Глеб Ковзик
Родная партия
– Что делать-то? – не понимал я.
– Ты как маленький, Андрей! Детей бы пора. Где дети? Когда получим долгожданную новость?
Я растекся на диване.
– Может, мы сами решим, что нам делать?
– Конечно! Конечно вы решите сами. Мы вот с Викторией Револиевной всё думаем, когда это случится? Если в ваш двигатель бензина не подлить, боюсь, случится такое только после нашей смерти!
– Мы молодые. И вы не слишком старые.
– Ах, мы не старые! – воскликнул Григорий Максимович. – Какое интересное оправдание. Мы не старые. Прекрасно, великолепно. И что тогда? Через сколько лет вы заведете детей? Через десять? Или двадцать?
– Ты на меня давишь, – устало и полушепотом произнесли мои губы.
– Андрей Григорьевич, вы же сын генерального директора производственного объединения, заведуюший агитпропом в комсомоле. Неужели это пустой звук?
– Нет, не пустой звук. Но почему ты всё время хочешь меня проконтролировать? Минутой ранее хвалил, говорил, что больше не боишься, а сейчас требуешь завести детей, стращая моим статусом.
– Да ничего я не стращаю!
– Хорошо. Не стращаешь. Зато пытаешься управлять мной.
– И ничего я не пытаюсь управлять тобой! Вранье. Я с тобой по-мужски поговорить хочу, да и только.
Григорий Максимович так быстро зашагал передо мной, что ветерок зашелестил плотные шторы. Ленин на стене укоряюще смотрел на нас обоих: “Не коммунисты, а бугжуазная газмазня!”
– Всё же хочу решить такой серьезный вопрос с Лирой, – встал было я с дивана, но Григорий Максимович замахал руками. – Что-то ещё?
– Погоди ты со своей обидой. Знаю, уже дуешься. Ну, разве мне нельзя помечтать о дедушкином счастье? – у моего собеседника едва заметно задрожали руки на столе.
– Ты путаешь мечты с директивами. Тебя послушать, так любую хотелку нужно бежать исполнять. Только всё-таки у меня свой путь. И я уже доказал за несколько месяцев, что дорожка моя безопасная.
– Ну да. Естественно, рассказ про дачу ты решил оставить за бортом, – съязвил Григорий Максимович.
Я опешил от внезапности. Откуда ему известно?
– Там ничего криминального, – голос подвел, надломился со страху.
– Ну, следователь считает, будто вы правда в этой мокрухе непричастны. Пацана того убили, только кто?
– Откуда ж мне знать?
– Говорят, этот Ручков метил в ЦК КПСС, а ты ему сливу на носу поставилэ.
– Ну вот и узнавай дальше у тех, кто тебе всё говорит да рассказывает! – возмутился я.
– Не горячись. Репутация должна быть чистой. В будущем ещё внуки появятся, им портить характеристику категорически запрещаю. Тебе нужна моя помощь? Лучше признайся по-честному. Я постараюсь тебя понять.
О, включил заботливого папу. Как быстро он меняет поведенческие роли. Ему-то без разницы, привыкший к такому, а меня на эмоциональных качелях катает туда-сюда.
– Нет. Никакая помощь не нужна. Я ни в чем не виноват. Этот Ручков сам пролетел в ЦК. Мне повезло, Лигачев дал персональное поручение, которое исполняется.
– Аж Лигачев? – в голосе Григория Максимовича звучало восхищение.
– И с детьми мы сами разберемся. А теперь, если возможно, давай вернемся за стол.
Настроение было такое, что сейчас даже насилие жареной в молоке, муке и луке рыбой было бы легче перенести, чем заседание с директорствующим Григорием Максимовичем. Быть может, он хочет показаться порядочным семьянином, но от подобных знаков внимания мне не просто хуже – я его буквально начинаю ненавидеть. Переотцовщина. Гиперопека. Не делай то, сделай это. Шпионаж за действиями, за личной жизнью. Нет, вот откуда он всё-таки узнал? Кто сдает ему мой каждый шаг? Спасибо, спасибо большое! Поклон до пола, лбом прямо в паркет.
Григорий Максимович пожал плечами. “Потом всё равно уломаю”, – читалось в его глазах. Ленин всё так же бил по нам дедушкиным укором: “Годная пагтия обугжуазилась! Батенька, да что вы всё о мещанском судите, когда на кону миговая геволюция…”
Глава 19. Zero Waste
– И ты отпустил её? – глаза у Курочки превратились в большие пуговицы. – Да ты что? И без медового месяца?
– Ну да, – в моем голосе звучала наигранное разочарование. – Она очень уж просилась в Берлин, отказывать не стал.
– Странная вы пара.
– Сказал бабник, раз-два в месяц подбирающий себе новую девушку.
– Фи! Не завидуй.
Курочка продолжил читать свежий номер “Комсомольской правды”. В кабинете после совещания было тихо, Татьяна собирала документы и готовила новые. Бумаги ради бумаг. Во время совещаний витало напряжение – готовность номер один к проведению фестивалю.
Я предался размышлениям о подготовке воплощения задумки в жизнь. Своими силами мне удалось продавить публикацию нескольких статей на экологическую тему, с мощным акцентом на триаду инициатив. Идею перекрытия Нового Арбата в ЦК КПСС пока обдумывают, но шанс всё-таки есть. Благо, что теперь я работаю не один, а в связке с другими комсомольскими отделами и с писателем.
В кабинетах уже перешептывались: “Этот Озёров выдумал свою чушь, на пару с Залыгиным”. С писателем ссориться комсомол права не имел – это было бы опасно и политически неправильно, поэтому токсики нацелили свои струи яда на мою персону. Некоторые считали мое поведение карьеристским, поэтому втайне ожидали, что я споткнусь и упаду, а лучше выпаду полностью из комсомола, как вылетел Ручков с балкона дачи. Курочка сдерживает слишком активных противников при помощи авторитета добродушного и компанейского товарища, и в этом весьма преуспевает. Открытый бунт исключен. Люди желают дружить с Курочкой.
Согласование агитационного сопровождения с ЦК КПСС не потребовалось – обошлись тем, что выложили публикации в формате освещения событий предстоящего фестиваля молодежи. Я позвонил в курирующий отдел, на всякий случай перестраховавшись. Трубку взял очередной, по всей видимости, серопиджачный инструктор:
– А кто согласовал эту программу?
– Это поручение члена Политбюро Егора Кузьмича Лигачева.
Немое замешательство. Инструктор, тем не менее, восстанавливает свои силы:
– Всё же инициатива висит в воздухе. Где постановление? Распоряжение? Оно должно быть зарегистрировано в Общем отделе. Вы понимаете, о чем я, товарищ Озёров?
– Понимаю, конечно. Извините. У меня нет точной информации на этот счет. Дело в том, что я руководствуюсь нашим постановлением ЦК, а в её основу легло решение Лигачева.
– Всё это очень необычно, товарищ Озёров. Вы же не хотите сказать, что товарищ Лигачев волюнтаристски решил за всё Политбюро?
– Нет. Разумеется, всё было не так.
– Ладно. Я проверю информацию.
– Надеюсь, регламент не нарушен?
Инструктор усмехнулся и бросил трубку.
Часто при проведении своих инициатив я ссылался на Лигачева, и этого было достаточно, чтобы снять претензии. Если последствия у моего своеволия будут, то выяснятся они уже после проведенного мероприятия. А пока дан зелёный свет, и я им воспользуюсь полностью. На кону моя жизнь.
Сотрудничество с Залыгиным всё больше обрастало плотью. Это оказался деловой мужчина, способный на хороший кооператив – ради экологии, разумеется. Другие темы я с ним не затрагивал, хотя полагаю, что в будущем такой писатель может пригодиться и для более серьезных задач. Татьяна рассказывала, что он на хорошем счету у высших партийных чиновников. Возможно, с Залыгиным точно захотят вести разговор о строительстве новой модели идеологических отношений между партийными и социальными институтами, и мне в таком случае будет проще двигать исполинскую советскую машину в нужном направлении.
В общем, писатель волей-неволей подключился к политической игре, развернутой мной в последние две недели. Это некрасивое с моральной точки зрения юзание человека, но в гонку за власть меня втянули не по моему желанию. Бафнул, надо сказать, он знатно: в комсомольской печати выдались хорошие авторские статьи про мои инициативы, а в среде московской интеллигенции пошел слух о нечто интересном, намечающемся на фестивале молодежи. Даже среди внесистемников внимание сосредоточилось на необычных экологических инновациях.
Подача материала позволила сделать что-то особенное в море партийной серости, где один лозунг крикливее другого. Об экологии говорили и раньше, но залыгинский литературный стиль, с его упреждающими намеками и расстановкой алармистских акцентов на том, что вина за разрушение природы по сути лежит не только на Западе, зацепил аудиторию.
Сразу после фестиваля у меня назначена встреча с Яковлевым. Предположу, что будет первый этап собеседования для назначения на новую должность. Эйчаром невольно послужил сам Лигачев, набиравший новых сотрудников в аппарат ЦК КПСС. Новый генсек хочет оздоровить кадровую ситуацию во власти. Ну и отлично. Всем только выгодно.
– Андрей, с каких пор тебя волнует матушка-природа? – после прочтения газеты на лице Курочки выразилось явное неодобрение. – Когда мы готовили шашлыки в прошлом году, кто оставил на поляне больше всех бутылок? Ты. Раньше с тебя столько мусора сыпалось, что хватило бы целый город завалить, да ещё сверху присыпать.
– Словно человек не может поменяться.
– Чтобы ты интересовался экологией… Это невероятно. Фантастика. Мы тебя теряем, Андрей. Будешь как чудик западногерманский, останавливать поезда с ядерным отходами.
– Тебе известно протестное движение в Германии?
– Ну как сказать. По долгу службы получаю информацию. В командировках видел, как они протестуют. Там полно всяких чудиков, утопистов и идеалистов.
– Хм. Ты мог бы потом более подробно рассказать о немецкой молодежке?
– Про молодежные организации? – Курочка нахмурился. – Ну могу, только зачем тебе?
– В будущем всё пригодится.
– Ааа… В генералы метишь?
– В маршалы. Ну что, как тебе мои идеи?
Сережа отбросил в сторону газету.
– Знаешь, на собрании они звучали реалистично и живо, а вот тут, в газетах, напечатанные и красиво сложенные Залыгиным, утратили жизнь.
Я неподдельно удивился: “О чем ты, дружище?”.
– Могу откровенно?
– Всегда, Сережа.
– Эх, как бы попроще разъяснить? Ты молодой, а он старый. Ты комсомолец, а он староформат. Ты горячий, а он тревожный. Вы разные. Да, замечательный ход придуман, писательский вес пригодился для усиления позиций. Ну и на этом всё. НТР, литература, “спасите природу”. Этого мало, Андрей. Для комсомольцев точно мало, раз движение пошло в сторону перемен. В низовых структурах верят в формализм, а не в дело. Если уж захотел вырваться вперед, то нужно действовать от и до по-новаторски.
– Так можно и люлей получить от ЦК.
– Ты уже серьезно рискнул, – Сергей изменился в голосе. – Ты очень многим рискнул. Я тоже сильно рискую.
– Понял-понял, намек ясен. И что делать?
– Оживи затею. Прямо сейчас, прямо завтрашним днем покажи дело. Пусть люди смогут оценить на практике. Газеты могут хоть до конца года рассказывать про будущие достижения, а ты реализуй уже завтра.
– Ну что мне сделать? Перекрыть Новый Арбат своим телом?
– У тебя же была не только идея с ограничением движения. Сделай на сутки точки сбора пластика. Ну? Что потеряешь-то? Это безопасная инициатива, считаю.
Я потер пальцами брови. В общем-то Курочка прав. Как отличить себя от казенной программы? Организоваться не по вертикали, а по горизонтали, не навязать сверху, а предложить добровольное участие в интересном проекте. Тем более
– Алло? – в трубке звучал незнакомый голос. – Всё верно, райком Фрунзенского района ВЛКСМ.
– Это Андрей Григорьевич, заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ. Соедините меня с первым секретарем, если он на месте. У меня для него срочное поручение.
25 июля. Наступивший четверг был теплым, асфальт пах свежим дождем. Утреннее солнце взошло над Москвой. Я молча ожидал группу товарищей из комсомольского райкома для проведения маленькой операции в столице.
Вместе с Курочкой мы всё обдумали: как и что говорить москвичам об акции по сбору утиля, где собирать и в каком формате демонстрировать успех. Предполагалось, что горожане неохотно встретят подобное, но правильно освещенное событие может побудить к действиям комсомольцев в других городах.
Я сразу решил, что комсомольцы – не рабы и не бесплатный источник дармовой силы, а москвичи не обязаны мне ничем, если не получают что-то взамен. Поэтому предпринял ряд мер: во-первых, строго разделил время исполнения на три смены, во-вторых, выделил минимальный бюджет для премирования работников, в-третьих, лично принял участие, объехав точки сбора пластика, в-четвертых, сдающих в утиль пластик угощали дефицитными конфетами, в-пятых, позвал посмотреть на происходящее Залыгина, предположив, что он с собой возьмет ещё кого-нибудь из интеллигенции. Писатель не только согласился посмотреть, но и принял участие в сборе.
Из-за спешки я не предусмотрел, куда везти весь этот накопленный мусор на временное хранение, чтобы потом направить его на переработку, поэтому распорядился отправить прямо в ЦК ВЛКСМ на проспекте Хмельницкого. Места там предостаточно. В этом есть своя ирония. Впрочем, там и так много кадрового мусора. От серопиджачников, аппаратчиков со стажем, никакого толка, только политические драмы.
Поначалу москвичи отнеслись с удивлением к коробкам с надписью “Бросай сюда!” Кто-то побежал жаловаться милиционерам, но комсомольское удостоверение мгновенно снимали все претензии. Затем пошли первые добровольцы. Пластик, пластик, пластик. Zero Waste, мы идем к Zero Waste! Желающих становилось всё больше, а дефицитных конфет в качестве награды оставалось всё меньше.
Я договорился с комсомольскими активистками: “Если закончились подарки, то объявляйте акцию незавершенной. Не стесняйтесь это сделать, не волнуйтесь за народное возмущение. Куда хуже, если гражданин потрудится сыскать и собрать мусор, то есть вложит силы, а ему в ответ скажут, что наградить нечем”
К 3 часам дня все точки сбора закрылись. Под удивленным взором из окон комсомольской номенклатуры в задний двор здания ЦК вносили мешки с собранным пластиком. Довольный результатом, я пошел в свой кабинет, чтобы застать там растерянную Татьяну:
– Андрей Григорьевич, приходила милиция, спрашивала о вас.
– Ну надо же. Из-за компании по сбору мусора?
– Нет! Совсем нет. Вы знаете такого человека – Николая Валентиновича Юсупова?
Коля. Всё-таки он стал подозреваемым в деле смерти Ручкова. Это усложняет задачу.
Мишин грозно смотрел на меня.
– Андрей Григорьевич, это серьезное нарушение партийной дисциплины. Мне по линии милиции, КГБ докладывают о какой-то нелепой акции по сбору мусора. Привлечены ребята с Фрунзенского райкома. Они в курсе, что это незаконно?
– Законно, Виктор Максимович.
– Это ещё почему? Вы не указывайте на решение заседания Бюро ЦК.
– Тогда зачем мы их принимали?
– Так откуда ж я знал, что вы станете промышлять?! – взревел Мишин. Для острастки он хлопнул ладонью по столу. – Что вы наделали? Привлекли внимание к комсомолу своей авантюрой. Вы авантюрист, Андрей!
Я старался смягчить негодование первого секретаря как мог. Получалось плохо. По-видимому, в нем взыграл страх получить оргвыводы из ЦК КПСС. Но из ЦК пока ещё ничего не требовали и не сообщали. Не было ни звонков, ни вызовов. Значит, Мишин предохраняется от возможных выволочек со стороны высшего руководства.
– Если претензия основана только на авантюризме, то позволю себе не согласиться.
– И не только. Мы не экологический кружок. За экологией – в ВООП. Мы комсомол, ответственны перед ЦК компартии.
– Член Политбюро утвердил решение о проведении нашей кампании.
– И что? Хотите сказать, что товарищ Лигачев приказал собрать хлам по Москве?
– Нет. Но и не запрещал.
Мишин смутился. Положение для него неприятное. Официально вздёрнуть за проведенную акцию не получится. Даже выговор сделать не удастся, судя по всему. Люди с позитивом отнеслись к идее. Это не банальный субботник, над которым ехидно подшучивают, намекая на характерную черту социалистического образа жизни. Мы не предлагаем бесплатный труд, за спасибо и во благо далекого народа Африки и Азии. Здесь вполне здравая акция “Ты мне это, я тебе то, и все получат пользу”. Когда труд вознаграждается, доверие к задумке возрастает. Все остались в выигрыше, и особенно горожане.
Ну и кто откажется от дефицита в СССР? Вопрос риторический. Только фанатики с маниакальным расстройством будут ныть про идеологическую крамолу. Но пока что они не угроза. Проблема наступает в 1985-м только тогда, когда ЦК КПСС, монопольно держа власть, выдвигает претензию. Вот тогда точно туши свет…
– Вам бы лучше осветить предыдущие успехи комсомольцев, – заявил первый секретарь. – У нас БАМ, КамАЗ, всесоюзные ударные отряды возводят гигантские стройки, а вы спустились до такой мелочи.
– Зато какая реакция общества, – парировал я.
– Ну и какая же она, товарищ Озёров?
– Живая, – после этого слова Мишин недовольно сморщился.
– К вам заходил Залыгин? – вопрос был направлен на то, чтобы авторитетом писателя усложнить атаку моей персоны.
– Заходил.
– Он что-то высказал насчет проведенной кампании?
Мишин громко вздохнул.
– Ему всё понравилось. Он даже сам принес хлам со своей квартиры.
– Вот видите. Мнение Залыгина дорогое. Люди отзываются. Не только коммунисты и комсомольцы, но рядовые граждане. Они проявляют инициативу.
– Инициатива может привести к неожиданным результатам. Вы это плохо понимаете. Наверное, я к вам слишком жесток, – Мишин неожиданно смягчился. – Принципиальность вашу понял. Только поймите и вы. Есть правила, они писаны не нами, и существуют уже почти семьдесят лет. В наши задачи входит жизнь по этим правилам. А вы эти правила невольно рушите. Инициатива. Людям нужны не инициативы, Андрей, им нужно, чтобы мы реализовали их потребности – первичные, обязательные, базовые. Избавить от дефицита, от очередей на квартиру, повысить благосостояние населения, построить народу дворцы спорта и культуры, школы и детские сады. А всё это возможно только через материально-техническое оснащение. Нужны заводы, тоннели и мосты, машины и станки. Понимаете это, Андрей Григорьевич?
– Мне кажется, можно совместить одно с другим. Ведь для нас не секрет, что наша экономика не очень экономная. Товарищ Брежнев хотел её сделать экономной, но три года как его уже нет… То есть, весь мой посыл в том, чтобы преуспеть в конкретных делах. Стройки – это хорошо. Но это дорого и народ видит результат не сразу. Мы же получили эффективную пропагандистскую кампанию за сутки. Виктор Максимович, это всё же серьезный результат. Я не хочу затрагивать тему коммунистического строительства в нашей стране. Она очень сложная.
– Да, сложная. Но наверху сидят умные люди. Им виднее, Андрей. Мы боремся за коммунизм, за идею, за то, чтобы молодые поколения хотели стоять в первых рядах строителей. На нас возложена огромная ответственность. А то, что предлагаете вы на пару с Курочкой и Залыгиным, стоит в шаге от общего пути.
– Всё же стою на своем, Виктор Максимович. Если товарищ Лигачев одобрил, значит мы движемся в верном направлении.
Я уже собирался уходить, как Мишин напомнил про приход милиции. На Колю повесили обвинение. Якобы они были спекулянтами и что-то не поделили. Вернее, спекулянт в уголовном деле теперь только один – это Коля. Не будут же марать комсомол из-за умершего Ручкова…
– Они хотели меня допросить? – спросил я.
– Да вроде пару вопросов задать.
– Почему же милиция не дождалась меня?
– Я потребовал от них прекратить разговоры, – Мишин принялся водить ручкой по бумаге. – Не хватало нам ещё и тут проблем. Разберитесь с этим Николаем, и как можно быстрее.
На этом мы завершили разговор. Я был приятно удивлен. Биг босс комсомола защитил меня! Столь неожиданно, сколь и лестно. Пойду похвастаюсь Курочке.
Глава 20. Лужники
В перерыве меня вызвал к себе Федосов. Лысый, с ярко выраженными, густыми и черными бровями, он скромно и в некотором роде опасливо интересовался, всё ли идёт по плану:
– Я тщательно следил за вашей работой, Андрей Григорьевич. Признаться, вопросов к качеству не имею. Но вынужден предупредить вас, что команду, которую задействовали для специальной кампании, должен перевести в Центр охраны окружающей среды.
– Что? – моему возмущению не было предела. Спина мгновенно вспотела от мысли, что всё разрушится прямо за миг до начала. – Ни в коем случае, Владимир Иванович! Простите, пожалуйста, но при всём уважении к вам, перенести команду со “Свободной трибуны” в этот центр не могу.
– Почему же? Всё как раз и логично, – Федосов взглянул на бумажку. – Тематически ваш сценарий работы с иностранной молодежью обозначен под знаком защиты окружающей среды. Зачем же выдвигать доклад и рабочую группу в “Свободную трибуну”? Там будут сидеть другие товарищи, тоже проверенные.
– Затем, что мы изначально под неё и готовились. Это единственный способ достойно перехватить инициативу у оппонентов. Наверняка они будут задавать провокационные вопросы.
– Андрей Григорьевич, я уже сказал, что там сформирована опытная команда комсомольцев. Беспокоиться за наших ребят глупо. Как руководитель штаба подготовки фестиваля, настаиваю на переносе вашей группы в Центр охраны окружающей среды.
Меня разрывало от гнева. На трибуне сидели, помимо Федосова, ещё Шеварнадзе, Ельцин и трое неизвестных мне людей; Владимир Иванович смотрел озабоченным видом, при этом как бы намекая: “Потише! Здесь непростые люди!”
Трибуны ревели, ревала музыка, ведущие оглашали идущие небольшими коробками делегации. Ельцин повернулся:
– Что случилось? Кто вы?
– Это секретарь ЦК ВЛКСМ, Борис Николаевич.
– А что он здесь делает? – Ельцин показал кивком на перекрытую колонной вторую, незримую для нас часть трибуны. – Здесь генсек, кто его пропустил?
– Рабочий момент. Сейчас всё решим.
– Ну так выйдите и обсудите за дверью, – Ельцин продолжил смотреть зрелище.
Федосов вывел меня с правительственной трибуны.
– Мы нарушим решение члена Политбюро, Владимир Иванович. Умоляю, одумайтесь.
– Андрей Григорьевич, не давите на руководителя штаба. Если решение мной принято…
– То вы нарушите тем самым решение Лигачева. Полагаю, он уже на трибуне, если Михаил Сергеевич тут. Сейчас не самое лучшее время переписывать программу действий.
Густые брови Федосова поползли наверх.
– Ну скажете тоже. Давайте не драматизировать.
– Скажите, кому принадлежит идея переделать всё в день открытия фестиваля?
Федосов проигнорировал вопрос.
– Я не готов перенести свою группу, – ответил честно, но с раздражением.
– Тогда комсомольский билет положите на стол, – сухой ответ Федосова намекал на скорое окончание разговора.
– В таком случае я должен с Виктором Максимовичем согласовать решение о снятии моей группы.
– Зачем? – снова поползли наверх черные брови. – Это ещё зачем? К чему? Перед вами руководитель штаба. Этого разве недостаточно?
– Решение о создании моей рабочей группы принято не мной, а товарищем Мишиным при согласии товарища Лигачева. Считаю, что это решение политическое, значит и позицию следует согласовать с вышестоящим руководством.
Федосов пожал плечами: “Ну попробуй, сынок, согласуй с ним”
Я умчался вниз, к трибунам. По кругу проходили делегации, прямо сейчас шла мозамбикская: темнокожие ребята в оранжевых касках подтанцовывали в родном африканском ритме.
Мишин стоял в служебной комнате перед выходом, в серо-голубом пиджаке и с черным галстуком, с нагрудным значком фестиваля. Волосы зачесаны назад, передние залысины стали заметнее, чем прежде. Его глаза бегали по строкам бумаги. По-видимому, готовится к речи: “Дорогие зарубежные гости, дорогие товарищи, друзья, вот и настал час, которого… ждали юноши и девушки… Открывается двенадцатый всемирный фестиваль молодежи и студентов. Так, пауза. Ленинский комсомол, молодежь страны Великого Октября рада приветствовать на московской земле делегатов и гостей фестиваля…”
– Виктор Максимович! Я по срочному делу.
– Не мешайте, – Мишин не оторвал взгляд от бумаги. – …Сформулирован четко и ёмко в лозунге за антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу. Опыт фестивального движения учит: сила прогрессивной молодежи мира…
– Виктор Максимович, простите…
– Да чтоб тебя, Андрей! – бумажки упали на пол. – Выведи его отсюда.
Неизвестный приблизился ко мне. Я угрожающе выставил вперед руку:
– Виктор Максимович, Федосов по какой-то неизвестной мне причине срочно переводит группу со “Свободной трибуны” в центр по окружающей среде.
– Почему? – Мишин наконец-то обратил на меня внимание. Бумажки с пола подняты, но перемешались, и теперь он с тем же неизвестным собирал их в порядке нумерации.
– Владимир Иванович сослался на то, что он руководитель штаба подготовки, и что в его компетенции делать изменения в программе.
– Ну а я председатель советского подготовительного комитета. И первый секретарь ЦК Комсомола. Странное дело.
– Могли бы вы повлиять на его решение?
– Он что-нибудь объяснил? Причины, по которым так решил?
– Нет. То есть, он сослался на то, что так будет разумнее.
Мишин почесал ухо.
– Но ведь у тебя и правда одна экология… Странно, что я сам не предложил поправить.
– Мы согласовывали проект решения с товарищем Лигачевым.
– Да помню.
– Виктор Максимович, выход через пять минут, – показавшаяся на пороге девушка жестом пригласила подойти ближе к трибуне.
Я чувствовал себя в отчаянии.
У меня “угоняют” идею. Федосов скромный мужчина, зачем ему это? Нет, это точно не Федосов. Ему кто-то подсунул рабочую схему. Он даже не ответил прямо на мой вопрос, значит, есть что скрывать. Либо просто включил начальника, тактично призвав к партийно-комсомольской субординации.
Кто ещё? Елфимов не возглавляет отдел, ему не хватит властных ресурсов, чтобы продавить свое через руководителя штаба подготовки. Да и чего ради? Только в отместку за Ручкова? Глупость.
Ручков умер, а Коля в следственном изоляторе, имеет статус подозреваемого. Предстоит вытащить парня из беды. Он не только попал из-за меня под пресс, но и целиком показал себя с лучшей стороны.
Может, это сам Мишин? А сейчас делает только вид, притворяется, будто ничего не знал и всё придумано исключительно Федосовым? Но ему зачем ломать рабочий сценарий с моими идеями? Ведь всё изначально заточено под якобы идеологическую кампанию: “Смотрите, вы западенцы, бездарные и лицемерные, тра-та-та, а мы прогрессивные, ха-ха, съели, да?” Мне не нужно унижать Запад, от него только требуется коллективный образ. Фигура, с которой я буду оппонировать и с помощью этого самого оппонирования покажу себя для высшего руководства. Идеологически мимикрированная под марксистско-ленинскую и советскую программа действий. Придраться очень сложно, почти невозможно.
Нет, это не Мишин. Глупо будет с его стороны топить фестиваль в таких поправках и изменениях. Нужно давить на Мишина-администратора, Мишина-организатора. Первый секретарь комсомола принципиален и не любит хаотизации процессов.
– Виктор Максимович, я против такого решения, потому что оно не обосновано. Во-первых, что за глупость – менять задачи у группы, которую неделю затачивали под выполнение миссии?
– Ну да, кто ж коней на переправе меняет, – поддакнул Мишин.
– Во-вторых, сегодня торжественное открытие фестиваля. Над нами высшее руководство. Горбачев выступает после вас. Кому нужен ураган в такой момент? Да никому!
– У вас же группа работает по экологии. Почему думаете, что всё переломает?
– Так ведь эта группа для того и предназначена, чтобы увести иностранную молодежь и потенциальных провокаторов от критики в адрес нашей страны. Ведь как нам сказал товарищ Лигачев: “Нужно энергично противостоять разрушительным силам капиталистического мира” Так и нужно последовать, не позволить противнику использовать площадку против нас самих.
– В этом есть своя логика…
“Да, Виктор, да! – кричало в моей голове. – Не позволить заруинить мой проект! Обнуляй Федосова!”
– В-третьих, мы серьезно обидим товарищей из моей группы. Да и Международный отдел обидим целиком. Это ведь ребята Курочки подобраны, отдел не поймет. Наконец, Виктор Максимович, а если что пойдет не так? Товарищ Лигачев скажет: “Почему нарушили распоряжение ЦК партии?” И совсем нечем вымарать эту политическую ошибку.
– Ладно, всё. Уходите, Андрей. Даю добро, – Мишин пошел на выход. – Федосову скажите, что вы руководите операцией полностью. Учтите, что в “Свободной трибуне” внимание будет немалым. Свободой пользуются не только друзья Советского Союза. Если Владимир Иванович станет сопротивляться, то делайте по-своему. Я возьму на себя претензии.
Первый секретарь комсомола вышел наружу. Он подошел с ассистентом к трибуне. Ведущая огласила: “Слово предоставляется Председателю Советского подготовительного комитета 12-го Всемирного фестиваля…”
Я поднялся на верхний этаж, чтобы рассмотреть людей из правительственной трибуны. Министр Шеварнадзе, колючий Ельцин, кто ещё сидит во властной ложе? Ко мне приблизился Курочка:
– Ну что там?
– Разобрался, – ответил я.
– Федосов отступит?
– Отступит. При сопротивлении давить на своем.
– Это тоже шляпный фокус с зайцем, – Курочка крепко оперся руками.
– В каком смысле?
– Результат предсказуем. Федосова ты обидишь.
– К тому времени может случиться, что мнение Федосова, Елфимова и ещё некоторых серопиджачников можно будет не только игнорировать, но и… ладно. Сережа, твои ребята готовы?
– Они сильно напряжены, Андрей.
– Почему? Ты разве не подготовил их?
– Ну так люди Федосова приходили, сказали им, чтобы отправлялись в другое место. Тебе бы было приятно такое отношение? Понятно, что партия скажет, а комсомол исполнит, но мои товарищи всё же характерные.
– Зачем ты взял тогда характерных? – я удивился, что для такого тонкого дела взяты потенциально проблемные личности.
– Ты где видел, чтобы дебаты тащили интеллигенты? – усмехнулся Курочка. – Они отлично ведут дискуссию, сидя в университете. А нам нужны бойцы.
– Ладно, где ребята?
– После речи Горбачева пойдут к нашей панели.
– Скажи им при встрече, пожалуйста, что я приду к ним с напутствием перед дебатами. Ребята не брошены и не забыты. Пусть готовятся.
Курочка похлопал меня по плечу. Тут же началось выступление Горбачева.
– Поздравляю вас с открытием двенадцатого всемирного фестиваля молодежи и студентов. Такие фестивали – всегда большой праздник, большое международное событие. Праздник – потому что встречаются молодые представители всех континентов, люди различных мировоззрений, национальных традиций. Встречаются для того, чтобы поделиться всем лучшим, что есть в духовной сокровищнице каждого народа…
– Кто сидит на трибуне, рядом с Горбачевым? – спросил я у Курочки.
– Так, ну я отсюда не увижу, но по составу и так могу сказать, кто точно будет. Рыжков, Лигачев, Чебриков… – Сергей загибал пальцы. – Громыко, Воротников, Шеварднадзе, Соломенцев, Ельцин, Алиев, Долгих, Кузнецов… Так, там ещё кто-то есть. Вообще-то ты должен назубок все фамилии высшего руководства страны знать, дружище!
