Олег Артюхов
Анты
Добравшись до Дона, мы разделились. Пятёрка Клюса ушла вниз по реке, Скок увёл своих вверх, а я с Укрохом остался в месте впадения Донца, чтобы обследовать окрестности. Условились сойтись здесь же через седьмицу.
Облазив пять вёрст правого берега, мы не нашли никаких следов аваров. Под вечер на набитых сухим камышом кожаных мешках переправились через Дон, и через час наткнулись на аварскую стоянку. Почему я узнал, что нам попались именно авары? А язык на что. Нет, не тот, который за зубами, а тот, который пленный и много говорит.
День нехотя уступал место ночи. Смеркалось. Мы переоделись в ночную спецовку, измазали лица углём и отправились в поиск. Свет от костра мы разглядели примерно в версте от реки в овражке. Укрывшись за шелестящей стеной камыша и рогоза, мы прислушались, присмотрелись. Характерный говор и повадки, грязные лохмотья, сальные волосы. Точно авары. Судя по одежде и разговору, здесь устроился на ночёвку разъезд. Их пятеро, нас пятеро. Берём.
Первый же авар рухнул, как подкошенный от удара оголовьем меча в висок. Другой замолк и скорчился с распоротым горлом. Третий ничего не понял, мгновенно расставшись с головой. Четвёртому удачно всадили клинок в бедро, и он басисто завыл от боли. Пятого крепко перетянули боевым кнутом, который с треском рассёк одежду и распорол кожу на боку. От мощной затрещины молодой авар полетел на землю и позорно обгадился.
После короткой схватки, у костра остались лежать три трупа и двое пленных. Последних мы повязали, спрыснули для бодрости водой, и я задал первый вопрос:
– Абще дурусло, киб рук кахан Баян, киб гиурхьи Баян паччахи? Абизе инкар гьяби чвахизе, гире чивари – шапакват. (Скажи точно, где стоянка кагана Баяна, где край его кочевья? Будешь молчать, пущу кровь, скажешь правду – награжу).
Представляю, что чувствовали оба ошеломлённых авара, когда над ними нависли тёмно-серые фигуры с чёрными рожами, белыми зубами и белками глаз. Молодой обосравшийся авар затрясся и протянул руку на восток.
– До-бе. (Там).
Другой авар с распоротым бедром, оказался матёрым волчарой со шрамами на свирепой роже. Он быстро очухался и заскрипел зубами:
– Хиянатчи! (Предатель!), – и презрительно плюнул.
Надо дожать молодого, от матёрого всё равно толку не будет.
– Рагухан квел хаб. (Ты сам выбрал смерть), – прорычал я и резким движением ножа полоснул матёрого по шее. Он упал, забулькал и затих. Молодой громко застучал зубами, и от него запахло ещё более мерзко.
– Ну! – грозно приблизил я к нему измазанное углём лицо. И, испуганно подвывая, авар заговорил.
В степях вокруг левого притока Дона реки Сал кочевали три аварских тумена. Ещё два тумена грабили и покоряли хазар в нижневолжских степях аланов в предгорьях Кавказа. Два тумена разбойничали на Средней Волге в землях угров. Один тумен отправился к Азовскому морю разведать подходы к владениям булгар-утигуров. Сам каган Баян со своим родовым кочевьем встал в одном дневном переходе от Дона, а два десятка разъездов отправил в разные стороны разведывать левобережье. В этом году авары не станут переходить Дон. Лето в разгаре, кочевья разбрелись и большая часть войска в походах. Не успеют собраться и не смогут прокормиться. Обычно они съезжаются для большого набега, или похода в середине мая. К тому же пока нет ответа от булгар. Ходят слухи, что, заключив союз с булгарами, каган собирается двинуть всю орду на заход солнца за большую реку в сказочно богатое царство, где золото валяется под ногами, полно хлеба, мяса и красивых женщин. Каган уже начал собирать степь, а кто не захочет идти за лёгкой добычей, то пусть грызёт коню уши.
Я слушал и понимал, что в отличие от известной истории, аварское нашествие начнётся на год раньше, в мае следующего 558 года. Слова пленного многое разъяснили, но осталось немало вопросов, и за ответами на них придётся наведаться к самому кагану.
Отправив языка в страну вечной охоты, мы вышли ночью, и утро застало нас в одном из оврагов вблизи реки Сал в пятнадцати верстах от Дона. Двигаться по реке, рискуя попасться на глаза кочевникам, означало провалить всю разведку. Поэтому мы укрылись в густо поросшей тальником, ивой и тростником балке. Наша позиция в зарослях оказалась удачной и позволяла наблюдать за всей стоянкой, которая представляла собой типичное аварское стойбище, состоящее из нескольких концентрических колец шатров и юрт. В центре на бугре возвышался большой шатёр из синей ткани и серого войлока. Вокруг метров на тридцать открытое пространство. Там стояли привязанные к колышкам кони и ходили вооружённые воины. Следующий круг из богатых шатров знати тоже чуть отдалялся от трёх колец простыех палаток и юрт. Снаружи всю стоянку ограничивали сотни всевозможных повозок, копны сена, навесы для рабов, загоны для скота и походные кузни. В отдалении дымились костры, похоже, там на ближайших лугах паслись табуны.
По моим прикидкам только на этой стоянке обитало не меньше десяти тысяч аваров. Оружие у них отличалось невероятным разнообразием. В основном копья, короткие скифские луки, кинжалы-акинаки, длинных клинков мало, да, и те разнотипные. Щиты небольшие круглые для конного боя. Лошади не бронные. Защита воинов слабенькая: кожаные или меховые шапки иногда с нашитыми железными пластинами, реже плоские шлемы-мисюрки с бармицей, кожаные доспехи с бронзовыми нагрудниками или стёганые ватные халаты с металлическими накладками, широкие боевые пояса. В общем, труха, ничего особенного.
Целый день мы по очереди вели наблюдение, и, дождавшись темноты, осторожно пробрались по балке к реке и берегом направились к Дону. Двигаться ночью всегда опасно. Попадёт нога в промоину или нору суслика, и всё, вывих или перелом обеспечены. Поэтому и шли разборчиво и осторожно. Ускорились под утро, но тоже осторожничали, опасаясь нарваться на аварский разъезд.
Как договаривались, все группы сошлись в устье Донца на седьмой день. Обе пятёрки тоже столкнулись с аварами. Скок своих сразу перебил, а Клюс взял и разговорил пленников. Сведения полностью подтвердились.
Обратный путь мы проделали быстрее, и в верховьях Псёла встретили конных савиров. Они меня узнали и пригласили в гости, но, сославшись на слишком важные дела, я вежливо отказался, а перед тем, как распрощаться, отозвал десятника и подробно рассказал ему о том, что видел за Доном. Он страшно взволновался, поднял воинов в седло и немедленно умчал, подняв облако пыли. Полагаю, что кону Чавдару будет о чём подумать и всерьёз озаботиться.
В Бусовом граде я немедленно объявил сбор команды «Темп». Мы обсуждали новости долго и горячо, и, в конце концов, пришли к выводу, что сделано много, но для безоговорочной победы явно недостаточно. А поскольку для достижения более-менее приемлемого результата только наших усилий маловато будет, пора крепко встряхнуть правящую и культовую верхушку.
В тот же день через Асилу-коваля, Волхва, Перунича, Сварожича, Хорсича и Даяна от имени князя Межамира я разослал биричей по всем весям и краям. А самому князю отправил послание и требование срочно созвать союзников на военный совет в Таборе.
Слухи быстро разнеслись по Антании, и как-то вдруг все посуровели и озаботитлись, почувствовав смрадное дыхание войны. Не знаю, как мои мужики, а у меня сердце тревожно сжималось от понимания того, что мы не готовы. Однако вопреки моим опасениям, за какой-то месяц страна будто встряхнулась и буквально на глазах начала перестраиваться на военный лад. Поистине славяне всегда были, есть и будут беспечными и отчаянными пофигистами, которых можно долго убеждать, которых можно бесконечно обманымать и обирать, но всерьёз лучше никогда не трогать, ибо чревато.
Я с удивлением и радостью наблюдал, как намеченные на всю зиму дела, сейчас делались за какие-то две недели. Огнищане непрерывно везли в остроги и продукты питания и пригоняли новые военные повозки. Как снежный ком, по стране покатилась мобилизация. Полки оделись в новую форму и доспехи, без зброи пока оставались только катафракты, поскольку их доспехи отличались сложностью и трудоёмкостью изготовления. Но и эту проблему Асила клятвенно обещал решить к концу зимы. Над лагерями развевались полковые стяги. Для каждого полка бондари изготовили большие барабаны диаметром в полтора аршина и чудовищно огромный войсковой барабан в два аршина. Мы решили, что низкий звук таких барабанов будет распространяться дальше, чем звуки рожка. Теперь с кочевников глаз не спускали, для чего раз в две недели на Дону в черёд менялись десять конных разъездов волковоев.
Если не предираться, то в целом полки достигли нужного боевого состояния, требовалось лишь сколотить их в единое войско, для чего, после большого военного совета, были намечены манёвры с полным вооружением и имитацией боевых действий.
Время неслось галопом, и в круговороте дел наступил день собрания земных владык в Таборе. Вожи и жрецы отправились туда заранее, чтобы подготовить и организовать встречу. Но на этот раз решили избегать всяких пышных церемоний и ритуалов, поднести дары богам и работать. Требовалось срочно решить вопросы готовности войск, определить время и место сбора, договориться о взаимодействии и обеспечении полков и назначить общее командование.
Я пришёл в главное святилище заранее. Оно угрюмо пустовало. Казалось, священные дубы печально шепчутся о тысячах будущих убиенных, которые нынче и не догадываются о своей незавидной судьбе и пока живут своими повседневными заботами и радостями. То ли от тревожного настроения, то ли от пасмурной погоды, потемневшие от дождей, копоти и жертвенной крови фигуры богов тоже выглядели довольно мрачно.
В отличие от прошлой полной надежд, неожиданных радостей и впечатлений встречи, на этот раз собравшиеся земные владыки заметно тяготились собранием. Но мне их настроения были до звезды, и я сразу взял бразды в свои руки, задав разговору строгий деловой тон. К полному моему удовольствию, большинство правителей прониклись важностью момента и оживились, но по-разному.
Не прошло и получаса от начала собрания, а страсти разгорелись нешуточные. Князья и вожи орали и спорили, чуть не до драки. Кто-то не верил, что авары уже за Доном, кто-то требовал доказательств, кто-то наоборот собрался немедленно атаковать поганых. Потом со дна владычных душ поднялась извечная вонючая пена: господа начали выяснять кто из них древнее, старше и главенее, и кто кому должен. Моментально вспомнились большие и малые претензии и обиды, выплеснулись накопившиеся и сдерживаемые до сих пор упрёки и угрозы.
Когда ор достиг пика мощности, я понял, что незачем ждать, когда они начнут резать и рвать глотки, и что пора слегка натянуть поводья. А, чтобы угомонить горлопанов и заодно чуток расширить рамки своего влияния, я опять решил прибегнуть к помощи своего воеводского амулета. Надеясь, что фокус повторится, я приблизился к постаменту со священным огнём. И на этот раз Коловрат сработал безотказно, и лучи свастики со щелчками пришли в движение. Убедившись, что процесс пошёл, я поднял правую руку, а левую приблизил к амулету, надеясь, что успею среагировать прежде, чем меня прихватят какие-нибудь зелёные человечки.
Не прошло и пары минут, а светящийся шар опять вынырнул из пелены облаков и повис над головой. И, что меня поразило, он выпустил три ярких луча и начал ими шарить. Не желая узнавать, что собираются делать обитатели этого аппарата, я поспешил сдвинуть лучи свастики. Шар будто споткнулся, замер, погасил лучи и вскоре исчез в облаках. В общей сложности всё это происшествие заняло от силы пару минут.
Над площадью святилища повисла гробовая тишина. Все крикуны замолкли, и ошалело переводили взгляды с неба на меня и обратно. Я поспешил воспользоваться моментом, пока они в ударе:
– Слава светлым богам. Я развею все сомнения, ибо сам ходил на Дон и на Сал-реку и своими очами зрил стоянку аварского кагана. Пленёные авары баяли, что к трём туменам, кочующим за Доном, весной присовокупятся пять с Ара-реки, Терека-реки и с Меотского моря. Ноне авары подчинили аланов, хазар, пацинаков, угров, гуннов и черкесов. К солцевороту под аваров лягут кутригуры и все остатние степняки, и число орды достигнет ста двадцати тысяч. Такое великое конное войско не может долго стоять на месте. С восхода их гонят тюрки, на полуночи – непролазные леса, на полудне – горы и Понтийское море, посему они двинут на закат к Днепру. Допустить того немочно. Прошлый раз мы о том рекли и порешили. Ноне пришёл черёд исполнять клятву, данную здесь пред ликом светлых богов. Призываю земных владык прислать полки в Бусов град до Марова дня. Тёплые жилища изготовлены для всех ополченцев. Оружье, зброю и тёплые ризы вои получат все до единого. После войны вои получат заслуженные награды.
– Какое оружие, какие награды? – визгливо заорал ляшский кнес Сирцон, – то всё враки чужаков, абы вытянуть с нас злато да серебро. Я не верю воеводе Бору и ухожу.
– Вож Бор не честен, – громко сквозь зубы проговорил древлянин Ингор, – он знается с тёмными силами. Я ухожу.
– Стойте!! – проревел Межамир, и поднялся, поглаживая рукоять меча. – Некие трусливые владыки не возжелали замараться кровью, ано забыли, что тоже смертны. Особо забывчивых обычно хоронят с почестями, а особо трусливые сами сгинут в забвении. Вспоминать обиды в самый тяжкий миг, и тем самым отомстить, жалко и недостойно.
Руки Сирцона затряслись, а глаза налились кровью. Он резко повернулся и оказался лицом к лицу с огромным Добрятой. Словенский князь стоял, грозно сжав кулаки, и еле сдерживался, чтобы не отделать предателей, как бог черепаху. Сирцон побледнел, отчего его лицо покрылось веснушками, и по дуге прошмыгнул мимо словена. За ним, притворно изобразив стыд и раскаяние, вышли вон вож ободритов Рогволод и конс лютичей Крапин. Так, так. Ушли все северные правители с Балтии. Думаю, заранее договорились, иуды, надеясь отсидеться за болотами, за Вислой и Одером. Ну, что ж, этого следовало ожидать, потому я на них и не рассчитывал. Ужимки и гримасы этих притворных «друзей» были видны невооружённым глазом. Рано или поздно эти законченные мерзавцы обязательно бы нагадили и нипочём при этом не раскаялись бы. Последним, зыркая исподлобья и бубня под нос угрозы, выбежал древлянский вож Ингор.
Забавно было наблюдать этот концерт самодеятельности. Ладно, предатели, катитесь к нехорошей маме, но потом вы очень пожалеете о своей опрометчивой выходке. Дайте только с аварами разобраться. Очень сильно пожалеете.
Жрецы громко прокляли клятвопреступников, а оставшиеся правители словен, тиверцев, уличей, савиров и сарматов подтвердили клятву и обещали прислать ополчение по боевому расписанию.
Теперь я точно знал численность и состав славянского войска, и потому решил днестровские, бужские и словенские полки в сражение не вводить, оставив их стратегическим резервом и для прикрытия Антании с южного фланга.
После уточнений и согласований сход закончился, и правители разъехались по своим землям. В завершении я попросил княжича Кологаста привести дулебские полки пораньше.
Правители честно исполнили клятву, к зиме все десять полковых острогов заполнили постоянные обитатели. В боевой учёбе батальоны утоптали снег до состояния асфальта. Каждый день, то к одному, то к другому лагерю подкатывали вереницы новеньких военных повозок и саней с продовольствием, оружием и зброей. Веские вожи наконец-то прониклись размером грядущей беды и торопились выполнить обещания. Порадовал меня и Даян, который помимо строительных артелей слал и слал в полки колдунов, колдуний и ведунов с запасами лекарств, лубков, перевязочного материала и всякой лекарской мелочёвки. Теперь и за военно-полевую медицину я был спокоен.
Из-за изменившихся сроков начала войны после долгих споров военный совет пересмотрел стратегию обороны. Теперь оборонительная линия крепостей по левому берегу Днепра теряла смысл, поскольку из пяти заложенных твердынь к лету могли обороняться только три: в Бусовом граде, в устье Псёла и в низовьях Двины. Чтобы не распылять силы, строительство остальных двух крепостей решили приостановить до лучших времён.
После Марова дня я отправил бирича к савирскому кону Чавдару с предложением временно перевезти семью и сокровищницу в крепость Бусова града подальше от войны, поскольку в наихудшем случае аварская орда, прежде всего, растерзает именно Савирию.
В январе прибыл бирич от словенского князя Добряты. Князь писал, что все мои предупреждения сбылись. Кутригурский вождь Заберхан сделал заманчивое предложение сходить за лёгкой добычей в византийскую Фракию. Естественно, Добрята отказал и выпроводил кутригуров восвояси. В ответном послании я предупредил Добряту об особом и подлом коварстве и злопамятности Заберхана, и просил не доверять никаким его посулам и опасаться покушения.
Через пару недель прибыл и посланник хана утигуров Сандилха, который поблагодарил за предостережение. К нему, действительно, прибыл посол императора с подарками и просьбой напасть на кутригуров. Сандилх византийское золото взял, а послов отправил назад ни с чем. В ответном послании я поблагодарил Сандилха за доверие и предупредил о начале войны в мае-июне.
К концу зимы все полки прошли боевое слаживание. Дольше иных сколачивали батальоны прибывших в ноябре дулебских мечников и лучников. Но и они к февралю встали в общий строй.
Всю зиму почады, смерды и огнищане, да и сами бойцы помимо боевой подготовки, обслуживания оружия и зброи изготавливали разные оборонительные приспособления: плетёные и бревенчатые щиты, упоры с остро заточенными кольями для противодействия атаке конницы, острые колья для заградительной линии, холщовые шатры и много ещё чего.
И бойцы, и командиры с нетерпением ждали весны, ледохода и чистой воды, когда начнётся движение, когда сотни барж и паузков начнут переправу припасов, снаряжения и войска к крепости Псёл. И дождались.
Едва Днепр освободился ото льда, интенданты из числа купцов и веских вожей начали перевозить к месту сбора войсковое имущество. Потом через реку потянулось войско, рота за ротой, батальон за батальоном начали переправляться полки. Вплоть до середины мая армия Антании собиралась около крепости Псёл и потом уходила дальше вверх по реке. И, когда начал переправу последний полк, первый уже добрался до большой равнины в верхнем течении.
Опустевшие полковые остроги сиротливо затаились на правом берегу Днепра. В притихшей Антании задумчивые огнищане закончили посевную. Необычно молчаливые пастухи выгнали в луга соскучившихся по живой траве коров и овец. Вроде бы продолжалась привычная и размеренная жизнь, но в воздухе уже повисло нечто тяжёлое тревожное и грозное, будто духота перед грозой. Это пришло предчувствие смертей ушедших на войну родичей.
На правом берегу оставался лишь полк волковоев, вместе с которым я собирался последним переправиться через Днепр. Казалось бы, что всё идёт по плану и даже более того, но меня почему-то одолела неясная тревога. При свете двух гасничек всю ночь я мотался по дому, снова и снова прокручивал в голове варианты, так и сяк вертел карту, и никак не мог избавиться от гнетущего чувства, что упустил что-то важное. Сомнения так и не дали заснуть, я еле-еле дождался рассвета, и едва развиднелось, раздался неожиданный стук распахнувшейся двери:
– Просыпайся, воевода. Древляне и ляхи грабят и жгут наши веси на Тетереве, Уже и Ирше и идут к Бусову граду!
Я задохнулся от гнева! Вот она, заноза в заднице!! Вот, что меня коробило! Уведя армию за Днепр против главного врага, и, прикрыв южный фланг, я упустил из виду северный, а ведь должен был предусмотреть!! Ведь уже на военном совете стало ясно, что предатели – злобные и ненавистные гады. А я себя уговорил, что всё обойдётся, и разберёмся с ними потом. Идиот! Ясно же, что, если палка без двух концов, то это бублик! Вот проблема и свернулась в бублик, грозя оставить нам только дырку от него. Я замычал от досады и стыда.
Однако что толку драть волосы на макушке, когда требовалось действовать. Успокоившись, для начала я прикинул баланс сил. По моим данным древляне могут поставить под копьё максимум тысячи три-четыре бойцов. Висленские ляхи, если сюда и притащились, то не войском, а бандами татей, охочих до чужого добра. И вряд ли их больше тысячи. Таким образом, к северу от Бусова града сейчас бесчинствуют от четырёх до шести тысяч бандитов и убийц. Численность немалая, но и не критическая, намного хуже то, что они вторглись именно тогда, когда последний полк переправился на тот берег, и время нападения выбрано оптимальное. Значит, с большой долей вероятности в городе либо имеется стукач-доносчик, либо засланный шпион, либо шпионская сеть.
Но эти твари чуток просчитались, полагая, что Антания беззащитна. Моим волчарам плевать, что врагов втрое больше. Они с радостью порвут и более сильного противника, а этим ляшско-древлянским мерзавцам даже сочувствовать бессмысленно, поскольку они уже живые трупы. Мирных огнищан жаль, ни за что попали в переплёт. Ничего, потерпите люди, помощь придёт, а посеявшие ветер убийцы и мародёры пожнут бурю! Ну, поганые клятвопреступники, держитесь, будет вам и белка, будет и свисток, будет и писец, и карачун заодно. Дубина справедливости будет гвоздить, пока все захватчики не сдохнут.
Подняв по тревоге все три батальона волковоев, перед строем я кратко описал ситуацию и, не сдерживая ярость, приказал бандитов в плен не брать. В ответ получил рёв тысяч глоток застоявшихся хищников, будто разом завыли сотни волков и заревели десятки медведей.
Батальон Укроха отправился в междуречье Днепра и Тетерева для отражения прямого удара на Бусов град. Потом эти шесть сотен повернут на запад и по реке Уж выйдут к древлянской столице городу Овруч.
Второй батальон Клюса должен ударить западнее между реками Ирша и Уж по направлению к древлянскому городу Коростень.
Третий батальон Скока пройдёт ещё западнее по крутой дуге за рекой Уборть и, пройдя по древлянским тылам, отрежет противника от Припяти.
Не теряя времени, полк волковоев разошёлся по направлениям. А я отправился вслед за батальоном Клюса только рано утром следующего дня, едва рассвело. Весь день я гнал коней по следам волковоев, и только вечером в тридцати верстах от Бусова града наткнулся на поле жестокого боя, Прямо скажу, зрелище было не для слабонервных.
Большая луговина у опушки леса была буквально залита кровью. По всем приметам здесь произошла настоящая резня, и теперь посреди кровавого месива возвышалась куча древлянских голов, из которой торчало копьё с надетой головой в богатом шлеме. Поначалу меня изрядно коробил здешний обычай обезглавливания врагов, потом я перестал обращать на это внимание. Как выяснилось, древние славяне делали это не из природной кровожадности или злобы. Так они защищались от нави, ведь по их представлениям покойник с головой могподняться из могилы и начать мстить.
В уничтоженном древлянском лагере вразброс стояли десятки повозок с награбленным добром, и, как ни странно всё это барахло осталось нетронутым. Прежние бойники-волкодлаки в первую очередь непременно бы растащили добычу, а мои волковои сразу же отправились дальше вслед за врагом. На душе потеплело, и, не смотря на подкатывающую тошноту от вида побоища, я испытал гордость за своих бойцов.
Перехватив повод, я тронул коня и отправился дальше, но начали сгущаться сумерки, и, проехав пару вёрст, я решил устроиться на ночёвку. Развёл костёр, нарубил лапника и, поёживаясь, закутался в плащ. Угрюмо нависли замершие деревья. Печально закричала ночная птица. Оставшись наедине со своими мыслями, в попытках заснуть я проворочался полночи, и, едва развиднелось, я отправился в путь.
Оказавшись на распутье, я завертел головой, соображая, куда податься, но заблудиться мне не дал принесённый ветром трупный смрад. Примерно через километр открылось поле недавнего боя.
На лесной прогалине, на истоптанной тысячью ног и залитой кровью земле лежало множество тел, павших там, где строились и бились. Землю сплошь устилали трупы, части тел, обломки оружия, одежды и снаряжения. Немного в отдалении слева на краю берёзовой опушки дымились три погребальных костра, возле которых ходили и стояли несколько человек. Ещё дальше на кромке леса виднелся лекарский шатёр знакомого образца.
Возле шатра и кострищ хозяйничали батальонный колдун и его помощники. На кострах горели тела павших волковоев, в шатре лежал десяток раненых. Я оглянулся на поле боя. Навскидку там упокоились не меньше пяти-шести сотен древлян. Наверняка столько же ранено и не меньше бежало. Здесь горят три костра, значит пятнадцать моих бойцов нашли здесь последнее пристанище и ушли в небесный ирий. Плохо ты, Бор, учил своих спецназовцев. Соотношение потерь один к сорока должно бы меня обрадовать, но не обрадовало. Я ненавидел терять своих людей.
– Поздорову, воевода, – сзади подошёл лохматый мужик в чёрной одежде и сером, заляпанном кровью фартуке. Колдун. – Смотришь на работу наших волковоев?
– Хорошо поработали. Что здесь произошло?
– Смертоубийство произошло. Разве не зришь, сколь душ погибло и кануло в навь и в ирий.
– Их никто не звал грабить, насильничать и губить огнищан. За то надо платить. Эти уплотили.
– Да, потрудиться смердам предстоит немало. Столь голов отделить. А иначе нельзя, навь неупокоенная всю землю замучает.
– Сколь тяжко уязвлённых?
– Трое до ночи не доживут. Остатних выходим. Чуть полегшают, в повозки и в полк.
Почему-то мою душу скрутила тоска.
– Поеду я дале. Бывай здоров, лекарь. Довези болящих до места. – Я проводил его задумчивым взглядом, продолжая злиться на себя и на весь мир.
Ещё через восемь часов конного хода я всё-таки добрался до батальона, который осадил древлянский город Коростень. Вблизи ворот виднелись следы стычек. Волковои готовились к штурму.
– Эгей! Воевода пожаловал! – кто-то завопил из строя волковоев, и все подхватили: – Слава! Любо!! – и с разных сторон по старой памяти раздался громкий волчий вой, замелькали хищные улыбки на заросших лицах.
Я прошёл вдоль строя и по привычке вскинул руку к шапке, отдавая воинскую честь. Откуда-то справа подошёл комбат Клюс:
– Поздорову, воевода Бор. Поспешали изрядно и до вражьего логова ноне добрались. Днесь его выжжем.
– Погоди, комбат, рано приступ зачинать. Имаю иную задумку, абы подлым гадам похуже бысть. Мы их не побьём, мы их развеем, абы не осталось на свете духу древлянского.
– Это как?
– Многих воев из града вы давеча побили. За заборолом мужей сотни две не боле. А баб и щенков – изрядно. Мыслю в град сходить да принудить древлян врата распахнуть. Останет токмо собрать урожай. Мамок с сосунами да чад до десяти зим от роду отправим в Бусов град. Жрецы и ведуны их воспитают. Отроков, девок и баб продадим на закате. Отведёшь полон в Аквинк, Сермий али Добрудж. С древлянских земель возьмёте не мене десяти тыщ сервов. Вот и считай. С мужами ведаешь, что делать. А деды пусть доживают на руинах. Иначе то поганое семя не даст покоя Антании. Сколь вольной земли по Припяти, Случи, Горыни, Ужу, Тетереву захватили, и всё им мало. До Бусова града почесть добрались. Ненасытные твари. Сколь люда безвинного побили. Кто за Припять сбежит, дале не гнать. Пусть в болотах сидят. Не пожелали жить добро, пусть живут, как придётся.
Оставив лошадей и оружие, я пешком отправился по накатанной дороге к воротам древлянского града. Толстые серые брёвна частокола, заросшие понизу крапивой и чернобыльником, смотрелись угрюмо и мрачно. В стенах темнели прорезанные бойницы.
В полста метров от ворот в меня ударила первая стрела. Вот гады, видят же, что я один и безоружен. Пока дошёл до ворот, я насчитал уже с десяток попаданий стрел и одной сулицы.
– Не утомились зря стрелы метать? Лучше лбами о заборол постучите. Я един и без оружия, надобно баять с вожем, або с воеводой.
– Неча тута баять, убирайся к демонам, антский выблядок, ино получишь дубьём по башке. Всех вас надобно покончить, зазря токмо небо коптите.
– Мне с дурнями баять недосуг. Либо я баю с вожем, або с вами буде баять копья, топоры да мечи, как с вашими мужами, кои в нави без глав проклинают пославших их на погибель.
За воротами раздались громкий надрывный бабий вой, крики и плач с нотками ужаса.
– Ну, заходь, коль не трусишь, – вдруг смилостивился голос. Лязгнул засов, ворота заскрипели и чуть приоткрылись, чтоб только протиснуться. За воротами стояли около сотни воев со щитами и копьями. Других я разглядел на стене и над воротами. В их глазах светилась злоба, и ни капли сожаления.
– Реки, что хотел.
– Я антанский воевода Бор, избранный князем и светлыми богами на воеводство, с чём дано сие знамено, – я поднял повыше знак солнца.
– Мы не признаём вашего князя, наш вож Ингор. А Межамир нам не указ.
– А воля светлых богов – указ? А божий закон – указ. Ано вы его порушили, коль вкупе с ляхами напали на мирных огнищан, напали подло, когда антские вои ушли на великую сечу с погаными. Сей подлости светлые боги не могут снести, и за злые и противные деяния обрекли древлянское племя к изничтожению. Во исполнение воли богов, ноне надобно открыть врата на милость антанских воев. Малые чада и кормящие матки уйдут в Бусов град на житьё. Отроки, девки да бабы уйдут в полон, но живот сохранят. Вои либо на тризну идут, либо на честный бой за оградой. На раздумья времени нет. Сбирайте вече и ответствуйте, либо живот и неволя, либо погубление и позор. Долго ждать не мочно.
И я демонстративно сел на колоду в сторонке и принялся осматривать обречённый город и людей. Толпа собралась буквально за минуты. Вопли и крики вскоре перешли в потасовки и мордобой. Орали все, а потом толпа разошлась на две неравные части. На одной стороне стояли все мирные горожане. Деды угрюмо молчали, бабы тянули дрожащие руки, а дети жалобно скулили. Напротив них встали полторы сотни воев во главе с тем мужиком, что говорил со мной у ворот.
– Мы выступаем на сечу. Иные готовы приять вашу милость.
Ну, что ж, умереть так, как хочет – это неотъемлемое и священное право каждого человека, Тяжёлый засов опять с противным скрежетом вышел из пазов, створы ворот поползли в стороны и древляне плотной толпой вышли за стены.
Через час за городским рвом на ровной луговине напротив друг друга встали полторы сотни пар воев. Полторы сотни поединков. Всё по-честному. По звуку рожка началась общая парная схватка. Не слышались крики и проклятия, только хекающие звуки, звон оружия, звуки ударов по щитам и стоны павших. Через четверть часа на ристалище осталась биться только одна пара бойцов. Никто не хотел уступать. Я поднял руку, останавливая схватку:
