Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
– Не дави так, Дмитрий. Он сейчас будет просто молчать.
Надо было подумать. Печерская знает своего мужа. Игра в молчанку нам, конечно, не нужна. Надо чуть попустить. Но не сильно.
– Максим Алексеевич, я, конечно, вам не друг. Но я и не враг. У меня к вам нет никакой личной неприязни. Вы не преступник-рецидивист, не блатной уголовник, не наркоман. Я вижу, что вы обычный человек в плохих обстоятельствах. И бояться нормально, потому что каждое следственное действие, в том числе этот допрос, напрямую влияет на вашу судьбу. Я хочу донести до вас простую мысль – установление истины и в ваших интересах, как бы странно это на первый взгляд не звучало.
Я знал, что пряник с моей стороны был очень неубедителен, но надо было попробовать. Дружелюбие это всегда хорошо. Я продолжил:
– Прошу вас довериться мне. Данный разговор идет потому, что есть еще детали, которые следствию пока не ясны. Но, поверьте, их не так уж много. Вопрос данного дела уже не в том, будет ли ваша ложь разоблачена, а в том, кто ее разоблачит – следователь или вы сами.
– Нечего разоблачать.
Я надеялся, что он так ответит.
– Где вы были днем перед убийством?
– Я поссорился с женой и ушел из дома. Катался по городу без цели.
– Очень убедительно. Прямо как с ножом.
– Только это правда.
Тогда поехали. Бить кнутом мне всегда нравилось больше, чем кормить пряником.
– Знаете, каких сведений у следствия нет пока? О ваших специфических сексуальных пристрастиях. Которые свидетельствую об определенном состоянии вашей психики. Как вы считаете, будет лучше, если следствие получит эти данные до вашего признания или после него?
Я нажал на больное. Глаза забегали.
– Дмитрий, ты не можешь говорить об этом. Только ты видел дневник Сафина пока. И сам говорил, что записи из него не могут быть использованы следствием.
Лена, Лена… Человек ходил к психологу. Психолог будет не психологом, если не узнает о сексуальной жизни своего пациента все, что может. А специфические сексуальные отношения, скорее всего, есть вообще у всех людей, кто идет к психологу. Так что это просто «хорошая догадка», призванная вывести Логинова из равновесия. Он ведь может предположить вплоть до того, что Сафин писал их с женой на видео.
В принципе, меня за это и ценили в качестве консультанта. За обилие «хороших догадок».
– Мы знаем, где вы были, – спокойно и холодно сказал я.
Он инстинктивно мотнул головой. Не верил. Все еще отрицал.
– И где я был?
– Я надеялся, вы сами скажете.
– Я не помню. Был очень расстроен, все как в тумане.
Я пристально посмотрел ему в глаза.
– Рано утром вы покинули город. Выехали в северном направлении. Знаем мы и пункт назначения. Вы были в поселке Доброе.
Услышал название поселка, Логинов побледнел. Сжал губы. Наклонил голову и уставился в стол.
– Как вы узнали?
– Максим Алексеевич, вы что, издеваетесь? Не вы задаете вопросы.
– Вы же там не были? – умоляюще спросил он.
– Нет. Вычислили исходя из времени поездки, в той стороне не так много населенных пунктов. Не пытайтесь отрицать. Вы уже все признали. Если нужно, найдем доказательства вашего визита на месте. Но не стоит до этого доводить.
– Не надо. Я не буду отрицать.
Очевидно, клиент подошел к нужной кондиции. Пора было приступать к основной части плана.
Я откинулся на стол с довольным видом.
– Учтите, следствие достоверно знает, что ваши показания – ложные. Вы это сами признали. Сведения, которые я рассказал, вам знать не положено. Не заставляйте меня пожалеть о своей откровенности. Это не в ваших интересах. С этого момента будьте максимально честны. Солгавшему раз доверия уже не будет. Все будет проверяться очень пристально.
– А вы говорили, что давления не будет…
Он что, пытается огрызаться?
– Это при явке с повинной. Забудьте о ней. Ее нельзя переоформлять.
Я подумал и решил добавить, несмотря на фиксацию допроса:
– Вы еще не знаете, что такое настоящее давление.
Это не угроза. Это констатация факта. Но я очень хотел сказать: «Вы ЕЩЕ не знаете, что такое НАСТОЯЩЕЕ давление».
Я только успел открыть рот, чтобы задать свой первый вопрос по существу дела, но Логинов меня опередил:
– Хорошо. Я все расскажу.
Он говорил спокойно и уверенно. Как будто на что-то решился.
– Вечером, семнадцатого сентября, между мной и моей женой, Печерской Еленой Ивановной, произошла ссора, – его голос звучал так, будто он зачитывал протокол. – На следующей день, рано утром, я выехал из города. Я направился в заброшенный поселок Доброе. Один. Я посчитал, что это будет хорошим местом, чтобы спрятать тело моей жены, так как я принял решение убить ее.
На Печерскую было жалко смотреть.
– Он врет, Дима. Мы же ехали вместе…
– По какой причине вы хотели ее убить?
– Наш брак был обречен, дело шло к разводу. Она презирала меня, считала меня недостойным себя.
– Неправда!
– Тогда почему не развелись? Зачем убивать?
– В какой-то момент нашей жизни я просто ее возненавидел. Убил из чувства личной неприязни.
Очень сомнительная причина.
– Понял вас. Что было дальше?
– Дима, остановись, это же все ложь!
– Я выбрал подходящее место и вернулся домой к ночи. Она приготовила мне яичницу. Я выбрал момент и напал на нее с ножом, но Лена была спортивная и дала мне отпор, ударив по голове. После того, как я ее ударил, вся ярость куда-то прошла, и я понял, что натворил. Вызвал скорую, пытался помочь, но было уже поздно. Так что это не было убийство при самообороне. Оборонялась она.
– Я не понимаю…
Я здорово задумался. Вот так просто. Весь мой план, как я буду, словно экстрасенс, угадывать события из этой поездки, пристально глядя в глаза подозреваемому, провалился. Потому что это оказалось не нужно. Он рассказал все сам, без большого нажима, без каких-то проблем.
Устраивают меня эти показания? Вполне. Скорее всего, Поварницын за стеклом тоже доволен.
Я открыл папку, достал оттуда несколько чистых листов и шариковую ручку, протянул Логинову.
– Максим Алексеевич, вы сделали правильный выбор. Теперь спокойно изложите все, что мне сказали в письменном виде. Описывайте все максимально подробно.
– Дима, что ты делаешь?! Ростовцев!
Какая же она была порой раздражающая. Логинов вытащил руки из под стола и жестом попросил наклониться. Ага, и ты воткнешь мне ручку в глаз. С другой стороны, игра могла стоить свеч. Я наклонился, готовясь сразу отскочить при агрессии с его стороны. Логинов быстро зашептал.
– Я не откажусь от своих слов и готов подписать для вас вообще что угодно только при одном условии. Никто не будет ездить в Доброе. Там нет ничего, что относилось бы к этому делу.
Я задумался. Разумеется, его было легко обмануть. С другой стороны, при таких показаниях, нужды в такой поездке действительно нет. Я кивнул в ответ.
Затем выдержал паузу и спросил.
– Это вы убили Ксению Шумейко?
Логинов вздрогнул и уронил ручку.
– Да, – тихо сказал он.
Я так и знал.
– Почему? Как?
– Она собиралась бросить меня, уехать в Москву. Я не мог этого допустить, слишком сильно любил. Подгадал, когда мать выйдет из дома и пришел к ней. Мы стали выяснять отношения, произошла ссора, и я вытолкнул ее из окна.
Какой вспыльчивый человек. Я спросил:
– Вы убили Игоря Сафина?
Неподдельное удивление.
– Он мертв?..
А кто его знает? Может,и мертв.
– Возможно, это тоже я, – сказал Логинов. – Но мне трудно вспомнить подробности.
Зато про Ксению ты все отлично помнишь. Мне этого достаточно.
– Не надо. Пишите только о том, что действительно совершили. О Печерской и Шумейко.
– Ростовцев! Гад, сволочь!
Я встал и собрался уходить. Но черт все таки дернул меня за язык:
– Я видел книги Ремарка у вас дома. Какая ваша любимая?
– «Три товарища».
Ну, конечно.
– Значит, как у нее. А мне больше нравится «Черный обелиск». Знаете, Ремарк в молодости тоже торговал надгробиями.
Выражение лица Логинова доставило мне настоящее наслаждение. Надеюсь, очень скоро ты ляжешь на перо, выродок конченный.
Я поспешно вышел из допросной, поскорее закрыв за собой дверь, чтобы не выпустить за собой Печерскую, которая вела себя неадекватно – кричала, оскорбляла меня.
В комнате за зеркалом Гезелла был не только Поварницын, но и Устюгов, который, очевидно, пришел туда во время допроса. Логинов методично записывал на бумагу свое признание. Губы стиснуты, лицо напряжено. Ты еще заплачь. Люблю, когда такие плачут.
– Потрясающе, – восхищенно сказал Поварницын. – Как тебе это удалось? Два дня – и раскрыл два убийства. Кто такая Ксения Шумейко?
– Это просто совпадение. Я знал эту девочку когда-то давно, еще в детстве. Но мы не были знакомы близко. Ей очень не повезло в жизни – она стала инвалидом, а через какое-то время погибла. Я не знал обстоятельств и думал, что ее смерть случайна. У Печерской дома на книжной полке где-то во вторых рядах я нашел тетрадь, которую написала Ксения. Она посвятила ее этому ублюдку, – я кивнул в сторону Логинова, – и своей… как это сказать… няньке, наверно – Мезенцевой Инее Андреевне.
– Все, я понял, – сказал Поварницын, – ты поговорил с ней и это навело тебя на мысли.
– Да, мои подозрения только подтвердились. Сам понимаешь, такие совпадения едва ли возможны. Это уже система, что вокруг него женщины умирают. Но доказать это было едва ли возможно. Для нас большая удача, что он признался.
Только сейчас я обратил внимание, насколько мрачным был Устюгов. Он пристально наблюдал за Логиновым через стекло.
– Игорь Сергеевич, я выполнил работу? – спросил я.
– Пожалуй, – хмуро ответил он. – Мне нужно будет с тобой поговорить. Наедине. Дальше Егор сам справится.
– Спасибо, Дмитрий, – поблагодарил меня Поварницын.
– Всегда пожалуйста.
Мы вышли из комнаты и зашли в свободный кабинет.
– Что Логинов сказал тебе на ухо? – сразу спросил начальник.
Я не видел смысла лгать.
– Сказал, что не откажется от показаний и во всем признается только если в Доброе никто не поедет.
– Что об этом думаешь?
Я пожал плечами.
– Думаю, надо удовлетворить его просьбу.
Мне показалось, или Устюгов облегченно вздохнул.
– Правильно, Дмитрий. Нечего там делать, поверь. Кстати, как тебе Поварницын? – спросил Устюгов, переводя тему.
Не совсем кстати, но я был рад, что разговор ушел с темы Доброго.
– Исполнительный, спокойный, неглупый. Делал все, что я прошу, без вопросов, даже если был несогласен. Наверно, из него выйдет хороший следователь. Не мне судить.
– Не говори так. И об этом я хотел с тобой поговорить. Возвращайся.
– Игорь Сергеевич…
Он прервал меня жестом.
– Сначала выслушай. Не надо кокетничать. Я скажу тебе все честно. В тебе не видно выдающегося аналитического интеллекта. В тебе есть кое-что получше – везение какой-то совершенно необычной природы. Я знаю, как сильно тебя угнетает заниматься убийствами. Когда ты был следователем, то просто спивался. Небритый, с характерным душком. И великолепной раскрываемостью… Мне кажется, тебя спасла только молодость.
Я ушел в воспоминания. В органах я работал следователем над шестью убийствами, и раскрыл пять. Один раз я не смог наладить связь с жертвой. Еще в одном случае я не стал это делать специально. В ходе попойки один алкаш зарезал другого, затем стал расчленять в ванной. Успел отрезать голову и оставил ее в раковине. Устал и лег спать. В таком виде его и повязали. Это дело мог раскрыть даже умственно отсталый.
– … С тобой не любят работать. По-человечески, я это понимаю. Слишком молод и неопытен, но находишься в таком исключительном положении. Но я рад, что дал тебе шанс. Переход на внештатную должность и консультации помогли тебе. Да и нам в целом, что греха таить. Раскрываемость лучшая в городе, в этом есть и твой вклад. Но…
Все, что сказано до «но» – ничего не значит.
– … пора двигаться дальше, Дмитрий. Я предлагаю тебе поработать по линии ФСКН.
– Это не мой профиль.
Если только какой-нибудь наркоман передознется и умрет. Тогда от меня будет толк.
– Я рассчитываю на твои способности. Пока ты еще молод, ты можешь и должен развиваться. Поверь, есть очень нетривиальное и интересное дело. По-настоящему важное. Слушал про «черного», «жижу», «сон»?
– Нет. Что это?
– Новый наркотик. Сложный психоделик. Вещество уникально, пока встречается только в Энске. У него очень своеобразное воздействие. Это специфический галлюциноген, вызывающий крайне длительный эффект. Будучи однажды употребленным, он сохраняется в организме… даже неизвестно, насколько. Наши специалисты утверждают – до десяти лет. В течение этого времени возможны повторные трипы во сне. Есть сведения, что их при желании может вызывать сам наркоман. Ничего не смущает?
– Не знаю. Вроде нет.
Он устало вздохнул.
– Правильно меня пойми. Я восхищаюсь твоей результативностью, но для меня остается загадкой ее источник. Иногда мне кажется, ты совсем не можешь анализировать. Наркотик, который я описал тебе, не рентабелен. Производство его дорого. Физического привыкания не вызывает. Для достижения эффекта достаточно одной дозы – и можно несколько лет больше не употреблять. Твой трип всегда с тобой. Наркобизнес не так устроен. Наркотик должен быть дешев в производстве, вызывать сильное привыкание, иметь короткое, но яркое действие. Тогда прибыли будут высокими. Неужели неинтересно?
Мне было интересно, конечно. Но я-то знал источник своей результативности и понимал, что ничем не могу здесь помочь. Ради приличия я решил задать вопрос:
– И сколько у нас активных потребителей?
– Мы наблюдаем за двенадцатью.
И стоило огород городить?
– Но это же ничто.
– Ты не смотришь в перспективу. В городе замышляется что-то крупное и нехорошее. Пока что «черным» занимается только шпана, но рано или поздно заинтересуются серьезные игроки. Впрочем, у нас и от шпаны хватает проблем – не далее как в субботу устроили пожар. Может, ты об этом слышал…
Внезапно дверь без стука отворилась, и в комнату вошел седой высокий мужчина. Он холодно окинул меня взглядом и спросил у Устюгова:
– Добрый вечер, Игорь. Он здесь?
– Да, Константин Валерьевич. Я вас провожу, – затем Устюгов повернулся ко мне и сказал: – Дима, пожалуйста, подумай над моим предложением. Это интересная работа, и отдохнешь от смертей. Я знаю, что ты от них устал.
Я устал не от них. И тревожат меня не эти смерти. Я вежливо ответил: «Я подумаю», но уже принял решение.
Естественно, я откажусь. Я на своем месте. Возраст и опыт – дело наживное.
IX
Дом, милый дом. Я снова выполнил важную работу. Быстро и точно нашел убийцу. Я мог бы гордится собой. Уже давно я перестал испытывать какие-то яркие эмоции в связи с завершением дела.
Но сегодня другой случай.
Я так давно не думал о той милой девушке, что когда-то увидел на кладбище подростком. Ходил с зеркалом между могил, поглядывая в разные стороны. Я правда боялся, что я шизофреник. Выглядел со стороны я как самый настоящий сумасшедший. Интересно, что она так и не смогла до конца убедить меня в реальности моего… дара. Ксения говорила, что это дар. Что он реален, я смог понять, только раскрыв свое первое дело.
Сколько раз я беседовал с тобой, уже воображаемой, когда тебя совсем не стало? Как часто я жалел, что тебя не было рядом, что ты не можешь дать мне совет или поддержать меня. Ты была добрая, умная, честная.
По крайней мере, я так думал. Оказалось, она просто избалованная излишествами дочь богатых родителей. К которой я испытывал такую милую юношескую платоническую влюбленность.
– Это ты? Это тоже ты? – я спросил у зеркал, но они не ответили.
Надо их снять.
Печерская смогла очень осторожно подстеречь меня у зеркала, так что я до последнего момента ничего не подозревал. С диким и громким криком она швырнула в зеркало стационарный телефон. Я инстинктивно отпрыгнул, стекло покрылось трещинами. Так казалось, на самом деле на ощупь поверхность оставалась гладкой. Там, где отвалились крупные куски, я мог видеть свое отражение. Да, нечасто это бывало.
– ПОНРАВИЛОСЬ?! – закричала она. – ПРИВЫКАЙ! Это твоя новая жизнь теперь. Я остаток жизни положу на то, чтобы отравить тебе существование.
– Елена Ивановна, вы забыли, что я сказал вам в самом начале? У вас месяца три, в лучшем случае.
– Попробуй это время не спать и не сойти с ума!
– Остановитесь. – спокойно сказал я. – Я сделал то, что обещал. Нашел истинного виновника и обеспечил ему наказание.
– Нет! Ты просто повесил на невиновного человека два убийства! Даже я поняла, что Максим не контролировал себя, когда он меня убивал. Что-то случилось в Добром. Если бы ты был следователем, а не дешевым клоуном-экстрасенсом, то попытался бы это выяснить!
– Не согласен. Виноват именно он. Логинов знал, что ехать в Доброе опасно. Рискованно в связи… не знаю, в связи с чем-то. Но он решил рискнуть.
– Он пытался спасти наш брак.
– Ах, так он все-таки был под угрозой? И что, спас? Не надо его жалеть. Он потерял свободу, но вы потеряли гораздо больше.
Она закрыла лицо руками, но быстро пришла в себя.
– Дима, я прошу тебя – давай поедем в Доброе. Давай все там внимательно изучим.
Печерская умоляюще сложила ладони.
– Вы слышали, что он мне сказал? Я пообещал, что никто туда не поедет.
– Хочешь сказать, что для тебя это обещание что-то значит? – усмехнулась Лена со злой улыбкой.
– Нет. Моя жизнь для меня еще что-то значит.
Лена закусила нижнюю губу и посмотрела вверх. Так люди делают интуитивно, чтобы сдержать слезы.
– Елена Ивановна, он убил Ксению. Вам, может, и все равно, но она была моей подругой.
– Не убивал он ее! Он сам сказал, что подпишет, что угодно.
– Логинов знал подробности ее смерти. Значит, был там и сделал это. Он убил ее, он убил вас, он снова убьет кого-нибудь, если не изолировать его от общества.
Она отмахнулась от меня. Потеряла интерес к моим словам. И я больше не чувствую в ней ярости. Усталость, апатия. Значит, клиент созрел до правды. Значит, скоро я от нее отдохну. Пора снова перейти на «ты», с тихим и вкрадчивым голосом.
– У тебя есть дела поважнее, чтобы с этим возиться. Не так много времени.
– Ты циничная мразь. Мелкий манипулятор. Ничтожество.
Ругалась уже без огонька. Я старался не обращать внимание. Почти все оскорбляют. Хотя это правда.
Мало что ранит так, как правда.
– Ксения исчезла совершенно внезапно. Думаю, это и для нее стало неожиданно.
– Мне безразличны твои подростковые сопли. Говори по делу. Она покончила с собой. Может быть, у нее особый случай. Самоубийство – смертный грех.
Какая холодная. Как при первой встрече. Но это и к лучшему.
– Не надо мистики и морализаторства. Не было никакого самоубийства. Ее убил твой муж, Лена. Я перестал ее видеть через три месяца после смерти. Надеюсь, что она все еще где-то рядом, но что-то я сомневаюсь. Все остальные мои знакомые покойники повторили ее путь. Хотя все они уходили из жизни не по своей воле, по крайней мере, первый раз. Ты спросила, что будет потом, и я сказал, что не знаю. Но я соврал насчет сроков повторного ухода… Дал тебе пару месяцев. На самом деле у меня нет никакой уверенности, Лена. У тебя от десяти дней до полугода. Но это исходя из моего опыта. Возможно, у тебя осталась только пара минут.
Вот теперь в ее глазах наступило понимание.
– Когда я понял, что итог всегда такой, я выработал систему своей работы – ищу убийцу как можно быстрее, определяю все обстоятельства, а затем говорю правду.
– Зачем?
– По этическим соображениям. Чтобы несчастный – такой, как ты – мог потратить время, которое у него осталось, с максимальной пользой. Ведь перед тобой открыты огромные возможности. Ты можешь поехать, куда хочешь, посмотреть все, что хочешь. Все самолеты, поезда и корабли этого мира в твоем распоряжении. Хочешь, посети… ну, не знаю, дом-музей Байрона в Лондоне.
– Он под Ноттингемом. Я там уже была.
– А хочешь в космос? Хоть с Байконура, хоть с мыса Канаверал. И это возможно.
– Я поеду в Доброе, – уверенно сказала Печерская. – Я разберусь, что там.
– Не надо, Лена…
– Терять мне все равно нечего. Разве что яйца, которых у тебя нет! Прощай.
Она забрала чемодан и вышла из квартиры. В двери оглянулась, хотела что-то сказать, но передумала. Хлопнула дверью так сильно, как только могла.
Я остался один.
Наконец-то. Не то, чтобы я тяготился ее обществом, но мне она как-то сразу не понравилась.
Не пора ли снять зеркала?
***
Погода тем ранним августовским днем девяносто третьего была жаркой и сухой, но я вспотел не из-за жары. От волнения. Сегодня я решился на этот шаг. Попробовать выйти на контакт с кем-нибудь из… духов. Пробираясь рядами между могил, держа зеркало перед собой, я выглядел, как идиот. К счастью, людей вокруг было мало. Да и в отражении их было ненамного больше. Даже после смерти люди предпочитают избегать кладбища.
Я скользнул взглядом по усталому старику, который проследил за мной своим усталым взглядом. Надеюсь, он не понял, что я его вижу.
В стороне хоронили ребенка. Батюшка совершал службу, у маленького гробика стояли молодые родители, объединенные своим горем. Что может быть страшнее их горя? Горе маленького мальчика, который не понимал своего состояния. Он не обращался к маме, видимо, уже перестав пытаться, и просто рыдал в голос, стоя у ее ног. Я с трудом подавил в себе желание подойти и поддержать его. Что я скажу этому ребенку, чем помогу? Отвернулся и прошел мимо. Так было лучше.
Пройдя еще полсотни метров, я увидел ее. Девушка с пшеничными волосами сидела на аккуратной лавочке около одной из могил, забросив ногу на ногу. Она откинулась чуть назад и подставила свое красивое лицо солнечным лучами, закрыв глаза от наслаждения. Ладонями она упиралась в поверхность лавки. На ней была клетчатая приталенная рубашка с коротким рукавом, джинсы «клеш» и кеды. Пышные волосы растрепало ветром, но отсутствие прически ее, очевидно, не волновало. Она была похожа на прекрасного ангела. Девушка выглядела дружелюбно, и я подумал, что будет хорошей идеей обратиться к ней.
– Здравствуйте, – робко сказал я.
В данной ситуации не лучший способ обращения, конечно.
Я сел рядом с ней, держа в руках зеркальце, стараясь держать ее в отражении.
Девушка лениво посмотрела на меня и оглянулась, ожидая увидеть кого-нибудь за спиной. Затем, увидев, что кроме нас, рядом никого нет, встрепенулась и указала на себя с удивлением.
– Ты меня видишь?!
Ее голос доносился из зеркала, словно из динамика, хотя сидела она сбоку от меня, несколько в стороне.
– Да. Но только через зеркало.
– Ничего себе! Ты… Нет, наверно, лучше вы. Вы пришли за мной? Так неожиданно…
– Подождите, – мне очень хотелось перейти на «ты», но я пока не решался. – Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Ну… вы же первый человек, который меня видит. Я предполагаю, и не человек вовсе. Я думаю, вы за мной пришли.
Она думала, я ангел или что-то в таком роде. Видно, ее отчаяние в одиночестве зашло очень далеко.
– Нет, я обычный человек, – сказал я. – Надеюсь, что нормальный. В отражениях я не вижу себя, но вижу других людей, которых нет в реальности. Со временем я понял, что вижу призраков. Вы – призрак? – спросил я.
– Ну, наверно, да.
– В смысле… – я покраснел, но надо было проговорить, – вы умерли?
– Да, – задумчиво сказала она. – Я здесь похоронена. То есть мое тело.
Я смущенно замолчал.
– Так ты экстрасенс! – выпалила она. – Как Кашпировский. Только настоящий!
– Не думаю…
– Как тебя зовут? – я, очевидно, завладел ее вниманием. Она повернулась ко мне и нетерпеливо ждала ответа.
– Дима Ростовцев.
– А как меня зовут?
Я пожал плечами. Я же все-таки не экстрасенс.
– Меня зовут Ксения Константиновна Шумейко. Родилась 9 декабря 1975-ого года, умерла 3-его июля 1993-его. А теперь посмотри на тот крест.
Табличка на кресте у относительно свежей могилы подтверждала ее слова.
– Вот видишь. Теперь ты знаешь, что ты нормальный! Всегда пожалуйста.
Но это был не показатель.
– Дима, ты не выглядишь довольным.
– Ну… Если подумать, я же мог выдумать тебя и твое имя, и даты смерти, а после этого я могу видеть это и на кресте. А на самом деле, здесь другая табличка. Или вообще нет ни могилы, ни креста.
– Мда… Ну так давай побудем вместе какое-то время. И я постараюсь тебе помочь. Все равно мне нечего делать.
– А почему ты сидишь здесь?
– Да так. Жду кое-кого. Но, видимо, нескоро дождусь.
– Кого?
– Придумай. Мы пока не настолько близки, Дима. Ничего страшного, я не против пойти прогуляться.
Я встал и отправился к выходу, но Ксения практически сразу меня окликнула:
– Дима, не мог бы ты положить зеркало в карман? Бормочущий себе под нос парень смотрится лучше, чем бормочущий себе под нас парень, пялящийся в карманное зеркало на своей ладони.
Ее слова звучали разумно, и я положил зеркальце в нагрудный карман.
– Меня хорошо слышно? – спросила она.
Я кивнул.
– Сколько тебе лет, Дима?
– Семнадцать.
– Куда после школы? В армию?
– Не планировал. На следующей неделе пойду сдавать вступительные, надеюсь поступить и получить отсрочку.
– Куда планируешь поступать?
– Инженером, как все. Каким – еще не придумал.
– А ты уверен, что именно этого хочешь?
– Не уверен. В прошлом месяце мы маму похоронили. Она хотела, чтобы я инженером был, а папа все у меня пытался выяснить, что я хочу. А я и сам не знаю, чего хочу. Теперь тем более.
– Печальная история…
Мы дошли до автобусной остановки. Согласно расписанию, нужный мне автобус должен был подойти через пару минут.
– Дима, опусти голову и смотри в землю, пожалуйста.
– Зачем?
– Доверься мне.
Я ее совершенно не знал, но эта девушка удивительным образом располагала к себе. Ей трудно было не довериться.
– Автобус уже подъезжает. Это который вонючий.
Понятно, ЛИАЗ. Впрочем, я по звуку двигателя это уже понял.
– Цвет автобуса – оранжевый, водитель – мужчина, курит.
Все так и оказалось. Я прокомпостировал билет – ведь я уже не был школьником и не мог ездить бесплатно.
– Ты законопослушный, – сказал Ксения. – Хорошо, что здесь мало людей. Я и при жизни не любила общественный транспорт, а сейчас это стал настоящий кошмар.
– Почему?
На меня обратили внимание несколько пассажиров.
– Пока мы здесь, молчи. Я скажу тебе, а ты молча слушай. Ты же ничего не знаешь о том, как я теперь живу. Кстати, а кроме меня, ты никого из приведений не видел? Нет, не отвечай, молчи. А то подумают, что ты не в себе. У меня куча вопросов, но у тебя их наверняка не меньше. Может, их станет поменьше сейчас…
И она начала рассказывать. Но вопросов не стало меньше. Их стало больше, и они вытекали один за другим, а когда она – уже потом – отвечала на них, появлялось еще больше новых. Однако тогда, пока мы ехали в автобусе, она успела рассказать о том, как ведут себя предметы и люди. Как они «раздваиваются» и без признаков жизни переходят на ее сторону, одновременно продолжая жить, как будто ничего не произошло. Понятно, почему полный автобус для нее – «настоящий кошмар».
***
В первый день она увлечено рассказывала мне о своем состоянии, о мире, в котором она живет. Как она воспринимала свою нынешнюю форму существования. Сперва с мистической точки зрения. Она рассказала мне о католической христианской традиции, в которой души умерших должны пройти через чистилище – маленький филиал ада перед входом в рай, чтобы очиститься от небольших грехов. Но со временем Ксения отказалась от такого взгляда.
«Чистилище придумали католики, как запасной вариант. Лазейку для маленьких грешников. Утвердили в своей доктрине спустя полтора тысячелетия после Христа. Слабаки. Не хочу быть слабой».
Меня поразили ее откровенность и уверенность в себе. Она говорила со мной, как будто знала меня не пару дней, а несколько лет. Это сейчас я понимаю, что тогда она была просто рада с кем-нибудь поговорить. При этом не рассказала мне ничего личного. Ничего о реальных людях. Настолько она доверилась мне позже, да и то – скорее, по велению момента.
«Сначала я подумала, что это чуть ли не рай. Потому что у меня снова были руки. В прошлом году со мной случился несчастный случай. Не хочу говорить об этом. Но потом оказалось, что это чуть ли не ад. Я по сути ничего не могу эти руками делать. Да, я могу взять любую пищу, какую хочу. Сделать сиюминутное что-то. Но с кем мне общаться – меня окружают люди, для которых меня нет. Больше нет. А для большинства – меня никогда и не было. Почему-то это очень неприятно – вот так осознать, что меня и при жизни для большинства людей никогда не было. Даже творчество у меня отняли – все, что я пишу, пропадает, едва я перестаю об этом думать».
Она рассказала, что ведет на «своей стороне» такую же жизнь, как раньше. Ей по-прежнему нужно есть и спать, отправлять прочие нужды. Она все также чувствует тепло и холод.
Ксения рассказала, как ведут себя предметы, что они с ней временно, пока она о них думает, а потом пропадают. Что бывает неудобно, потому что иногда приходится идти далеко за нужной вещью.
На следующий день мы уже проводили различные эксперименты. Взаимодействовали с предметами, пытались – друг с другом. Не по себе было смотреть на свое безжизненное тело, но Ксения попросила не думать о нем. Тогда и она не будет. И все пропадет.
Несмотря на все наши попытки, нам не удалось как-либо почувствовать друг друга. Копии предметов, которые она «раздваивала», были для меня невидимы, и моя рука проходила на «той стороне» сквозь них. Ксения же не могла касаться оригиналов этих предметов, но без ограничений взаимодействовала с копиями.
Первые дни моя новая подруга не оставляла попыток окончательно убедить меня в своей реальности, в которой я все равно исподволь сомневался.
«Ты не Дима, ты Фома».
Чтобы доказать, что все по-настоящему, она придумала фокус. Попросила меня перетасовать колоду карт, затем раздвоила ее и сказала поднимать по очереди верхнюю карту. Дама пик, четверка червей, восьмерка пик… Она предсказывала все, без единой ошибки. Но меня и это не убедило. «Я же могу галлюцинировать любой картой», – так я объяснил.
Тогда она потребовала, чтобы я попросил отца сыграть в подкидного дурака. Он не отнекивался, как обычно. После смерти мамы он искренне старался стать ко мне как можно ближе. Стать лучшим отцом. Но в тот день он здорово взбесился. Ксения села за его спиной и оглашала мне весь расклад. Я выиграл раз десять подряд, после чего папа раздраженно бросил карты. Вел себя как маленький.
Впрочем, что бы она ни придумывала, сомнения не уходили.
– Хорошо, тогда давай рассуждать так. Возможно, твой мозг обладает удивительными способностями. Ты замечаешь и запоминаешь мельчайшие дефекты карт – царапины, пятна и замятины на карточной рубашке. Анализируешь и определяешь вероятностную возможность наличия карт на руках с учетом мимики соперника. У тебя потрясающее зрение и ты видишь отражение карт соперника у него в зрачках. Ты удивительно везуч. А воображаемая девушка, которая якобы подсказывает тебе, что в руках у соперника – это визуализация тех возможностей твоего мозга, которые ты используешь неосознанно. Или…
