Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
Она сделала взмах рукой, жестом приглашая меня задать вопрос.
– Или что?
– Спасибо, что спросил. Или у тебя дар общаться с мертвыми людьми. Сам решай, что более вероятно – это или супермозг. Но на самом деле важно другое.
– Что?
– Результат. Ты победил. При том, что твой отец неплохо играет.
Она встала напротив меня и положила ладони на пояс.
– Знаешь, я не любитель раздавать другим людям советы, как им жить, – сказала она. – Это вообще очень глупо – давать такие советы, особенно когда мне самой семнадцать. Но тебе я дам даже не совет, а даже указание. Поговори с отцом и поступай в Иркутск, в высшую школу милиции.
– Почему? Что за странная идея?
Я удивленно посмотрел на Ксению. Отец позвал меня из кухни:
– Что, сын?
– Я ничего не говорил, пап, – ответил я ему, и попросил Ксению: – говори потише, а то неудобно.
– Это ты говори потише. А мне нормально и так. Я объясню тебе, почему. Я подумала, где может пригодиться твой дар, и это не странная, а отличная идея.
Она встала и начала нарезать круги по комнате, эмоционально жестикулируя, словно говорила отрепетированную речь. Трудно было удерживать ее в отражении.
– Знаешь, как сильно люди хотят стать по-настоящему великими, знаменитыми, и почему? Я сама была такая, мои родители такие, мои друзья. Да все, кого я знаю. Кроме одного человека, но он уникальный и особенный. А исключения только подтверждают правила.
Дураки бегут за деньгами – ах, у меня будут цацки, шмотки, машины, квартиры. Но поскольку люди эти мелкие, может, в этом они и находят свое счастье. Не столько даже в обладании вещами, сколько в последовательном бесконечном осуществлении этого обладания. И вслед за яхтой размером с линкор заказывают яхту размером с авианосец. Пока не умирают, так и не выйдя на ней в море. Но они счастливы, поскольку дураки, а значит, не такие уж и дураки, если подумать.
Кто чуть поумнее – хотят власти. Необязательно буквальной. Главное – тешить тщеславие. Я прекрасно понимаю тягу к обладанию авторитетом. Неважно, о чем идет речь, о любой профессиональной деятельности – будь то ученый, инженер, врач. Так приятно, когда в рот тебе смотрят наивные простаки, ожидающие от тебя очередной мудрости – ведь ты такой специалист, достиг каких-то успехов в своей профессии – проводил сложные операции на сердце или спроектировал новую ракету. Или поднял разваленный колхоз. Неважно.
Самых умных не интересуют ни деньги, ни слава. У них тоже все это есть, но они работают для другого. Они ищут смысл. Надеются достойно встретить костлявую. И все время в метаниях – как я могу реализовать свой потенциал. Чем заняться, чему посвятить время. Семья, профессия, творчество – все должно быть осмысленно, все должно быть не зря.
Понимаешь, к чему я клоню?
Я совершенно не понимал смысла ее лекции. Но видел, насколько она упивалась своей речью. Очевидно, Ксюша очень любила, чтобы ее слушали.
– Господь наделил тебя великим даром. Ну, может, не бог, я в бога не верю. Значит, Вселенная наделила тебя великим даром! Тебе не нужно метаться и думать, чему посвятить свою жизнь. Тебе нужно лишь подумать, как правильно использовать свою суперспособность. И мне на ум приходит только два варианта – служба в милиции и расследование убийств или организация секты, чтобы стричь деньги с впечатлительных женщин и иметь гарем с молодыми послушницами. Как бы это ни было для тебя привлекательно, Дима, если ты пойдешь по второму пути – придется поискать другую мертвую девушку для общения.
– Еще можно купить стеклянный шар и стать колдуном.
– Это то же самое, только без гарема.
– Ксения, я ни о чем таком не думал. Но я и в школу милиции не хочу. Да там и надо служить, к тому же.
– Во-первых, в наше время уже не факт, не знаю, как там сейчас организовано. А во-вторых, ну и что? Значит, послужишь. Зато получишь навыки обращения с оружием и общения в мужском коллективе.
Я сильно задумался. Говорила она очень уверенно, даже вдохновляюще. Слегка. С другой стороны, я вдруг осознал, что мне придется принимать самостоятельное решение, которое повлияет на всю мою жизнь. Пожалуй, именно этого я и опасался.
– Дима, подумай. Важен результат. Как ты обыграл отца сегодня, так ты будешь и расследовать убийства.
– Ты будешь мне подсказывать?
– Не я. Аналитические способности тебе нужно развивать. Хорошо, что в милиции есть для этого все возможности. Жертва. В ее интересах вывести убийцу на чистую воду, это же очевидно. И ты получишь всю необходимую информацию, которую нужно будет лишь подкрепить доказательствами. Будешь не искать убийцу по следу. А искать след до убийцы. Это намного проще. Понимаешь?
Наконец она присела рядом со мной на кровати. Мне было неловко, что она находится так близко. И приятно. Ксения с жаром закончила наш разговор.
– У тебя будут деньги. Милиция будет нужна при любой власти. У тебя будет слава, потому что ты сможешь раскрывать самые сложные дела. На интуиции. Но самое главное – у тебя будет смысл. Ты будешь помогать другим, и иметь с этого что-то и для себя. Не у всех есть такие возможности. Что же до меня… Я не смогу тебе подсказывать, потому что не всегда буду рядом.
– Я понимаю, Ксюша, – поспешно сказал я. – Я и не думал, что мы постоянно будем вместе. Ты же свободна быть где хочешь, путешествовать… да просто побыть одной.
Она махнула рукой.
– Не в этом деле. Я не против проводить с тобой время. Я ненавижу одиночество. Надеюсь, мы даже подружимся…
А сейчас, значит, мы не друзья. Ну да, а сколько дней прошло? Нужно лучше узнать друг друга.
– … это не конечная остановка, Дима. Сам посуди, если бы люди жили в таком посмертном состоянии вечно, ты бы только их и видел через зеркало. Ведь столько людей уже умерло. Ты должен знать – когда-нибудь меня не станет и для тебя. Я просто образ жившей когда-то девушки, ее след. Со временем меня смоет дождем.
Мне даже в голову это не приходило. Но это было совершенно логично.
– Тогда давай станем друзьями как можно быстрее, – попросил я.
Она улыбнулась в ответ.
– Едва ли это можно сделать сознательно. Но я попробую.
***
Я накрыл тканью очередное зеркало и поставил в кладовой. Оставались еще коридор и кухня – и мой дом придет к своему нормальному виду.
Ксения сдержала свое слово. И уже через неделю первый раз заночевала у меня. Все было невинно, да и не могло быть иначе. Меня самого удивляло – уснул в одной комнате с девушкой, такой шикарной, и никаких «таких» мыслей. Она «раздвоила» мою кровать и легла рядом, на расстоянии вытянутой руки. Спала беспокойно и во сне задела меня, так что с утра я оказался в двух экземплярах. Выглядело жутковато. Ксения разбудила меня своим испуганным криком. Со временем мы привыкли к таким вещам.
Мы попробовали сдружиться, и у нас получилось. Общались с ней все больше и чаще. Она не стеснялась оглашать свои мысли по философским вопросам, а я с удовольствием слушал. Сейчас я понимаю, что это были мысли умной и проницательной, но все же наивной и ничего не знающей о жизни девушки. Но тогда я жадно вслушивался в каждое слово.
Отец с пониманием отнесся к моему решению поступить в школу милиции. Сам он был шахтером, а мама – горным инженером. Они познакомились на шахте в Добром, когда та еще работала. Он, конечно, хотел бы, чтобы я пошел по ее стопам, но обрадовался тому, что я принял серьезное самостоятельное решение.
Экзамены в Иркутске я провалил. Приоритет имели отслужившие ребята. Так что мне оставалось ждать восемнадцатилетия и весеннего призыва. Но меня больше расстраивала необходимость долгого расставания с этой удивительной девушкой. Не могло быть и речи, чтобы она отправилась за мной, но Ксюша пообещала ждать меня в Энске. Расставания – это хорошая часть нашей жизни, говорила она. Странный взгляд. Ксения поясняла, что одиночество и потери насыщают смыслом любовь и единение близких людей.
Провалив экзамены, я не стал устраиваться на какую-либо подработку, чтобы проводить с Ксюшей больше времени. Мы часто играли в шахматы. Откровенно говоря, она играла довольно слабо, несмотря на то, что старалась. Я поддавался ей – мне нравился сам процесс игры. Мы ложились на пол и ставили большое зеркало в стороне так, что я прекрасно ее видел. Ксения полностью отдавалась игре. Победа была для нее очень важна. Я обожал наблюдать, как она переводит взгляд с фигуры на фигуру, просчитывая ходы. Как прищуривает глаза, усмехается, морщит лоб.
Ксения не передвигала фигуры, а называла мне координаты, все фигуры перемещал я. Однажды я спросил, почему она так делает.
– Фигуры будут слегка раздваиваться и рябить в глазах, если я буду их трогать - объяснила она. – И потом, я уже так привыкла. Играла так со своим парнем, когда была уже без рук. Хорошие воспоминания, Дима.
Ксения редко говорила о своей прошлой жизни – как до аварии, так и после. Словно она навсегда оставила все в прошлом. Я очень хотел узнать эту сторону ее жизни.
– Почему ты никогда не рассказываешь мне о нем? Или о своих родителях, бывших друзьях?
– Это все в прошлом.
– Я хотел бы знать.
– Я не рассказываю, потому что ты можешь когда-нибудь причинить вред моим любимым, а я не смогу тебе помешать.
Удивительно. Как в воду глядела.
– У меня и мыслей таких нет! – возмутился я.
– Кто его знает, как жизнь повернется. Хотя мне и самой хочется рассказать…
Она вздохнула. Решилась.
– С твоего позволения, я буду использовать для моего парня вымышленное имя. Пусть его зовут… скажем, Максим. Хорошее имя.
И она рассказала мне историю их отношений. Что сперва они совершенно друг друга не интересовали. А потом он навестил ее после того несчастья. И как-то закрутилось.
– Я сразу поняла, что он особенный. Он, конечно, не был целеустремленным, демонстрировал безразличие почти ко всему. Но при этом был очень искренним и каким-то обаятельно неловким. В первый день он кормил меня печеньем. Это было так естественно, что я просто не успела возразить. Я ненавидела, когда меня кормят и как можно скорее научилась есть сама. Поверь, в моем положении это было непросто. Но тогда… мне это понравилось. Понравилось быть слабой, незащищенной. Я сразу почувствовала доверие к нему. И вскоре захотела, чтобы он был рядом.
– Кто проявил инициативу?
– Конечно, я. Дима, он никогда бы не решился. Я ему недели три намекала, но он либо не понимал, либо делал вид. В конце концов, я прямо сказала, что хочу с ним встречаться. Как пара.
Я покраснел, но все же решился задать следующий вопрос.
– И насколько далеко у вас все зашло?
Ксения оторвалась от доски и с интересом взглянула на меня.
– Довольно далеко.
Она посмотрела в зеркало и глядя мне в глаза, кивнула.
– Он стал моим первым и остался единственным. Осуждаешь? Все-таки семнадцать, рановато, наверное…
И в мыслях не было. Удивительно, что это не случилось раньше. Ксения была очень красивой девушкой.
– Знаешь, я могла поиграть в недотрогу, – продолжала она, – но едва ли это было умно в моем положении.
– И как вы планировали будущее?
– Никак. И это мне очень нравилось в Максиме. Он вообще не задавался вопросом, как мы будем дальше, как поженимся и заведем детей. Он меня просто любил, здесь и сейчас. Я люблю все планировать, но было так здорово просто плыть по течению.
– Как родители отнеслись?
– Матери было все равно. Мы никогда не были близки, а в последние месяцы совсем отдалились друг от друга. Папа… был за меня рад. Как ни странно.
– Почему?
– Я боялась, он будет против. Для своей принцессы хотел бы кого-нибудь получше. Но он обрадовался, когда я все же ему рассказала. Я уже собиралась их познакомить. Максиму не говорила, хотела сделать сюрприз. Но вместо этого почему-то умерла.
Я не рискнул спрашивать подробности.
– Ты ждала Максима, когда я тебя нашел?
– Вот! Я же говорила, что милиция – это твое. Да, ты правильно понял.
– Почему?
– Хотела увидеть его хоть раз. Надеялась, придет меня проведать.
– На похороны не пришел?
– Нет. Странно.
– Не стоит обижаться. Я уверен, у него были причины.
– Спасибо за добрые слова. Но знаешь, это к лучшему.
– Почему?
– Он должен справиться с этой утратой. Я действительно надеюсь, что он сможет забыть меня. Найти свое счастье, с нормальной девушкой, а не обрубком.
Я хотел возмутиться, но она прервала меня жестом.
– Помолчи. Я действительно была такой. Тебе трудно представить, потому что ты не видел. Но это совершенно другая жизнь. Я требовала очень много времени и внимания. В какой-то момент он наверняка бы меня проклял. А так… погрустит и смирится. Знаешь, у меня в глазах краснеет, когда я представляю своего любимого с другой… но в то же время, я этого страстно хочу. Хочу, чтобы он был счастлив. Наверно, это и есть настоящая любовь. Но это не значит, что я хочу все это видеть. Понимаешь? Я должна отпустить.
– Ты очень хороший человек, – искренне сказал я. – Максиму очень повезло.
– Приятно это слышать. Но поверь, ты ошибаешься. Он дал мне больше, чем я ему. Сделал меня счастливой, подарил мне любовь – впервые в жизни, настоящую. И он уже не сможет испортить память о наших чувствах. Я его отпускаю и в то время оставляю при себе навсегда. Жаль, что мы сошлись при таких обстоятельствах.
Представляю, как тяжело ей давались эти слова, учитывая, что это он ее убил. Возможно, Ксения просто забыла от этом? В любом случае, она его очень любила.
– Но тебе не стоит закрываться от новых отношений… – нерешительно пробормотал я. Куда-то меня не туда несло.
– У меня больше не будет отношений, – улыбнулась Ксения. – Это невозможно.
– Вовсе нет! – возразил я.
– Дима.... Я уже две недели, как догадалась, что ты в меня влюблен со всей юношеской пылкостью, но прости за мой цинизм – в силу невозможности физических проявлений, твои чувства будут скоротечны.
Лицо у меня просто горело.
– Я не то чтобы тебя люблю, – сказал я. Соврал. Конечно, я в нее влюбился. В нее просто нельзя было не влюбиться. В эту широкую и искреннюю улыбку. В эти солнечные локоны и большие откровенные глаза. – Просто за последний месяц мы сблизились. Я надеялся, мы подружились.
– Так и есть. И это не любовь, это влюбленность. Не переживай, Дима, она легко пройдет.
– Я и не переживаю. Но ты переоцениваешь, как ты сказала, «физические проявления». Даже самые близкие пары не могут постоянно обниматься, целоваться и все остальное.
– Ты имел в виду, заниматься любовью?
– Да, это. Девяносто процентов времени люди просто общаются и проводят время вместе. Девяносто процентов – это очень много.
– Да, но без тех оставшихся десяти процентов эти девяносто ничего не значат. Что это за пара, которая никогда не обнимется? Что за мать, которая никогда не возьмет ребенка на руки и не прижмет к груди? Любовь – это трагическая попытка преодолеть нашу разделенность. Обреченная на провал, но столь прекрасная, что только дурак не попробует. Так что будем друзьями, я только за, но любимую ты найди себе другую. Которую сможешь обнять и поцеловать. И все остальное, – подмигнула она.
Какими бы разумными не были ее слова, я все равно не мог не испытывать к ней чувств. Но она немного дистанцировалась. Очевидно, я ее несколько смущал. Мы перевели разговор на другие темы.
Она не захотела разговаривать о родителях.
– Матери я совершенно безразлична, и это взаимно. Печально, конечно. Я могла бы много интересного рассказать о папе, но я обойду эту тему. Для твоего же блага. Я не знаю многого, но знаю, что проявлять интерес к его работе небезопасно. Буквально.
– Он у тебя из КГБ? – улыбнулся я.
– Нет, Дима, он учитель музыки, – ответила она серьезно, глядя мне прямо в глаза.
Черт, действительно оттуда.
– Вот Инна Андреевна – другое дело. Это моя сиделка. Она стала мне настоящей мамой.
– Инна Андреевна – настоящее имя? – спросил я.
Ксения тяжело вздохнула.
– Блин! Поздно отпираться. Да, настоящее. Надо было немного подумать, я слишком разогналась.
– Поверь, твои страхи напрасны.
– Ладно. Что она вытерпела, ты не представляешь. Когда она пришла к нам работать, я была ужасной, невыносимой. Фантомные боли постоянное напоминали мне, чего я лишилась. Раны еще не до конца затянулись, так что я вообще не могла использовать протезы. Мать не хотела со мной сидеть, и папа нанял профессиональную няньку. Она меня и одевала-раздевала, чистила мне зубы, кормила меня, мыла меня, здоровую девку. И это меня жутко бесило, и всю злобу я вымещала на ней. А она в ответ только обнимала меня и успокаивала… Обычно люди, когда сближаются, переходят на «ты», а здесь было наоборот. Так странно… Это она уговорила меня взять в рот кисточку. Да, вот так я писала еще пару месяцев назад. Как же это было неудобно. Инна Андреевна думала, я буду рисовать красками, но я хотела снова писать. Первые стихи были не очень удачными, но потом я втянулась.
– Прочитаешь мне?
Она на короткое время задумалась, потом ответила:
– Стихи так себе. Не стоят твоего времени. Лучше скажи, как по-твоему, меня жалели? Или действительно любили?
– Почему обязательно «или»?
– Мне трудно представить жалость и любовь вместе.
– Ты не права. Конечно, тебя жалели. Но полюбили бы и целой.
Она усмехнулась.
– До аварии Максим боялся не то, что заговорить, но и просто смотреть на меня. А Инна Андреевна так и не появилась бы в моей жизни.
Она рассеяно посмотрела на доску и, вместо того, чтобы сказать мне координаты, сама передвинула фигуру. Я повторил ее ход на своей стороне, стараясь, чтобы фигуры в отражении совпали как можно ближе.
– Извини, задумалась.
– Спасибо, Ксения. Что рассказала мне это. Мне было важно узнать тебя лучше.
– Послушай внимательно, Дима… Будь осторожен со своим даром. В отражении можно увидеть не только мертвых.
Я открыл рот в удивлении, но Ксюша не дала мне ничего не узнать.
– Не спрашивай. Просто запомни.
Она внимательно посмотрела на меня в отражении зеркала, кивнула и добавила:
– Прости, мне сейчас нужно идти. Появились кое-какие дела, вспомнила. Но я вернусь, обещаю. Запиши позицию, я хочу доиграть.
Какие у нее могли быть дела? Очевидно, что ей непросто далась эта внезапная откровенность. Но я совершенно не понял, что она имела в виду, о чем она хотела меня предупредить.
Больше я ее никогда не видел. Со временем я примирился с этим, да и она сама предупреждала меня, что этот день когда-нибудь наступит. По крайней мере, у меня остались воспоминания об этой необычной девушке. Когда мне было трудно, я думал о ее доброй улыбке, мысленно вел с ней диалог, воспроизводил ее вдохновляющие слова, а иногда и шутливые поддевки. В конце концов, я справился с этой утратой. Смирился.
Я почти забыл ее слова – «не только мертвых». Но почти – не считается.
Последнее время я думаю о них все чаще. Что Ксюша скрывала от меня, и, главное, зачем?
Мы же только сблизились, подружились. Может, именно поэтому она решила меня предупредить.
Я аккуратно накрыл снятые зеркала тканью и закрыл кладовую. Я не рассчитывал, что Печерская в ближайшее время вернется. Я почему-то был уверен, что больше ее не увижу. Да я этого и не хотел.
Едва успел поставить чайник, в дверь зазвонили.
На пороге стояли Устюгов и тот старик, который вошел в его кабинет сегодня, прервав наш разговор. Как его… Константин Валерьевич. В руке у Устюгова был дипломат.
– Что-то случилось? – спросил я, пропуская их в дом. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего.
Мы прошли на кухню, я предложил незваным гостям кофе. Подумал, что вовремя убрал все зеркала. Я слыл чудаковатым в отделении, но не хотел светиться в таком плане перед начальством.
– Присядьте, Дмитрий Иванович, – старик показал на свободный стул за столом. – У меня есть для вас несколько вопросов, и я очень рекомендую честно на них ответить.
Голос у него был сухой, практически безэмоциональный. Я сел, кивнул, и он продолжил, и с каждым его словом мое сердце начинало стучать все сильнее, а на лбу выступила испарина:
– Объекты созвездия Ориона располагаются от Земли на расстоянии от двухсот пятидесяти до полутора тысяч световых лет. Если попытаться округлить в среднем – действительно, получается в районе восьмисот – девятисот световых лет. Но мне почему-то кажется, что прочитанные вами стихи о другом.
Я молчал. Догадывался, что лучше не выкручиваться. Константин Валерьевич продолжил:
– Я задам несколько вопросов – два из области государственной безопасности и один мой личный. Ответ на последний вопрос я хочу знать больше всего. Откуда и что конкретно вы знаете о проекте «Орион»? Откуда и что конкретно вы знаете об устройстве «840»? И наконец, откуда вы знаете мою дочь?
Я выдохнул в напряжении. Они оба внимательно смотрели на меня. Нужно было придумать правдоподобную ложь. Самая правдоподобная – которая основана на правде. Ладно, попробую, только без фантастики. В горле пересохло и я хрипло сказал:
– Я могу вам объяснить. В квартире Логинова я нашел тетрадь со стихами, принадлежащими, как я предполагаю, вашей дочери. На ее обложке есть запись об этом проекте и об устройстве.
– Я прекрасно помню эту тетрадь. Я сам передал ее Инне Андреевне Мезенцевой. Никаких записей на обложке не было.
– Очевидно, они были оставлены позже. Я думаю, Логиновым. Мезенцева передала тетрадь ему.
– Думал, никогда о нем больше не услышу. Мир тесен. Игорь…
Устюгов поставил дипломат на стол.
– Я взял тетрадь у Поварницына, – сказал мой начальник и протянул ее мне. – Он сказал, что ты ей интересовался.
У тетради была девственно чистая обложка!
Я недоуменно крутил тетрадь в руках, раскрыл, пролистал. Та самая, со стихами, сначала ручкой, потом кистью, те же стихи, то же посвящение. И никаких царапин на обложке, никаких следов.
Но я же их видел! Я же не схожу с ума!
Если только… Мне нужно зеркало.
Но как! Оно же просто отражает....
«Будь осторожен. В отражении можно увидеть не только мертвых». Это оно?
– Ну и? – спокойно спросил Константин Шумейко, но в его словах сквозило нетерпение.
Я понял, что меня ждет тяжелая ночь.
