Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
– Ты знаешь девушку, на которую вчера напал?
Подумав, я решаю, что смогу выдержать еще пару ударов.
– Да, эту мелкую блядь я отлично знаю.
Пожалуй, я переоценил свои возможности. Мне прилетает в лицо, мощный удар, который приводит, похоже, к перелому скуловой кости, судя по громкому хрустящему звуку. И это он меня с левой, удар отлично поставлен. Мне становится как-то нехорошо в районе правого глаза, и я начинаю опасаться сотрясения мозга. Хотя это, пожалуй, самая малая из моих проблем.
– Ты на нее молиться должен. Ты жив, потому что она так хочет.
Ага, конечно. Я делаю вид, что потерял сознание, закрыв глаза и стараясь дышать равномерно и медленно. Но боль в пальце правой ладони заставляет меня заорать. Удержаться просто невозможно – «стоматолог» сломал мне мизинец.
Теперь буду звать его «ортопед».
Улыбнуться больше не получается, и я покрываю его отборным матом. Срываюсь. Кричу, пытаюсь выдернуть ладони из под хомутов. Наклоняюсь вперед и пытаюсь доплюнуть до него. Бьюсь в истерике от наглой улыбки на тупом наглом лице.
Диалог окончен.
Тупое быдло ржет над моей болью, потеряв, похоже, ко мне всякий интерес.
– Какой же ты жалкий… Ладно, пойду за Русланом, уговорил, – через смех выдавило это животное и наконец оставило меня одного.
По крайней мере, я добился, чего хотел.
Переиграл ублюдка. Пыток не будет. Какое-то время.
Не обманывай хотя бы сам себя. Отсрочка – это не избавление.
Я смотрю на оттопыренный палец на правой руке, который неестественно указывает мне в лицо. Ударом об подлокотник я возвращаю его в относительно нормальное положение. Не так уж и больно. Все равно палец болтается на ладони сам по себе, как резиновый
Если подумать, я легко отделался. Говоря откровенно, я не почувствовал от «ортопеда»-«стоматолога» какой-то сильной мотивации к поискам спрятанных мной денег. Похоже, что он не был настроен пытать меня по-настоящему, или решил, что я слишком глуп или безумен, так что толку не будет. Парень, которого я убил, что-то для него значил, как и та девка. В будущем это может стать моей проблемой.
По крайней мере, Руслан в порядке на данный момент. Хорошие новости.
Я чувствую себя уверенным в себе. Все складывается не так уж плохо. Пока у меня есть рычаг воздействия, меня не убьют. Разбитая морда, сломанные палец, нос и скула, выбитый зуб, сотрясение, пережитый ночью бэд-трип – это все-таки мелочи. Ах да, я еще человека убил. Ну, об этом и думать не стоит – он наверняка это заслужил.
Минут через двадцать дверь снова распахивается, и на этот раз в комнату входят двое – уже знакомый мне бычара и мой сын. Не похоже, что он пленник или расстроен – это меня радует.
– Папа!
Руслан подбегает ко мне и смотрит в лицо. Затем с гневом обращается к «ортопеду»:
– Славик, ты что, его бил?
– Когда вязал. Он сопротивлялся. Извини, Руслан, чуть переусердствовал.
– Выйди! – повелительно требует Руслан.
Славик пожимает плечами.
– Уверен?
– Да.
Славик подчиняется, и я остаюсь с сыном наедине.
– Руслан, как ты? Куда ты вляпался?
– Это ты куда вляпался, папа? Зачем ты здесь?
– Мне твоя подружка сказала, чем ты здесь занимаешься. Я не мог оставаться в стороне.
– Черт, папа… Ты здорово усложнил ситуацию. У меня теперь большие проблемы. Я не могу расплатиться за товар.
– Ты торгуешь наркотиками, сынок… Как ты до этого докатился?
– Оставим этические вопросы до дома, пап. Сейчас вопрос в том, чтобы мне выбраться отсюда живым.
– Какие с этим сложности?
– Мой поставщик отказывается меня отпускать. Я уже брал у него товар раньше, но насчет настолько крупной партии договорился впервые. Мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужны эти деньги.
– Я сильно опоздал на вашу встречу. Почему ты не совершил сделку еще вчера? Что пошло не так?
– Мы встретились и пошли обсуждать некоторые вопросы по расширению сотрудничества. Не стоит тебе знать, какие, поверь. Ну а когда я пришел за деньгами, то нашел вместо них твою записку.
Похоже, я действительно все здорово усложнил.
– Вчера вечером мне вкололи наркотик. Похоже, что вашу бодягу.
– Черт… – Руслан очень расстроился. – Кто?!
– Мужчина в толстовке с капюшоном. Это твой поставщик?
– Да. Александр Юрьевич. Не знаю, зачем это ему…
– По крайней мере, он меня не убил. Что это за дрянь?
Руслан пожал плечами.
– Я точно не знаю. Какой-то психоделик. Лучше спросить Александра Юрьевича. Он химик и синтезировал это вещество. Папа…
Он сделал паузу, прервав свою речь, как бы передавая эстафету, чтобы я разрешил ему продолжить. Руслан всегда так делал, когда хотел попросить что-то, что мне не понравится.
– Что?
– Ты должен сказать мне, где деньги. Иначе у меня будут проблемы. НАСТОЯЩИЕ проблемы.
Я смотрю ему в глаза. Деньги – это мой козырь, и сейчас мой сын предлагает им пожертвовать. Я представляю, как он, найдя их, дает разрешение Славику убить меня… Может такое быть?
Может. Ты ничего не знаешь о своем сыне.
Ну и что? Эта беспроигрышная игра в любом случае.
В каком смысле?
Я могу довериться сыну и снова обрести его, сблизившись во время этого испытания, вместе с ним выбраться из этой ситуации.
Или я могу довериться сыну, и он убьет меня или прикажет убить. А зачем мне жить, если у меня такой сын?
Выбор очевиден. Выбора нет. Я рассказываю сыну о том, где спрятал рюкзак и объясняю, что пачки с деньгами надо доставать осторожно, чтобы они не провалились вниз по трубе.
Руслан кивает, достает маленький нож, раскладывает его…
Обрезает хомуты на моих запястьях. Затем вручает нож мне.
– Спасибо, папа. Я решу вопрос с Александром Юрьевичем, но есть еще одна проблема. Дебил, которого ты убил – это брат Кати и друг Славы. Еще есть маленький Толик, он во всем слушается Славика. Папа, они хотят меня убить. Серьезно.
Я закипаю от гнева и стискиваю зубы, что вызывает у меня тупую, но приятную боль. Значит, Руслан действительно в опасности.
– Славик и раньше хотел выбросить меня из дела, но теперь, после смерти Дениса, просто как с ума сошел и готов на все. Когда он получит деньги, мне конец – в ту же минуту.
Руслан сжимает мою ладонь с ножом в кулак.
– Катя сейчас оплакивает брата в одной из квартир на окраине. Толика сейчас нет, его отправили за товаром… Не удивляйся, он уже был здесь раньше и хорошо знает эти места. То, что его здесь нет, нам на руку. Это хорошая возможность. Я оставил тебя со Славиком один на один. Ты понимаешь?
– Все нормально, сын. – Я глажу лезвие пальцем. Чертовски острое. – Я все понял.
– Я скажу ему, что пошел за деньгами. Скажу, чтобы он тебя не трогал, пока я не найду деньги, но зная его – он, скорее всего, тут же пойдет тебя убивать. Будь готов.
Я буду готов. Крепко обнимаю сына, с удовлетворением чувствую ответные объятия. Мы пройдем через это вместе. Или не пройдем – но все равно вместе.
Руслан уходит, я быстро разминаю затекшие ноги и встаю рядом с дверью. Есть вариант ударить в шею, но я взвешиваю риски и решаю, что это слишком рискованно – если первый удар будет неудачным, он будет и последним для меня. Есть более неожиданное решение, дающее больше перспектив.
Вскоре за дверью раздаются тяжелые шаги – Славик не заставил себя долго ждать.
Я приседаю на колено и сжимаю нож, ожидая, когда он войдет. Теперь фактор неожиданности на моей стороне, и я не упущу своего шанса. Как только дверь открывается, я бросаюсь ему в ноги и быстро наношу сильные и глубокие удары во внутреннюю сторону правого бедра моего противника.
Раз! Два! Три! Ярко-красные брызги летят во все стороны, на руку с ножом, мне в лицо, на пол…
Славик орет от боли и пытается пятиться назад, но я свободной рукой обхватываю его ноги и не даю двигаться.
Еще удар, еще… отлично получается, лучше, чем я предполагал. Чем больше ударов, тем больше шансов. Я получаю удар кулаком по шее. Похоже, парень пришел в себя, а значит, нужно переходить к второй части плана. Я откатываюсь в сторону и вскакиваю, быстро отхожу к противоположной стене.
Но Славик не может преследовать меня. Быстро оценив ситуацию, он изо всей силы сжимает пальцами окровавленное бедро и со злобой смотрит на меня. Пульсирующие алые ручейки крови между пальцами не оставляют сомнений – я добрался до бедренной артерии.
Но не все так здорово. Славик тоже это понимал. И у него не получалось самостоятельно ее пережать, так что оставалось не так много времени, чтобы добежать убить меня. Но в принципе достаточно. И в такой драке шансов у меня не будет, никакой нож не поможет. Он, конечно, потом умрет. Но я – первый.
Я на собственном опыте понимаю, как опасен загнанный в угол человек. Нужно срочно придумать какую-нибудь хитрость.
Кладу нож на пол и пинаю ногой его в сторону противника. Показываю открытые ладони.
– Я врач. Я смогу остановить кровотечение. У меня нет желания убивать тебя, я просто хочу забрать сына и уехать.
В глазах противника – надежда. Он быстро кивает.
– Довезем тебя до шоссе, а там уже и Нежинское, найдем фельдшерский пункт, – продолжаю я успокаивать и спрашиваю: – Есть еще те хомуты, которыми ты меня привязывал?
– Там, на полке.
Среди мусора и хлама на полке действительно лежит пакет с белыми жгутами. Я быстро сцепляю между собой два, чтобы хватило по длине и здесь же беру какую-то тряпку.
– Я обмотаю вокруг бедра, чтобы жгуты не резали кожу, – поясняю я ему.
У Славы уже нет выхода, и он покорно ложится на пол, убирая руки.
Остается совсем немного. Я сматываю тряпку и быстро обкладываю ей ногу у паха. На нее кладу хомут и вдеваю его конец в замок. Щелчки говорят о том, что я вставил с правильной стороны.
– Теперь затяни до прекращения кровотечения, – говорю я ему.
Славик берется за хомут, что дает мне время и возможность быстро поднять нож и ударить его в шею. В последний момент он пытается защититься и лезвие лишь царапает кожу на ладонях.
Но я уже предусмотрел такой случай. Этот урод лежит на полу, а в таком положении у меня намного больше шансов. С силой втыкаю нож в кровавое бедро по самую рукоять и прокручиваю. Славик непроизвольно хватается за ногу от боли.
Торопись. Его руки заняты на пару секунд.
Мне хватит.
Я наношу решающий удар в горло. Вкладываю максимально возможное усилие, так что лезвие застревает в шейных позвонках. Славину грудь заливает густой кровавый поток.
Две артерии ты уже не закроешь.
Животное.
Да он уже и не пытается.
Через минуту его ненавидящие глаза угасают, и я испытываю облегчение.
Это было непросто. Рискованно. Пришлось попотеть.
***
Когда Слава садился за руль, то оставлял все неприятности и беспокойство снаружи, вне салона. Так было и безопаснее, и практичнее. Все равно в дороге сделать ничего нельзя. Поэтому Слава и любил водить машину, ценил ощущение контроля, чего ему порой здорово недоставало.
Сейчас Слава не мог успокоиться даже за рулем. Краем уха он воспринимал указания Толика, куда нужно ехать – единственного человека в машине, кто знал дорогу. Но мысли его были о другом, побелевшие пальцы намертво вцепились в руль.
Он был в ярости. Перед глазами стоял Катин лиловый распухший нос и разбитая губа, которые вызывали всепоглощающее желание отомстить ее обидчику, высвободив свой гнев.
Денис и Катя сидели сзади. Все молчали, но это было напряженное молчание, которое в любой момент могло взорваться выяснением отношений.
Славе очень хотелось выяснить отношения с девушкой на заднем сидении, в которую он был еще с детства влюблен. Самой красивой девушкой, самой умной, доброй… Он уже смирился с ролью друга. Лишь бы быть рядом. «Ты мне как брат». За эти слова он иногда ее ненавидел.
Но ни об этой любви, ни о вспышках ненависти никто не догадывался. Кроме Кати, конечно, но она умела делать вид «ни при чем».
Слава очень гордился своей способностью контролировать свои эмоции. Скрывать свои чувства. Надевать каменную морду, когда руки сжимались в кулаки и хотелось кого-нибудь разорвать. Отец строго, беспощадно воспитывал в нем это умение, и своей смертью зацементировал воспитание. Каждый солдат и офицер – папины сослуживцы – подходил к нему и крепко пожимал руку. Славе так хотелось броситься к матери, обнять ее и вместе с ней оплакать потерю отца. Но в свои четырнадцать, сжав кулаки, он не проронил ни одной слезы, пока ящик опускали в яму и забрасывали землей.
Следуя указателю на Доброе, он направил свой старый подержанный «Пассат» по проселочной дороге. Молчание между этой четверкой тянулось с самого города, и Славе это не нравилось. Когда-то им было весело вместе, но последние пару лет многое изменили.
– Проедем? – спросил он у Толика.
Тот оживился и с радостью отвлекся от созерцания окрестностей.
– Должны. Дождей не было давно, и дорога сухая и укатанная.
– Хорошо. Ты здесь уже был, дорогу знаешь. По твоим расчет, насколько мы отстаем?
Толик пожал плечами.
– У него машина более подходящая для таких покатушек. Думаю, еще часок потеряем.
Слава хотел добавить газа, но сдержал себя. Рисковать транспортом в этой глуши просто опасно. Я рискую чем-то большим, чем транспортом, подумал он о Кате. Сейчас он корил себя, что дал ей увязаться за ними. Слава предпочел, чтобы они с Денисом были дома. Но она так волновалась о своем Руслане. Всегда о нем беспокоится.
Сегодня позвонила Славе, впервые за долгое время. Плачущим и заикающимся голосом попросила приехать. Слава сперва обрадовался, что с Русланом что-то случилось – приняли менты, а еще лучше, если бы он умер, но, оказывается, повод для беспокойства был настоящий. Это нападение на Катю… я ведь мог потерять ее, подумал он.
Ты давно ее потерял, горько возразил сам себе Слава. Он уже не общался с Катей по душам, они не проводили время в месте, как раньше. Отдалились друг от друга, и место прежней крепкой дружбы постепенно занимала неловкая усталость друг от друга. Сейчас Слава выполнял небольшие поручения Руслана – припугнуть кого-нибудь, побыть силовой поддержкой в качестве охраны. Мелочи, за которые он получал небольшую оплату – но активно в деле не участвовал.
До сегодняшнего дня. Сегодня – день особый. И сейчас, по дороге в Доброе, он понимал, что ввязывается по-крупному. Это не просто постоять в стороне, присмотреть за Русланом или Толиком на случай какой-то незапланированной движухи.
Это совсем другое – Катин звонок, ее слезы. Отец ее ненаглядного, который едва ее не убил. И теперь он может многое испортить, надо хватать Толика и ехать за ними, чтобы что…
«Чтобы сделать что-нибудь!».
Как это по-женски…
Но Слава не смог отказать. Руки сжали руль едва ли не до боли. Он решил, что это будет последний раз. Что есть вещи, которые нужно оставить позади. Что есть люди, которых нужно оставить позади. Даже если они тебе дороги.
– Тебе уже исполнилось восемнадцать? – спросил он у Толика.
Толик сидел на пассажирском сидении полулежа, развязно упершись ногой в бардачок. Разумеется, он не пристегнулся. Ему все было безразлично и неинтересно – по крайней мере, со стороны.
– Ага, – ответил он. – На прошлой неделе.
– Поздравляю, – сухо сказал Слава. – Скоро будет повестка, что делать будешь?
– Можно, конечно, отмазаться… – задумчиво сказал он. – Есть возможность. Но я не буду.
– Почему? – изумленно спросила Катя. Руслан решил этот вопрос еще до окончания института. Или его отец решил.
– А почему бы и нет? Я нигде не пропаду. Надоели ваши рожи, отдохну от них хоть пару лет.
– Не в рожах дело, – сказал Слава. – Я знаю, что ты не хотел сюда ехать. Ты хочешь в армию сбежать от своей… «работы».
Толик вздохнул и пожал плечами.
– Осуждаешь? Как будто не знаешь Русланчика? Обаяшка такой. Когда горло перережет тебе, будет улыбаться. Я тысячу раз сожалел, что связался с ним.
– Заткнись! – Катя пнула Толика, и ему пришлось сесть нормально. – Ты ничего не знаешь о нем, пиздюк!
Слава почувствовал, что покраснел. Разумеется, его не смущала обсценная лексика, но когда материлась Катя, ему всегда становилось не по себе. Резало по ушам, ко всякому привыкшим.
– Он не всегда был таким, – сказал Слава Толику.
– Руслан вообще спас меня! – гордо сказала Катя. – Если бы не… Он с иглы меня снял.
– Правда? – Толик подвинулся, чтобы избежать повторного пинка. – А кто же тебя на нее посадил?
– Пошел ты… – прошипела Катя и уткнулась в окно. Не хотела все это слушать.
– Вот ты нормальный пацан, Славик. И они – Толик кивнул в сторону заднего сидения – тоже нормальные. И я нормальный. Лучше буду сам по себе.
– Как повестка придет, позвони мне, – сказал Слава. – Составлю тебе компанию.
– Зачем? Ты же уже служил, вроде?
– Я на срочной был. А теперь на контракт хочу.
– И ты? – расстроенно спросила Катя. – А как же я?
– А что ты? Есть кому о тебе позаботиться.
Катя опустила взгляд. Ей нечего было ответить.
– Мы с тобой просто дружим давно… – сказал она тихо.
– Дружили, – поправил ее Слава.
Воцарившееся молчание продлилось достаточно долго. Внутри у Славы росло чувство какого-то напряжения. Он вдруг понял, что не знает, что ждет его на месте назначения. Возможно, это опасно… Даже не так. Скорее всего, это опасно. Руслан связался с чем-то серьезным. А серьезные дела несут серьезные риски.
День был солнечный и светлый, но осенняя тайга смотрелась здесь как-то особенно мрачно. Если машина сломается, мы конкретно застрянем, подумал Слава. Когда-то он мечтал бы застрять где-нибудь с Катей, чтобы вдоволь насмотреться на нее, наслушаться ее голоса… Но не здесь.
Что-то необъяснимо тревожное было в этой весело журчащей речке, в этом темном лесе, слегка покачивающемся от волн ветра.
Он остановил машину, повинуясь внезапному чувству тревоги. Заглушил двигатель. Такая неприятная тишина…
– Почему остановился? Почти приехали, – сказал Толик, но Слава жестом руки попросил его замолчать.
– Нужно немного подумать. Ты как? – обратился он к Кате.
Она сидела с широко раскрытыми глазами и испуганно смотрела вперед. Очевидно, ей тоже что-то здесь не нравилось. Денис внезапно захныкал, и она обняла брата.
– Что случилось, братишка?
Почти всю дорогу он играл в «тетрис», а теперь протянул игрушку ей.
– Проиграл? – сказала Катя. – Ничего страшного, в следующий раз побьешь рекорд.
Денис замотал головой и попросил:
– Д-д-давай поедем н-н-назад.
– Господи, и зачем ты его взяла? – закатил глаза Толик.
– Не твое дело, мелкий. На кого я его оставлю?
– Но ты же регулярно оставляешь его дома!
– Во-первых, раньше бабушка была. Во-вторых, ненадолго. А в третьих, не после того, что он видел. Он хоть успокоился сейчас. Ему надо побыть рядом со мной какое-то время.
Слава снова обратился к Кате:
– Есть серьезное предложение. Поедем назад.
– Что?! – в голос спросили Катя и Толик.
– У меня плохое предчувствие от этой поездки. Мы не знаем, чего нам ждать от его больного отца. Это жестокий человек на грани срыва, как я понял. Я очень хотел бы его убить после того, что он сделал, но, если честно, никогда в жизни его больше не видеть я бы хотел еще больше. На Толика поплевать…
– Эй!
– …он свой выбор уже сделал. А вот ты, Катя, подвергаешь риску не только себя, но и своего брата.
– Не гони, здоровяк, – перебил Толик. – Никакого риска. Я уже имел дело с этим поставщиком и сюда ездил, в том числе и один. Все там нормально пройдет, сто процентов. Только если батя нашего уважаемого руководителя не натворит дел.
– Не встревай, дурачок. Никто, слышите, никто из вас не обязан Руслану вообще ничем! Он вас использует. Тебя он просто…
Слава посмотрел на Катю и хотел сказать «трахает», но при Денисе застеснялся.
– …ты поняла, как использует. Ты, Толик, у него на посылках, но с прошлой недели сильно потерял в ценности как член коллектива. Теперь в случае чего пойдешь на зону по общим основаниям.
Толик криво усмехнулся.
– Руслан сказал, если примут, то надо сразу плакать, как будто по малолетству, и напрашиваться на сотрудничество. У него есть ценная информация по конкурентам, кого надо слить для расширения бизнеса.
– Я рад, что у него все уже предусмотрено. В рамках «бизнеса» планируется расширение… Только ты не в восторге от этих планов, как я погляжу. Аж в армию намылился. – Слава повернулся назад, – Катя, я здесь только потому, что ты попросила. И я помогу, как и обещал. Это будет последний раз, а потом уже не звоните мне. Никто из вас. Но если…
Почему-то ему было трудно это сказать. Как будто он шантажировал Катю. Но все-таки он решился
– …ты сейчас можешь все изменить. Если ты захочешь, мы разворачиваемся и едем домой. И я тебе клянусь, что буду с тобой всегда, что смогу защитить и тебя, и Дениску. Ты знаешь, почему. И если Руслан появится у тебя на пороге, то спустится первый раз с лестницы, а второй раз – из окна.
– А я вам что, насрано?! – возмутился Толик.
– Хочешь – выходи, дойдешь пешком. Сам сказал, здесь недалеко. А хочешь – оставайся в машине, места много не занимаешь, – спокойно ответил Слава на его комментарий.
Толик фыркнул, но ничего не ответил. Из машины тоже не вышел.
– И ты предлагаешь, чтобы я решила? – тихо спросила Катя. – Предала его… Того, кого люблю.
– Он уже не тот.
– Да. Теперь он серьезный. Настоящий мужчина, надежный и целеустремленный. Это все временно – травка и все прочее. Еще год-два, а потом он откроет нормальный честный бизнес с хорошим стартовым капиталом.
– Отлично! Значит, у него все схвачено. И ты можешь подумать о себе. Не обо мне, не о нем. Чего ты хочешь?
– Знаешь, Руслан уже два дня как у меня живет. Переехал.
– Его проживание – не твоя забота. Большой мальчик уже. Вернется к родителям или квартиру купит – бабки есть.
Катя стиснула зубы. Уже то, что я думаю над предложением Славы – всерьез думаю – само по себе предательство, так решила она. А что здесь думать? Как поступить, и так понятно.
Подняла взгляд, твердо и решительно сказала:
– Заводи. Едем в Доброе.
– Слава богу! – картинно выдохнул Толик.
Слава отвернулся и завел машину.
– Отпусти меня. Как я тебя отпускаю, – тихо добавила Катя.
Слава стиснул зубы. Это конец.
Теперь останется любить лишь воспоминания о ней.
Но раз удержался, когда хоронили отца – то сейчас и подавно.
V
Крови много, как на бойне. Ладони скользят по мокрому и липкому полу, оставляя разводы на кафельной плитке, когда я пытаюсь встать, оперевшись на руки. Ну и ладно, не буду вставать. Все равно тело трясет от перенапряжения и кружится голова.
Осознаю, что голоден, что хочу пить.
Но сперва надо отдохнуть. Я отползаю к стене и сажусь, прислоняясь спиной к ее холодной поверхности.
Отдохнуть не удается. Через пару минут в комнату входит мужчина. Тот самый, в толстовке. Александр Юрьевич. Поворачиваю голову в его сторону. При свете я могу нормально его рассмотреть. У него серьезное лицо зрелого, умудренного опытом человека. Спортивные штаны и кеды выглядят на нем крайне неуместно. Может быть, это и удобно, но ему бы больше пошел строгий деловой костюм.
– Мда… Ну и беспорядок, – комментирует он.
Стараясь не наступать на кровавые следы, он опускается на корточки перед телом Славика и деловито обыскивает его карманы. Выудив из них ключи от машины, он деловито отмечает: «Отлично», и обращается ко мне:
– Поднимайтесь, Игорь Николаевич, и следуйте за мной.
Я ужасно не хочу вставать, но понимаю, что нужно подчинится. С трудом поднимаюсь на ноги и иду вслед за ним по коридору. Очевидно, мы в поселковой больнице Доброго. Небольшое кирпичное двухэтажное здание, я видел его рядом с центральной площадью. Под ногами скрипит сгнивший паркет.
Когда мы проходим мимо туалета, он небрежно делает жест рукой:
– Умойтесь, Игорь Николаевич. Вам это необходимо.
Интересно, а водопровод разве работает? Но я не спрашиваю вслух и просто повинуюсь указаниям. Над раковиной закреплен бак с водой и небольшим краником. Надо же, здесь обустроен какой-то быт.
Я открываю кран и подставляю руки тонкой струйке. Вода просто ледяная, но сейчас мне это очень нравится и я с наслаждением окунаю лицо в ладони, сложенные лодочкой и наполненные водой.
Вода становится розовой, и так происходит еще не раз – я тщательно отмываю кровь со своего лица, рук, полощу рот.
Закончив, я вглядываюсь в зеркало, висящее рядом. Похож на боксера, проигравшего нокаутом несколько боев подряд. Нос сплющен, огромная гематома на левой скуле. Половина лица разбухла, закрыв глаз практически полностью. Оскаливаюсь. Оказывается, я потерял не только один из резцов, но и правый нижний клык. Даже не заметил. Зубы отдают розовым цветом, десны набухли так, что у меня ощущения волокон пищи, забивших каждое свободное место между зубами.
Александр Юрьевич терпеливо ожидает меня в коридоре. Жестом предлагает следовать за ним – в кабинет главного врача.
Бедная обстановка – два стула и стол между ними. Мы садимся напротив друг друга.
– Я рассказал Руслану, где деньги. Он скоро их принесет, – говорю я.
– Я знаю. Руслан Игоревич и Екатерина Васильевна сейчас их извлекают. Подходящее слово.
– Можем ли мы с Русланом покинуть город?
– Подождите. Анатолий Батоевич еще не вернулся с товаром.
– Это неважно. Я прошу вас взять деньги и отпустить меня с сыном. Простите за беспокойство и бардак, который я устроил. Вы останетесь и с товаром, и с деньгами – компенсацией за неудобство.
Александр Юрьевич пожал плечами.
– А у меня другое предложение. Давайте я отдам вам и деньги, и товар. Как вы смотрите на это?
– Извините, но я не понимаю вашей выгоды.
– Почему во всем должна быть выгода? Точнее, почему обязательно деньги?
– Разве вы не продаете ваш продукт?
– Только по одной причине: раздавай я его бесплатно, никто бы не брал. Я занимаюсь творчеством, искусством. Кто-то пишет книги, кто-то – картины. А я творю в области органической химии.
Он откидывается на спинку стула, сцепив руки в замок.
– Я расскажу вам расклад, как вы с сыном покинете Доброе. Во-первых, уехать вам можно будет только с моего разрешения. Но это и так понятно. Во-вторых, вы спокойно выслушаете мой небольшой рассказа о природе разработанного мной препарата. Уверен, вам будет полезна эта информация, учитывая, что вы его приняли. В-третьих, вы должны будете дать слово о том, что не будете препятствовать сыну распространять мой товар в Энске – как эту партию, так и последующие. Поверьте, это в наших общих интересах. В-четвертых, вы расскажете мне все, что знаете, о Константине Валерьевиче и Ксении Константиновне Шумейко. И, наконец, в-пятых, вы поможете Руслану Игоревичу избавиться от человеческого балласта, который сдерживает его потенциал и отвлекает от нашего плодотворного сотрудничества. Благо, вы уже начали это делать, и весьма успешно.
Он говорит спокойно и размеренно, будто читает текст с экрана за мой спиной. Излагает условия договора голосом уставшего флегматичного нотариуса.
– Часть из ваших условий я приму легко… – отвечаю я. – Давайте начнем по порядку. Не все сразу.
– Справедливо. Поэтому я и разложил все в логическом порядке. Прочитаю вам небольшую лекцию.
Александр Юрьевич запускает руку в карман и достает маленькую стеклянную ампулу с резиновой пробкой и черной жидкостью. С гордостью ставит ее на стол.
– Это – так называемый «черный». Название придумал Анатолий Батоевич. Как по мне, немного мрачновато, но я полагаюсь на его прагматичный склад ума. Несмотря на возраст, мальчик показывает неплохие способности в области маркетинга. Хорошо чувствует реакцию других. Даже жаль его иногда становится, мог найти лучшее применение своему потенциалу.
Итак, черный. В любом случае, лучше, чем название, которое дал ему я. Не буду оглашать, все-таки это мое детище, а я не чувствую себя защищенным авторским правом.
Называть это вещество наркотиком некорректно. Хотя у нас с терминологией такая путаница. «Наркотик» – это вещество, входящее в перечень наркотических веществ, утвержденный всякими договорами, конвенциями и все такое. Но если житейски – наркотиками в народе называют вещества, вызывающие разного рода эйфорию и через это – привыкание. Над механизмом воздействия никто не задумывается.
Так вот, «черный» – это не наркотик, по любому критерию. Это лекарственный препарат. Он не вызывает чувство эйфории, не вызывает привыкания. И, более того, его повторное употребление вообще не нужно. Приобретенный эффект остается с человеком раз и навсегда.
– Я ничего особенного не чувствую, – возражаю я.
– Правда? Опишите мне, пожалуйста, ваш последний сон.
Странная просьба. Я думаю о том, как соврать, но все-таки решаю рассказать, что видел во сне. Боюсь, что не смогу так быстро придумать правдоподобную ложь.
– Я вывернул свое тело наизнанку, чтобы посмотреть внутрь себя. Буквально. Путешествовал по своему организму. Но мои внутренности были не такими, какие они есть на самом деле. Мое тело изнутри казалось мне биомеханической машиной, в которой сосуды, наполненные кровью, выглядели как шланги разного размера, к мышцам вели электрические кабели, кости выстилали пол, потолок и стены тоннелей, где я бродил. Легкие обеспечивали пульсирующую вентиляцию тела теплым и влажным воздухом.
– Вас ничего не смущает?
Я удивляюсь простоте этого вопроса и очевидности ответа на него.
– Я помню это, как будто все происходило наяву. Помню и в целом, и в деталях. Удивительно…
– Теперь вы будете регулярно запоминать свои сны, как будто они были на самом деле. И еще вам гораздо чаще будут снится осознанные сны. А что такое – осознанный сон при подобном уровне контроля и восприятия?
– Рай… – мечтательное слово само срывается с моего языка.
– Точно, – кивнул он. – Есть еще несколько приятных бонусов, не столь значительных, впрочем. Прочитайте на таблице у входа в ДК информационную табличку с режимом работы.
Я выглянул в окно. ДК находился примерно в ста метрах от здания поликлиники, на противоположной стороне центральной площади. Выцветший, с ржавыми пятнами, металлический лист с режимом работы висел рядом с входом. Прищурившись, я с некоторым напряжением все же различил блеклые цифры и буквы. Сегодня воскресение, в Доме Культуры рабочий день.
– Невероятно, – пробормотал я.
– Со слухом, обонянием, со всеми вашими чувствами так. Слегка улучшились. Кстати, как ваше самочувствие? Насколько больно, по пятибалльной шкале?
– На двоечку, – ответил я. – Хотя я видел себя в зеркале, должна быть четверка с плюсом.
– Все потому, что ваш мозг гораздо лучше контролирует подавление болевых ощущений, вбрасывая эндорфины в правильной дозировке. Вы не лишились чувства боли, но она не мешает жизнедеятельности.
– Как вам удалось этого добиться, – с искренней заинтересованностью спросил я, начиная прикидывать, как такой препарат можно использовать в психотерапевтической практике. – Наверняка, какие-то манипуляции с гормонами. Но почему это навсегда?
Александр Юрьевич довольно улыбается на все мои вопросы. Очевидно, он доволен, что я проявляю интерес.
