Олег Артюхов
Анты
– Ты проиграл, теперь вожак я.
Лео явно не хотел смерти такого мощного бойца, да и не в его правилах убивать побеждённых. Но случилось непредвиденное! Вожак заорал «Водан!! Их-хо хейн!!» и сам надвинулся на меч, пропарывая грудь и сердце, захрипел и повалился. И на последнем выдохе губы прошептали: «Их-хо-о… хейн…». «Я иду» машинально перевёл со старогерманского Лео, вытирая меч пучком травы. Потом взмахнул им в воздухе и взревел:
– Кто ещё!!!
Бойники замерли в молчании. Из круга вышел старый волчара, бросил к ногам Лео копьё, встал на одно колено, взял его руку и положил на свою лохматую голову. Один за другим подходили и давали молчаливую клятву все остальные бойники. Все восемьдесят шесть бойцов новой личной дружины Лео.
Третью неделю Марк и Зверо вдвоём мотались по полянскому левобережью. Расшевелить этих землепашцев оказалось невероятно трудно, но, расшевелив, с пути своротить невозможно. В каждом гнезде весей приходилось жить сутки-двое. Эти упрямцы, не смотря на решение веча и всевластные знаки-амулеты, начинали слушать и слышать не сразу. Как выяснилось, очень многое зависело от коваля, который в каждой веси имелся в единственном экземпляре и считался главным петухом в курятнике. С ним обязательно советовались старейшины и веский вож, к нему шли сваты за разрешением сосватать девку, к нему шли гусляры за разрешением остановиться на площади и собрать слушателей. Коваль у полян, а тем более у антов, считался главным авторитетом.
Приходилось считаться и с мнением ведуна, калда (колдуна) или ведьмы. Но, если ведуны жили на отшибе и посещали веси по вызовам для совершения важных ритуалов и судьбоносных предсказаний, то колдуны и ведьмы обитали в каждой веси среди огнищан и занимались лечением и бытовой магией, язвы закрывали, больных людей и животных выхаживали, защищали от злых духов новорождённых и новобрачных.
Уставшие кони еле переставляли копыта. Соскочив с заводной кобылы, Марк привязал уздечку к коновязи возле общинного дома, стоящего посреди площади. Зверо спрыгнул следом и внимательно оглядел с виду безлюдное пространство. По древней трипольской традиции полуземлянки теснились вокруг площади в два круга. За раздёрганными плетёными оградами в земле рылись куры, в лужах нежились поросята, в ближайших домах заходились лаем тощие псы.
Шлёпая по влажной парящей после дождя земле, вожи шагнули к двери общинного дома. А где ещё, скажите на милость, искать кого-то из местных заправил: старейшину, бирича или мерая, а лучше веского вожа? Общинный дом издревле являлся центром веси, в котором помимо сходов глав семейств, обязательных сезонных ритуалов или заседаний схода старейшин, обычно останавливались торговые гости, проезжие вои-хоробры, иногда подолгу жили погорельцы или бродячие сказители-гусляры. Но если бы только они…
Легкомысленно не обратив внимание на доносящиеся из дома голоса и звуки, Зверо простодушно открыл притвор:
– Поздорову всем, кто… – он не успел закончить, как внутри полутёмного помещения раздался истошный женский визг, и ему в голову прилетела какая-то глиняная посудина, разлетевшаяся от удара на мелкие черепки, – …в теремочке живёт, – закончил Зверо от неожиданности и тут же увернулся от другого глиняного горшка, – Ни хрена себе компот! Жарко однако здесь гостей привечают, – и он поймал прилетевшее из темноты полено.
Зверо отшатнулся от двери, плотно прикрыл створ, отбросил полено и недоумённо уставился на ничего не понимающего друга:
– И что это было?
– А вот сейчас и узнаем, – Марк кивнул на идущего через площадь седобородого худого старика в сопровождении одетой в живописные лохмотья женщины, обвешанной амулетами, оберегами, мешочками и побрякушками. В одной её руке чуть позвякивал бубен, а другая рука сжимала нижнюю часть высушенной коровьей ноги с копытом.
– Поздорову вам, вожи, – старейшина отлично разглядел наше облачение, амулеты Перуна и Сварога и лошадей, – слава светлым богам. Не взыщите горе у нас. Ноне будем науз править, на кровах весь опахивать, ибо скот у нас пал. Вот калда обещала помочь, кивнул он на лохматую тётку с бубном.
– Поздорову и тебе, веский вож. А что у вас в общинном доме творится? Орёт там кто-то и бьётся больно.
– То не в пору вы подвернулись, – отмахнулся он и бросил по сторонам испуганный взгляд, – вдовы да девки там собрались, свои обиходы творят. Вот выйдут, взденут ярмо на пару кров и почнут вкруг весь опахивать. А калда заклятье сотворит. Искали ведуна, да нету его. Видать в ближнюю весь отправился.
– А пошто бабы дерутся?
– Дык ярости набираются, – поскрёб он затылок, – тайно, чтоб никто не пронюхал. Тебе ещё повезло, а могли и вовсе без пощады прибить, по обычаю все мужики тут помеха. А как убредут они всем гуртом с кровами за окол, убо и погуторим о деле.
– Знамо дело, спасаясь от мыши, баба и медведя заломает.
Марк, Зверо и старейшина от греха подальше отошли в сторону, а из общинного дома высыпала немалая толпа баб и девок, одетых во всё тёмное. Последней вышла ветхая бабка. Заморозив мужиков взглядом, она сердито плюнула под ноги и побрела прочь, постукивая клюкой. Все вместе они отправились за околицу, громыхая разными предметами, громко что-то выкрикивая и издавая изрядный шум. За околицей их ждали две привязанные коровы, одна светлой, другая тёмной масти. Толпа облепила несчастных животных, надевая ярмо, и вскоре коровы потянули деревянную соху-орало.
Внутри общинного дома горел один из очагов и чувствовался запах палёной шерсти. Вожи и старейшина расселись на колоды вблизи огня.
– Дело наше важное, веский вож, – начал Марк, – ты давеча был на вече и знаешь, что стране грозит нашествие жестоких ворогов с восхода. Остатний срок невелик, и надобно нам поспеть землю полянскую исполчить. Но не вдруг. Не станем мы рушить ваши дела и порядки. Однако после покоса и перед жнивьём на пару седьмиц ждём ваших мужей и новиков по жребию.
– Ох, невпопад то, вожи антские. Ох, невпопад. Страде ведь уж срок.
– Ты не внял, веский вож. Нашествие страшное грядёт, и коль мы сами не встанем супротив ворога, то полягут все мужи, и девы, и чада, и жёны, и деды. Вместо домов пепел бысть, а вместо пажитей – чернобыльник. Смекаешь, что неминучая смерть идёт, и ваши моры скота, пустяком попомнятся.
– Страшные слова речёшь ты, вож антский. Уж и не ведаю, яко нам ноне бысть.
– До грозной беды аще два лета. Успеем землю на сечу поднять. Главное, абы люди угрозу верно уразумели. Надобно и мужей к битве наставить, обучить и всех иных упредить.
– Сделаю всё елико смогу, вожи антские, но то завтрева, а ноне надобно таинство обряда от мора свершить. Ввечор тут будем славить светлых богов, жертвы принесём и вкусим питщу. И сказитель Умир гуслом своим развеет печаль.
Марк и Зверо распрягли, напоили и обиходили лошадей, привязали их к коновязи, задали корм из походных торб и бросили по охапке свежего сена, позаимствованного в ближайшем стогу. Найдя удобное место в дальнем углу общинного дома, они перекусили припапасами и завалились спать, подложив под себя войлочный потник и сёдла под голову.
Разбудили их голоса и смех молодёжи. В доме явно готовились к большой пирушке. Пылали все три очага, над которыми парили булькающие котлы. На специальных обмазанных глиной столбах горели пучки толстых смолистых лучин, с которых огарки падали в ушаты с водой. Одетые в светлые одежды бабы суетились, накрывая прямо на земле скатерти с разной снедью и питьём. Скрипел и хлопал притвор двери, народ всё прибывал. По углам тискалась и хихикала молодёжь. Девки зазывно стреляли глазами. У очагов сидели взрослые мужики и неспешно толковали о своих делах. Возле среднего очага ходила подпрыгивающей походкой, крутилась и стучала в бубен калда. Там же на колоде сидел человек с длинной седой бородой в светлой рубахе и таких же портах. Он медленно перебирал струны лежащих на коленях гуслей, прислушиваясь к звуку.
Сбегав до ветру вожи пристроились неподалёку от сказителя. Веский вож вознёс славу богам, калда совершила обряд, и старейшина дал знак на начало трапезы. Люди принялись угощаться и веселиться. Марк и Зверо тоже сосредоточенно жевали, набивая животы печёным осетром с хлебом, и запивали хмельным мёдом.
Постепенно все насытились и потянулись к сказителю-гусляру, а он ударил по жильным струнам и под незатейливый ритм начал запутанное сказание о богах, море-окияне, богатырях, великанах и птице счастья. Сказать по правде Марк ожидал от него большего, но люди слушали, открыв рты, ведь в славянском мире всех сказителей-гусляров уважали по определению. Их всячески ублажали, поскольку они считались особым сословием, угодным Велесу. Их всегда ждали, поскольку они бродили по весям и градам, общались с людьми, жрецами и вожами и разносили по земле разные вести и сплетни. Слушать занудные завывания было выше сил, и Марк пропустил всю эту с позволения сказать балладу мимо ушей.
Наконец гусляр закончил бренчать, и ему поднесли большую чашу мёда и мису с закусью. И пока он насыщался, Марку пришла в голову идея. Он вспомнил лекции и практики Вероники Владимировны, когда, тренируя произношение, она заставляла их наизусть заучивать сказы, сказания и хроники. Марк поднялся, подошёл к калде и протянул руку к бубну:
– Дай.
Она дёрнулась спрятать, но взглянув в строгие глаза вожа, протянула бубен с бубенчиками. Марк подозвал Зверо. Тот подошёл и спросил:
– Ты что задумал?
– Хочу народ слегка растормошить. Подстучи мне по ритму.
Потом Марк подошёл к сказителю и протянул руку к гуслям:
– Позволь, гусляр, и мне народ повеселить.
– То гусло, – искренне удивился сказитель Умир. И удивился он не случайно, ведь гусли считались чуть ли не ключом в иной мир, поскольку сопровождали сказания об ушедших в навь прошлых славных делах.
– Я знаю, – и Марк вновь протянул руку.
Сказитель внимательно вгляделся в Марка, погладил гусли и опасливо протянул их вожу. Усевшись на колоду у очага, Марк посмотрел на колышки колков и решил настроить все двенадцать струн по гитарному ладу: ми, си, соль, ре, ля, ми. Но, поскольку струны имели разную длину пришлось повозиться. Потом он прижал струны, получив что-то подобие аккордов, немного коряво, но для 6 века вполне сносно.
Марк тронул струны, задавая ритм, и через минуту к нему присоединился Зверо, глухо и несильно ударяя то пальцами, то ладонью в бубен, который отзывался мембраной и позвякиванием бубенцов.
В общинном доме разлилась тишина. Все удивлённо уставились на пришлых вожей. А Марк начал песню-сказание о погибели земли от нашествия поганых и слово о полку:
– О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Антская! И многы красоты удивлена еси: озёры многия, реки и кладезями местночетными, горы круты, холмы высоки, дубравы часты, польми дивны, зверьми разноличны, птицы бесчислены, веси велики, остроги грозны, вожи честны, люды многы – всего еси исполнена земля Антская…
…Спозаранку кровавые зори свет предвещают, чёрные тучи идут, а в них синие молнии трепещут. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону. Копьям антским преломиться и мечам побиться о шеломы поганые. О, Антская земля, ты уже за холмом. Ветры, внуки Стрибоговы, веют стрелами на полки храбрые. Земля гудит реки кровью текут, пыль поля застит, то поганые напали от Дона, со всех сторон антские полки обступили. Дети навьи кликом поле перекрыли, а анты храбрые перегородили щитами червлёными…
Когда звуки гуслей и бубна стихли, в общинном доме звенела тишина, потом кто-то судорожно вздохнул, и все вдруг загомонили, почуяв правду в сказанных словах. Сказитель подошёл к Марку и низко поклонился:
– Ты, вож, великий сказитель, более мне не голосить, и гусло отныне твоё, он пододвинул инструмент к Марку.
– Благо дарю, мудрый сказитель Умир, но то не моё, но твоё бремя и ты его достоин. Моя стезя – меч, конь, да чисто поле. А ты ступай по весям и пой людям то, что слышал сейчас.
Сказитель низко поклонился и принял гусли. А Марк и Зверо отправились искать веского вожа, чтобы тот собирал совет веси, пора было обговорить подробности исполчения и сроки сборов. Однако искать его не пришлось, он сам подошёл к вожам:
– Исполать вожам антским, зову в дом мой. Кликнули уж коваля, ведуна да старейшин родов.
Марк кивнул, и они со Зверо направились через площадь к дому веского вожа.
– Стойте! Не ступайте! – раздался откуда-то сбоку женский крик, и Марк опустил уже поднятую ногу, а веский вож отступил назад. От крайнего дома отделилась фигура калды, которая поспешила, позвякивая амулетами, ощупывая нас взглядом. – Тут давеча лошадь валялась, а после собака скреблась, она ткнула в проход между лужами, и поставила руку, как шлагбаум, преграждая путь.
– Ну и что, – искренне удивился Зверо.
– Негоже там ступать, – как очевидную истину изрёк веский вож, обходя нехорошее место стороной, – разве не знаете, что место плохое и болезное, где лошадь валялась, собака скреблась, аль пивня зарубили.
– А-а, как же, знаем, знаем, – уверенно протянул Марк, повернулся к Зверо и, сделав большие глаза, пожал плечами.
Полуземлянка веского вожа отличалась от иных просторным помещением и высотой кровли. Её свод подпирали два толстых дубовых столба. Между ними виднелся открытый очаг, а на дальней половине – большая хлебная печь. В остальном обстановка не отличалась от иных полянских домов. На колодах у очага сидели пятеро. Коваля выдавали прокопчённая кожа, чёрные от железной окалины руки и прожжённый фартук. Другой человек в светлых одеждах и с многочисленными амулетами походил на ведуна. Остальные по возрасту смахивали на старейшин родов.
Вожи поздоровались и подсели к очагу. Последним присел веский вож, нагнулся, откуда-то снизу вытянул здоровенного метра в полтора ужа и принялся поглаживать его жёлтые пятна на голове. Марк невольно дёрнулся и отстранился. Змей он боялся с детства. Веский вож взглянул на него удивлённо и положил ужа к небольшой чашке с молоком.
– А что, в ваших краях не держат в доме хозяина-государика?
– У нас всё больше домовые.
– Так и у нас в каждом доме они водятся. Вон ведун тем ведает.
Ведун утвердительно кивнул:
– А как же без малых сих навий. Порядок должен кто-то держать. Мы славим светлых богов, уважаем и тёмных, да домашнюю навь привечаем. Вон в топях да лесах полно сих малых, ступай да бери по домам.
– М-да-а, – протянул сквозь зубы Марк, поглядывая на лакающего молоко ужа, – поистине, в глубине всякой души лежит своя змея.
– Дурные слухи ходят, да веский вож баял давеча, что вы исполчаете веси полянские. Верно ль то? – пробасил коваль
– Правда. То воля веча и светлых богов. Нельзя Антанию на погибель поганым отдавать.
– А сколь поганых приидет?
– Каган аварский поднимет дюжину темен.
– Дюжину?! Темен?! – задохнулся веский вож.
– Так. Сто двадцать тысяч на комонях с копьями, мечами, луками и стрелами.
– Неладно, – прогудел коваль, – совсем неладно. Чем встречать поганых мыслите?
– А вот с тем и прибыли. Вече постановило исполчать Антанию. За два лета должны обеспечить всех воев оружьем и зброей. Мы их купно биться научим, а вы, ковали, оружие скуёте.
– И сколь же ковать?
– Полян в сечу выйдет не менее тьмы.
– Десять тысяч?! Да, кто ж вооружить то исхитрится этакую прорву?!
– О том будет толковать большой сход братчества ковалей. Руду мы вам сыскали. Злато тоже добудем. Нужны лишь ваша работа, упорство и опыт. Днём и ночью потребно оружие ковать.
– Надо, значит, скуём… Десять тысяч… Охо-хо… Десять….
– Не горюй, антов будет вдвое, две тьмы. Жди вести из Бусова града от Асилы. С ним всё и порешите.
Обговорив детали и сроки, Марк, Зверо и все остальные вышли из дома веского вожа, и неподалёку столкнулись с вопящей толпой. Разозлённые люди тащили избитого парня в грязной порванной до пупа домотканой рубахе, через которую виднелось мускулистое, покрытое синяками тело. Он с трудом шёл, свесив голову, как побитая собака.
– Почто гвалт?! – как можно строже спросил Зверо, – ответствуйте и отпустите отрока!
– Не отпустим! Он бешеный тать закон преступил! Пусть кару получит по Правде!
– Говори, – веский вож ткнул посохом в мужика звероватого вида.
– Энтот поганец дщерь мою приглядел. Слюбились они на Купалу. Дал я добро на день Макоши к свадьбе. Так они встречаться тайно удумали! Сыны мои их узетили да проучить татя умыслили. Дык он побил их преизрядно. Один лежит чуть живой, а другой всё хромает. И как мне теперича хозяйство вести? Как жито убрать?!
– Тяжкий то позор. – Веский вож нахмурился и продолжил: – Антская Правда гласит, что ухваченный в татьбе огнищанин повинен выдаче головой потерпевшему, або изгнанию из рода вон.
– Не нужен он мне головой! Пропадом пусть пропадёт!
– Именем светлых богов, судя по Правде антской, сей отрок повинен изгнанию из рода вон. Я сказал! – и он стукнул посохом в землю.
От парня все вдруг отшатнулись, как от чумного. А он стоял побитый и растерянный с пустыми от горя глазами.
«Крепкий и храбрый парнишка, и как его угораздило в этакое дерьмище вляпаться? – подумал Марк, – Не стоит такими кадрами разбрасываться». Он поднял руку
– Именем светлых богов, правом мне данным вечем антанским, беру сего отрока в почады. Отныне бысть ему гриднем в дружине.
– Весь не против, – произнёс веский вож и пошёл прочь, уводя толпу. Коваль довольно ухмыльнулся и кивнул головой, а ведун, бросив внимательный взгляд, пожал плечами и пошёл в другую сторону.
«Вот и моя личная дружина появилась», – усмехнулся Марк и махнул парню рукой приглашая идти за собой.
Лодья ткнулась бортом в дощатый причал, настеленный прямо на глыбы известняка. Стинхо и Черч у борта держали коней в поводу, прикидывая, как половчее выбраться из этой надоевшей калоши.
На бугру за пристанью стояли конники десятника Атына и терпеливо дожидались окончания разгрузки. А тем временем вои-хоробры лихо выбрасывали на настил груз из обеих лодий, видать, они тоже соскучились по твёрдой земле.
Груз приторочили на спины заводных лошадей, оружие – на боевых, но и воям хватило, что нести.
«Надо было повозку загрузить» – усмехнулся про себя Стинхо, закидывая на плечи суму с личными вещами.
– Эгей, вож антский, – окликнул Атын, – где твои смерды? Пошто сам тягло несёшь?
– А мне не зазорно, у нас вои-хоробры равны, а я лишь первый из равных и на мне не только этот груз, но и забота обо всех.
– Х-м-м, чудные вы, анты, – хмыкнул Атын, – ступайте за нами, тут недалече.
Стинхо и сам понимал, что близко. С бугра открылся вид на Савир, на первый взгляд типичный город 6 века, такой же, как и Бусов град. Но по мере приближения стали заметны явные отличия.
Сложенные из рваных известковых камней пятиметровые стены лишь по самому верху накрывали бревенчатые венцы, к которым крепилась крытая галерея. За рвом громоздилась широкая воротная башня с нависающими машикулями и двумя рядами бойниц. В отличие от славянских градов, мощный детинец поднимался сразу за воротами, и его пятнадцатиметровая громада со смотрящими во все стороны рядами узких бойниц делала крепость почти неприступной. За широкими воротами и детинцем начиналась главная улица, которая рассекала пополам плотную городскую застройку и упиралась в окружённую высокими теремами площадь. В отличие от славянской кольцевой застройки, все сложенные из брёвен савирские дома строились кварталами по четыре строения, разделяемых узкими переулками. В городе помимо людей находилось множество лошадей и все улицы и переулки устилал слой утоптанного навоза и жёлтой навозной пыли. На площади вокруг большого колодца полукругом стояли поилки для скота. Справа виднелся длинный ряд коновязей и конюшен с сеновалами, слева дымились кузни.
Дом здешнего князя, или по-савирски – кона, отличался основательностью и неуловимым влиянием востока. Всё от фундамента до кровли говорило, что здесь живут не анты, не венеды и не словены.
Смерды с почтительным поклоном приняли лошадей, другие повели воев устраиваться в воинский дом, а Стинхо и Черч, приведя себя в порядок, направились к терему кона.
У пустого крыльца их никто не встречал. Странно, Атын сказал, что предупредит о посланниках. Через полчаса ожидания рассерженный Стинхо дёрнул друга за рукав и уже собрался уходить, когда открылась двустворчатая дверь. На крыльцо вышли два воя с оружием и встали по краям. Следом за ними вышел человек в синей верхней одежде вроде запашного кафтана с короткими рукавами, поддетой жёлтой рубахе, зелёных портах и коричневых коротких сапогах. Его вид и повадки вызывали недоумение и напоминали птичьи. «Ни дать, ни взять, попугай» – подумал Стинхо. А тот, засунув ладони за красный кушак, долго пялился на вожей, потом высокомерно спросил, брезгливо оттопырив нижнюю губу на бритом лице:
– Кто вы таковы, и яко вам дело до славного града Савира?
– Мы вожи антанские Стинхо и Черч. А и не ласково тут встречают вестников, – Стинхо едва сдерживался от ярости, – в Антании сперва назовутся, приветят, а уж тогда вопрошают.
– Ано незванные вы.
– Да, вежеством тут никто не обременён, – закипая, проговорил Стинхо скозь зубы, – Ано и мы вельми сожалеем, аже явились в этот град. Во всех иных землях добрые хозяева имя своё называют, да здравия гостям желают.
– Баяли видаки, – невозмутимо продолжил попугаистый хам, – в Антании люд аки быдло бытует, вот и узреть довелось, – он насупился и сложил руки на груди.
– Ты язык укороти. Эх, кабы не обычай мирный, заткнул бы хайло тебе, невежде тупорылому, да поучил бы дубьём, как надобно с вестниками глаголить! – Стинхо уже не мог сдерживаться. Умом он понимал, что зря сорвался и клял себя за неосторожные слова, но ничего с собой сделать не мог и уже зло тискал рукоять меча.
В это время из дверей вышли ещё шесть воев и встали по краям ступенек крыльца. За ними следом в тёмном проёме показались двое: один высокий и статный в бордовых одеждах, красном плаще и с золотым обручем на голове, другой в белых одеждах с посохом встал за его левым плечом.
– Пошёл вон скамар, – оттолкнул попугаистого хама один из воев. От удивления Стинхо широко распахнул глаза.
– Поздорову вам, гости антанские, – произнёс одетый в белое человек, – рады зрить вас в стольном граде Савире. Мой господин кон Чавдар внимает вам.
– Слава светлым богам, и вам поздорову, кон савирский Чавдар, вожи и люди савирские. Имя моё Стинхо, а моего друга и брата – Черч. Явились мы по воле веча антанского с великой вестью к кону Чавдару.
– Поздорову вам вожи Стинхо и Черч, – подал голос кон, – что за ярые крики слышали мы?
– Не гневайся, кон Чавдар. Мы с миром пришли и с вестью, а нас неучтиво ждать понудили, а тот людин скверно хулил, чего снести нам не мочно, ибо не гости мы, и не сами собой, а антанские вестники.
– Диву даюсь, – искренне удивился кон, – ждать у ворот старый обычай. Коли важное дело, то человек подождёт и помыслит. А у антов не тако? Хм-м. Тот же скамар шут при тереме слабый умом, кормится у стола и гостей веселит.
– Слава богам, что шутки его не обернулись бедой. Помилуй, кон Чавдар, коли что не так свершили, – а про себя Стинхо подумал: «поистине, коль ругаешься с дураком, то уподобляешься ему, значит и он делает то же самое».
Кон и его советник спустились с крыльца и подошли к вожам, кинув взгляд на облачение и оружие. Кон встал напротив и продолжил:
– Зрел издаля, знатные комони у вас, сарматские бойные. Однако ведаю, будто бы анты не жалуют езды верховой, и стрелы не мечут, а у вас приторочены колч с луком, да тул со стрелами?
– Впрямь комони наши добры. Сарматы за злато продали лучших своих кобылиц. А друг мой и брат вож Черч один из лучших стрелков в Антании.
Кон оживился и потащил всех к коновязи смотреть лошадей. Застоявшиеся лошади шумно фыркали и били копытами. Кон долго ходил кругами, прищёлкивая языком, потом внимательно осмотрел конские зброю и броню.
– В пору явились вы, вожи антские. Праздник завтра у нас. Наших богов почитаем боем оружным и меткой стрельбой. Изволите ли сразиться в честных боях?
Стинхо вздохнул с облегчением, наконец-то он сможет выпустить пар. Достало его уже это посольство. А мечом помахать, одно удовольствие. Он склонил голову:
– Благо дарю, кон Чавдар, мы изволим. Какоже бьются савирские витязи?
Кон оживился, видно, сам любил погарцевать да сабелькой помахать, но положение не позволяло. Не пристало кону драться с воями на ристалище.
– Бой на мечах поединком конным сперва, дале пешим до победы. В черёд бьются две пары до крови, но не до смерти. Из луков бьют десять лучших стрелков на один перестрел в шкурку белки двумя стрелами.
– Готовы мы к поединкам, но сперва выслушай важную весть.
– Вести и пир опосля поединков и почёта богам. Ноне ж примите наш кров и питщу. С восходом солнца почнём торжества.
После сытной еды, расположившись в воинском доме, вожи долго делились соображениями и решили, что кон их тестирует на выдержку, силу и воинские умения, чтобы по ним судить об Антании в целом.
Утром на площади стала собираться толпа. Ближе к крыльцу отдельно теснились вои. Сам кон сидел в резном кресле и руководил процессом. Увидев вожей, он махнул им рукой, подзывая ближе:
– Кто на мечах сразится? Вож Стинхо? Добро. Обаче вож Черч лучник. Ступайте, готовьтесь, следом ваш бой.
Стинхо отошёл к коновязи и принялся снаряжать боевого коня в полный доспех. Черч достал из колчана лук, накинул на плечо ремень тула со стрелами и надел на правую руку спусковой релиз.
По жесту кона состязание началось. На освобождённой середине площади схватились в мечном поединке два конных витязя в хорошей чешуйчатой броне, шлемах с бармицами и с круглыми окованными щитами. Оба отлично держались в седле и отчаянно рубились. По площади раздавались удары мечей по щитам и звон клинков. Стинхо присматривался к правителям и горожанам, краем глаза отслеживая поединок и прикидывая стиль предстоящего боя.
Вот один из воев потерял стремя и соскочил с коня. Бой продолжился на земле. Но в тяжёлой броне оба соперника вскоре начали выдыхаться. Их движения становились всё более вялыми. В конце концов, кон остановил бой, когда один из соперников получил рану на ноге.
В сторону свободной от застройки городской стены с десяток лучников метали стрелы на дистанцию метров сто. Черч стоял неподалёку, постукивая колчаном по бедру. Кон подозвал воя, что-то сказал ему, и тот подбежал к Черчу:
– Великий кон вопрошает, отчего вож антский не стреляет?
– Реки кону, что вельми близко. Я привык стрелять дале.
Вой удивлённо вскинул брови и бросился к кону. Тот выслушал и махнул Черчу подойти:
– Мне рекли, что наш перестрел тебе мал, то так?
– Так, кон, мне надобен перестрел вдвое дале, в ромейскую стадию.
– Ты не обмолвился, вож антский Черч? Так далеко луки не бьют.
– Испытай, кон.
– Добро.
Стрельбу остановили. Смерд отмерил двести больших шагов. Вышло от стены до дальнего края площади. Кон махнул рукой, и Черч достал свой композит с идеальным балансом и прицелом. Стрела легла на тетиву. Другую он взял в зубы. Спусковое устройство-релиз зацепило тетиву. Рука привычно потянула лук вперёд. В заранее настроенный прицел вошло пятнышко беличьей шкурки. Выстрел. Стрела ушла в полёт. Секунда, и вторая стрела ушла вслед за первой. От противоположной стены донеслись восторженные вопли.
Черч, не спеша, направился к крыльцу, и одновременно смерды приволокли щит с пробитой двумя стрелами шкуркой.
– В Антании все так стреляют? – спросил явно потрясённый кон.
– Нет, кон. Таких стрелков, как я, трое. На этой земле лучшие стрелки – савиры.
– Как мочно метнуть стрелы так далеко? – продолжил польщённый Чавдар.
– То честь мастера, что лук построил.
– Боле стрелять без надобы! – громко провозгласил кон, – Лучшего выстрела не будет. Вож антанский Черч, победил. Слава!!
Савиры восторженно взревели и потянулись хотя бы дотронуться до великого стрелка, чтобы перенять немного удачи.
Между тем Стинхо вывел на ристалище своего сармата. В полной броне лошадь смотрелась жутковато и грозно. Вож запрыгнул в седло в одной кожаной рубахе и без шлема и вытянул из ножен меч.
– Вож антский не вздевает зброю? – удивился кон.
– Лучшая зброя – быстрый меч и сильные руки.
– Возьми щит.
– Зачем? Мои руки и так заняты, – Стинхо вытянул второй клинок. Савиры загудели и заволновались. Не так часто доводится видеть бой обоерукого витязя.
Напротив нетерпеливо гарцевал противник Стинхо, высокий гибкий савир весь облитый чешуйчатым железом полного доспеха и верхом на рослой лошади.
По знаку кона поединщики сошлись напротив крыльца. Савир сразу начал виртуозно орудовать мечом. Он нанёс косой секущий справа с переводом в горизонтальный слева и уколом в бок.
Стинхо с трудом отклонился из-за беспокойства лошади. Он плоскостью второго клинка отвёл косой удар и прикрылся мечом от горизонтального. Противники разъехались и снова сошлись. Стинхо уже понял стиль противника и оценил его силу. Пора и самому показать зубы. Он провёл лёгкую и быструю разведывательную серию, от которой савир едва смог отбиться на отходе. Теперь Стинхо был уверен в победе. Два удара и всё. Но кон поднял руку, прерывая конный бой и объявляя начало пешего.
Против Стинхо у савира не имелось ни единого шанса, и вож чувствовал себя неловко, будто обманывал доверчивого человека. Но дипломатия, чтоб ей пусто было, требовала слегка поддаться. Между тем, не смотря на тяжёлый доспех, савир не проявлял никаких признаков усталости, умело финтил, прикрывался щитом, отводил удары. Чувствовалась рука опытного поединщика. Однако пора. Не желая дольше унижать достойного бойца своим притворством, Стинхо решил закончить поединок. Он показал, что бьёт в ноги. Щит савира пошёл вниз, меч в прикрытие наверх. На миг открылся бок. Укол. Подмышка савира окрасилась кровью. Кон поднял руку.
– Бой окончен. Вож антский Стинхо победил. Поистине ныне светлые боги помогают антам. Никто никогда не касался мечом моего брата Асена. По правилам боя его оружие теперь твоё.
– Прости, кон Чавдар, что перечу, ано меч такого великого воя, скоро найдёт много работы и досыта напьётся вражьей крови. И крепкая зброя могучему Асену тоже сгодится.
– О чём ты молвишь, вож антский?
– Слово моё о том, что на твои и наши земли грядёт жестокий враг. О том злую весть принесли по воле антского веча, чтобы дать помогу братьям савирам в неминучей беде.
– Слова твои грозны вельми. Такую весть на ходу не приносят. После полудня жду вожей антских Стинхо и Черча в доме моём. Воев своих брать не след, их устроят.
Застолье в доме кона являлось именно застольем, поскольку впервые в этом мире вожи увидели высокие, ровные и длинные пиршественные столы и лавки, застеленные белёной холстиной. В трапезной помимо кона Чавдара присутствовали его родичи и ближники: брат Асен с подвязанной рукой, но довольный и весёлый, сын и наследник кона Калоян, жена Алса и дочь Айбика, а также жрец и три советника.
