Олег Механик
Осколок белого бумеранга
8
К границе подъехали, когда солнце уже зашло, и степь окрасилась в нежно голубой свет. Автобус остановился.
– Выходим без вещей! Скомандовал водитель.
Сейчас всё происходило с точностью до наоборот, чем тремя днями раньше. Нам предстояло пройти через два сита. Одно большое красивое с модной отделкой и с погранцами, похожими на вьетконговцев, а второе попроще и поменьше. В прошлый раз мы просачивались через сита с той стороны, а теперь с обратной. Мы изменили свои конфигурации, приобрели неправильные формы, и теперь есть опасность не просеяться. Тогда мы окажемся на тоненькой сеточке сита.
Очередь шла быстро, и Длинный каждый раз, подкручивая колёса коляски на пару оборотов, подмигивал мне, мол, не волнуйся, всё будет хорошо. А я уже и не волновался. Тревога была, но она сидела очень глубоко, незаметно для постороннего глаза и была скорее даже приятной, схоже той, когда ты сдаёшь экзамены и знаешь что готов к ним на три четверти. Одну четвертую я всегда оставлял на удачу, так было интереснее сдавать.
Первым в очереди стоял Длинный, за ним я, а замыкал нашу тройку Баха.
Длинный подкатывается к стойке. Погранец, оценивает его внешний вид, смотрит на меня, объединяет нас взглядом, улыбается. Щёлк, щёлк, – клацает штамп, Длинный исчезает за турникетом. Добродушная улыбка, прищур раскосых глаз, щёлк – щёлк, турникет, рамка металлоискателя, или рентгена (уж сильно широкая), расставивший словно эсэсовец ноги в берцах пограничник в берете, кивок головы «Проходим». Всё! Одно сито пройдено.
Садимся в автобус, проезжаем двести метров, пока не упираемся в шлагбаум второго сита. Шлагбаум открывается, раздвигаются решётчатые ворота с круглым знаком кирпич. Остановка.
– Выходим без вещей!
Снова очередь. На этот раз всё наше родное, ещё советское. Узкий коридор, крашенный зелёным пол. Информационные стенды на стенах. Никаких излишеств. Чуть дальше раздаются знакомые щелчки, это уже наш погранец штампует паспорта. Очередь движется быстро, как конвейер. Щёлк – щёлк – щёлк. Никакого турникета и металлоискателя, просто погранец с собакой на выходе. ПРОСТО…ПОГРАНЕЦ…С СОБАКОЙ!!!
Собака! Она же натаскана на то, чтобы искать наркотики! Я поворачиваюсь к Бахе и вижу его побледневшую рожу. Назад пути нет, очередь двигается неумолимо и перед нами всего три человека. Длинный тоже поворачивает голову, он ищет взглядом Баху, но не может найти, потому что киргиз просто напросто отводит взгляд. Наверное, Длинный хотел сказать ему, чтобы он встал впереди нас и попытался отвлечь парня с собакой, но было поздно. Очередь подошла, а Баха растворился где – то сзади. Я вижу красное веснушчатое лицо под зелёной фуражкой, наклонившееся к паспорту Длинного. Лицо несколько раз переводит взгляд с паспорта на самого Длинного, штампует последнюю страничку. Моя очередь. Я смотрю на веснушчатого, и мне кажется, что время остановилось. Я начинаю считать веснушки, начиная со скул. Раз, два, три, четыре, пять…Сейчас там впереди раздастся тихий скулёж, а потом сдавленное рычание и грубый голос: Что у вас здесь?
Щёлк, щёлк. – паспорт у меня в руках. Я поднимаю глаза и не вижу не Длинного ни собачника. Да вон же он! Длинный уже за стеклянной дверью, машет мне, чтобы я проезжал быстрее. Я выкатываюсь из двери и, на радостях, лечу вниз со ступеньки крыльца. Коляска заваливается на бок, но мужик, появившийся рядом, подхватывает меня под руки и не даёт упасть.
– Ты нормально?
– Большое спасибо, всё хорошо! – я жму руку усатому мужику и даю понять, что дальше сам.
– Пошли быстрее в автобус – говорит мне Длинный.
– А куда он делся, – шепчу я, задыхаясь от радости и устремляясь за другом.
– Я его очень сильно попросил, чтобы он отошёл покурить… – говорит Длинный, не оборачиваясь.
– Когда ты успел?
– У меня много времени было, пока в очереди стоял. Ты же помнишь наше волшебное слово?
У дверей автобуса Длинный остановился и закурил.
– Слава богу пронесло, я думал пиздец нам пришёл, когда эту псину увидел. – я говорил негромко, стараясь чтобы мои эмоции не заметили пассажиры автобуса.
– Пацаны, вы как! Я вообще не понял чё произошло! – смуглые ладони киргиза упали нам на плечи. Длинный повёл своим плечом, брезгливо скидывая с себя руку Бахи. Он ничего не сказал, просто отвернулся и сделал несколько глубоких затяжек.
– Чё он? – Баха повернул башню, и амбразуры нацелились на меня. – Пацаны, я же ничего не мог сделать. Первый раз вижу, что тут с собакой…
– Ладно, не ори! Пошли в автобус, – Длинный щелчком отправил огонёк папиросы в темноту.
9
Самое бы время поспать, но уже не хотелось. После поста снова началась турбулентность порождённая бездорожьем. В этот раз на кочках трясло не так сильно, но внутренности периодически подскакивали, вместе с ними подскакивали мои эмоции. Всё получилось. Мы живы, здоровы, а главное свободны и возвращаемся назад. Больше никаких приключений, никаких киргизов и даже Антона с его авантюрами. Отныне мы запускаем только белые бумеранги. Я всё таки уговорю Длинного и мы займёмся бизнесом. Будем продавать книжки, он же сам сказал, что здесь нужна оригинальность. С ним я уверен, будет и уникальность и оригинальность, надо только чуть поднапрячься и подумать. Длинный тоже не спал. Он был увлечён поеданием вяленой колбасы, одним из легальных деликатесов, вывозимых нами из Казахстана. Он вгрызался зубами в вязкие конские жилы и растягивая их как резину довольно мычал.
– Хочешь? – он сунул мне лоток с нарезанной тонкими овальными шматами кониной. Я взял один кусок, зубами оторвал от него ароматный жирный ломтик и долго держал его под языком в надежде, что тот растает.
– М – м – м – вкуснятина, ещё бы сто грамм.
– Какой вопрос? – Длинный расстегнул молнию спортивной сумки, нашего на двоих багажа и из груды сменного белья извлёк бутылку коньяка. Это был второй и последний деликатес. Зачем тащить эту тяжесть домой, куда-то в будущее, когда праздник происходит прямо здесь и сейчас.
– Стаканы надо, – прошептал я другу, пока тот зубами сдирал обёртку с крышки бутылки. Я уже было наклонился к переднему сидению, чтобы потрепать за плечо Баху и спросить у него про стаканы, но Длинный резко одёрнул меня и, сморщившись, помотал головой. Я всё понял. Длинный не хотел приглашать на наш праздник киргиза, который делал вид что спит и ещё ни разу не повернул к нам головы за всё время пути от поста.
Коньяк приятно обжигал живот и растекался по телу, снимая напряжение, а колбаса, словно соска, вставленная в рот младенцу, заставляла закатывать глаза и мычать от удовольствия. Длинный вспомнил похабный анекдот, в котором фигурировала армейская часть, проверяющий генерал, ну и тот конь, часть которого мы сейчас поедали. Финал заставил меня откинуться на спинку и громким хохотом развернуть в свою сторону несколько голов. За этим анекдотом последовал другой, снова про генерала, и снова я ржал, и снова недовольно ворочались головы на креслах. Только голова Бахи невозмутимо лежала на подголовнике. Неужели действительно уснул?
Длинный травил очередной анекдот, когда нас здорово качнуло, а потом тряхануло так, что я завалился на друга. Коньяк из бутылки фонтаном плеснулся вверх.
– Ты чё творишь бля!
Я почувствовал огромную силу, которой меня притягивает к другу, словно он превратился в магнит. В свою очередь Длинного стало тянуть в сторону прохода. Послышался мат шофёра, визг женщины, ещё один толчок, я выдавил Длинного с его сидения и мы оба полетели к противоположному борту автобуса.
– Бля – я – я!
Скрежет металла, грохот падающих тел, отрывистые крики, визги, пикирующие с верхних полок огромные клетчатые баулы, вколачивают, трамбуют всех в одну сторону. С последним упавшим баулом воцаряется тишина, которая через несколько секунд взорвётся криками и стоном. Я зажат между тяжёлым баулом спереди и чем – то твёрдым сзади. Это твёрдое давит мне на рёбра с такой силой, что они вот – вот хрустнут. Я выворачиваюсь и вижу, что я упёрся в локоть Длинного. Вижу его заголённый худой живот, выпирающие рёбра, задранную к верху олимпийку, но не вижу головы.
– Длинный, Слава! – Я хватаю его за руку, тереблю за твёрдый но тёплый живот. Тёплый значит живой. Где – то внизу, освобождаясь из под чьей – то коленки, показывается голова друга.
– Живой? – Кричу я.
– Дай руку, он мне щас шею сломает! – орёт Длинный.
Я хватаю его за руку и пытаюсь изо всех сил подтянуть его к себе. Получается. Длинный выпутывается из клубка рук и ног, оказавшихся под ним людей. Мы, извиваясь как ужи, ползём в конец автобуса, мы ищем свободное место. Сейчас у нас есть преимущество, нет лишних заплетающихся, абсолютно непригодных в этом положении конечностей. Над нами квадратные окна, через которые сейчас можно увидеть только чёрное небо. Сваленный в кучу народ суетится, толкается и чем активнее движения, тем хуже становится ситуация. Они пытаются высвободиться, калеча себя и невольных соседей, вывихивают руки, давят, душат.
Я вижу красную с белым олимпийку Бахи. Он лежит сверху шевелящейся кучи, придавленный клетчатым баулом.
– Баха! – ору я, но Длинный меня одёргивает.
– Не ори! Не создавай лишней паники.
Голова киргиза дёргается, крутится, он пытается понять, откуда его позвали. Значит живой и не в самом худшем положении.
Сверху грохочет, в окнах бледнеют чьи то лица.
– Зажмурься! – орёт Длинный, и тут же хлопок и дождь из мелких стеклянных крошек сыплется на нас сверху. Хлоп – хлоп – хлоп, одно за другим лопаются стёкла.
Кто – то сверху кричит:
– Ребята спокойно! Не паникуйте и не двигайтесь без нужды. Автобус лежит на боку, он не горит и не взорвётся. Мы сейчас вас вытащим, главное сохраняйте спокойствие. Трое мужчин спускаются через разбитые окна, аккуратно слазят вниз и начинают осторожно распутывать клубки.
– Ребята, выходить будем через водительское окно все по очереди. Сначала вытащим передних и дальше, главное оставайтесь на местах.
Где то сильно орёт ребёнок.
– Детей передавайте сюда! – слышится всё тот же уверенный голос.
Нам оставалось только ждать, любуясь звёздным небом, окаймлённым рваными рамами разбитых окон.
Получилось так, что нас доставали последними.
– Парни вы в порядке? – Светил нам в лица фонариком бородатый мужик.
– А что уже приехали? – попытался пошутить Длинный, делая вид, что он только что проснулся.
Со стороны автобус походил на огромного убитого зверя, с простреленными боками и вытащенными потрохами. Он просто съехал с дороги и завалился в кювет. Причина была не ясна, но окружающие нас бывшие пассажиры, медики и спасатели в большинстве своём склонялись к версии, что водитель уснул за рулём. Мы ещё битых два часа сидели на линялой траве, глядя на суету медиков, зачем то приехавших пожарных, ментов, спасателей подсвечиваемую отблесками синих проблесковых маячков. Травмированных было много, но серьёзных повреждений похоже не было. Баха сломал руку. Насколько серьёзной была травма мы так и не поняли, потому что встреча с киргизом оказалась очень короткой.
– Я с друзьями! – мы узнали голос киргиза, когда нас ещё только вытащили из автобуса. Он стоял в толпе пассажиров видимо нуждающихся в помощи у машины скорой. Торс Бахи был оголён, а к правой руке наскоро бинтами была примотана шина.
– Баха! – Длинный махнул киргизу рукой, показывая что мы здесь, живы и здоровы.
Баха вырвался из удерживающих его рук медика и стал продираться к нам через толпу.
– Пацаны, вы в порядке? – сказал он подойдя к нам.
– Мы да…а ты как? – спросил Длинный.
– Руку блядь сломал. Сейчас на скорой в Курган повезут, говорят операция нужна, а то неправильно срастётся.
– Ну езжай если надо. Как приедешь в Тюмень позвонишь, телефон наш знаешь.
– Да… – Баха отмахнулся от медички, которая кричала, чтобы он шёл к машине и не держал остальных. – Парни вы товар пока спрячьте и не трогайте ничего.
– Как скажешь начальник! – Длинный поднёс ладонь к виску. Ты главное выздоравливай.
10
Баху увёз серый Уазик, а мы ещё долго сидели на траве, сначала ожидая пока отыщутся наши коляски, а потом попутного транспорта, на который рассаживали тех, кто отказался от помощи и хочет уже ехать домой.
Большинство попутных машин ехало только до Кургана, но нам с Длинным, как и большинству терпеливо ожидающих пассажиров повезло. Подогнали автобус дублёр, который должен был доставить нас до Тюмени. Дублёр конечно уступал оригиналу, и оказался маленьким ржавым тупоносым Кавзиком. Но сейчас мы были рады и этому выродку отечественного автопрома, который воняя бензином и гремя железом, доделал то, что не смог сделать его немецкий предшественник.
Домой мы вернулись уже под вечер следующего дня. Здесь всё изменилось. Лето кончилось, похолодало, небо затянуло тучами, и непрерывно моросил дождь. На улицах было настолько сыро и грязно, словно дождь шёл с самого нашего отъезда и не прекращался ни на минуту.
Весь мир снаружи и внутри внезапно погрузился во мрак. Дома, куда я заскочил вместе с Длинным сразу с автовокзала меня ждали такие же пасмурные новости. Три дня назад у отца случился инсульт, и теперь он не вставал с кровати. В ночь, когда всё произошло, мать вызвала скорую, отца увезли в больницу и сделали томограмму. Диагноз, а точнее приговор гласил, что отцу осталось жить не больше месяца, из-за множественных метастаз, которые словно щупальца осьминога пробрались в его мозг. Выписали гору таблеток и кучу уколов и всё это для того, чтобы чуть задержать то, что безвозвратно уходило.
Отец смотрел на меня мутными глазами и медленно водил головой, лежащей на подушке. Застывшие зрачки перемещались вместе с движениями головы, они не фокусировались ни на чём. Он не узнал меня и уже никогда не узнает. Мать казалась спокойной, она уже не плакала. Наверное, все слёзы она выревела два дня назад. Теперь её серое лицо изображало смирение. Она смирилась с тем, что скоро останется совсем одна. Я был не в счёт, я всегда был не в счёт.
– Мама, если нужно я останусь и буду помогать, – сказал я, не отрывая глаз от застывшего на подушке профиля отца.
– Да я пока справляюсь, – услышал я из-за спины её тихий обречённый голос. – Наверное, чуть позже ты всё равно понадобишься.
Я понял, что она имеет в виду.
– Да, конечно, я буду приходить каждый день, а когда станет необходимо, перееду совсем.
В этот вечер мы вернулись в наш бункер, который стал для меня ещё милее при мысли о том, что скоро мне придётся съехать отсюда на неопределённое время. Первым делом мы распороли штаны и вывалили на столик весь опасный груз.
Длинный взял два пакетика и как бы жонглируя, несколько раз перебросил их из руки в руку.
– Стоило из-за этого так рисковать? – задавал он вопрос непонятно кому.
– Ну ты же хотел подёргать котёнка за шёрстку. Как ощущения? – грустно улыбнулся я.
– Знаешь, ожидал большего. Ещё этот осадочек неприятный… из-за Бахи. После этого случая с собакой на посту я вообще пожалел, что мы ему помогали…слушай, а вот этот гораздо тяжелей, хотя объём одинаковый. – Длинный держал два пакета на ладонях, словно взвешивал их на весах.
– Может больше утрамбовали, или отсырела, – я пожал плечами, не придавая значения этому наблюдению друга.
Его лицо вдруг стало озадаченным. Он положил пакеты на стол и быстро спустился на первый этаж по самодельному пандусу. Оттуда вернулся с маленькими канцелярскими ножницами в руке.
– Ты чё вскрыть хочешь? – насторожился я, но Длинный уже уверенно схватил пакет и среза̀л с него узкую полоску с запаечным швом.
– Мы осторожно, никто и не заметит, потом так же запаяем… – мычал он, плавно работая ножницами. Из открытого пакетика он достал щепотку бурой травы и поднёс её к носу.
– Это чё? Чё за фигня! Полынь какая – то. – Длинный неприятно поморщился и сунул щепотку мне под нос. Я почувствовал отчётливый резкий запах полыни, той травки, которую так любил ставить по углам парилки Серёга.
– Длинный, мы с тобой полынь из Казахстана контрабандой везли – засмеялся было я, но тут же осёкся, видя вытаращенные глаза друга, который продолжал копошиться в пакете. Он что-то нащупал там внутри, что – то, что ему очень не понравилось, и теперь он медленно вытаскивал руку вместе с этим, словно боялся увидеть и подтвердить свои плохие предчувствия. Указательный и средний палец держали за уголок крохотный прозрачный пакетик, внутри которого было что-то белое.
– Вот какую полынь мы везли – сказал он похолодевшим и высохшим голосом.
– Это чё, герыч? – сдавленно прошептал я.
– Он самый! – Длинный выпустил пакетик из руки и тот мягко плюхнулся на стол.
Мы так и замерли, молча уставившись в одну точку в центре стола. Малюсенький пакетик два на два сантиметра, наполненный белым, похожим на стиральный порошком. Как нам сейчас хотелось, чтобы он исчез, растворился, оказался галлюцинацией. Мы пытались сжечь его своими взглядами, испепелить, но он невредимый лежал по самому центру стола, как неоспоримый факт, страшный итог. Теперь я ясно увидел размер запущенного нами бумеранга. Он был намного больше среднего кривой как сабля и иссиня чёрный.
– Он там один? – я прервал тишину осипшим голосом.
Длинный ожил и снова запустил руку в пакет с полынью.
– Один, – он потряс головой, и в его глазах прочиталось секундное облегчение, которое пропало, когда он перевёл взгляд на три больших пакета.
Мы вскрыли все. Итог оказался страшным. Мы провезли через границу четыре пакета белого порошка.
– Грамм десять каждый, – грустно констатировал Длинный, подбрасывая пакетик на ладони. Сорок грамм…это же минимум десятка. Представляешь Саня, десять лет на казённых харчах.
– Да меня не харчи больше беспокоят, – сморщился я. – Это же смерть! Представляешь, сколько эта наркота может людей погубить, может не сразу, а постепенно. Может кто-то попробует в первый раз и подсядет именно из этого пакетика, который попал сюда благодаря нам. А мы с тобой будем радоваться пятидесяти кускам как ни в чём не бывало.
Длинный продолжал угрюмо играть с пакетиками, поочерёдно вытаскивая их из кучки, щупая пальцами, подбрасывая на ладони. Дым от папиросы в уголке его рта змейками выползал из ноздрей, поднимался, полз по лицу, выедал слезящиеся глаза. Он долго молчал, о чём-то думая, либо не знал, что мне ответить, либо решал, что делать дальше. Наконец папироса, нещадно вдавленная в лакированную поверхность стола, испустила прощальный дымок.
– Ты был прав тогда, Саша! Зря я тебя не послушал. Невозможно оценить размер бумеранга, который запускаешь. Лишь только его цвет…его ты знаешь точно. Реальный масштаб виден только в полёте. – Он держал пузатый пакетик прямо перед глазами, словно пытался всмотреться и оценить каждую белую крупинку из миллиона.
– Это был не котёнок…я перепутал… – он мычит себе под нос, озирается, что-то ищет глазами на столе, не находит; быстро подкатывает коляску к тумбочке, откуда берёт массивную хрустальную вазу, которую мы иногда используем как пепельницу. Он ставит её на стол. Сейчас ваза чисто вымыта.
– Я перепутал… – он снова мечется по комнате в поисках чего – то. – Не подумал…
Хватает с дивана газету, скручивает, мнёт её в руках, отрывает куски бумаги, комками бросает её в вазу.
– Это был не котёнок… – Он чиркает зажигалкой и по чёрным комкам ползёт синенький огонёк, который через секунду превращается в оранжевое пламя.
– Ты был прав, Саня! Это был не котёнок…мы дёргали за обрубок хвоста бешеную собаку. – Он хватает один пакетик, поднимает его на уровень глаз, держит двумя руками. Я вижу отражение жёлтых огоньков в каждом его зрачке.
– Но что сделано, то сделано Саня… – он продолжает смотреть на пакетик, словно обращается к нему. – Мы уже разозлили эту псину, осталось посмотреть на её оскал.
Руки Длинного расходятся в стороны, растягивая уголки пакета. Тот увеличивается в размерах, ползёт, растягивается, и наконец, рвётся на две части. Белый порошок высыпается в огонь.
ПУФФ! Яркая вспышка. В детстве мы бросали в костёр порошок магния, украденный на уроках химии. Горсть порошка, соприкасаясь с пламенем, превращалась в красный огненный шар. Мы рисковали быть пойманными на краже порошка, рисковали получить ожоги, но тогда, по нашему мнению это стоило того. ПУФФ, тёплый огненный шар, который живёт меньше секунды. ПУФФ – это всё ради чего стоило рисковать.
– Бля – я, – это всё, что я могу произнести.
Длинный хватает второй пакет, он снова рвётся в его руках.
ПУФФ!
– Бля – я!
Третий…
ПУФФ!
Четвёртый…
Всё кончено. Огонь, ненадолго одурманенный и возбуждённый непривычным топливом, быстро угасает. Наверное, его начинает ломать, он просит ещё, иначе грозится затухнуть. Больше нет. На столе остаются только четыре больших пакета с соломой, а это уже пустышка, она не нужна этому огню.
Голубое облако ровным слоем повисло над нами. Щипало глаза, пахло гарью, а мы с Длинным смотрели на чёрный пепел на дне вазы, словно пытались определить последствия сделанного шага.
– Что дальше? – спросил я, заглядывая в слезящиеся от дыма глаза друга.
– Не знаю. – он виновато улыбнулся и пожал плечами. – Не знаю что дальше, мне важно то, что происходит сейчас. А сейчас я просто попытался сделать так, чтобы бумеранг не улетел слишком далеко.
– Ты всё правильно сделал. Мы бы просто не смогли с этим жить. Вопрос сейчас в том, долго ли мы проживём без этого? – я грустно улыбнулся.
Длинный понял, о чём я говорю и положил мне руку на плечо.
– Знаешь, Саня, мне за себя не страшно, но дело не в этом. Благодаря мне эта каша заварилась и я обещаю тебе, что сделаю всё для того, чтобы мы с тобой пожили ещё. – Тепло от его взгляда и улыбки, от его руки лежащей на моём плече мгновенно согрело меня и уничтожило внутренний озноб.
– Что бы там дальше не случилось, ты должен знать, что всё сделал правильно, – ответил я другу. – Других вариантов для нас с тобой не было, потому что мы те счастливчики, которые не понаслышке знают про закон бумеранга. И потом: разве есть на этом свете вещи, которых нам с тобой стоит бояться!
– Я тебе больше скажу, дружище, нет такой силы, которая смогла бы нас убить. Если только мы сами этого не захотим. – Длинный обхватил мой затылок и вдавился своим высоким холодным лбом в мой.
