Глеб Ковзик
Родная партия
– Есть такое. Говори уже.
– Ладно. Случилось следующее. Сегодня этого Володю хотели подсунуть к очень большой шишке для знакомства. Кто-то его толкал наверх. Я помешал этому, залез сам вне очереди и теперь, можно сказать, отобрал у него шанс попасть в ЦК.
Коля хмыкнул, нахмурился.
– Прям в тот самый ЦК?
– Да.
– Опасный ты, Андрюша. Интриганишь.
– Ну не скажи… Я хороший человек.
– Ясно. Он мешал тебе и Курочке.
– Можно и так сказать. А как он вообще с тобой знаком?
Коля сказал, что у Володи “золотые” интересы, что он представляет людей из одной союзной республики, вот приехал искать способ, как продвинуть вопрос в Москве. Мне мгновенно пришла в голову мысль: “Это же настоящая коррупция”.
– Что, не нравится? – Коля увидел на моем лице отвращение.
– Нет.
– У нас иначе не проживешь.
– Не согласен. Можно всё поменять, было бы желание.
– Так а как ты собираешься наверх, Андрей, при этом не испачкать руки и ноги?
Балконную дверь резко раскрыли. Вошедшие Курочка и Ручков были сильно пьяны.
– Когда успели? – Коля возмутился. – Кто ж за второй машиной будет, балбесы?
Меня смутило, что Сергей засиделся с этим Володей наедине. Панибратства мне от него не хватало с моими врагами.
– Курочка, ты бы лучше со мной наши дела обсудил, – холодно произнес я.
– Да зачем ему с тобой дела иметь? – язык у Володи звучал развязно. Вино открыло доступ к “настоящему Ручкову”. – Со мной надо иметь дело.
Я промолчал. Пусть говорит дальше.
– А чего ты так злишься? – спросил Коля. – Он же наш пацан, честно всё сказал.
– Что он тебе там сказал? – тело покачивалось, а винным запахом разило на метр.
– Ну вы там не поделили должность какую-то.
– Какую должность…
– Я че, из партийных, чтобы разбираться? Ты хотел сегодня повстречаться с начальством, он успел раньше тебя это сделать. Всё. Нужно ли продолжать гнать тему? Сработаетесь ещё.
– Ничего мы не сработаемся, – Володя сбросил с себя руку Курочки. – Чмошника… валить надо.
– Простите? – теперь уже я не знал, как вмешиваться. Дело резко разгонялось до неконтролируемой стадии. – Тебе бы отдохнуть, Владимир, много косячишь сейчас.
– Ты… помолчи. Это из-за такая возможность пропала.
– Володь, остынь. Не прав ты. Ну получилось так, – попытался утихомирить Курочка. Похоже, он и сам теперь не рад происходящему, быстро протрезвел и пытался утихомирить.
– А чего остынь? Ты тоже такой, как эта сволочь. Ты же сам сейчас мне в ухо шептал, как важно дружить с Озёровым. Вы – два чмошника. Один вбежал в кабинет Мишину, а второй… держал в кабинете Елфимова. Вы думаете, что самые умные на этой планете, а? – тело Володи снова качнулось.
– Ты надумываешь, – ответил я.
– Ничего не надумываю. Чмошники. Да вы знаете, кто я?!
С этим пора кончать. Я решил ретироваться, чтобы не усиливать явно назревший конфликт. Нужно было вернуться домой и заняться идеей к фестивалю.
Но тут Володя резко толкнул меня, прямо двумя руками. Коля быстро перехватил мое летящее тело. Курочка дернул за пиджак буйного, громко затрещала ткань, и пьяный Ручков, силясь изо всех сил добраться до меня, с отрывом рукава утратил опору.
Он так и полетел нам навстречу, только Коля уже не успел его зацепить. Влетя в перила, Ручков слишком резко выпал вперед, не удержался и с криком обрушился на бетон. Раздался отвратительный звук, и всё резко затихло.
– Что это было? – Курочка замер с оставшиймся рукавом.
– Живо вниз! – скомандовавший Коля чуть ли не прыжками спустился на первый этаж, выбежал наружу и принялся осматривать тело.
– Это невозможно, – я в ужасе смотрел на затихшего Володю. – Это просто невозможно. Такое не должно было случиться.
– Успокойся, не реви, – Коля перестал прикасаться к телу. – Готовый он.
– Это невозможно! Проверь ещё раз. Вдруг он жив? Надо скорую вызвать.
– Какая скорая? – разозлился Коля. – Серый, займись своим другом.
Курочка быстро затараторил что-то невразумительное. Он был напуган ещё больше, чем я. Пытаясь понять, что делать дальше, я обратился к Коле, у которого опыта в экстремальной ситуации побольше.
– Если сообщим в органы, нам всем конец, – отрезал он. – Так что думайте, вы тут башковитые.
– Скрыть? Он же кто-то там из комсомола, ты с ума сошел? – у Курочки глаза налились слезами. – Мы пропали. Моей карьере конец. Всё коту под хвост, да ещё из-за какого-то придурка. На кой черт ты его вообще пригласил?
– Мне посоветовали с ним связаться по одному делу. Да какая разница? Давайте решать уже, что делать.
– Чья дача? – спросил я.
– Моя. Ну, в смысле дальних родственников, которые в Академии наук.
– Понятно. Ты с этим Володей сделку проводил?
– Нет, не успел.
– А что планировалось?
Коля некоторое время молчал, обдумывая.
– Скупка ювилерки. Он хотел со мной договориться об этом.
Я пораскинул мозгами. Давай, Андрей, быстренько всё обдумай. История получилась наисквернейшей, но действовать придется в любом случае. Нельзя запороться. Черт с этим придурочным Ручковым. Потом поплачу из-за его глупой смерти.
– Кто ещё знает об этой встрече? – уточнил я, пытаясь понять, есть ли возможность замкнуть произошедшее на нашей тройке.
– Кроме тех, кто ещё был на даче и уехал, больше никто. Я старательно не свечусь, – Коля вытер платком пальцы от крови.
– Что ж. Шанс есть.
– Ты так считаешь?
– Да. Обидно признавать, но тебя ограбили, Коль.
– Чего? – лицо Коли сморщилось.
– Нам придется поступить радикально, – продолжил я. – Инсценировать взлом и ограбление дачи. Дом сгорит, куда деваться.
– Что?!
– Коля, или ты предпочтешь оставить следы? Чем меньше останется следов, тем лучше. Этот товарищ Ручков напился, поконфликтовал с нами, мы разъехались. От обиды и комплекса неполноценности он захотел отомстить. Вернулся обратно. Выломал входную дверь. Извлек драгоценности, золото, или что у вас там имеется. Перед уходом решил поджечь дачу, чтобы замести следы… Бензина плеснул слишком много. По глупости отрезал себя от выхода. Полез на балкон.
– Сказки! Так не бывает, – запротестовал Курочка.
– Замолчи, просто замолчи. Он застрял на балконе, да. Пытался спастись, по пьяни думал, что прыжок будет относительно безопасным. Ведь пьяному море по колено, так? Прыгнул неудачно. Помнишь, как он рванул?
Коля молча кивнул.
– Ну вот. Прыгнул и черепом об бетон. Неудача. Потрачено. Конец игры.
– Это не поможет, – Курочка не унимался.
– Если есть другой вариант, предлагайте. На улице июльская ночь, не замерзнем.
Коля, помешкавшись с минуту, пошел в сарай. Вышел он оттуда с топором и канистрой.
Если прижали в угол, то работать надо дерзко, чтобы не было обидно. Спасибо за урок, Леонид.
Водитель проплакался, успокоился, перестал причитать. Я молчал. Мы уже час сидели в ожидании чего-то неизвестного.
– Леонид, когда они заберут запись?
– Завтра должны. Но вы же сами понимаете, могут в любое время прийти. Вы простите меня, Андрей Иванович. Если бы не Лира, то сразу сообщил.
– Вы знаете, зачем чекисты меня подслушивали?
– Нет. Мне только приказали.
– Ясно.
Снова молчание. На часах без пяти минут три часа ночи. Время бесконечно тянулось. Я смотрел на морщинистую шею Леонида, пытаясь мысленно сосредоточиться, найти хоть какую-то лазейку.
– Они ведь заставили меня, – продолжил водитель. – Всё из-за сына. Он в Афганистане пропал. Пообещали разыскать, а сами подсунули устройство.
– Это несправедливо.
– Конечно! Простите меня. Вы так изменились в последнее время. Андрей Иванович, вы стали так добры, и я подумал: “Может быть он мне поможет?”
– Чтобы вам помочь, мне нужно избавиться от этой записи, – сказал я, указывая кивком на продемонстрированный магнитофон.
Молчание.
– А вы правда поможете? – с надеждой спросил Леонид.
Я ответил положительно. А что мне оставалось делать? Находясь в ловушке, и не на такое согласишься.
– Есть варианты избавиться от неё? – спросил я.
– Вчистую? Нет конечно. Вопросы зададут всё равно, – Леонид чесал вспотевший лоб. – Тут надо смекалисто работать. Есть одна идейка.
– Говорите.
– Да что говорить, если скажу, то вы откажетесь, – он обернулся, чтобы посмотреть мне в глаза. – Доверяете мне на все сто?
Я кивнул головой. Стало страшно.
– Тогда работать будем дерзко, – сказал Леонид, вытащив из бардачка нож, открывая дверь. – Раз зажали в угол, то поборемся перед смертью.
Открылся капот. Леонид в чём-то там закопошился, дергал и матерился, затем вернулся обратно.
– Ладно. С богом. Пристегнитесь, Андрей Иванович.
– Хорошо…
Завелся двигатель. “Волга” поехала вперед. Скорость была небольшой, Леонид аккуратно и медленно выезжал на проспект. Оказавшись на большой автополосе, он стал постепенно разгонять.
– Пристегнулись?
– Да, уже давно. Что происходит?
– Держитесь!
Леонид втопил в педаль газа. “Волга” рывком пошла вперед, а я, вжавшийся в кресло, всё пытался понять, что задумал мой водитель.
А потом всё понял.
И наступил лютый страх.
Я в испуге закричал:
– Остановите! Останови, твою мать, машину! Хватит! Нет, я не готов, останови её!
– Поздно! Держись, сынок!
Машина на полной скорости полетела в угол дома. Я сделал один большой вдох прежде чем ощутил сильный удар всем телом. В глазах мгновенно потухло, сквозь тишину пробился тонкий звон.
Акт III. Глава 15. Спасительница души
– Ты хочешь поговорить со мной?
Лира лежала в ванной, с тревогой на меня поглядывая. Я сидел на полу рядом, у самого края ванны, и молча ковырялся в ногтях. Мне ничего не хотелось. Всё стало тленом.
После случившегося сложно думать о чем-либо ещё, кроме как об убийстве. Почему-то мне казалось, что мы именно убили Ручкова, а не он сам погиб в результате несчастного случая. Шиз испоганил мне всё будущее. Вот как теперь быть?
Коля через своих знакомых сумел провезти нас обратно в Москву окольными путями, чтобы не было улик, подтверждающих отъезд уже после смерти Ручкова. Это здравая идея для совершенно нездравой проблемы. К такому я оказался не готов.
Дача сгорела, а приехавший отряд пожарных нашел среди прочего труп на улице. Вызов милиции, начавшееся расследование, всё закрутилось всерьез. В одном точно повезло: нечистый на руку умерший для милиции всегда под большим знаком вопроса. Вдруг не поделил что с бандитами? Цеховики там всякие, воры в законе рядом, мзду вовремя не заплатили, контрафакт “потеряли”… Доказать прямо криминальный статус поначалу следователь не смог, но вопросы из-за набитых ювелирными украшениями карманов Ручкова избежать вряд ли удастся.
Никого пока что не обвинили, но два дня мы сидели как на иголках.
Курочка переживал больше всех. Сложно разобрать, что именно вызвало в нём такой неописуемый страх: за карьеру, за личную свободу или за потерю самоуважения. Себя он серьезно винил только в том, что не удержал покрепче Ручкова. Хотя у него и проскальзывала в разговоре мысль, будто основная вина совсем другая – следовало в принципе не сидеть на вечеринке и “пожирать глазами” молоденьких девушек, а немедленно, как только был замечен этот враждебный субъект, покинуть дачу Коли. Раскаиваться поздно, говорил ему я. Не в наших силах вернуть всё вспять.
Иронично, что мне дан такой шанс – вернуться в прошлое для вторжения в исторический процесс, – в отношении всего мира, а для одной-единственной человеческой жизни дается только немой отказ Вселенной. Весёлый, однако, челлендж по спасению СССР и планеты от ядерной войны мне достался от неё. Спасибо, дура.
Уже потом, спустя два дня, Серёжа с невыносимой болью раскаялся: “Поверь, я тебе не изменил. Ну, я ошибся, ну кто не ошибается-то? Мне просто хотелось вытянуть из него информацию. Когда он потеплел от красненького, то принялся честнее отвечать. Я ведь подумал, как пригодится знать о нём больше” Да уж, Сергей Георгиевич, помогли вы мне на все сто процентов. Что делать? Судя по взгляду, полному страхов, Сергей хуже меня контролирует эмоции от произошедшего. С ним придется поработать. Зла на него не держу.
– Андрюша? – голос Лиры наполнился тревогой.
– Да?
– Ты приехал ко мне в восемь вечера. На часиках десять, а у тебя вместо слов одно угуканье. Что-то случилось?
– Случилось. Лира, я не знаю, как начать.
Она поежилась в ванной. Из крана хлестнула вода. Привычка избавляться от лишних ушей сработала у неё рефлекторно.
– Иди ко мне, дорогой, – тонкая рука в пене подозвала меня. Я послушно встал, но сбросил с себя только пиджак, брюки и черные носки, оставив на себе голубую рубашку, синий галстук и трусы-семейники; в таком виде встал двумя ногами в ванной.
– Статуя комсомольца не хочет примкнуть к телу рабоче-крестьянской интеллигенции? – иронично заметила Лира.
Я опустился вниз. Трусы вздулись. Аристократичный смех Лиры зазвенел по всей комнате.
– Умоляю, поделись со мной печалью. Ты так слаб и грустен. Позволь помочь, я попробую тебя понять.
– Понять не так важно, как принять, – заметил я.
– Попробую и принять, – заверившая Лира погладила меня по голове.
– Ладно. Из-за меня и Курочки случилось очень плохое событие.
Лицо моей “жены” было в ярком макияже. Алая помада горела на её губах, брови удивительно подчеркнуты, черная родинка на правой щеке, у самого рта, сильно выделялась на коже. Довольно странно, что она не смыла макияж перед ванной процедурой. Всё больше убеждаюсь в том, что Лира не от мира сего. Нет, это точно не мерзкое фриказоидство. Что-то интереснее, намного интереснее, чем фриканутость. Это как сочетание эротического, необычного и эпатажного, ностальгическая смесь по перевернутым девяностым. То время, когда мои родители взрослели и проживали лучшие годы молодости. Лира определенно опережает свое время.
Взгляд её сейчас был очень пронзительным. Она этим отличалась от остальных знакомых. Курочка смотрит на меня взглядом доброго лабрадора. Это прямо-таки пёс-добряк: его все любят и обожают, да и он любит всех. От взгляда Сергея тепло, ты понимаешь, что рядом душа компании, с которым легко и просто. Ему можно и про дерьмо пошутить, а он не только не покривит лицом, но ещё и подливки добавит к черному блюду юмора.
У Татьяны Гиоргадзе взгляд печальной учительницы. “Русская, которая всё понимает”. На любую глупость у неё педантичный упрек, чаще всего это молчание. Впрочем, иногда мне так и тянет ей сказать: “А можно меня не наказывать за невыполненное дэ зэ?”
У Ивана тёмные глаза покрывают личность завесой тайны. Тайность как черта личности знакомого. Ты никогда не будешь точно уверен в его мыслях. Что он там задумал, какие цели преследует, к чему стремится, кто ему друг…
Мне в лицо прилетел большой ком белой пены.
– Андрюша!
– Да здесь я.
– Рассказывай, умоляю. Не томи мою прекрасную душу. Я же твоя жена по паспорту.
– Но не по сердцу, – холодно заметил я.
Лира наклонила голову вбок.
– Прости, если тебя это задевает, но ты знаешь условия игры. Мы все играем по определенным правилам.
– Если твои правила изначально нечестные, если приходится лукавить во всем или многом, то сложно доверять на все сто. Мы согласились ради выгоды, я знаю, но легче от этого факта не становится.
– Так, дорогой мой, остановись. Ты идешь по плохому пути. Я твоя дорогая подруга. Самый близкий человек из всех в этом совке. Даже твой секретик знаю. Да-да, я такая вот. Люби меня.
– Какое же у тебя правило по отношению ко мне? Кто я на самом деле?
– Ты спрашивал об этом не раз. Думаешь, у меня изменились взгляды?
Я отрицательно кивнул.
– Ну вот видишь, – улыбнулась Лира. – А про себя скажу, что ты мне уже дороже и любимее Андрея Ивановича.
– Правда?
– Да, Андрюш. Он стал злым человеком, мое сердце не смогло его принять таким. Ты знаешь, мы с ним были как будто одной крови… Оба мечтали о лучшей жизни. Он жил мечтой. И я тоже. Потом он изменился. Получается, я в этом теле вижу третью версию Андрея, представляешь каково мне?
– А что же с ним случилось? – в очередной раз пытаюсь выяснить тайну в биографии Андрея Ивановича.
Лира громко вздохнула. Розовым маслом она натерла свою тонкую шею, а потом игриво испачкала кончик моего носа.
– Всё дело в наших отцах… И тут мы тоже так похожи. Григорий Максимович сложный мужчина. Безумный карьерист, всё подчинил одной идее, как бы сохранить и приумножить свое положение. Не знаю, откуда в нём столько стремления преуспеть. Андрею Ивановичу эта черта характера бесконечно вредила.
– Григорий Максимович требовал от него неприемлемое?
– Можно и так сказать. Андрей не был алкоголиком, как считают некоторые. Иногда я думала, что он сидел в “Праге” допоздна, лишь бы не возвращаться домой. Всё может быть. А напиваться Андрей Иванович принялся в последний год. Видишь ли, Андрей Иванович мечтал уехать послом на Запад. Уже связи пытался проложить, и Курочка стал ему большим другом. Или просто “другом”, – она закавычила пальцами последнее слово. – Но Григорию Максимовичу не хотелось потерять власть над сыном. Всё боялся, как бы не убежал и не занялся фривольностью. Ты ведь знаешь, что он ему не является родным?
– Узнал случайно. Сидел за столом с Викторией Револиевной, она сказала, что у Григория Максимовича мечта давняя, чтобы я взял его отчество.
– Какое забавное наблюдение, Андрюша, – ладонями Лира набрала тёплой воды, возвысилась надо мной и полила мои ещё сухие волосы. – Ты их никогда не называешь папой и мамой. Строго имя и отчество. Григорий Максимович и Виктория Револиевна, очень официозно и очень сухо.
– Потому что я не чувствую их своими родителями, – признался я.
– Да, ведь ты не из нашего мира. Ты можешь себе такое позволить.
– Именно.
– Из какого ты года, напомни?
– Двадцать восьмой.
– Между нами временная пропасть в сорок три года. И кем были твои родители?
– У меня была только мама, обычная офисная работница. В семье я был один ребенок.
– Ты грустишь из-за этого?
– Нет, нисколько. Проблема ведь в другом. Я не привык к тому, чтобы существовал “Григорий Максимович”. Мне чужд этот папа для человека, в чьем теле живу.
– Ты потрясающий, Андрюша, – Лира артистично положила руку на грудь. – Я слушаю тебя, и во мне разгорается такое воображение, такое представление о будущем… Как же тебе повезло испытать такой опыт! Побыть в будущем, вернуться в прошлое. Ведь обычно мы переживаем только одну жизнь, а тебе дано получить сразу три: свою из будущего, текущую в прошлом, которе сейчас настоящее, и чужую, доставшуся от Андрея Ивановича. Какой же ты счастливый, удачливый и многосторонний.
“Что она несет? – разозлился я. – Какой ещё счастливый? Какой удачливый? Меня от ядерки как свинью раскидало на атомы по всему городу. Я сгорел в ядерной войне. Вместо смерти и забвения отправили в прошлое – не знаю, какая сутулая псина додумалась это сделать, – чтобы что? Спасти СССР? Мир? Да мне б свою шкуру нынче спасти, для начала. Непреднамеренное убийство. Нет, всё-таки не убийство, Ручков сам решил напасть, промахнулся и улетел с балкона на бетон. Короче, Лира сейчас не туда ведет меня. Так и тильтануть можно”
Я попросил минуту на раздумья, она спокойно согласилась.
– Из-за меня мог умереть человек, – признание далось с большим трудом.
Лира охнула, но не более того. Пальчик прикоснулся к её алым губам: “Молчу и думаю, не мешайте” Я тоже решил отвлечься, занялся рассмотрением статуи слона, горделиво стоящей в ванной комнате. Животное, большое и белое, в стойке на двух ногах баловалось своим хоботом. Вода хлестала слону по спине. И всё это действо держится на большой каменной колонне.
Действительно, будет неплохо его сдать куда-нибудь в музей. Совсем не к месту фигура. Я бы задался вопросом, увидев её впервые: “А что, эта статуя отражает ваш внутренний мир, Лирочка?” У “жены” личность сложная, но скорее кошачья, чем слоновья. Внешне уж точно.
– Что ты чувствуешь? – спросила наконец Лира.
Я сильно задумался. Переживания так и просились наружу.
– Чувствую гнев. Злость. Ненависть. Вижу в случившемся несправедливость. Я не хотел этого. Мне бесполезна его смерть.
– А что бы ты хотел?
– В тот момент? Я тогда планировал быстро сбежать, избежать конфликта и пропустить мимо ушей его нагон.
Лира смутилась.
– Что такое нагон?
– Это когда на тебя гонят. Претензии выражают.
– Ах, ясно. И что случилось потом?
– Он попытался напасть на меня.
– Ты ударил его?
– Нет.
– А как ты повлиял тогда на его смерть?
– Я же мог сбежать, например. Мог не разговаривать с ним, уйти с балкона. А в итоге замешкался. Уходить было поздно, когда решился.
Лира извлекла из портсигара сигаретку.
– А что дальше?
– Дальше только проблемы. Теперь у меня серьезные проблемы. Из-за меня могут пострадать и другие.
– Даже так?
– Ну да. Курочка, например.
– Он рядом там был?
– Да, пытался спасти дурака. Не сумел. Теперь больше меня впал в депру. Ещё Коля может пострадать, так как это его дача.
– А кто такой Коля?
– Друг Курочки, не из комсомольских. Я тоже узнал о нем только позавчера.
– Не слышала, чтобы у Сережи был такой друг, – сигаретка засветилась в огне зажигалки.
– Он промышляет спекулянтством. Сергей старается держаться подальше от подобного.
– Ну разумеется. Моральный кодекс строителя коммунизма. В действительности же наш Сережа имеет куда более ощутимые познания тёмной стороны морали.
Мы замолчали. Вода хлестала из крана в ванну.
– Лира, я не знаю, что мне делать.
– Ситуация не из легких. Пока следствие не завершат, ты вряд ли сможешь уехать из страны. Когда закроют, беги.
– Но я не хочу бежать.
Сигаретка прыгнула в хрустальную пепельницу.
– А ты не отказался от плана спасения мира? – Лира сделала вдох и нырнула под воду. – Ух! Какая же я глупая мартышка. Забыла макияж снять.
– Только хотел тебе сказать, – я смотрел, как комично расплывается тушь по её щекам.
– Вот такой у меня муж. Подлюка.
– Нет, не отказался. Мне сбегать нельзя.
– Тогда борись. Я могу тебе чем-то помочь?
В голове сразу родились три идеи. Первое. Просить её папу закрыть дело – навсегда, железно, чтобы исчезло само упоминание о произошедшем. Ему это под силу, наверное. Но захочет ли он мараться? А Лира? Ей ведь тоже будет неприятно. Второе. Просить пожить вместе. Сейчас мне нужна психологическая стабильность. Виктория Револиевна ещё может обеспечить что-то в таком духе, но у Григория Максимовича природный талант выбешивать по пустяку. Если до него дойдут слухи о случившемся, меня ждёт расспрос с пристрастием. Третье. Ускорить мое продвижение наверх. Ваня поработал инсайдером, а вот папа Лиры ещё ничего толком не сделал, судя по всему. Может поторопиться.
С другой стороны, я всё ещё жду информацию о сыне водителя. Ещё одна просьба может взбесить большого чиновника. Скажет ещё: “У, надоел, попрошайка! Не муж, а заноза” И будет прав. Впрочем, для чего же существуют покровительствующие родственники? В этом обществе столько подводных течений, что легко не всплыть, запутаться и утонуть. Помощь будет кстати.
Я взвесил самый катастрофический сценарий с реалистичным и оптимистичным. Риск велик, но пока не было вызова на допрос, стоит ли дергать за ниточки? Если следствие пойдет по ложному пути, то всё останется прямо там, в сожженой даче.
Жалко Колю. Он рискует больше всех. Если атлетист активно занимался серыми и полузаконными сделками, желание милиции превратить его в обвиняемого возрастет до небес. Я ж потом стекло жевать буду, видя его за скамьей подсудимых. Парень смышленный, мог бы пригодиться.
– Андрюша? – кажется, Лира пятый или шестой раз меня позвала прежде чем я очнулся.
– Ага. Решил. Ты когда уезжаешь?
– Двадцать пятого. Как раз во время фестиваля.
– Лира, я не хочу находиться дома. Мне нужно собраться с мыслями. Скорее всего, ничего плохого не случится, и в милиции сделают честное разбирательство. Но последнее, что мне сейчас хотелось бы, так это выслушивать возможные нотации от родителей. Может показаться смешным, что тебе говорит такое тридцатилетний мужик, но, во-первых, мой биологический возраст в прежней жизни на десять лет меньше, во-вторых, куда забавнее то, что мы столько раз купаемся в ванной, в таком виде и без всякого продолжения.
Лира встала, набросила на себя халат и ушла в гостиную. Видел, как постояла в темноте, затем нервно скинула с себя халат, упала на диван. Я тоже вылез, сбросил с себя мокрое белье и быстро вытерся полотенцем. Плюхнулся в кресло рядом с ней.
– Июльская жара. Жареная Москва.
– В будущем климат изменится. Станет ещё жарче.
– Всё зашло так далеко… – сказала она удрученно, словно в пустоту.
– Думаешь?
– Я стала от тебя зависеть. Эмоциональный наркотик. Вижу тебя, и становится весело, необычно, красочно, загадочно, удивительно. Мои мечты – твоя душа. А я не люблю зависеть. Моя любовь заключается в свободе.
– Ты очень высоко меня оцениваешь, мне даже неловко после таких слов. Нет, комплименты то ещё удовольствие, только я ловлю от их обилия комплекс самозванца.
– Что такое комплекс самозванца?
– Ой, ну когда тебе кажется, что достижения не готов принять. Это если по-простому.
Лира засмеялась.
– Я тебя очень прошу остаться со мной, – положил её руку на свою. Сцена, конечно, та ещё – оба нагими в гостиной, держимся за руку и глядим сквозь темноту. – Пожалуйста, не бросай меня в эту трудную минуту. Побудь со мной до конца месяца. Когда закончится фестиваль, я должен получить зеленый свет в ЦК КПСС.
– И что тебе это даст, мой ласковый друг? Кроме власти, понятное дело.
– Приходится рисковать, чтобы чего-то добиться. Считай, что я рискую в свое удовольствие. Это как проявление свободы.
– Бунтарство, что ли? Тебя в ЦК за такое порежут, как картонку.
– Не порежут. Но мне для нужного вайба эффективности нужна ты. Я для тебя эмоциональный наркотик. Ты для меня эмоциональный якорь. То же самое, только на моем современном языке. Помоги разобраться с проблемой, и потом уезжай.
– Так ты хочешь пожить в моей квартире? – спросила она.
– Если можно. Стыдно просить такое… у девушки. Боже, чувствую себя идиотом. Сейчас рипнусь.
Лира громко засмеялась. Она резко вспрыгнула, закрутилась в огромной гостиной; дом на Котельнической набережной, гигантский и величественный в сталинской броне ампира, вокруг этой девушки словно развоплотился и пересобрался в магический замок. Она всё въюжила, крутилась и смеялась, всё быстрее и сумбурнее.
– Я такая дурочка! – восхищенно кричала Лира. – Мне дай свободу, а я прыгаю в клетку к попаданцу.
Я заулыбался тоже, встал и захлопал в ладоши, и на ум пришла далекая песня не из этого времени, которую стал подпевать.
