Сергей Владимирович Еримия
Отблески купальского костра
Глава 16
Несколько часов ушло на то, чтобы Саша смог понять себя и отыскать причину отвратительного своего настроения. Пожалуй, медлительность мысли можно было списать на последствия недавнего «налаживания отношений», но так это или нет, доподлинно неизвестно. В любом случае безо всякой на то причины он внезапно подскочил, опрокинув стул, выпрямился и безапелляционно заявил:
– Надоело! – биолог осмотрел пустую комнату и удовлетворенный кивнул. – Именно так, надоело и все тут.
Да, с раннего утра у него было плохое настроение, а во второй половине дня оно и вовсе переросло в депрессию. Чем ниже солнце клонилось к закату, тем сильнее ему хотелось что-то изменить, тем настойчивее его деятельная натура требовала перемен. Ему страшно хотелось что-то делать. Что-то нужное, полезное, кроме того, не когда-то потом, в необозримом будущем, а именно сейчас, незамедлительно! К тому же его со страшной силой потянуло к растениям, поманило в царство природы. Кактус, единственный представитель таковой в квартире, не мог утолить его жажды. Тут требовалось нечто большее, объемнее, масштабнее.
Так в его голове зародилась и тут-таки развилась идея предпринять ночную вылазку. Решил он собственными глазами увидеть то, что изредка фиксировали, а большей частью не фиксировали камеры. Его так захватила эта мысль, что даже внезапно разразившийся сильный, но недолгий ливень не отбил желания испытать на себе все прелести лесной ночевки.
Он беззаботно отмахнулся от болтовни Виктора, принимая его рассказ за очередную историю, выдуманную тем для пущей веселости, не стал слушать и Игоря, с его полусерьезными предположениями о кишащих в дебрях хищниках, пропустил мимо ушей прочие, большей частью придумываемые на ходу друзьями, страшилки. Добросовестно выслушал инструктаж Константиновича, дал клятвенное обещание быть осмотрительным.
Чтоб не идти с пустыми руками он прихватил с собой метеостанцию, взял один из фотоаппаратов, взвесил в руках старую любительскую рацию, но сразу положил ее на место, в глубине аномального оврага толку от нее не было никакого – радиоволны попросту не желали спускаться в аномальную его глубину. Сложил все это в старый потертый рюкзак и тут-таки засобирался в путь.
Игорь высадил товарища у боярышника, дружески проводил до начала спуска, крепко пожал руку и напоследок проинструктировал:
– Где камеры установлены ты знаешь. Старайся держаться тех мест. Я не уверен, что они увидят то, что на самом деле происходит, но ты хоть если что руками помаши, жестами дай знать, что что-то не так, я спать сегодня не собираюсь, вот и…
– Примчишься меня спасать?
– Что-то в этом духе. Ну, счастливо, друг-отшельник!
Последние лучи заходящего солнца все еще светили в спину биологу, весело спускающемуся вниз. С каждым шагом его настроение улучшалось, возвращалось удовольствие от работы, пусть лишь от предвкушения таковой, а с ним проявлялось и предчувствие. Предчувствие, если не чуда, то чего-то очень-очень хорошего, чего-то доброго, того, что неминуемо произойдет, притом, произойдет уже скоро.
А тьма все сгущалась. Тихое перешептывание деревьев становилось глуше, оттого таинственнее. Биолог медленно погружался в атмосферу приближающейся сказки, пропитанную подлинным волшебством. К атмосфере добавилось чувство одиночества, но не то, пугающее, это чувство иного рода. Саша все отчетливее понимал, что он один, один на один с природой, с удивительной природой волшебного леса. Неожиданно сильно захотелось рассмеяться. Весело так, беззаботно. Но он сдержался, не стал будить дремлющих обитателей леса, просто подпрыгнул на месте, стараясь в свой прыжок вложить всю накопившуюся в нем веселость. Подпрыгнул раз, еще раз, приглушенно хихикнул и заспешил вниз.
К тому времени, когда Саша остановился в месте, где тропинка выходила на ровное место и сворачивала к ручью, в овраг пришла ночь, настоящая, темная. Лишь изредка сквозь редкие просветы в густой листве проглядывали лоскуты синего неба. Густые они и мрачные почти нереальные, будто неба как такового и вовсе не существовало, будто была лишь крыша, стеклянная крыша оранжереи. Совсем как той, университетской…
Откуда-то издалека прилетел звук – невидимая в темноте птица похлопала крыльями, за ним последовал еще один – птичий крик. Казалось, ничего особенного, на то птицам крылья, чтобы хлопать ними, на то клювы, чтоб кричать, коль петь не суждено. Оно-то так, но совокупность этих звуков отрезвляюще подействовала на биолога. Вновь нахлынуло чувство одиночества. Но теперь он был не один на один с природой оврага, он был один на один со всеми лесными обитателями. А это оказывается далеко не одно и то же! Вслед за осознанием непреложной истины из недр памяти, теперь уже на удивление ярко и красочно, выплыл рассказ Витьки. Отчетливо представились зеленые лица, скрюченные тела, движущиеся боком, вытянутые вперед руки с дрожащими пальцами. «Надо же, как обстановка влияет на веру! Ведь лишь недавно в стенах дома все потуги нашего баламута меня напугать разбивались о непроизвольный хохот, а сейчас как-то не до смеха мне. Одно радует – Витьки со мной нет! Вот, расскажи он мне свою байку еще раз здесь и сейчас, я бы даже и не знаю…» – Саша вздрогнул, огляделся, потоптался на месте и с трудом заставил себя идти дальше.
Позади и гораздо выше, похоже, на глинистом склоне, что-то зашелестело. Взбудораженное воспоминаниями воображение тут-таки дорисовало картину – там кто-то есть! Спускается кто-то, идет следом! Скорее всего, движется тот на четвереньках, на четырех руках, четырех ногах, а то и вовсе лапах, крадется он за биологом, выслеживает его. Саша испуганно застыл, прислушался. Тот, то ли реальный, то ли выдуманный, также застыл. Ни шума, ни шагов, ни отзвуков дыханья. Биолог заставил себя ступить шаг, еще один, остановился, оглянулся, прислушался. Ничего, ни топота шагов, ни пугающего шелеста. Громко выдохнул, ступил еще шаг. Резко обернулся. Выставил вперед фонарь, дрожащим пальцем вдавил выключатель. Яркий луч электрического света вырвал из темноты лицо. Зеленое, опухшее, перекошенное от злобы, оно смотрело на биолога глубокими пустыми глазницами, не мигая, почти в упор…
Секунда, одна лишь секунда и страшный зеленый монстр трансформировался, обрел знакомые очертания. Теперь перед биологом было лицо товарища, счастливое до невозможности лицо Витьки. Пробыло таковым частичку мгновения и тут-таки обернулось тем, чем и являлось на самом деле – кустом сирени, чьи листья так органично вплелись в игру воображения.
– Ну, ничего! Вернусь, я тебе уши надеру, нет, вам обоим! Игорю тоже, – шепотом воскликнул Саша. – Нашли, что в дорогу товарищу рассказать, да теперь я в каждом кустике утопленника буду видеть. Это поначалу, а там чего доброго и медведи подтянутся с оборотнями! Шутники понимаете ли…
С огромным трудом удалось успокоиться, нехотя разбрелись монстры, населившие взбудораженное сознание. Два-три глубоких вдоха и дыхание нормализовалось, пульс вернулся в пределы нормы. Удары сердца перестали отражаться звоном в ушах. «Даже улыбнуться получилось, только не очень естественно, чуточку натянуто, но темно ведь, все равно ничего не видно, да и смотреть некому… хочется в это верить…» – яркой вспышкой в кромешной тьме мелькнула мысль.
Расправив плечи, гордо подняв голову, Саша направился дальше, но и незримый его преследователь зашевелился, последовал за ним, также неспешно, также осторожно, то листиком зашуршит невидимый, то камешек сбросит. Вот только продолжалось это недолго, биолог попросту перестал замечать сомнительные признаки чужого присутствия, надоело ему бороться со страхами, все-таки их проще игнорировать, нежели побеждать.
Он продолжал идти вперед, стараясь светить только под ноги, чтобы не беспокоить лесных жителей. Куда идет он толком не знал, точнее, то место, на котором изначально планировалась ночевка, а именно круглая полянка как-то быстро ему разонравилось. Да, полянка очень интересовала его, притягательное место, травка, да и клочок неба (если хорошо приглядеться) можно было разглядеть, камер полно. Словом, лучшее место во всех отношениях, но Витькин рассказ плюс кусты, в которых мерещатся утопленники, породили одно устойчивое желание – держаться от поляны как можно дальше, как минимум, в темное время суток.
Стараясь не признаваться самому себе в том, что именно послужило причиной столь резкой перемены, Саша брел по тропинке. Скоро миновал «ответвление», ведущее на поляну, непроизвольно замедлил шаг, улыбнулся, слыша шум ручья. Повернул руку с фонарем левее. Там, освещенная ярким электрическим светом, блестела вода, в том месте узкий поток разливался, становился особенно мелким, разбивался на множество рукавов, виляющих между живописными камнями. Отличное место!
Свет вырвал из тьмы знакомые деревья: роскошный дуб, чуть в стороне несколько братьев-кленов с ними одинокая березка. «Тоже своего рода полянка, только маленькая, у воды, но без утопленников. Точно помню, вокруг этого дерева Игорь долго кружил с магнитометром, все удивлялся показаниям. Говорил, в этом месте они такие же аномальные, как и на поляне! Что это значит? Значит, место подходящее. Кстати, еще один нюанс, когда мы аккумуляторы заряжали во второй раз, двигатель здесь нормально работал, так что можно предположить – место это хорошее, – давил сомнительными аргументами пробивающиеся сомнения Саша. – Нет, я ученый, никакие предрассудки мне не свойственны, но я биолог, потому знаком с таким понятием, как биоэнергетика. А вообще, перед кем это я оправдываюсь? Решено – остановлюсь тут и все, считаем, что мне импонирует эта местность…»
Луч фонаря пробежался по окрестностям. Осветил кусты, стволы деревьев, весело журчащий ручей. Поднялся наверх. Волшебная картина. В ярком свете средь абсолютной тьмы удивительно-контрастные ветви живописно нависали над маленьким человеком, давили на него, пугая и успокаивая одновременно.
Спрятанный в листве весело подмигнул объектив видеокамеры. Тут-таки вернулось прежнее настроение, не все, но большая его часть. Саша выпрямился, весело помахал в объектив, широко улыбнулся, искренне надеясь на то, что его видят.
Пользуясь вернувшимся расположением духа, он осмотрел небольшую полянку, выбрал наиболее удобное место для ночевки. Таковым оказалась ровная площадка под дубом, у самого ствола. С одной ее стороны просто-таки живой подушкой из-под земли выглядывал толстый корень. Удобное местечко, о большем, путешественнику нечего было и мечтать. Потому Саша повесил фонарик на нижнюю ветку и взялся за обустройство места для ночлега. Постелил коврик, разложил на нем спальный мешок, сел сам, раскрыл рюкзак и принялся перебирать его содержимое.
Никакого более или менее внятного плана действий у него не было. Более того, он весьма туманно представлял цель, ради достижения которой пришел в ночной лес. Оно и понятно – не цель его вела, а жажда, неуемное желание что-то делать, неважно, что именно, но уже сейчас, незамедлительно. Именно это не позволило ему мирно спать в своей постели, это, плюс сиюминутное желание…
Как бы там ни было, ночевка должна хоть как-то вписываться в рамки научной экспедиции, следовательно, должна сопровождаться какими-либо изысканиями. Этим Саша и решил заняться, до того, как забираться в свою удобную лесную постель.
Начать он решил с метеостанции. Компактная цифровая автономная, она весело подмигивала зеленым светодиодом и просто-таки уговаривала, просила установить ее, включить и посмотреть, оценить то, что зафиксируют многочисленные ее датчики. Что и было сделано. Острые ножки штатива легко воткнулись в землю у самой тропы. На нем заняла место умная электроника и тут-таки принялась фиксировать данные.
«Это мне на утро задание, надо будет потрудиться, – Саша печально посмотрел на множество пластиковых баночек для образцов. – Не понимаю себя, целыми днями плачусь, изнываю от безделья, а заняться столь простым и полезным делом времени не нашел. Надо же когда-нибудь с микрофлорой местной разобраться. Но это будет утром, сейчас время полежать, собраться с мыслями, поразмыслить…»
Тихо щелкнул выключатель. Местность погрузилась во мглу. «Любопытно, что там Игорек подумал? Наверняка решил, что я выбрался на природу, чтобы просто лечь спать. Может даже отоспаться, не слыша его храпа! Ну и пусть! Пусть думает, что хочет, я же точно знаю, не просто так я лежу, я готовлюсь… к чему-то…»
Смолкли вечерние птичьи трели. Наверняка там, наверху, солнце спряталось за горизонт, погасло пламя заката, небо заполонили миллиарды бесконечно далеких, а от того холодных звезд. Вслед за птицами отыграли симфонию заходящего солнца сверчки с цикадами. Природа замерла, намериваясь поспать, отдохнуть в ожидании нового дня. Приглушенным стрекотом закрыла концерт вечерних звуков невидимая в темноте сорока. Крикнула она на своем сорочьем языке, расправила крылья, да и упорхнула во тьму. Наверняка у нее на ночь свои планы…
Гнетущая тишина опускалась на пребывающего в блаженной полудреме биолога. Он ощущал ее, чувствовал на физическом уровне. Тяжело нисходила она, окутывала, давила, не позволяя окончательно уснуть.
Внезапно что-то изменилось. Что именно не понять, особенно сквозь полудрему. Саша вздрогнул и открыл глаза. Прислушался. Не было подозрительного шума, шелеста, других звуков, была лишь тишина, обычная тишина безветренной ночи, но что-то в ней было не так, во всяком случае, не так как минутой ранее.
Он приподнялся, прислушался, но кроме ставшего неимоверно громким своего собственного сердца не услышал ничего. «Надо успокоиться для начала. Иначе дела не будет…» – подумал он, изо всех сил стараясь не позволить парализовать себя разрастающемуся страху. Придвинулся к стволу дерева, прижался к его узловатой коре, мысленно слился с ним. Отчетливо ощутил как по многокилометровому трубопроводу капилляров, внутри ствола бежит сок. Минута и он уже не просто представлял, он чувствовал то, что происходит внутри растения. Поддерживающий жизнь дерева сок питал не только ствол, ветви и листики, он подпитывал и биолога. Вливал в него жизнь, новую, непонятную, исполненную подлинной природной сущности, настоящей, ни с чем несравнимой.
Саша непроизвольно улыбнулся и закрыл глаза. Поднимающиеся по бесконечным капиллярам потоки сока, крови дерева, приняли на себя его страхи и плохое настроение, подхватили и унесли туда, в вышину, теряющуюся в абсолютной темноте. Освободившееся место заняла радость от первобытного единения с природой. Каждая клеточка чувствовала связь с окружающим миром, ощущала энергию слияния с ним. Эта нечаянное чувство вливалось в него все новыми и новыми порциями, волнами счастья накатывало, сбивая дыхание, заставляя голову кружиться…
Просто-таки нереальное действо – толстый ствол старого дерева вздрогнул, качнулся. Сильно качнулся, настолько сильно, что оттолкнул прислонившегося к нему биолога. Тот удивленный отпрянул, открыл глаза и не увидел ничего – вокруг лишь густая тьма. Повернулся к дереву, коснулся узловатой коры, услышал (возможно, представил) глухой урчащий звук – голос древесного исполина. Наверняка тот ругался, а может просто пытался рассказать о своей жизни…
За деревом, как казалось в нескольких метрах от него, блеснули две яркие точки. Красные с золотистой окантовкой. Глаза животного?! Будто в подтверждение не лишенной логики догадки, оба огонька синхронно качнулись. Затем поочередно, сначала левый, после правый, померкли и тут-таки разгорелись вновь. Точно глаза! Подмигнули!
Все страхи окончательно исчезли, от меланхолии не осталось и следа. Уступили они место другому, гораздо более сильному чувству – любопытству. Саша отчетливо понял – единственное, что по-настоящему его интересует это ответ на вопрос, чьи это глаза! Он должен это выяснить и нечего бояться, ведь и так понятно, ничуть не злобные они, напротив, любознательные, надо подойти ближе, надо познакомиться…
Он моментально вскочил на ноги и шагнул в сторону покачивающихся глаз. Вновь подмигнули они, только уже одним, левым огоньком. Еще шаг, за ним еще и вот дивное пламя погасло. Исчезли яркие глаза, будто выключились. Саша заметно расстроился. Он даже зажмурился, пытаясь представить, как выглядели исчезнувшие огоньки, надеясь хоть по памяти определить, какому существу те могли бы принадлежать, но ничего не получилось. Видение ускользало, такое обычное – два огонька средь абсолютной тьмы, а совершенно не хотело оно всплывать из бездны своенравной памяти.
Расстроенный, он открыл глаза, повернулся в направлении облюбованного ним дуба и тут снова увидел огоньки, но уже в противоположной стороне. Все так же висели они в пространстве, все также размеренно покачивались.
Радость захлестнула его новой волной. Не раздумывая, Саша поспешил на свет любознательных искорок неведомых глаз. Быстро шел, не таясь, не скрываясь, не глядя себе под ноги. Именно от излишней беззаботности он ступил на гладкий и скользкий камень на берегу ручья, поскользнулся и, конечно же, упал. Плюхнулся в холодную воду. Задорные глаза засветились чистым золотом. Не иначе как неизвестный зверь насмехался над неуменьем человека видеть в темноте. Наверняка у него со зрением все хорошо, потому и издевается…
В очередной раз огоньки померкли, в очередной раз зажглись и снова не там, где были несколько секунд назад. Еще несколько мгновений и опять погасли они, но почти сразу медленно зажглись. Сомнений не было, тот, чьи глаза дразнили Сашу, находился на противоположном берегу ручья, благо ручей неглубокий, да и в ширину немногим более метра.
Форсировать преграду удалось сходу. Единственной неприятностью можно считать полные ботинки воды, но это поправимо, достаточно лишь разуться, после, потом, когда погоня увенчается успехом.
Огоньки блестели, огоньки смеялись…
Лишь перебравшись на другой берег ручья, Саша вспомнил о фонарике. Безо всякого энтузиазма похлопал себя по карманам, прекрасно понимая, что столь нужный и незаменимый в ночных прогулках предмет остался лежать на земле под приютившим биолога деревом. Можно было вернуться, но был ли в этом смысл! Вряд ли, ведь все понятно – за это время преследуемый неминуемо уйдет, а он, Саша, так и не сможет классифицировать его, неизвестного науке зверя. Кстати, в том, что зверь никем ранее не описан, он уже и не сомневался. Понимал он – это не просто животное, это открытие, его открытие, собственное, надо только догнать, да внимательно его рассмотреть…
Будто специально, будто подгоняя мысли биолога, огоньки начали меркнуть. Не иначе как «открытию» наскучили бесплотные размышления человека, и оно решило уйти. Такого допустить было нельзя, Саша бросился вперед. Огоньки засияли ярче, наверняка животное обрадовалось, еще бы, добилось все-таки своего!
Погоня продолжилась.
Неизвестно сколько прошло времени, сколько километров пробежал Саша по оказавшемуся бесконечным ночному лесу – он устал. Сказывались годы сидячей работы, дало о себе знать отсутствие физических нагрузок. С усталостью мозг, которому надоело наблюдать за тем, как истязают подчиненное ему тело, начал работать энергичнее. Взялся за дело, проанализировал ситуацию, и в его недрах созрел очень даже правильный вопрос. Саша вдруг подумал: «Почему это невиданное животное удаляется, а его глаза смотрят в мою сторону? Странно все это! Неужели ему, неизученному наукой, удобно бегать задом наперед?»
Вслед за первой умной мыслю, заспешили другие, не менее правильные, не менее логичные. Саша остановился, затравленно огляделся в кромешной тьме, понимая, что даже и не догадывается, насколько далеко забрался в дебри, и, что важнее всего, не знает, сможет ли вернуться обратно! Мало того, что овраг внушительного размера, так еще и ему, человеку, если быть до конца честным, не очень опытному в деле исследования просторов, площадью превышающих средний городской парк, казался по-настоящему огромным. Плюс топи где-то очень даже близко, да и звери, судя по всему, тут водятся разные…
Усиливая значимость правильных мыслей, огоньки, которые остановились сразу, как только остановился биолог, начали меркнуть. Медленно-медленно, будто таяли они. С их таяньем таяла и уверенность, ее место занимал страх. Расползался он, питаемый окружающей тьмой и пониманием нереальности всего происходящего.
Растаяли огоньки. В тот миг где-то в вышине, казалось, на ветке ближайшего дерева громко каркнула ворона. Один раз, второй, а после, залилась безудержным вороньим хохотом. Страшный звук отразился холодком под футболкой, толпы воображаемых мурашек дружным строем промчались по спине, громко топая своими малюсенькими ножками.
Хохот смолк. Натешилась невидимая птица, громко хлопнула огромными крыльями, оттолкнулась от ветки и улетела. Легкое волнение потревоженного крыльями воздуха достигло биолога, он вздрогнул, наклонился, инстинктивно обхватил голову руками.
После всплеска птичьего хохота, тишина казалась еще более пугающей. Воспользовавшись ситуацией, наружу полезли страхи, ранее скрывавшиеся где-то в глубине подсознания. Саше страшно захотелось оказаться как можно дальше от удивительного леса со всеми его красотами. Он даже глаза закрыл в детской надежде открыть их, оказавшись у себя в кровати, разбуженным храпом Игоря…
– Точно, Игорь! Надо возвращаться в лагерь. Там камера, все-таки не один, – пробормотал он и затравленно оглянулся. – Заберусь в спальный мешок, запакуюсь в нем. Или даже не так, попрошу меня забрать! Сдамся. Или нет? Не знаю, в любом случае для начала надо вернуться обратно, надеюсь, я помню дорогу…
С просто-таки бесконечной тоской во взгляде Саша посмотрел туда, где растаяли глаза. Туда, где исчезло его несостоявшееся открытие. Минуту посомневался, тяжело вздохнул и, медленно переступая с пятки на носок, обернулся. Махнул рукой, отгоняя роящиеся мысли, направился туда, где как он считал, находилось то место, которое в его мыслях обозначалось таким теплым и домашним «обратно».
Шел он медленно, старался ступать осторожно, прощупывал почву под ногами. Старался, но у него не получалось. Чуть не на каждом шаге под подошвой его ботинок выстрелами ломались сухие ветки. Злобно шуршали, покачиваясь, потревоженные кусты, вздыхали деревья, ночной покой которых он изредка беспокоил, задевая ногой так некстати выбравшиеся из-под земли корни. С каждым шагом шум становился сильнее, каждый шаг отдавался новыми звуками, громкими, сильными, устрашающими.
Чем дальше, тем хуже. Теперь уже не только растения мешали идти, к их безмолвному протесту подключился и животный мир. Первыми налетели летучие мыши. Целая стая, касаясь крыльями, задевая руки и лицо, пронеслась мимо. Тут-таки «летающие грызуны» взмыли ввысь, развернулись и снова бросились в его сторону. Почти сразу подключилась живность наземная. Что-то маленькое и незаметное неслышно подкралось к биологу и принялось упорно биться о высокие ботинки, не иначе как в попытке укусить. Стайки каких-то маленьких и шустрых существ несколько раз перебегали дорогу просто перед его ногами, несколько раз он на кого-то наступил, как минимум, так казалось…
Шум прошел по кустам. Не иначе как кто-то большой и сильный пробирался через густые заросли. Точно как рассказ Виктора, воплотившийся в кусте сирени, треск веток оживил намеки Игоря, ожили медведи, населяющие овраг. Особенно способствовала фантазии темнота, густая, кромешная. Во тьме не было необходимости подгонять под себя видимый мир. Можно было фантазировать без оглядки на реальность.
Гам и треск затмили все прочее. Отошли на задний план мысли и страхи, только летучие мыши продолжали назойливо метаться вокруг медленно бредущего биолога.
Новый звук – гул, сильный, оглушающий, сопровождаемый свистом, нарастающий. Он разогнал мышей, те испуганно взмыли ввысь, растворившись во тьме. Он же заставил затаиться того незримого, что трещал кустами. Все смолкло и притихло, остался только этот звук. Он приближался, становился громче, отчетливее, давил на психику, наполнял сознание ужасом, будил страх и… любопытство…
– Летит что-то? Падает? Уж не метеорит ли? Воздух свистит на неровностях… надо бы Игоря расспросить, это по его части… – прошептал Саша, изо всех сил стараясь разглядеть то, что так сотрясало воздух.
Заглушая гул и свист, послышался дикий вопль. Не разберешь что это, возглас радости, исполненный веселья, крик ужаса, пропитанный леденящим страхом. Но, пусть чем бы он был, он скоро затих, остался только гул со свистом. Тот изменялся, будто источник двигался, а то и вовсе кружил где-то в необозримой вышине…
Вот гул стал отчетливее, к нему примешался шелест, тот становился громче, он затмил иные звуки, все приближался он, а вдруг и вовсе неожиданно, обрушился на голову биолога сильным листопадом. Саша присел, прикрывая голову руками, а сверху на всего, не переставая, сыпались холодные и удивительно тяжелые листья. Наваливались они, прижимали человека к земле, не позволяли тому пошевелиться.
«А ведь это не листья, не бывает в листьях подобной тяжести, не должно быть…» – мрачно думал биолог, все ниже прижимаясь к земле. Будто подчиняясь его воли, тяжесть пропала, остался только теплеющий с каждой секундой легкий лиственный покров.
