Юрий Витальевич Яньшин
Второй день на царствии
Глава 14
I
25 июня 2020 года, Россия, г. Москва, Фрунзенская набережная 22, бункер Национального центра управления обороной РФ и улицы столицы.
В нарушение многолетней традиции, сегодня на службу Афанасьева собирала не супруга, а младшая из дочерей – Анастасия. Чуть свет, когда он забылся в тревожном старческом сне, супруга покинула их совместное ложе и ушла в комнату Юлии, где они, запершись, о чем-то долго шептались. За сорок с лишним лет их семейной жизни, он, вот так вот – в открытую, столкнулся с явной внутренней оппозицией со стороны части своих домашних. Было горько и обидно, а главное – страшно, что его не поняли даже близкие ему люди. Что уж тогда говорить за весь народ? В связи с тем, что завтрак был под категорическим запретом, исходящим от спецслужб, то сборы обещали быть недолгими. С самого раннего утра, Настя вычистила китель и сменила рубашку и погладила брюки. Из чувства солидарности она тоже не стала даже пить чай. Жена так и не вышла из Юлиной комнаты, чтобы проводить мужа на его новую работу. Устраивать с утра разборки со строптивыми домочадцами не хотелось. Да он и сам как-то вдруг почувствовал, что внутри него оборвалась вчера, пожалуй, последняя струна, соединявшая его с женой и старшей дочерью. Отныне незримая стена пролегла между ними. Стена росла ввысь и ширилась с каждым часом. Валерий Васильевич, чисто физически осознавал, что это далеко не последняя плата за «царский венец», который грозил превратиться для него в терновый. Голодные спазмы больного желудка, также не добавляли хорошего настроения. Провожая отца, дочь перекрестила его в спину, шепча одну из известных ей охранительных молитв. От вынужденного суточного поста сильно разболелся желудок, и слегка кружилась голова. Все-таки такие физические встряски в его возрасте – дело отнюдь не рядовое. Уже стоя в дверях, он неожиданно обернулся и, почесывая в задумчивости лоб проговорил:
– Я думаю, зря мы стали пороть горячку с этим вашим переселением сюда. Вряд ли сейчас вам что угрожает. Ты, доча, вот что… – запнулся он на секунду, но затем справился с собой и продолжил, – я тут пока буду проходить процедуры, то да се, потом на обратной дороге заеду в банк. А ты пока езжай к себе, собери с Костей вещи, которые можно упаковать, договорись с транспортом, грузчиками на вечер. В общем, перебирайтесь к нам – на казенную квартиру, что на Ефремова. Вот тебе ключи.
С этими словами он достал из внутреннего отделения барсетки, оставленной им вчера в прихожей на табуретке, очечник, в котором, помимо очков, хранился еще и ключ от служебной квартиры.
– Ну, кто же ключи держит в одном месте с очками? – всплеснула Настя руками. – Стекла же поцарапаются!
– Да, ладно – незаботливо махнул он рукой. – Если с грузчиками договориться не удастся, то позвони мне. Я поговорю с Кондратьичем и Михайловым, авось впятером перетаскаем нехитрые твои пожитки.
– Хорошо. Ты только мобильный не выключай больше, как вчера.
– Ладно-ладно. И да, вот еще что, – опять запнулся Афанасьев, не зная как продолжить начатую фразу, – ты это, матери скажи, чтобы тоже не мешкала с перебазированием из Одинцово в том же направлении. Жуковку, наверное, все-таки мне оставят, ведь я в свое время отказался от ведомственной дачи в Завидово, но с Одинцово это не прокатит. Придется сдать. У меня там вещей-то не так чтобы много было – пара мундиров, да из нижнего белья чего-то, а вот библиотека, которую я собирал много лет, требует, пожалуй, пары грузовиков. Ладно. Сегодня-завтра решим и этот вопрос. Ну, я пойду, а то там уже наверняка Кондратьич копытом землю роет. С этими словами он подхватил барсетку в руки и, провернув клинкет, вышел в коридор.
– Давай, папа. С Богом! – напутствовала его дочь, закрывая за ним массивную дверь.
В коридоре его уже ожидал новый – третий по счету носитель «ядерного чемоданчика». В отличие от предыдущего этого он знал уже не первый год. Невысокий, как и сам Афанасьев, но крепкий и плотно сбитый моряк с погонами капитана второго ранга был одним из старших в группе «носителей», за исключением еще одного, очередь которого придет вечером. Навскидку, ему было где-то под сороковник. Такой же строгий и неулыбчивый, как Завьялов, он все время старался быть по левую руку от генерала, явно смущаясь демонстрировать тому длинный и неприятно зарубцевавшийся шрам, расположенный на его правой щеке. Шрам был им получен много лет назад в одной из десантных операций Российской Армии, о которых не принято говорить во всеуслышание. И хотя он – носитель не только чемодана, но и довольно вкусной фамилии уже несколько лет молчаливой тенью сопровождал своего босса, стеснительность его никуда не делась.
– Здравствуй, Андрей Ильич! – первым поздоровался Афанасьев со своей «тенью», не дожидаясь, когда тот вскинет руку к козырьку фуражки.
– Здравия желаю, товарищ Верховный главнокомандующий! – слегка удивленно, но, тем не менее, бодро отрапортовал тот, явно не привыкший к тому, что с ним здороваются словами, а не как обычно – кивком головы.
– Как прошла пересмена?! – поинтересовался на ходу Афанасьев у кавторанга.
– В штатном режиме, – все еще немного удивляясь словоохотливости начальства, доложил тот, не останавливаясь и не замедляя шага.
– Я, почему интересуюсь? – задал генерал, как бы самому себе вопрос и тут же пояснил. – Чемоданчик-то теперь остался в единственном экземпляре.
– Да. Мне, как одному из старших, об этом доложили еще вчера. А сегодня я уже связался с самим Игнатием Олеговичем по этому поводу.
– Вот как?! В такую-то рань? И он не послал вас в долгий эротический поход пешком!? – притормозил Афанасьев свои шаги, всматриваясь в Коржика.
– Ну, что вы, товарищ Командующий?! – с удивлением и укоризной вымолвил тот, чуть не врезавшись на ходу во внезапно остановившегося шефа. – Игнатий Олегович милейший и интеллигентнейший человек, имеющий в своей родословной не одно поколение высоко просвещенных дворян. К тому же там, кажется, никто сегодня и не ложился спать. Мы хорошо и плодотворно пообщались. Он меня заверил, что к вечеру недостающие экземпляры будут готовы к эксплуатации.
Произнося эти фразы, Андрей Ильич Коржик поймал себя на мысли о том, что за вот уже почти пять лет как он перешел в это ведомство после тяжелого ранения, это был, пожалуй, самый продолжительный его диалог с непосредственным начальством.
– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Верховный, знавший о «милейшем и интеллигентнейшем» немного больше чем подчиненный.
– Эй, постойте! – услышали они неожиданный оклик за спиной и тут же обернулись. По длинному коридору бункера к ним спешил, косолапя, «пруссак».
– А-а, Сергей Иваныч! Приветствую! – дожидаясь, когда тот подойдет, протянул руку для пожатия Афанасьев.
– Позвольте и мне с вами!? – пожимая руку Афанасьеву и кивая кавторангу, проговорил Рудов, запыхавшись от быстроты передвижения. – Я сегодня безлошадный. Водителя своего отпустил – у него вчера была свадьба сына, так что, какой из него сегодня водитель, с бодуна? А в гараже все людские резервы выскребли на усиление патрульной службы. К тому же обстановка в войсках не требует пока моего постоянного присутствия на командном пункте, поэтому у меня сейчас там пока один из замов управляется.
– Милости просим. Места всем хватит, – ответил Валерий Васильевич, с интересом оглядывая папку, что держал в руках Начальник оперативного управления. Перехватив внимательный взгляд Афанасьева, Рудов, кивая на невысказанный вопрос, ответил сам:
– Да-да, полночи вспоминал и вписывал. Было бы времени побольше… – начал, было, он.
– У нас вчера вечером было слишком шумно? – перебил его откровения Верховный, не стесняясь присутствия «тени».
– Не знаю! – махнул тот рукой. – У самого было не тихо!
Неудобную, для обоих, тему, продолжать не стали. Тем более, что уже подходили к КПП бункера, где уже маячила фигура Михайлова.
– Здравия желаю, товарищ Глава Высшего Военного Совета! – бодро отбарабанил он, как и положено «поедая начальство глазами» и выпячивая молодцевато грудь.
– И тебе не хворать, Борис Борисыч, – коротко козырнул в ответ Афанасьев. – Ну, докладывай, что у нас плохого случилось, пока мое Главство почивать изволило? – с ноткой ехидства и фривольности в голосе поинтересовался диктатор.
– Все плохое, что могло случиться – случилось еще вчера, – не принимая игры, ответил подполковник.
– Хорошо. Тогда идемте, и по дороге расскажете обо всем, – сказал Афанасьев, поняв, что адъютант не расположен к игривости тона.
Они зашагали к шахте лифта мимо козырнувшего дежурного, а Михайлов меж тем продолжал, как и велено, докладывать на ходу:
– Докладываю по мере очередности поступления сообщений. Временный глава МЧС Нечипоренко отчитался в том, что основные работы по разбору завалов и извлечению тел погибших и их фрагментов закончены. Тела руководства страны и почетных гостей худо-бедно собрали и, уложив в гробы выставили для прощания в Колонном Зале Дома Союзов, что расположен в Охотном Ряду. К восьми часам утра его откроют для всех желающих проститься. Первый заместитель Министра иностранных дел Сергей Алексеевич Рябцов уже разослал телеграммы-соболезнования от имени МИДа всем пострадавшим сторонам.
Афанасьев чуть покривился от такой новости:
– Торопится Сергей Алексеевич застолбить участочек. Ню-ню… Борис Борисыч, – обратился он к адъютанту, – ты мне напомни после возвращения, чтобы я связался с МИДом, а то негоже оставлять такой орган без присмотра.
– Есть, напомнить, – отозвался Михайлов.
Поднялись наверх. Тем временем Михайлов, набрав побольше воздуха в грудь, выдал следующую порцию новостей:
– Еще Вениамин Андреевич сообщает, что при разборке завалов спасатели вышли к эпицентру взрыва. Взрыв произошел в подземном туннеле, на глубине около трех метров от поверхности…
– Это было известно еще вчера, – встрял Рудов.
– Да, но разобрав завал, образовавшийся вследствие взрыва, они прошли по этому проходу несколько метров и обнаружили там тела четырех неизвестных людей, одетых в форму сотрудников ФСО в стадии трупного окоченения, но без внешних признаков насильственной смерти. Тела были направлены в специализированный морг, находящийся при специальной клинике ФСБ. Там они были опознаны как сотрудники московского отделения ФСО, пропавшие накануне.
– Кто бы сомневался, – буркнул Глава. – Свидетелей всегда принято устранять, а уж сообщников-то и подавно.
В вестибюле по случаю раннего утра было пусто и тихо. До пересмены дежурных операторов Центра Национальной Обороны оставалось еще более получаса. Начальник караула, при виде первых персон государства, замер козыряя. Вышли. Машина Афанасьева, свежевымытая и от того сверкающая на рано взошедшем Солнце всеми своими хромированными частями уже ждала у подъезда. Возле машины стоял свежевыбритый, благоухающий во все стороны «шипром» и в новой кожаной куртке – Аверьян Кондратьевич. Рядом, в состоянии подогрева уже стояли два БМД-4[28] и несколько крытых КАМАЗов с надписями на лобовых стеклах «люди».
– Эка, ты вырядился, Кондратьич?! Словно на именины! А уж надушился-то?! У-у! – удивился Афанасьев виду своего персонального водителя, ранее никак не замеченного в особенной презентабельности.
– Так и есть, Василич! Именины не именины, а рождение новой власти, как-никак. Сам понимать должон. Ты теперь – первое лицо государства, ну, а я при тебе, тоже, стало быть, на виду. Значить, и мне марку держать надобно, – осклабился тот, подбоченившись. – Какой маршрут, начальство?! – В Ясенево, – коротко бросил Афанасьев Кондратьевичу и подошедшему для уточнения маршрута офицеру из головной машины сопровождения. Расселись. Коржик впереди – с водителем, а Рудов с Афанасьевым на задних сиденьях. Михайлов, сев к ним лицом, приготовился докладывать полученные известия, не торопясь и обстоятельно.
Несмотря на понедельник, машин на дороге, как это ни странно, было до чрезвычайности мало. Лишь военные патрули на перекрестках, усиленные бронетехникой указывали на то, что Москва вымерла еще не до конца. То ли это было следствием объявленного комендантского часа, то ли карантинные меры, наконец, начали свое воздействие на, всегда спешащих куда-то, москвичей – неизвестно. Понятно было только одно – столица, как вздыбившийся конь на краю пропасти замерла в своем разбеге, ожидая чего-то непонятного и от того пугающего. Ехать было недалеко. А по причине отсутствия, как встречного, так и сопутствующего транспорта, поездка вообще обещала превратиться в приятную прогулку «с ветерком».
– Получены соболезнования от глав ряда второстепенных государств… – начал Михайлов.
– Не актуально, – скривился Верховный. Адъютант понятливо кивнул и продолжил:
– Уже поздно вечером пришло сообщение с полигона в Белушьей, – вопросительно глянул подполковник на генералов.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался сразу Рудов, а Афанасьев, сначала, даже не понял о чем речь. Последние события, напрочь выветрили из его головы, распоряжение, данное им накануне о том, чтобы его держали в курсе по поводу испытаний изделия академика Вострецова. И только рапорт подчиненного напомнил ему о досадной забывчивости. «Так незаметно начинается склероз» – подумал он про себя, признавая первое поражение от старости и давая себе одновременно зарок завести напоминальник в виде блокнота, а не полагаться во всем на мнемонические способности помощников.
– Представитель Министерства обороны – генерал-лейтенант Иванов в шифровке доложил, что испытания прошли штатно и все заявленные цели достигнуты. Сам он вылетел только что с подробными материалами по итогам испытаний.
– Как прибудет, пусть немедленно придет с докладом. Как я понял, в прошлый раз из объяснений прозвучавших на коллегии, эта установка может в корне изменить военно-политическую ситуацию в стратегическом масштабе, – жмурясь от нечаянно доставленного и никак не ожидаемого удовольствия, проговорил Афанасьев. – Что-нибудь еще?
– Да! – почти светясь от радости, подтвердил адъютант. – Сотрудники ФСБ, нагрянувшие на виллу Песошникова, что на Рублевке, не обнаружили там ни хозяина, ни его сожительницы, ни дочери, что проживала с ними. По утверждению сотрудников, у них сложилось впечатление, что хозяева в спешке покинули жилище, прихватив с собой все более-менее ценное. Ими также зафиксирована пропажа из гаража личных авто пресс-секретаря президента и его пассии, запамятовал ее фамилию, – потер лоб Михайлов.
– Кафка, – вставил Рудов, хищно улыбаясь.
– Нет, – возразил Афанасьев, – Франц Кафка это великий писатель-сатирик прошлого века, а она просто шлюшка из кордебалета.
Рудов и Михайлов уважительно уставились на просвещенного в литературе шефа, в котором они раньше и не подозревали матерого библиофила.
– Крысы покидают тонущий корабль, – резюмировал Рудов. – В любом случае, чую, принесут они нам еще кучу неприятностей. План перехвата объявили?
– Да. Как только обнаружили их отсутствие, то сразу объявили план перехвата, как генерала ФСО Вдовенко, так и Песошникова со своей шмарой.
– Когда тонущий корабль поймет, что все крысы, обитавшие в нем, покинули трюм, то он, пожалуй, передумает тонуть на радостях. Не знаю, как там насчет Вдовенко, а эту «сладкую парочку» надо искать в районе посольства Великобритании, – хмуро буркнул Афанасьев.
– Почему?! – вырвалось сразу у Рудова и Михайлова.
– Вы, что, думаете, по простоте душевной он отправил свою старшую дочь еще несколько лет назад на Оловянные острова?[29] Цель была одна – подготовить почву для будущей эвакуации. Я не питаю никаких радужных иллюзий по поводу данного обстоятельства, поэтому считаю, что мы опоздали, и они уже находятся на территории посольства.
– Ничего! Выкурим как-нибудь и оттуда, – зловеще хрустнул костяшками пальцев Рудов.
– Ну-ну, Аника-воин, – успокаивающе тронул его за коленку Афанасьев, – побереги свой пыл на куда более грозных неприятелей, чем это лобковая вошь. И уже опять обращаясь к Михайлову, – Есть еще что-нибудь из актуального и животрепещущего?
– Имеется, товарищ Верховный. По информации распространяемой БелТА,[30] президент Белоруссии Александр Лукашенко сразу по прилету дал прямо у трапа самолета интервью местным теле и радиоканалам, в котором сообщил, что, вот, цитирую, – Михайлов раскрыл папку, которую все это время держал в руках, – «произошедший теракт в Москве был направлен именно на него и лишь благодаря его природному чутью, еще ни разу не обманывавшему его на протяжении двадцати пяти лет спасся не только он сам, но и в его лице, вся Беларусь. И это еще раз подчеркивает, что Бог, тем самым, оберегает не только его самого, но и весь белорусский народ и указывает на правильность выбранного им курса. В связи с этим президент Белоруссии призвал экзархат Белорусской Православной церкви обратить на это свое сугубое внимание».
– Послал же Бог союзничка, – прокряхтел сидящий рядом Начальник Главного оперативного управления и негласный заместитель диктатора.
– Да, – согласился с ним узурпатор. – С такими друзьями и врагов не надо. – Аверьян Кондратьич, ты как представитель народа, скажи, что там говорят о вчерашних событиях?
Кондратьич вскинул глаза к зеркалу заднего обзора и встретился взглядом с Афанасьевым. Немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем как бы ни к селу не к городу молвил:
– Вот хорошо, что я еще с вечера догадался у дежурного генерала Центра Управления бумагу пропуск выправить на перемещение по городу во время комендантского часа, а то сейчас бы ты ловил такси по городу или на армейском грузовике трясся.
– Прости, Кондратьич, закрутился, – виновато развел руками Афанасьев.
– Вот, то-то. Всегда оно так. За большим и малое не разглядишь. А уж с твоих-то нынешних высот, то и подавно, – ворчливо заметил водитель. – А про то, что люди говорят… Не знаю. На людях-то редко когда бываю. А только вот, возвращался я вчера домой с работы. Хоть и поздновато уже было, а все ж таки светло еще. Живу-то на седьмом этаже. Лифт в доме опять сломался, едрит, твою, налево. Решил перекурить перед тем, как подняться. Там на лавке сидят, как водится, живые камеры наблюдения пенсионного возраста. Ну и я присел к ним на пару минут. Они по своему женскому обычаю галдят, как крачки на птичьем базаре, а тут сидят прижухались, ровно мыши под веником. Ну, я им весело так говорю, чтобы значит расшевелить их: «Привет, всероссийскому профсоюзу пенсионеров от русской недвижимости! Поздравляю вас со сменой власти в стране!» Они на меня вроде как даже и не смотрят. Только вздыхают этак горестно. Наконец, одна, как бы про между прочим, и говорит, опять же не глядючи на меня, будто я место пустое, али морок какой: «А чему это ты батюшка возрадовался-то так?!» «Как же, – говорю ей, – новая власть – новая жизнь! Глядишь, и жить веселее будет при новой-то власти!» А она, пригорюнившись, пуще прежнего, и отвечает: «Да где это видано, чтобы простому люду при смене в верхах жить доводилось лучше прежнего? Отродясь такого не бывало». «А не вы ли, старые вороны, – отвечаю я ей, – все каркали с утра до вечера, что де и власть плохая и коррупция везде, да воровство!?» «Каркали. Вестимо, – не стала спорить со мной ее товарка, – а только уж больно плохая примета у новой-то власти». Спрашиваю у ней: «Это какая же?» А она мне и отвечает: «Народу вишь простого сколько полегло. Ни за что, ни про что. При последнем императоре тоже вон, с Ходынки[31] все началось и гражданской войной закончилось. Так вот. О хорошем уже и не мечтаем, как бы хуже не стало». Я ей тоже отвечаю в свой черед: «Ты бабка не мели чего не надо, да мозги не пудри. Мы ить тоже не за печкой уродились, понимаем что почем. Там, сначала император на трон уселся, а потом ходынское побоище учинилось, а тут наоборот все. Сначала люди погибли, стало быть, еще при старой власти, а уж потом и новая появилась на свет. Соображать должна о причинах и следствиях, швабра старая». Вот и поговорили, а ты спрашиваешь, как там народ?
– Что, так прямо и сказал ей «старая швабрара»?! – спросил, не веря своим ушам Михайлов, не оборачиваясь к водителю. Тот только покрутил головой:
– Вечно ты Борька лезешь со своим мнением, когда взрослые гуторят. Ведь наверняка ты родился недоношенным, – сокрушенно сказал Кондратьич.
– От чего это вы так решили?! – засопел Михайлов, старательно изображая обиду на лице.
– А от того, – охотно пояснил Кондратьич, – что не хватило у тебя терпежу досидеть там до положенного срока.
– Скажете, то же, – фыркнул адъютант, но уже без симуляции обиды, ибо такие перепалки между ними случались частенько.
Так за разговорами и доехали до знаменитого «Аквариума»,[32] высящегося за шлагбаумом КПП и отсвечивающего зеркальными гранями в лучах утреннего Солнца. Пройдя все положенные формальности, связанные с идентификацией личностей, сидевших в авто (сопровождающие остались за шлагбаумом ждать снаружи), машина плавно подкатила к главному входу, возле которого уже было тесновато от черных лимузинов, что немало удивило Афанасьева, рассчитывавшего на свою первоочередность в этом не совсем приятном деле.
