поуляжется, она и сама туда удочки смотает, на прощанье, смахивая слезы ностальгии по покинутой Родине.
– Не смотает! – зарычал Афанасьев, ерзая в нетерпении. – Борисыч, ну-ка скоренько свяжись с Тучковым.
Пока Михайлов судорожно пролистывал список абонентов на коммуникаторе, в поисках нужной фамилии, глаза Верховного метали молнии во все стороны, а пальцы судорожно скребли кожу подлокотников. К счастью искомый номер быстро нашелся, и адъютант поспешно передал трубку шефу. Прошло еще несколько томительных секунд ожидания, пока на том конце не отозвался жандарм.
– Николай Палыч! – заорал в трубку Афанасьев, чего раньше никогда не делал. – Ты, вот что, отряди-ка надежных ребят и пусть они глаз не спускают с Наибулиной из Центробанка.
– Обижаете, Валерий Васильевич, – спокойным голосом ответил Тучков. – Я об этом распорядился еще вчера. Ее плотно ведут. Никуда не денется.
Юрьев помотал головой из стороны в сторону.
– Что, Борис Иваныч?! – спросил озабоченно диктатор, и тут же в трубку, – подожди секунду Николай Палыч!
– Брать ее надо, причем немедленно, – шепотом проговорил Борис Иванович.
– Да никуда она не денется, – так же шепотом ответил ему Афанасьев. – Карантин. Все дороги, будь то железные или шоссейные перекрыты. Авиация тоже на приколе.
– Не вся, – возразил, ему Юрьев, криво усмехаясь. – Вы забыли про чартерные рейсы. К тому же не исключено, что у нее имеется не только загранпаспорт с открытой шенгенской визой, но и иностранный дипломатический с другой фамилией. Но и это еще не все, – зловеще сверкнул глазами Борис Иванович.
– Господи! Еще-то что?!
– Сегодня понедельник – рабочий день…
– Ну и? Не тяни кота за причинные места.
– По Закону о Центробанке, она имеет право единоличной подписи на переводы средств с корреспондентских счетов. Там, правда, лимит установлен, но и без него сумма может более чем существенной. Кто его знает, чего она там наподписывала уже за день?
– О, черт! – опять чертыхнулся «комод». И уже в трубку. – Николай Палыч, тут, в общем, такое дело…
– Брать под белые руки? – сразу догадался Тучков.
– Да. И как можно скорее. Кажется, мы сегодня сильно опростоволосились с этой дамочкой, упустив ее из виду.
– Не переживайте, Валерий Васильевич, я сейчас отдам все необходимые указания. Куда ее доставить?
– Куда-нибудь за город, на конспиративную дачу. Места-то еще остались свободные?
– У нас домов, что у зайца теремов, – усмехнулась трубка в руке Афанасьева.
– Вот и славно, только вы там без лишних грубостей пока, – спохватился Верховный. – Лишний головняк тоже не нужен пока. И без этого завтра рубль просядет на этой новости.
– Что будем ей инкриминировать? – деловито поинтересовался Николай Павлович и тут же пояснил, – в любом случае придется проводить первичный допрос, даже без применения спецсредств.
– Пока шейте ей разбазаривание валютных резервов и нецелевое использование вырученной при продаже государственных активов валюты.
– С присвоением или как?
– Вот это вы и выясняйте.
– Хорошо, Валерий Васильевич. Будет исполнено. Как только ее возьмем, я тут же доложу.
– Спасибо, – уже без былого внутреннего напряжения ответил Верховный и отключился.
Оглядевшись по сторонам и поймав на себе одобрительные взгляды со стороны пассажиров, кривенько улыбнулся, демонстративно утирая якобы вспотевший лоб:
– Уфф! Ну и заставили же вы меня поволноваться, Борис Иваныч! – шутливо погрозил он пальцем Юрьеву.
– Быстрота реакции – это то, что вам, Валерий Василич, так не доставало до сих пор, – льстиво подкатил к нему осклабившийся Рудов, одобрительно трогая того за коленку.
– Не в моем возрасте проявлять такую прыть. Ну да, ладно. Что уж с вами поделаешь, архаровцы, вы этакие?! – усмехнулся он в свою очередь.
Тем временем в штанах у него завибрировало, от чего он невольно вздрогнул. Это подавал голос мобильник, который он предусмотрительно перевел со звонка на вибровызов.
– Да, Настя! – громко ответил он, увидев, кто звонит.
– Пап! – послышался тоже громкий голос дочери из трубки (с возрастом у бывшего танкиста стали проявляться проблемы со слухом и он попросил внука настроить ему динамик на максимальную громкость). – С мебелью мы управились. Все перевезли. А с коробками я не успела. Их оказалось очень много. Тяжеленные. Книги там и прочее. Пока собирала, они уже все вытащили, но ждать меня не стали. Спасибо Аверьяну Кондратьевичу. Я ему позвонила, и он приехал со старшим сыном. Вчетвером мы быстро управились. Так что и с коробками управились. Я ему стала давать деньги, а он отказался. Ты уж тогда сам с ним рассчитайся, а то как-то неудобно вышло.
– Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не обращалась ни к кому через мою голову? – недовольно засопел он в трубку. – И раньше нельзя было это делать, а теперь и подавно, как ты не поймешь?
– Да понимаю я, – ответила, вздыхая, папина любимица, – просто хотелось как можно скорее развязаться с этими делами.
– Ладно, – не стал он затевать прилюдный спор, – утрясем. Там на ужин-то у нас есть что, или мне в магазин заехать по пути?
– А ты когда вернешься?
– Не знаю. У нас тут еще кое-какие дела. Ну, может часам к восьми. Не думаю, что раньше управимся.
– Тогда не волнуйся, у нас же тут рядом большой продуктовый. Я сейчас сбегаю, пока они с Костей коробки распаковывают.
– А кто там у вас еще?
– Да Костя со своей девушкой. Я тебе как-то рассказывала о ней, помнишь?
– Да-да, помню, – совпал он на автомате.
– К восьми что-нибудь сварганим. Ладно, пап, я не буду тебя отвлекать. Как поедешь домой, позвони, я чайник поставлю.
– Ладно-ладно, отбой, – прогудел он в трубку, улыбаясь застенчивой старческой улыбкой. Затем, вдруг, что-то вспомнив, насупился:
– Так вот как ты, Кондратьич, отдыхаешь?! Ты почему мне ничего не сказал, где был все это время?!
– А чего говорить-то?! – заерепенился водитель. – Мое личное время. Начальство отпустило. А уж как я его трачу, никому никакого дела до этого нет.
– А деньги, почему не взял?
– Дык! – не растерялся Кондратьич. – Надо же к новой власти как-то подлизаться?! А то уж больно грозен новый-то, говорят. Чуть что не по нем, так сразу в кутузку тащит! Эвон, саму Эльку приказал заарестовать! Сур-р-овый мужичок попался!
В салоне автомобиля опять раздалось дружное веселье.
II
Колонный Зал Дома Союзов (Дом благородного собрания), Большая Дмитровка, д.1
К зданию подъехали со стороны Охотного Ряда, потому что только тут еще оставались специально забронированные места для парковки автомобилей. Здесь их уже ждали остальные члены Президиума, стоя возле своих машин.
– А где Мария Владимировна? – спросил Афанасьев, сразу углядев убыль в рядах встречающих.
– Она побежала на второй этаж, там должны будут сейчас собраться представители заинтересованных сторон, – объяснил ее отсутствие Тучков.
Немного замешкавшись перед входом, чтобы придать своему виду подобающие скорбному случаю черты, кучка военных с одним гражданским, прошла внутрь помещения. Афанасьев уже был здесь несколько раз. Один раз присутствовал на концерте, посвященном 70-летию Победы в Великой Отечественной, да еще пару раз, в связи с траурными мероприятиями по случаю похорон бывших высокопоставленных военных – маршала Сергеева и маршала Ефимова. Когда умер этой зимой последний маршал Советского Союза – Дмитрий Язов, его родственникам отказали в почести на прощание в этом зале, вдруг с неприязнью вспомнил Афанасьев. И от этого воспоминания его и без того не очень ласковое лицо стало еще мрачнее.
То, что он увидел в первую секунду, войдя в траурный зал, на миг его просто ошеломило. Он ведь совсем позабыл, что кроме глав делегаций и членов правительства здесь могут находиться и много десятков других погибших. Гробами было уставлено все свободное пространство огромного помещения. Он никогда в жизни не видел их в таком невообразимом количестве. Как-то раз ему довелось участвовать в мероприятии по перезахоронению останков советских воинов, найденных в местах боев под Ржевом. Но даже та, казалось бы, нескончаемая вереница последних прибежищ для упокоения солдатских душ уступала по количеству собранных в этом месте. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно, за то, что он все прошедшее время с момента теракта спокойно ел, спал, даже шутил, позабыв об этом месте сосредоточения скорби и отчаяния. И если бы не долг руководителя государства, то вспомнил бы он о тех, чьи останки сейчас покоятся в тесных деревянных ящиках? Пришел бы он на это место по своей воле, а не долгу службы? И сам себе признавался, что вряд ли. И от этого тайного признания самому себе, становилось еще горше. Он даже невольно поежился и оглянулся в страхе от того, что кто-то может прочесть его нечестивые думы. А еще бросалось в глаза количество народа, пришедшего на траурную церемонию. И почти каждый нес цветы, которые и возлагал у кого-нибудь гроба. Волна людей была нескончаемой. И, несмотря на то, что траурные распорядители не давали пришедшим попрощаться хоть на секунду задержаться и отдать последний поклон, как это и полагается, народу не становилось меньше. Возле некоторых гробов были установлены раскладные стульчики для родственников, но таких было немного. Валерий Васильевич и шедший рядом с ним Рудов, опять слегка растерялись от не знания всех тонкостей траурной процедуры, но распорядители, мгновенно понявшие их замешательство, тут же указали освободившиеся места в траурном почетном карауле. Постояв навытяжку несколько минут, они уступили свое место следующей паре – Барышеву и Костюченкову.
– Пойди, попрощайся со своими, – шепнул он Вальронду, неотступно следовавшему за ним.
– Я уже был здесь. Утром. Спасибо, – так же шепотом телеграфировал в ответ кавторанг.
Косолапо потоптавшись на месте, Афанасьев решился подойти к гробу президента, возле которого сидела, одетая в длинное черное платье, вдова, а рядом с ней суетились несколько человек неопределенного вида и возраста, но, так же как и она одетых в траурные цвета.
– Позвольте, выразить вам мои искренние соболезнования в этот скорбный для всех нас момент истории, – начал он с трудом подбирать подходящие случаю слова искреннего сочувствия.
На него из-под вуали глянули и обожгли глаза еще молодой (во всяком случае на его взгляд) – тридцатисемилетней женщины спортивного телосложения.
– Mon général, donnez-moi cinq minutes d'attention,[110] – раздался ее мелодичный как колокольчик голос.
– Madame, je suis à votre service,[111] – припоминая когда-то знакомый ему язык, ответил он ей, туго соображая, почему она обратилась к нему не по-русски, что было бы более естественно в данной обстановке.
– Mettons-nous à côté. J'ai besoin de vous parler,[112] – произнесла она, резко вставая со стула и подхватывая его под руку, вовсе не дожидаясь ответа, повлекла в какую-то нишу, образовавшуюся между полуколоннами, выстроенными вдоль стен. Здесь она подняла вуаль, и он еще раз обжегся от этого неистового и завораживающего одновременно взгляда когда-то очень красивой спортсменки, а ныне владелицы процветающего холдинга. «Черт возьми, – не к месту помянул он мысленно нечестивого, – в такую можно по уши влюбиться. Я теперь понимаю покойного, который в свое время так же поддался ее чарам».
– Валерий Васильевич, голубчик, – громким шепотом начала она театрально и безвкусно заламывая руки, – я попала в совершенно безвыходную ситуацию. И только вы, и никто другой можете мне помочь! Виктор, ведь всегда так вас ценил и так всегда хорошо отзывался!
Несмотря на всю свою кажущуюся театральность и вычурность, она была неплохим психологом, ибо после таких явно выраженных комплиментов, только бесчувственный чурбан не кинется в огонь, чтобы исполнить любое желание слабой и беззащитной женщины. Но Афанасьев смолоду проявлял признаки чурбанства и чурбанизма в самых дубовых своих проявлениях, а потому сразу поднапрягся, ожидая услышать что-нибудь из ряда вон выходящее.
Предчувствие его не обмануло сразу после произнесения им дежурной фразы:
– Я вас внимательно слушаю, Элина Мардановна, – произнес он, с трудом припоминая ее отчество.
– Сегодня утром я полезла в сейф, чтобы достать необходимые документы для подачи заявления о вступлении в наследство. И представьте себе мой ужас, их там нет! Никаких документов!
– Что значит никаких документов? – не понял Афанасьев.
– А вот так! Но я ведь знаю, что они должны были быть там!
– Вы хотите сказать, что сейф президента был пуст?
– Ну не совсем, – слегка смутилась она, – там были кое-какие бумаги, но это так. В подавляющем большинстве – мелочи, не стоящие внимания.
Траурное настроение, в котором пребывал Афанасьев последние четверть часа, куда-то постепенно стало улетучиваться, освобождая место злости пополам с досадой от того, что он вместо того, чтобы проникнуться скорбными чувствами вынужден выслушивать бред молодой хапужки.
– А какие документы вы ожидали там увидеть? – вдруг поинтересовался он, поставив в тайне перед собой задачу выявить глубину морального падения вдовы. А может даже и не вдовы вовсе?
– Ну, как какие?! – невольно сглотнула слюну жалобщица. – На недвижимость, акции, вклады, паи. Я ведь не глупая, все понимаю. Виктор был довольно состоятельным человеком.
– Так какие все же бумаги вы нашли в сейфе мужа? – спросил он, отмечая, что к чувству досады уже начинало примешиваться банальное обывательское любопытство.
– Да глупости всякие. Свидетельства собственности на квартиру в Петербурге. Я так понимаю, квартиру доставшуюся от матери, да еще на квартиру в Москве в ЖК «Солнечный». Еще гараж какой-то. Я даже читать не стала.
– А еще свидетельства собственника двух автомобилей «ГАЗ-21», одной «Нивы» и автоприцепа «Скиф», – закончил он за нее.
– Откуда вы знаете?! округлила глаза, словно совенок, выпавший из гнезда, жертва обстоятельств.
– Да вся страна наизусть знает эту декларацию, – отмахнулся Верховный.
Она непонимающе уставилась на него, туго соображая, кто из них двоих выглядит большим идиотом в этой ситуации – она или он, делающий вид, что истинное состояние правителя России соответствует заявленной им декларации.
– А как же Константиновский дворец в Стрельне, дворец в Геленджике, вилла в Ново-Огарево, в конце концов? Ведь Виктор много раз говорил мне, что все это принадлежит ему!
– Ой! – опять отмахнулся Афанасьев, сморщившись. – Да чего только мужья не наплетут своим женам, чтобы казаться более значимыми в их глазах? Или вы ему не жена?!
– Как это не жена?! – вспыхнула, как спичка молодая особа. – У нас и дети есть. Просто мы не до конца оформили свой брак, – тут она потупила свои глазки, и наигранно вытирая сухие глаза платочком добавила, – Виктор Вениаминович всегда был противником формализма.
– А-а-а, так, стало быть, вы просто сожительница?! – не отказал себе в удовольствии съехидничать диктатор. Странно, но настроение, вдруг, от чего-то начинало подниматься.
– Нет-нет! – неистово замотала она головой. – Мы жили полноценной семьей!
– Ну, это вы будете доказывать в суде в споре с иными соискателями наследства, – со знанием дела произнес он, даже где-то немного начиная жалеть богатую и наивную дурочку.
Впрочем, она сочла его слова ничего не значащими и поэтому никак не отреагировала на них, полностью поглощенная своими мыслями.
– Так как же насчет недвижимости и прочего? – вновь завела она свою шарманку.
– Насчет дворца в Геленджике ничего сказать вам не могу, ибо не в курсе. С этим вопросом обращайтесь в «Росреестр». А что касается иных объектов, упомянутых вами, то могу со всей ответственностью сообщить: Константиновский дворец в Стрельне является государственным музеем, а значит отчуждению в частную собственность не подлежит никоим образом, вилла в Ново-Огарево, являясь одной их официальных резиденций Президента России, также является государственной собственностью и предметом приватизации служить не может.
– А как же Бочаров Ручей? Ведь вдове президента Ельцина эту виллу оставили.
– Вот именно, что оставили. Специальным распоряжением Президента РФ, вилла Бочаров Ручей была оставлена вдове предшествующего президента в пользование до момента ее кончины. Ни о какой собственности там речь никогда не шла, – назидательно подняв кверху указательный палец, произнес Афанасьев. – Такие распоряжения может отдать только сам президент по отношению к своему предшественнику. Я таких распоряжений, насколько помню, не давал.
– В «Росреестр» я по совету личного адвоката уже сегодня обратилась, но там со мной разговаривать даже не стали, – шмыгнула носом дочь Мардана и тут же пояснила, – говорят «мы таких справок, касающихся первых лиц государства, кому попало, не даем, предъявите свидетельство о браке».
Затем немного помолчав, уже с плохо скрываемой яростью в голосе добавила:
– А ведь еще пару дней назад они расстилались передо мной в ковровую дорожку, когда я оформляла на себя несколько земельных участков в Подмосковье.
– Что поделать, госпожа Бакаева? – притворно вздохнул Валерий Васильевич. – Каждый из лидеров подобен монументальной колонне устремленной в небо. Пока колонна стоит – никому и в голову не приходит измерять ее высоту, а стоит той упасть, и каждый норовит вкривь и вкось заниматься ее измерением.
Тут он поймал себя на мысли, что эта крылатая фраза ему не принадлежит, но вот кто ее сказал, он так и не смог вспомнить.
– Валерий Васильевич, голубчик, ну помогите же мне! Подскажите, что делать?! Куда обратиться?! Ведь я точно знаю, что у него много всего было. И акции и деньги и ювелирные ценности! – в голосе женщины послышались истеричные нотки. Было видно, что она еле сдерживает себя, чтобы не забиться в истерическом припадке на виду у всего честного народа.
– Чем же я вам могу помочь? – в растерянности развел он руками. – Я ведь не юрист и не адвокат. Он ведь вам не оставлял никакого завещания?
– Н-е-е-е-т! – некрасиво скривила та свой рот. – Он ведь не собирался умирать так рано!
– И разговоров о завещании тоже никаких не вел?
Бакаева отрицательно помотала головой. Уже не притворные, а настоящие слезы катились по ее отлично отштукатуренным косметологами щечкам. Однако это были не слезы жалости к покойному и не слезы отчаяния одинокой женщины. Это были злые и корыстные слезы об упущенной власти и об упущенном богатстве.
– Может быть, мне стоит обратиться в какое-нибудь детективное агентство по поводу розыска имущества Виктора Вениаминовича? Я слышала, что есть такие агентства, специализирующиеся на делах подобного рода.
– Обращайтесь, – пожал плечами Афанасьев, – но не думаю, что из этого выйдет какой либо прок. В свое время этим делом занимались лучшие спецслужбы Запада и потерпели фиаско на данном поприще. Ваш муж, а вернее сожитель, был большим докой по части упрятывания концов в воде.
Злые и острые, как шилья, глазки из-под полуопущенной вуалетки казалось, насквозь прошьют неловко топтавшегося перед ней мужчину. Но тот равнодушно встретил полный скрытой ненависти взгляд и не стал, в свой черед, отводить своего. А потом, видимо для того, чтобы окончательно добить несостоявшуюся долларовую миллиардершу заметил:
– Но даже если что-то и найдут, в чем я лично очень сомневаюсь, вам это не принесет никакой радости.
– Почему?
– Потому что в соответствие с законом «О противодействии коррупции», подписанном, кстати, вашим эээ… супругом, дай Бог памяти, еще в 2008-м году, незадекларированное имущество и денежные средства чиновников высшего уровня, к коим он и сам относился, в случае их обнаружения, обращаются в доход государства в безусловном порядке. Так что на вашем месте, я не тратил бы понапрасну энергию на поиски мифических сокровищ, а сосредоточил бы усилия на сохранении за вами и вашими детьми, хотя бы того, что имеется в наличии от притязаний его дочерей от первого брака.
– Вы думаете, что я буду цепляться за две паршивые квартиренки и два ведра с болтами? – прошипела она, раздавленной гадюкой.
– Ваше право, – опять пожал он плечами. – Действительно, зачем они вам при вашем-то более чем успешном бизнесе и миллионах? Хотя я никак не могу взять в толк, почему вы не хотите ровно сидеть на своей пятой точке, тихо охраняя нажитое непосильным трудом? Зачем вам еще больше денег, при ваших-то миллионах? Вам и того, что есть, хватит не на одну жизнь всем вашим потомкам до седьмого колена.
– А вы разве не знаете, для чего нужны деньги? – в ее голосе впервые за все время послышалась откровенная насмешка.
– Деньги нужны, в первую очередь, для удовлетворения физиологических и духовных потребностей человека, – высокопарно выразился он, наивно думая, что своим аргументом сразит и поставит на место красивую, но беспринципную интриганку. Однако ее реакция на его слова, говорили совсем об ином. В ответ на свою сентенцию он услышал лишь едкий смешок:
– И этот человек, который не разбирается в сути денег, взялся управлять такой страной, как Россия?! Да будет вам известно, идеалист вы наш, что деньги нужны, прежде всего, в качестве рычагов для проецирования власти. А власть, это то единственное за что стоит жить и бороться. Мне искренне жаль, генерал, что прожив почти всю жизнь, вы так и не смогли это усвоить. Не претендуя на славу Кассандры, я все же берусь предсказать, что с такими взглядами время вашего правления не будет продолжительным. Прощайте.
С этими словами она подобрала трен своего длинного платья и подобно колумбовской каравелле под всеми парусами величественно уплыла прочь, не оглядываясь. Будто оплеванный с ног до головы он так и остался бы торчать в этой нише между колонн, если бы его не отыскал Рудов:
– Василич! – набросился он на Верховного. – Куда ты запропастился?! Мы тебя везде обыскались уже! Там, на втором этаже уже собрались все заинтересованные представители. Все ждут тебя одного. Машка в панике бегает, тебя ищет. Не подводи ее. Это же для нее первый выход в свет в новом качестве, – громким шепотом тараторил «пруссак» ухватившись за локоть Афанасьева и увлекая его за собой.
Долго поднимались на второй этаж через длинные лестничные пролеты. Оба запыхались, особенно Афанасьев, с его брюшком. Немного отдышавшись (перед иностранцами надо демонстрировать царскую неторопливость и вальяжность), прошли в просторное и светлое от множества люстр и канделябров помещение горевших на пределе накала, хоть на улице и было еще по-летнему светло. В центре помещения стоял большой круглый стол, вокруг которого уже восседали представители пострадавших в результате теракта сторон и члены Президиума. Стоявшая в нетерпении у дверей на страже Хазарова, быстро провела их на последние свободные места. Сама же скромно села на стульчик позади Верховного, готовая прийти на помощь, если таковая потребуется. Хоть Афанасьев специально и не готовился к произнесению, каких бы то ни было речей, взять первое слово все равно, как принимающей стороне, пришлось ему. В обращении к представителям он почти дословно повторил все то, что говорил вчера по телевидению. В своей речи он опять подтвердил высказанные ранее слова скорби и еще раз принес извинения за случившуюся трагедию. А так же выразил еще раз готовность взять на себя бремя всех необходимых расходов на погребение усопших и возмещение их семьям всех связанных с этим потерь. Представители кивали, соглашались. Ни у кого из них по этому поводу не было никаких вопросов, все они прекрасно понимали, что Россия в безусловном порядке сделает все, чтобы если полностью и не загладить свою вину за произошедшее, то хотя максимально компенсировать материальные и моральные потери родных и близких погибших. Поэтому отдав необходимое время новому правителю государства на посыпание своей головы пеплом скорби и сожаления, начали осторожно задавать вопросы, из-за которых они, в общем-то, тут и собрались. Каждого из представителей, помимо одного общего вопроса о том, чего ждать от новых властей и в каком направлении двинется Россия, интересовали и вопросы сугубо двухсторонних отношений. Так, например, представителей Среднеазиатских республик больше всего интересовали вопросы по судьбе дальнейшего кредитования своих экономик со стороны России. Опасливо поглядывая в сторону представителя могучего Китая, они робко выражали надежду на продолжение намеченных и согласованных ранее совместных экономических проектов, призванных обезопасить их от насильственного поглощения более крупными и сильными соседними державами. А представителей того же самого Китая и Индии более всего волновали вопросы связанные с позицией России по индокитайскому конфликту, разгорающемуся в районе Тибета в данный отрезок времени. Помимо этого вопроса, китайского представителя очень интересовало мнение России о начавшейся неприкрытой торговой войне США с его страной, и на чьей стороне России было бы быть предпочтительней. Представитель же Сербии, вообще ничтоже сумняшеся бухнул вопрос в лоб, о том кого из претендентов на неожиданно образовавшийся вакантный пост президента, Россия хотела бы видеть. Вот так: ни два, ни полтора. Хоть стой, хоть падай. Первым делом он представил собравшимся членов Президиума Высшего Военного Совета, как органа высшей исполнительной власти. Затем остановился на персоне Марии Хазаровой, как исполняющей обязанности Министра иностранных дел, до ее утверждения в этой должности Высшим Военным Советом. Затем кратко описал структуру и полномочия новых органов власти. Но прежде ем перейти к конкретным ответам на поставленные вопросы, он заверил всех собравшихся в неизменности принятого ранее генерального курса в вопросах внешней политики. А все новации планируются в основном в пересмотре некоторых подходов к делам, касающимся внутренней политики государства по отношению к ее структурам и населению. И только после этого перешел, собственно, к ответам на поставленные вопросы. Члены Президиума не вмешивались в беседу, сохраняя монументальность выражения своих лиц, что, несомненно, добавляло авторитета новому главе государства. Всегдашняя вдумчивость и неторопливость Афанасьева, граничащая с «тормознутостью» за которую соратники ему всегда пеняли, на этот раз сослужила ему хорошую службу. Вдумчиво и неторопливо, почти до зевоты на лицах окружающих, он стал отвечать на поставленные вопросы, тщательно подбирая слова, чтобы потом не нагружать лишней работой по оправданию за его необдуманные слова, молодого Министра иностранных дел. Так, отвечая на вопросы коллег из Средней Азии, он выразил уверенность в том, что все начатые прежней властью совместные проекты будут реализованы согласно ранее принятым договоренностям. Это же касается и кредитования стран на льготных условиях, в случае проявления в дальнейшем их лояльности к новой власти в России, а также отсутствия шатания и неопределенности, как это уже было неоднократно.
