Юрий Витальевич Яньшин
Второй день на царствии
Все, включая и самого Барышева, дружно закивали, предвкушая очередную краткосрочную дуэль интеллектуалов.
– Вот вы сказали сейчас об умении говорить с позиции силы, но согласитесь, что для этого нужно иметь эту силу – экономическую, военную, технологическую, ну или хотя бы вполне ощутимый потенциал. Про экономику все знают, где и на каком мы месте, поэтому опустим этот вопрос. А вот, что насчет военно-технологической составляющей? Да-да, я слежу за новостями ВПК и горжусь нашими «Сарматами», «Цирконами» и прочими изделиями, но достаточно ли этого, чтобы от глухой обороны перейти в наступление, хотя бы в информационном поле?
– Да, Мария Владимировна, вопрос который вы задали весьма интересный, – начал неторопливо Афанасьев, по ходу взвешивая каждое произнесенное слово. – Действительно, для того, чтобы уверенно чувствовать себя в непростых диалогах с зарубежными коллегами, надо чувствовать за спиной у себя жаркое дыхание больших калибров. Задай вы мне этот вопрос еще пару дней назад, и я не смог бы вам хоть как-то внятно ответить на него. А теперь скажу уверенно – да. Я не стану раскрывать вам военную тайну высшего, так скажем, порядка, вам это ни к чему, но буквально несколько часов назад мы получили результаты неких последних экспериментов, которые позволяют нам с оптимизмом смотреть в будущее страны. Во всяком случае, в военном плане. Скажу даже больше. Если в ближайшие пару месяцев нас не сомнут, даже не столько внешние, сколько внутренние враги, то по прошествии этого срока, желание разговаривать с нами «с позиции силы», как тут предлагала одна бывшая акушерка перейдет из области гипотетических умозаключений в фантастику без права когда-нибудь претвориться в реальность. Наши военные технологии шагнули настолько далеко, что даже у Штатов с их непомерным военным бюджетом не хватит сил догнать нас. Они отстали от нас, причем навсегда. А уж мы позаботимся о том, чтобы отбить у них всякое желание играть с нами в догонялки. Это все, что я вам пока на это сказать. Впрочем, как вы и сами знаете, и до нынешнего момента воевать с нами напрямую ни у кого желания не возникало, даже у отмороженных на всю голову укронацистов.
– А нет ли противоречия в ваших словах? – позволила себе усомниться Хазарова.
– Какого именно? – удивился Афанасьев, никогда до этого не страдавший алогизмом суждений.
– Моя подчас жесткая и вызывающая тошноту позиция по некоторым международным вопросам может не утихомирить, а напротив, спровоцировать противников на решительные военные шаги в нашем направлении. И тогда у нас может просто не хватить времени завершить внедрение новых систем вооружений.
– Да куда уж больше провоцировать?! – дернул щекой Верховный. – Вы уже видели чем закончилось желание быть миротворцем у вашего бывшего шефа. Наоборот, мы считаем, что только жесткая бескомпромиссность способна слегка остудить горячие головы из-за океана. Там ведь тоже не дураки сидят в этих, как их «Рэнд Корпорейшн»[102] и всяких подобных им. Видя нашу напористость, они наверняка начнут просчитывать вариант того, что у русских уже что-то имеется, раз они так нагло себя ведут. Если им время от времени не показывать зубы, как это делал наш покойный президент с демонстрацией некоторых образцов, то они нам на голову сядут и ножки свесят.
– Позвольте уж и мне вставить свои пять копеек? – обратился к присутствующим Юрьев.
– Да, кстати, Мария Владимировна, совсем запамятовал, садовая моя голова, – принялся вдруг сокрушаться Афанасьев. – Я забыл вам представить Бориса Ивановича. Да-да, я знаю, что вы знакомы, но я хотел бы его представить вам в новом статусе. Высший Военный Совет рекомендовал его на пост Министра обороны, но мы тут пошушукались и решили дать ему в нагрузку еще и обязанности премьер-министра. Он вроде не сильно отказывается. Так что, если вы согласитесь возглавить МИД, то за финансированием будете обращаться к нему, – со смехом закончил он, и его поддержали одобрительными возгласами.
– Я думаю, что мне очень приятно будет сотрудничать с вами, Борис Иванович, – поддержала мажорный настрой Хазарова, – и хоть наше с вами знакомство носило спорадический характер, но покойный мой шеф всегда очень тепло отзывался о вас, как о специалисте-универсале.
– Так вы хотели что-то сказать, Борис Иваныч? А я вас перебил, простите, – извинился Верховный.
– Да, ничего-ничего, мне и самому приятно было послушать похвалу из уст нашей «железной леди».
– О, нет! Этот титул уже занят одной исторической персоной, – со смехом возразила Хазарова.
– Хорошо, – не стал спорить Юрьев, – но думаю, что благодарные потомки все равно наградят вас чем-нибудь в этом роде. Ну, да, ладно, не о том сейчас речь. Я просто хотел, Мария Владимировна, вселить в вас еще немного уверенности, что явно не помешает вам в будущих диалогах со своими визави. Просто одна маленькая ремарка об истинном экономическом положении России на мировой карте. По данным целого ряда независимых экономических экспертов, не доверять которым нет ровным счетом никаких оснований, истинный ВВП России, с учетом покупательной способности и если отбросить из подсчета непомерно раздутый сегмент услуг, часть из которых вообще из разряда «виртуальных», на данный момент находится на четвертом месте. Если не считать консолидированный ВВП стран ЕС, то впереди нас только Китай, США и Индия. Такие «флагманы» экономики как Германия, Великобритания и Франция, находятся позади нас. А если учитывать нынешние размеры падения всех без исключения экономик в результате пандемии, то этот разрыв становится еще большим, так наше «проседание» на их фоне вообще можно рассматривать на уровне статистической погрешности. «Мировую фабрику» и США с их валютным диктатом, нам, конечно, не догнать, пока, но тягаться с Японией, Индией и ведущими европейскими игроками нам вполне по силам уже сейчас. Так что, все разговоры о том, что Россия по уровню ВВП плетется где-то рядом с Португалией, а штат Техас имеет больший ВВП, чем вся Россия, ничего не имеет общего с истинными показателями. Это они вещают для самоуспокоения. Иное дело уровень жизни населения. Тут нам действительно крыть пока нечем, и о показателях Португалии – приходится только мечтать, сокрушенно вздохнул Борис Иванович, заканчивая свой монолог.
– Вот этим, вы, Борис Иванович и займетесь, возглавляя новое правительство, – торжественно подытожил Афанасьев, не желая заканчивать разговор на минорной ноте. – Мы вас будем подпирать изнутри, а Мария Владимировна – снаружи.
– Значит, если я вас правильно понял, мне будет позволено самостоятельно формировать Кабинет министров, – осведомился Юрьев, осторожно поглядывая на окружающих.
– Да, Борис Иваныч. В основном так. Правда, нам хотелось бы поучаствовать в выборе кандидатуры министра финансов, но если кандидатура, представленная вами, не будет слишком уж противоречить нашим основным задачам, то я думаю, никаких проблем возникнуть с ней не должно.
– А что делать с Центральным Банком? – начал въедливо уточнять Борис Иванович. – Ведь нельзя же на посту эмиссионера держать откровенно враждебное нашему государству лицо, да еще и неподотчетное?!
– Это очень серьезный вопрос и его надо решать как можно скорее. Мы сегодня уже получили с Сергеем Иванычем некоторые пояснения от сведущих в этом деле лиц, – тут он вспомнил Живоглота и невольно улыбнулся, но быстро согнал улыбку с лица, продолжив, – и поняли, что Центробанк необходимо взять в руки в прямом и переносном смысле слова, иначе капиталы, накопленные неимоверными усилиями, могут утечь в одночасье. Но давайте сначала разберемся с процедурными вопросами, собравшими нас всех в этом кабинете.
Все закивали в знак безусловного согласия, а Афанасьев после некоторой паузы продолжил:
– Я вижу, что среди нас нет возражающих против того, чтобы рекомендовать Высшему Военному Совету Марию Владимировну в качестве Министра иностранных дел.
Опять все дружно закивали кроме Юрьева, растерянно оглядывающегося по сторонам.
– У вас имеется особое мнение на данный счет? – спросил Верховный.
– Никак нет, – почти по-военному ответил тот, – просто я не знаю, имею ли право голоса в вашем Президиуме.
– В нашем Президиуме, – поправил он его. – Вы теперь, как Министр обороны имеете право голоса при решении любых вопросов.
– Надо только пройти последний этап перед окончательным утверждением, – вставил Тучков.
– Пройдет, – беззаботно ответил Афанасьев. – Пройдете? – обратился он уже с улыбкой к Юрьеву.
– Постараюсь, – развел руками тот.
– Вот и отлично. Сейчас договоритесь с Николаем Палычем о том, к какому времени вам нужно будет подойти на процедуру, а как придете домой, то потрудитесь составить как можно более подробный список вашего имущества и финансовых средств на счетах, с указанием источника получения. Мария Владимировна, – обернулся он к Хазаровой, – все, что я сейчас говорил в отношении товарища Юрьева, касается и вас. Вам тоже необходимо будет завтра пройти проверку. Вы уж простите, но иначе никак нельзя.
Чувствуя, что беседа с кандидатами подошла к логическому завершению, все начали потихоньку вставать, разминая слегка затекшие ноги.
– А что, это такая уж страшная процедура? – вопросительно подняла брови Хазарова, тоже вставая со своего места. – Я думала, что это будет нечто детектора лжи, проверку на котором мы проходим почти ежегодно, но судя по вашим интонациям…
Он ей не дал договорить:
– Не столько страшная, Мария Владимировна, сколько неприятная, и я бы даже добавил, в некоторой степени унизительная.
– Вот даже как?! И в чем же заключается это унижение?! Меня – в голом виде будут хлестать плетьми, выбивая показания?! – уже округлила она глаза. Юрьев тоже слегка подобрался в своем кресле, слушая этот диалог.
– Да нет, ну что вы?! – замахал на нее руками Афанасьев. – Я и сам и все мои коллеги, присутствующие здесь прошли сегодня утром эту процедуру, и как видите, ни шрамов, ни кровоподтеков. Просто вам сначала предложат выпить рюмочку снадобья…
– А этим снадобьем окажется «сыворотка правды», – задумчиво добавил вполголоса Юрьев.
– Верно, – согласился Верховный. – А дальше вам начнут задавать в манере далекой от доброжелательности всяческие неудобные вопросы.
– Ага, – не совсем по-светски вырвалось у претендентки на министерский портфель, – «дети в подвале играли в гестапо…», – процитировала она известный садистский стишок из далекого детства.
– Совершенно верно! – закивал Тучков, и на его лице разлилась добрая улыбка ласкового дядюшки.
– Ну, решайтесь товарищи! Это дело добровольное. Если не согласны, то мы будем искать других кандидатов, но преследовать вас за несогласие не станем, – спросил Афанасьев безразличным голосом, будто у него в запасе находилась целая команда кандидатов.
– Хорошо, – поджала губы «горгона», – в конце концов «Париж стоит мессы».[103]
– Мне тоже, в общем-то, скрывать нечего. Родину не продавал, капиталов не нажил, дворцов себе не понастроил, – пожал плечами в раздумье Борис Иваныч. – А в остальном, так кто же не без греха?! Пусть первым и кинет камень.
Только он успел произнести эти слова, как послышались снаружи двери глухие стуки, скрадываемые кожей обивки.
– Войдите! – громко скомандовал Валерий Васильевич.
Дверь открылась, и в кабинет вошел Михайлов и окинув быстрым глазом собрание, начал рапортовать:
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, разрешите…
– Да не ори ты так, Борисыч, – перебил его Верховный. – Говори, что там у тебя? Печать привез?
– Во! – начал доставать, застрявшую в брючном кармане довольно массивную колотушку, Михайлов. – Ну и сволочь же этот Голубев из канцелярии! Никак не хотел отдавать.
– И как же удалось ее взять? – спросил Верховный, принимая в руки тяжелую бронзовую кеглю Большой государственной печати. Отвинтил крышку, освобождая рабочую поверхность, и мельком глянул на двуглавого орла, уцепившегося лапами в царские регалии.
– Уж я ему и так, и эдак, а он, все, ни в какую. Не положено, мол, говорит по закону. Не имею, я значит, таких прав. Я ему мандат, а он мне Законом «О Правительстве» в нос тычет. Хотел, уж было ствол ему в зубы сунуть для убедительности, да спасибо подошел их старший юрист.
– И что? – как бы, между прочим, полюбопытствовал Афанасьев, завинчивая крышку печати.
– Ну, он так послушал-послушал нас, да и говорит тихим своим голосочков: «Вы, – говорит, – товарищ Голубев напрасно упорствуете перед новой властью. Это себе дороже. А во-вторых, это там у них за границей расписано, кто за кем власть наследует в случае чрезвычайного периода, а у нас такой механизм еще не выработан. И Закон «О Правительстве в Российской Федерации», которым вы так размашисто водите перед носом у товарища, регламентирует в соответствии с письменно оформленным распределением обязанностей передачу власти от одного заместителя Председателя Правительства к другому, в случае отсутствия Президента и премьер-министра. А вот письменного оформления этой процедуры и пой сей день, нет. Так что, как ни крути, а законодательная коллизия».
– Ты смотри! – удивился Рудов. – И как это ты запомнил такие слова-то?
– Пришлось вот, – развел руками и шмыгая носом Михайлов.
– Ладно. Молодец. Хвалю за службу, – отрывисто произнес Верховный. – Ты там, когда проходил не видел у входа мою машину?
– Видел, товарищ Верховный! У центрального входа стоит. Я заглядывал, Кондратьич за рулем дрыхнет, – не преминул он наябедничать на соратника, но Верховный пропустил этот выпад против своего водителя мимо ушей.
– Хорошо. Товарищи, – обратился он всем находящимся в кабинете. Время уже почти 18.00. Давайте все-таки посетим траурное мероприятие и окажем последние почести жертвам теракта. Да и представители заинтересованных государств, чьи граждане погибли, будут ждать нас к 19.00. Придется еще и им уделить время для прояснения обстановки.
Все дружно и одобрительно загудели в том смысле, что действительно пора бы уже и посетить Колонный зал, а то как-то нехорошо получается – второй день при власти и уважения к жертвам не проявили до сих пор.
– На, – сунул он обратно печать адъютанту, – береги, как зеницу ока, потом вернемся и я положу ее в сейф.
Затем обернулся к Хазаровой:
– Мария Владимировна, вы как, с нами поедете или у вас свой транспорт имеется?
– Я брала дежурную машину из мидовского гаража, чтобы приехать сюда, но могу отпустить ее, если потом кто-нибудь подбросит меня до дома.
– Я подброшу, – тут же вылез Тучков, – тем более мы с Марией Владимировной живем в соседних подъездах.
– Мы недавно переехали на Серафимовича, – как бы оправдываясь, сообщила она.
– А мы уже во втором поколении живем в «Доме на набережной»,[104] – подхватил Николай Павлович.
– Вот и хорошо, – обрадовался Афанасьев. – Тогда вы Николай Палыч езжайте с Марией Владимировной, а заодно, по дороге договоритесь и проинструктируете ее насчет завтрашней проверки. А у вас, Борис Иваныч, как с транспортом?
– Да я вообще на такси к вам приехал, – засмущался будущий премьер-министр. – Машину свою позавчера только в сервис отправил. Тормозные колодки подхрустывать начали.
– Ладушки. Значит, поедете вместе со мной. Мне еще надо будет с вами по дороге потолковать по поводу формирования вашей команды. Ну, все, можно уже и идти. Идемте, товарищи, – обратился он ко всем, – пропуская их впереди себя к выходу.
В приемной вместо Коржика уже посиживал другой «моряк». Этот в отличие от своего предшественника был моряком потомственным и носил известную в мореманских кругах фамилию Вальронд. Триста лет его предки бороздили океанские просторы под славным флагом с косым голубым крестом. Бороздил и он. Обладая геркулесовским телосложением, он почти двадцать лет отдал службе в ГУГИ,[105] но уже дважды побывал в состоянии декомпрессии, а потому по настоянию медиков, в звании капитана второго ранга, отправился дослуживать на сушу. И пройдя курсы по переподготовке, был прикомандирован в прошлом году к Начальнику Генштаба. Спокойный и молчаливый в силу своей специфики (водолазы не любят много говорить из-за привычки экономить воздух), он безропотно нес бремя своей новой службы, никогда первым не вступая ни в какие разговоры, а если и отвечал когда, то его речь носила характер коротких телеграфных сообщений – строго и только по существу. Все уже привыкли к его манере разговаривать, поэтому старались лишний раз не теребить задушевными разговорами, на которые он не был склонен, как в силу своего характера, так и в силу того, что пребывал уже четвертый год в разводе. Афанасьев на уставное приветствие Вальронда протянул тому руку и пожал, чего до сих пор никогда не делал, отделываясь приветственным кивком, либо козырянием. Но со вчерашнего дня он резко изменил свое отношение к людям на чьих плечах лежит ответственность за судьбы мира. Незаметные, тихие и исполнительные они несли свою службу, порой разменивая свои жизни на жизнь целого государства. Это требовало особого отношения к ним, и единственное о чем жалел сейчас Афанасьев, так это то, что всегда мало уделял своего внимания «ангелам в погонах», как мысленно стал их называть после вчерашней бойни на Красной площади. Принимая рукопожатие Верховного, Вальронд чуть удивился такой его сердечности, но как обычно, вида не подал, а с чувством пожал протянутую ему руку. Пожал и несмотря на свой рост ухитрился затеряться среди сопровождавших Верховного лиц.
Дождавшись, когда Хазарова и большинство членов Президиума выйдут в коридор, а в приемной останутся только Рудов с Юрьевым, да Михайлов с Вальрондом, Афанасьев подошел к столу секретарши, мигом вскочившей при его появлении (уже наученная!) и, указывая глазами на Юрьева, тихо, но с долей ядовитости заметил ей, почти шепотом:
– Я-то хорошо помню вас. И помню, как вы за месяц службы из старшего прапорщика стали полковником. С завтрашнего дня, вот он станет вашим непосредственным начальником, поэтому мой вам совет, если не хотите променять три большие звезды на три маленьких, займитесь изучением Устава и впредь не путайте Минобороны с лагерем маркитанток, тем более, что он очень любит свою супругу.
Та, округлив глаза до невозможности, в состоянии тихой паники от, наконец пришедшего к ней понимания своей малозначительности в этом мире, быстро-быстро закивала головой, судорожно пытаясь при этом одернуть слишком уж короткую юбку. В полной мере насладившись этим зрелищем, он резко повернулся и уже громким и веселым голосом обратился к стоящим за его спиной людям:
– Ну, что ж вы товарищи толпитесь и не проходите в коридор?! Я просто на секундочку задержался, чтобы провести дополнительный инструктаж с военнослужащей. Идемте-идемте, а то нехорошо будет, если мы опоздаем.
И они впятером дружной толпой выкатились в коридор.
Глава 19
I
25 июня 2020 года, г. Москва, улицы столицы.
Как и говорил Михайлов, служебный ЗиЛ Афанасьева стоял неподалеку от центрального входа. И действительно, Кондратьич кемарил удобно пристроив свою седую голову на руль. Верховный, подойдя со стороны водителя, слегка побарабанил пальцами по боковому стеклу. Кондратьич вскинулся, как будто и не дремал. Нажатием кнопки быстро разблокировал закрытые двери, пропуская пассажиров. Пока адъютант бегал к начальнику колонны сопровождения договариваться о маршруте передвижения, остальные рассаживались, согласно уже принятому обычаю. Вальронд умащивал свое крупное тело рядом с водителем, Афанасьев с Рудовым уселись на задние сиденья, Юрьев сел к ним лицом.
– Куды прикажете везть, ваше сясество?! – излишне ерничая и коверкая язык, поинтересовался Кондратьич.
– Надо говорить не сясество, а ваше анпираторство! Забыл что ли?! – в той же манере поправил его Рудов.
– На Большую Дмитровку, в Колонный Зал, на панихиду, – не принимая шутливого тона, серьезно ответил Афанасьев. Ему почему-то было неловко перед Юрьевым за поведение своего ближайшего окружения. Но к счастью, Борис Иванович, погруженный в свои мысли, кажется, даже не заметил этого словоблудия. А тут уже и запыхавшийся Михайлов со смешно оттопыренным карманом с Большой Государственной печатью ввалился в салон и деловито уселся рядом Юрьевым, отдавая приказ на ходу:
– Трогай по малу, Кондратьич!
– Я, тя, щас самого трону за хохотальные места, – беззлобно огрызнулся на распорядительного адъютанта водитель.
Тем не менее, все же тронулись вслед за БТРом выбрасывающим на ходу черную копоть из выхлопной трубы. Расправив плечи и поудобнее откинувшись на спинку сиденья, Афанасьев, как бы продолжая прерванный в кабинете разговор начал:
– Я, Борис Иваныч, рискну нарушить уединение ваших мыслей, а поэтому возьму на себя смелость продолжить наше обсуждение касательно будущего Кабинета министров.
– Да-да, Валерий Васильевич, – в тон ему ответил Юрьев. – Я готов к обсуждению.
– В любом правительстве, пост министра финансов занимает ключевое положение, вы это прекрасно понимаете. Зная ваши непростые взаимоотношения с прежним министром, вы ведь наверняка держите в голове какую-нибудь кандидатуру, которая могла бы не только пользоваться авторитетом в деловых и финансовых кругах, но и не входила бы в явное противоречие с вашими устремлениями?
– Да, Валерий Васильевич, на такой пост, безусловно, нужна такая кандидатура, которая бы при достаточном профессионализме пользовалась бы авторитетом у коллег и при этом была бы незапятнанная ни в каких сомнительных махинациях прежнего руководства. А еще он должен быть не просто хорошим бухгалтером, как тот же самый Антоша, но еще и иметь навыки общения с международными финансовыми структурами, – как бы рассуждая вслух, перечислял достоинства будущего распорядителя денежными средствами Юрьев.
– То есть, я так понимаю, что эта фигура должна быть откуда-то со стороны, а не из недр самого министерства?
– Совершенно верно, – закивал Юрьев.
– И у вас уже имеется кто-нибудь на примете?
– Если брать навскидку, то всеми этими качествами обладает только один человек, который приходит мне в голову.
– Ну-ну, продолжайте-продолжайте, я весь – внимание, – подбодрил его Верховный.
– Я полагаю, что Сергей Юрьевич Глазырев очень подходит к этой должности. Авторитетом у коллег он пользуется, да и опыт работы на прежних постах, говорит в его пользу.
– Глазычев, хмм… – задумался на некоторое время Афанасьев. – Я имел с ним шапочное знакомство, в его бытность советника Президента по экономической составляющей евразийской интеграции, в роли которого он, насколько я помню, продержался недолго.
– Да. Человек он, прямо скажем, не очень уживчивый, – согласился Юрьев. – Но эта черта его характера может быть как минусом, так и плюсом.
– Хотите сказать, что он режет правду-матку в глаза, не цепляясь за должности?
– И это тоже.
– А что еще?
– Не задерживаясь подолгу на постах, он вряд ли успел обрасти связями и сомнительными схемами для личного обогащения.
– Да, – мрачно согласился Афанасьев, – для того, чтобы начать хапать, нужно сначала, как следует оглядеться, приноровиться и укорениться. Вы, Борис Иваныч, с ним контактировали не в пример больше моего. Расскажите-ка поподробнее о нем. Все, что знаете. Плохое и хорошее. За то время пока мы доберемся до места, я думаю, что вы успеете дать нам его жизнеописательный портрет.
– Хорошо. Попробую вкратце и о чем помню, – кивнул, соглашаясь, Юрьев. – Ну, про то, что он профессор, академик и бывший советник Президента, вы и так знаете, поэтому эту часть подробностей жизни – опустим.
– Да. Только самую суть.
– Он хоть и родился на Украине, однако, всю сознательную жизнь прожил в России и кстати, очень переживал, что в 14-м мы не дошли до Киева.
– Мы теперь все об этом переживаем, – будто старый ворон, каркнул, молчавший до сих пор Рудов. – Ладно, молчу-молчу, продолжайте, пожалуйста.
– С начала 90-х входил в группу младореформаторов – Гайдара, Курдина, Чайбуса и Игнатова, – при упоминании этих одиозных фамилий Афанасьев скривил лицо, будто объелся клюквенного варенья, но промолчал, давая собеседнику продолжить рассказ. – Потом по приглашению Петра Авена, который был тогда председателем комитета по внешнеэкономическим связям при Министерстве иностранных дел РСФСР, стал его заместителем.
– Авен, это та гнида, что рулит «Альфа-банком» из Риги? – поднял бровь Афанасьев.
– Он, самый. Но долго в заместителях не засиделся и уже в 93-м перебрался в кресло министра внешних экономических связей РФ. Был депутатом Госдумы нескольких созывов, причем избирался всегда не по партийным спискам, а по одномандатным округам, что безусловно характеризует его как бойца, – продолжил Юрьев повествование. – К началу нулевых он окончательно разорвал связь с реформаторами западного толка и перебрался на патриотическую платформу, примкнув к депутатской группе «Родина», которую фактически и создал, но совершил при том фатальную ошибку, стакнувшись с Рогожиным, который его потом и выжил из думской фракции.
Тут Афанасьев сделал останавливающий жест рукой и обратился к Михайлову:
– Борисыч, черкни где-нибудь себе в блокноте, чтобы потом напомнить мне о срочном вызове руководства «Роскосмоса» для отчета по расходованию средств, отпущенных на строительство космодрома «Восточный», а то они что-то там затихарились, как я погляжу.
Михайлов тут же, прямо на коленке, принялся черкать авторучкой в блокноте распоряжение Верховного. «Пруссак» одобрительно кхекнул и заулыбался зловеще и загадочно.
– Извините, Борис Иваныч, что прервал. Я уже в таком возрасте, что если сразу не обратишь внимание на что-то, то потом можешь запросто об этом и подзабыть. А вы, продолжайте.
– В Думе был членом комитета по бюджету и налогам, – опять продолжил Борис Иванович. – С 2008-го занимал пост заместителя секретаря Евразийского экономического сообщества, а годом позже стал Ответственным секретарем Таможенного союза, в должности которого и пребывал до тех пор, пока не стал советником Президента.
– Что ж, вполне обычная история карьерного чинуши. Не вижу, за какие такие заслуги его можно было бы назначать в Минфин, – проговорил Валерий Васильевич, разводя руками в непонимании.
– Дело не в его карьерных прыжках, а в том, что он изнутри знает проблему финансирования отраслей и направлений, умеет сверстывать бюджет и находить консенсус между противоположными сторонами. Кстати, это он отговорил в 2013-м Януковича от подписания Ассоциации с ЕС, раздобыв оригинал соглашения и сделав его перевод на хохломову.
– Ну, положим, не лично он добывал текст соглашения, а куда более ловкие ребята из СВР, – сморщился Афанасьев.
– Возможно, – не стал спорить Борис Иванович, – но вы наверное не в курсе, что это именно благодаря его стараниям в 2008-м на просторах СНГ не разгорелась таможенная война, а ведь все шло именно к тому.
– Ладно, не спорю, но что еще примечательного вы в нем находите, кроме ловкости и пронырливости?
– Пронырливость, как вы метко выразились, для Министра финансов – не самое плохое качество. Но кроме этого он еще и крупный ученый, имеющий в своем активе труды по выявлению неизвестных ранее закономерностей в смене технологических укладов. Где каждый уклад представляет воспроизводящуюся целостность технологически сопряжённых однородных по техническому уровню производств, в процессе развития мировой и национальных экономик, заключающаяся в том, что технологический уклад в своём жизненном цикле проходит фазы эмбрионального развития в условиях доминирования предшествующего технологического уклада, рождения при исчерпании последним возможностей расширения, роста, зрелости и упадка, проявляющиеся в форме длинноволновых колебаний экономической активности с чередованием периодов устойчивого подъёма и неустойчивого депрессивного состояния. Я хорошо знаком с этими его трудами, и полностью разделяю его взгляды в этом направлении.
Пока Юрьев произносил эту длинную и малопонятную тираду, лица его собеседников приобретали вид осунувшихся и потерявшихся во времени и пространстве людей, как будто они прослушали лекцию о «теории квантовой запутанности» на китайском языке. У бедняги Михайлова выпала авторучка из рук, а флегматичный до состояния нирваны Вальронд в изумлении открыл рот, повернувшись к оратору всем телом с переднего сиденья. Что уж говорить за Кондратьича, который чуть не врезался на полном ходу в едущий впереди БТР, по причине того, что усиленно старался понять абракадабру произнесенную Юрьевым. В состоянии ступора пребывали все за исключением Рудова, который шевельнув щеточкой своих седоватых усов, проворчал:
– Вы бы, Борис Иваныч, того… как бы это сказать, попроще, что ли, а то, понимаешь, создаете тут на ровном месте аварийную ситуацию. Чуть ли не половину хунты запросто могли уничтожить, птичка вы наша – Сирин.
– Прошу меня простить, если я слишком уж вычурно изъяснялся, – начал оправдываться Юрьев, но тут же осекся, встретившись взглядом с остекленевшими глазами Афанасьева. – Валерий Васильевич, что с вами?!
– А? Что? – встрепенулся тот, начиная приходить в себя. – Где я?! Кто вы?!
– Вы – Афанасьев Валерий Васильевич, – пролепетал не на шутку перепугавшийся адъютант, – а мы едем в вашей машине.
– Да?! – удивился тот. Затем немного помолчал, вздохнул и проговорил ни к селу, ни к городу. – Злые вы. Я домой хочу. К маме.
Машина взорвалась от дикого хохота, да так, что рулевое колесо в руках у Кондратьича опять начало рыскать из стороны в сторону, будто машиной управлял сильно нетрезвый человек. Смеялся и сам Афанасьев. Смеялся переломившись пополам Вальронд, наверное первый раз за много лет. Смеялся Юрьев, не ожидавший такой реакции со стороны руководства на свой ученый спич. Грохотал Рудов, у которого от смеха даже брызнули слезы из глаз. Дробным, козлиным смешком заливался Михайлов. Наконец, быстро отсмеявшись, Афанасьев вернулся к деловому тону:
– Ладно. Верю. Великий ученый этот ваш Глазырев, но ведь признайтесь, не за эти же его качества вы так ратуете за данную кандидатуру? Что-то, значит, есть в нем еще, или я ошибаюсь?
– Он внесен в санкционный список всех европейских государств и Соединенных Штатов.
– Ага, – вырвалось междометие из уст Верховного.
– И еще его люто ненавидит Кристин Лагард – директор-распорядитель МВФ.[106]
– За что?
– За его стойкое желание вырвать наш Центробанк из лап того же МВФ из-за его подчиненности внешним регуляторам и за навязанную нам, еще в бытность Касьянова, политику, так называемого «бюджетного правила».
– Вот с этого и надо было начинать, Борис Иваныч! – наставительно высказался диктатор. – Кстати, просветите-ка нас по поводу этого правила. Только, пожалуйста, без зауми, своими словами.
