Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
Долгое время я считал себя сумасшедшим и скрывал это. Когда мне было семнадцать. умерла мама. После ее смерти я понял, что ошибался. Во время похорон шел сильный дождь, и в отражениях луж на кладбище я мельком увидел нескольких человек, которых не видел в реальности. Поначалу я испугался, что моя болезнь прогрессирует. Но это было не так. Мне стоило больших усилий вернуться туда, уже с карманным зеркалом, чтобы подробно все рассмотреть.
Эти люди были совершенно реальны. И мертвы. Я видел их фотографии на надгробиях… Это были духи умерших людей, призраки, приведения, как угодно. Мертвые люди. Я вижу их в отражениях вокруг. Я слышу их голоса из зеркал. К сожалению, мамы среди них не было.
Со временем я решился заговорить с одним из них. Этот человек и вдохновил меня идти работать в милицию. Чтобы использовать свою способность в сугубо практических целях.
– Елена Ивановна, я обычный человек, не ангел и не черт, не собираюсь вас никуда забирать – к счастью, или к сожалению. Я всего лишь консультирую следователей по делам об убийствах – ведь у меня есть доступ к самому лучшему свидетелю. Я понимаю, что у вас наверняка есть много вопросов, спрашивайте, не стесняйтесь, – я закончил свой монолог.
Печерская выслушала меня внимательно, спокойно, не перебивала, не отрывала от меня строгий взгляд темных глаз через элегантные очки в тонкой оправе. Она поняла, что я вижу ее только через зеркало, но все равно предпочитала смотреть напрямую. Было неудобно видеть профиль собеседника.
– Елена Ивановна, если можно, говорите пожалуйста, через зеркало. Мне вас так лучше слышно. Как через окно.
Хотя это не было окном. Что бы я там не видел, оно все равно было отзеркалено. Не другая реальность, а отражение этой.
Печерская повернулась к зеркалу.
Она, безусловно, была красивой женщиной – приятные черты лица, насыщенно карие глаза, тонкие губы. Небольшая горбинка носа добавляла ее внешности пикантности. Пожалуй, она могла бы сойти за испанку или итальянку, если бы не бледная кожа. Спортивная стройная фигура, красивые ноги в укороченных легинсах. Обтягивающая футболка демонстрировала достоинства небольшой, но аккуратной груди, удивительно упругой для ее возраста. Черные и густые волосы были собраны в аккуратный конский хвост. Очень впечатляла и завораживала плавность ее движений и жестов.
Мне стало не по себе, когда наши глаза встретились. Холодный, надменный взгляд. Демонстративная уверенность в себе. «Я красива и умна, и знаю это», – читалось в ее взгляде.
– Я хочу знать, что со мной будет дальше.
Нежный тембр ее голоса поразительно контрастировал с резким тоном и сухой деловитостью. Конечно, в ее глазах я просто мальчишка, хотя… Вообще-то, я ровесник ее мужа.
Она была поразительно спокойна для своего положения. Мне надо быть осторожней – первый вопрос, и самый опасный. Не люблю лгать, но не всю правду можно говорить. По крайней мере, пока. Я ответил, стараясь не выдать волнения:
– Ваше положение является временным. В какой-то момент я просто перестаю видеть и слышать умерших людей.
– На сороковой день?
– Примерно. К сожалению, религия не даст вам ответов. Всегда по-разному. Я бы сказал, у вас есть от одного до трех месяцев.
– А что будет потом?
– Я не знаю.
– Ясно. Есть ли другие люди, как вы?
– Возможно. Но я не знаю таких.
Такое чувство, будто я на допросе.
– Значит, в ближайшее время вы – мой единственный собеседник. Знаете, Дмитрий, я уже смирилась. Ведь исправить ничего не нельзя. Но у меня вопрос – сразу как я стала вот такой, в машине скорой помощи, я запаниковала и похоже, сделала что-то плохое медикам…
Я улыбнулся и успокаивающе махнул рукой.
– Вы хватались за окружающих?
– Да.
Я представляю, насколько это было шокирующим: она хватается за человека, он раздваивается – падает замертво и в тоже время продолжает заниматься своими делами, как ни в чем не бывало.
– Не переживайте, все хватаются. Ничего страшного с этими людьми не будет. Их копии, которые вы утащили на свою сторону, исчезнут, как только вы перестанете об этом думать. Насколько я понимаю, вы сейчас находитесь в какой-то своей, параллельной реальности, которая временно пересекается с нашей. Но при этом на вашей стороне нет ничего живого – кроме вас.
– Но и я мертва.
Мне оставалось только пожать плечами.
– А потом мне уже не удалось их схватить. Как в фильмах о призраках. Это так всегда бывает?
– Да, и неживых объектов тоже касается. Пока вы их не трогаете, они существуют только по эту сторону. Как только вы перестаёте с ними взаимодействовать и думать о них, объекты возвращаются на свое место на этой стороне, без каких-либо изменений.
– В машине скорой помощи на носилках мое тело было в домашнем халате. А я – вот в этой одежде, и еще в кроссовках, с ключами от дома и мобильником в нарукавном чехле. Я так бегаю в парке летом. Но сейчас не лето. Пока добежала до дома, замерзла. Почему я именно такая?
– Здесь сложнее. Я пока не очень понимаю, как это работает, потому что это относится к природе вашего существования. Вы не являетесь своей посмертной копией. Как бы сказать… вы такая как вы есть, потому что вы так себя воспринимаете. На пару лет моложе – потому что возрастные изменения человек улавливает лишь со временем. Без увечий и травм, если вы с ними не свыклись. В той одежде, в том образе, в каком вы хотели бы себя видеть, в каком вам комфортно. Впрочем, вы можете переодеться, если хотите.
Она задумалась, и я успел сказать:
– Если хотите, давайте на «ты», мне оно как-то удобнее.
– Я бы предпочла сохранить дистанцию, – холодно ответила Печерская, смерив высокомерным взглядом.
– Как вам угодно, – вздохнул я.
– Нет! Ты прав.
Как она резко передумала.
– В нашем положении это ни к чему, дистанция и так непреодолимая.
– Спасибо за понимание, – ответил я.
Перейти на «ты» – это очень важный шаг в разговоре. Тыкая, ты вторгаешься в личное пространство человека и допускаешь его в свое. На «ты» – самые жаркие и страстные признания в любви. На «ты» – самые грязные и грубые оскорбления. Я не собирался доверять Печерской, мне было важно войти к ней в доверие. Однако она ставила себя так высоко, что я пока еще испытывал дискомфорт.
– Я хочу есть. Это нормально? – спросила она.
- Да. И спать хочешь, скорее всего. Не проблема. Приглашаю тебя в гости, накормлю. У меня дома есть выбор, голод утолить можно. И выспаться сможешь.
Я разыгрывал «своего парня». Как только перешел на ты – вульгарно и излишне панибратски – но так оно и было задумано. Пусть считает меня недалеким.
– Жену это не смутит? Или она в курсе?
– Я не женат.
– Я пока подумаю. Не вижу необходимости на данный момент.
– Я никак не могу на тебя повлиять. Но я прошу помочь.
Она ухмыльнулась, демонстрируя безразличие.
– Зачем? Когда я вернулась домой, моего мужа как раз выводили в наручниках. Скорее всего, вы уже сегодня отправили его на психиатрическую экспертизу и выяснили, что он невменяем. Я думаю, он шизофреник. Конечно, я зла, что Максим убил меня, но он в каком-то смысле не виноват. Он болен, но он не плохой человек. Возможно, это последствия детской травмы… Ты удивлен. Почему?
Очень интересно…
– Ни у кого не возникло ни малейшего желания сомневаться в его вменяемости. Твой муж заявил, что защищался. Следствие на данный момент склоняется ему поверить.
– Какая чушь!
От напускного безразличия не осталось и следа. Печерская возмущенно вскочила с дивана, но тут же вернулась в поле зрения. На поверку эта женщина оказалась довольно эмоциональной.
– Этого не может быть. У меня и в мыслях не было причинить ему вред!
– Я тебе верю, – я постарался ее успокоить.
Разумеется, я ей не верил. Я, по правде, был плохим следователем без своего «дара», но не настолько плохим.
Верить никому нельзя. Жертва преступления – хороший свидетель, это так. Но свидетель может ошибаться, а может и лгать. Моих «свидетелей» ответственностью за лжесвидетельство не напугаешь.
– Почему ты думаешь, что он был не в себе? – спросил я.
– То, что он нес в тот день, было совершенно безумным. Но таким уверенным. Я даже не уловила момент, когда нормальные слова превратились в бред. А потом он стал очень агрессивным и ударил меня. Мне кажется, это и есть настоящее безумие.
– Вот и расскажешь мне об этом. Только давай начнем с конца. Я понимаю, что это травмирующее воспоминание, так что скорее от него отделаемся. Что произошло на вашей кухне вчера вечером?
Печерская заметно смутилась.
– Я не помню…
Крайне неожиданно.
– Это очень странно. Пока что мой опыт показывает, что момент своей гибели люди запоминают очень хорошо. А что последнее ты помнишь?
– Как очнулась в машине скорой помощи, глядя на свое тело.
– Нет. Когда была жива.
– Как поссорилась с мужем. Помню до того, как он ударил меня в лицо, а потом стал душить. Это было днем, когда он отвез меня в Доброе.
– Куда?
– В Доброе. Это заброшенный поселок, довольно далеко от города.
Я начал терять мысль.
– И что вы там забыли?
– Это долгая история.
Я бросил взгляд на часы. Не то чтобы у нас сейчас было много времени.
– Я обязательно ее выслушаю, но в данный момент мне нужно предъявить лейтенанту Поварницыну что-нибудь конкретное.
– Кто это?
– Следователь, который ведет дело.
Настало время поиграть в следователя. Давно я этим не занимался.
– Мы можем пройти на кухню? Возможно, тебе удастся что-то вспомнить.
– Разумеется. Я постараюсь, – сухо и спокойно ответила Печерская. Снова взяла себя в руки. Уверенная в себе, умная, рационально мыслящая женщина. Почему бы этим не воспользоваться?
Перед кухней я остановился и сказал в зеркало:
– Пожалуйста, коснись меня. Все равно в тесной кухне это может случиться, а я не хочу отвлекаться на свою копию на полу.
– Поняла.
Я не почувствовал касания, но услышал из зеркала звук безвольно падающего тела.
– Спасибо. Постарайся не забыть, что оно здесь лежит, и тогда мы сможем спокойно работать и проходить сквозь друг друга.
Кухня была аккуратной и чистой. Маленький стол, два стула, один из которых лежал на полу, разбитая посуда с остатками еды – очевидные следы непродолжительной борьбы. Рядом с плитой лужа засохшей крови. Я поставил зеркало на столешницу рядом с раковиной, чтобы услышать Печерскую, где бы она ни находилась.
– Все произошло приблизительно в десять часов вечера, – я рассуждал вслух. – Не поздновато для еды?
– Вероятно, мы вернулись из поездки достаточно поздно и голодные, и я решила приготовить ужин.
– Уверена, что яичницу готовила ты?
– Это омлет. Муж не любил готовить, без меня разве что пельмени мог сварить.
– Ну, яичницу может осилить даже мужчина.
– Это омлет. Он с сыром и свежей зеленью – базилик, петрушка.
– Откуда у вас свежая зелень?
– Я выращиваю для себя. На подоконнике.
Я пригляделся к окну и заметил плоские горшки с зелеными кустиками, над которыми была аккуратно установлена люминесцентная лампа. Все понятно. Эта кухня – ее храм, и мужчине разрешалось заходить сюда только для употребления пищи и мытья посуды.
– Согласен. Готовила ты. Как по твоему, что здесь произошло?
Она взяла небольшую паузу, анализируя обстановку. Очевидно, не хотела делать поспешных выводов.
– Думаю, во время еды я снова решила заговорить о том, что ему нужна помощь, чтобы он обратился к психиатру. Я не специалист, конечно, но если у него шизофрения, это нужно сразу же лечить. Есть препараты, которые удерживают человека в нормальном состоянии. Да, машину водить ему будет нельзя, но есть и другие работы. Я не собиралась его бросать в любом случае. Похоже, что он снова на меня рассердился и ударил меня. Мы подрались… Кошмар, мы подрались… На полу две тарелки с едой и сковорода. Значит, он напал на меня, когда я подавала ужин. Вот осколки чашки – видимо, я смахнула ее со столешницы, когда падала. Все произошло очень быстро, иначе я бы смогла выбежать из кухни и запереться в ванной комнате. Теперь я здесь. А мое тело – в морге.
Я поправил зеркало, чтобы найти ее в отражении. Печерская задумчиво сминала в руке кусочек яичницы, поднятый с пола.
– Дмитрий, а что говорит мой муж?
– Можно просто Дима. Ты обязательно узнаешь об этом, но сейчас я не хочу, чтобы мы на это отвлекались. На мой взгляд, сказанное им сомнительно, но пусть следствие пока прорабатывает версию самозащиты. Экспертиза все покажет. Мне интересен твой взгляд. Я хочу найти нестыковки в его версии. Чисто гипотетически – если бы ты действительно хотела его убить – как бы ты действовала?
Печерская недовольно вздохнула.
– Я бы задушила его во сне или отравила, чтобы не было крови. Ночью загрузила бы тело в «буханку», я достаточно сильная, занимаюсь спортом. Это был бы самый рискованный момент – но много ли соседей смотрят в окна по ночам? Затем вывезла бы труп в глухой лес километров за пятьсот, где его никогда не найдут. У меня нет прав, но Максим научил меня водить. Машину спрятала бы поближе к городу и сожгла, чтобы скрыть все следы. Дальше вернулась бы домой пешком к утру, как будто с пробежки. Вечером дала бы заявление о пропаже – уехал ночью по работе, не вернулся. Скажу, что Максим брал иногда халтурную подработку. Даже если машину найдут, можно будет предположить, что он связался с каким-то криминалом. Конечно, меня будут подозревать, но без тела и признания трудно доказать факт убийства.
– Звучит как продуманный план.
Она усмехнулась в ответ.
– Продуманный? Да я только что его придумала, навскидку. Ты же сказал – гипотетически. Я что, похожа на психопатку? Если бы я хотела расстаться с мужем – я бы просто развелась, я уже так делала. Первый муж был агрессивней, чем Максим. Но оно и немудрено.
– Почему?
– Я не могу вспомнить, когда Максим голос на меня повысил. Не то что ударил – это невозможно было себе представить. Еще два дня назад.
– Хорошо, а если мы предположим, что ты действовала спонтанно. Вот прямо здесь и сейчас захотела убить мужа. Тогда что?
– Спонтанно… Я бы спокойно позвала его ужинать, чтобы он оказался в комфортной обстановке и расслабился. Положила бы ему омлет, и как только он сядет, нанесла бы максимально точный и сильный удар сковородкой в висок, затем еще несколько ударов сверху вниз по голове, пока он не умрет.
Это было очень похоже на показания Логинова. Только развязка оказалась другой. Хорошая реакция и подвернувший под руку нож. И в связи с этим два вопроса. Хорошая реакция, потому что он спортивный и ловкий, или потому что был готов? А нож должен быть в той подставке на столешнице, разве нет?
– Часто ли твой муж пользуется ножом, когда ест?
– Максим-то? – она криво улыбнулась мне в зеркале. – Он даже мясо вилкой ломает до последнего. Если совсем никак – поднимает большой кусок и откусывает, рвет зубами. Сколько с ним не боролась – никак, даже в ресторанах так ест.
– Какое интересное совпадение, что в ваш последний совместный ужин он решил резать пищу ножом. Причем яичницу.
– Омлет. Действительно, ты прав. Значит, это не была спонтанная драка… Значит, он действительно готовился меня убить…
Конечно, нож под рукой – факт очень косвенный, для суда незначительный. Мало ли, именно в этот вечер решил кушать, как в лучших домах. Но по сути факт говорящий.
Печерская сгорбилась и опустила плечи. Я подавил в себе желание обнять и утешить. Все равно это было невозможно.
– Не расстраивайся так. Не похоже это на хладнокровное планирование, если честно.
– То есть это я хотела его убить, а он просто был к этому готов? Почему-то это не утешает.
– Кто-нибудь, кроме тебя, может подтвердить, как он ест, использует ли нож? Потому что на допросе он скажет, что часто его использует.
– Есть общая подруга – Лиза Иванова, она нас и познакомила. Мы дружим семьями, гостим, бывает, что ужинаем.
– Как давно в последний раз?
– Где-то месяц назад.
– Неплохо. А если посвежее?
Печерская задумалась, а потом обрадованно вскинула руки.
– Конечно! Ресторан «Нептун»! Неделю назад были там. Люблю это место и регулярно захожу. Меня там могут помнить.
Отлично, то, что надо. Но есть нюанс…
– Лен, ты молодец. А теперь сложная часть. Я не могу сообщить Поварницыну об этом ресторане правдиво – что узнал о нем от тебя. Потому что тогда буду консультировать не милицию, а врачей.
– Я поняла. У меня есть карточка постоянного клиента. Сейчас принесу.
Она вышла за пределы отражения, потом громко вздохнула.
– Сейчас покажу. В зале.
В выдвижном ящике книжного шкафа лежала аккуратная визитница с разными карточками. Довольно скоро мне подвернулась голубая, с лупоглазой золотой рыбой.
– Представляешь, сидим в ресторане с хорошей живой музыкой, играет легкий джаз, у меня соте, форель, запеченная с тимьяном и фенхелем и бокал белого сухого, а у моего мужа – свиной шашлык и литр пива. Тут ему и вилка не нужна, жрал прямо с шампуров. Приходя в ресторан «Нептун», Максим никогда не заказывал морепродукты. Плов с бараниной. Люля. Всякое такое. Я думаю, он там тоже хорошо запомнился. Однако талант шеф-повара заставлял меня забыть о стыде за мужа.
– Ну там же был в меню шашлык? Так что раз дают…
– Ну да. Немного кавказской кухни. Для разнообразия, а не так чтобы постоянно.
– Ты могла бы ходить одна…
– Могла. Но если честно… Мне нравилось. Я делала вид, что сержусь, но это было забавно. Мне кажется, он просто не привык к таким заведениям, и вот так прикрывал свое смущение… Да, кстати!
Она с силой захлопнула ящик. Я даже из зеркала услышал грохот.
– Ты меня перебил, и я не успела тебе сказать! О его проблемах с головой.
– Ты о шизофрении?
– Нет, шизофрению я только предполагаю. Я о тех проблемах, которые у него точно есть. В детстве Максим получил сильную травму головы и практически утратил способность к счету. Буквально, почти не умеет считать. Больше ничего особенного я не замечала.
– Как же он живет?
– Адаптировался. В небольших пределах считает на пальцах, носит с собой калькулятор. Если подумать, в повседневной жизни не так уж много нужно считать.
– Интересно. Дома есть что-нибудь, что указывает на эту особенность?
– Иди за мной.
Легко сказать. Я едва успевал за ней, удерживая ее в отражении. Печерская стала заметно оживленней. Я с удовлетворением понял, что сумел заразить ее желанием разгадать загадку ее смерти. Будучи чем-то занятой, она легче принимала свое состояние. Концентрировалась на проблеме, которую могла решить. Которую было интересно решать.
– В верхнем ящике комода его рабочий ежедневник.
Ясно. Уже открыла и проверила. Не стоило винить милицию за невнимательность, что изымают не все. Мы перегружены. Все не настолько плохо, как пять-десять лет назад, но работы хватает. И когда в деле все понятно, а место преступления всегда в доступе, стоит ли выгребать из него все подчистую? Я поставил зеркало на комод. Печерская стояла у меня за спиной, глядела через плечо.
Ежедневник служил Логинову для лучшей организации рабочего расписания. Аккуратно внесенные даты поездок, заказчик, адрес доставки, расстояние. Длина пути всегда округлена до десятков километров, если не было отметки «по городу». Время было записано как на электронных часах, но при этом всегда «ноль-ноль» минут.
– А это что за палочки?
– Время в пути, в часах.
Некоторые записи не похожи на отметки о перевозках.
– А это что?
Я ткнул пальцем в запись: «Важно. Боинг. 20:00. ГТД».
– Ты не ходил? Весь город ходил. «Боинг-боинг» Камолетти. Наконец-то добрался до России. И каким-то чудом в наш Энск. Было преступлением не сходить.
Понятно, Городской театр драмы. Я продолжил искать необычные записи. Ближе к концу встречалась фамилия Сафин, без каких-либо пометок.
– Кто такой Сафин?
– Ах, это… Это наш семейный психотерапевт.
Да ладно…
– Лена! Это же очень важно! Тебя послушать, все было хорошо еще три дня назад. А тут такое.
– Я не говорила, что у нас все было хорошо. Определенные проблемы были, но ничего непоправимого.
– Счастливому браку психотерапевт не нужен.
– Очень поверхностное утверждение. Я была счастлива в браке. И хотела его сохранить.
– Почему не рассказала об этом сразу?
– Потому что это часть «долгой истории». Ты же сказал, у нас мало времени.
Времени действительно было мало. Поварницын мог приехать в любой момент . Ладно, у меня было что с ним обсудить. Для начала.
– Скажи хоть, что за специалист? Хороший?
– Лучше в Энске нельзя найти. Занимается психотерапией чуть ли не с советских времен. Имеет частную практику с начала девяностых и выдержал все кризисы. Это дорогого стоит.
– Значит, запишусь к нему на прием. Лена, пора решать, поедешь ли ты ко мне. Давай, все лучше, чем сидеть здесь в одиночестве. Дома спокойно расскажешь мне свою «долгую историю».
Короткая пауза.
– Я принимаю твое приглашение.
Значит, нужно инструктировать.
– Тогда слушай внимательно. Про одежду, но это касается вообще всего. То, что у тебя было изначально, никуда не денется. А вот шуба, которую ты возьмешь из шкафа, вернется назад, когда ты перестанешь с ней взаимодействовать. Это будет почти сразу, потому что люди не думают об одежде, пока она на вешалке. У меня дома есть женское белье и кое-какая одежда на этот случай. Великовато для тебя, но это на время. Я найду возможность вернуться сюда и взять вещи, которые будут тебе нужны. Сама понимаешь, при Поварницыне я не смогу этого сделать.
– Ни разу не ночевала у другого мужчины, будучи замужем.
– Я уверен, люди не осудят, учитывая твое положение.
– Мне безразлично чужое мнение. Главное, я сама не осужу.
Пока она собиралась, я в последний раз осмотрел квартиру. Заинтересовался книжным шкафом, полным различной поэзии. Одна полка принадлежала русским авторам, три – иностранным, видимо, английским. Я опознал Шекспира, Байрона, Уайлда и Киплинга. Кто такие Бернс, Блэйк, Фрост и Дулитл, я, конечно, не знал. Гомер тоже здесь был, по счастью, на русском. На нижней полке слева сиротливо ютились несколько книг любимого мной Ремарка. Мир полон совпадений.
– Ремарк здесь совершенно не к месту, – громко сказал я, стараясь докричаться до Печерской.
– Это муж читал. Я предпочитаю поэзию.
Она вошла в комнату и встала у меня за спиной. Я видел ее отражение в стеклянной дверце, перед книгами. Она рассматривала их с большой любовью.
– Почему?
– Потому что поэзия суть вершина литературного творчества. Единство формы и содержания в своем бесконечном величии, когда красота слов и речи позволяет сказать так много прекрасного, глубокого и важного в нескольких строчках. Там, где проза пасует со своей многословной немотой, со своими пустыми диалогами, неумными размышлениями, бесконечными текстами, полными псевдофилософской зауми и банальной чуши, одно хорошее четверостишие заставит трепетать так, как никогда не сможет даже хорошая повесть…
Какая страсть была в ее глазах…
– …Стихи могут раскрыть персонажа произведения в нескольких строках – самим ритмом, строем, слогом. Романист потратит на это сотню страниц. Я иногда читаю прозу – у меня есть несколько классических произведений во втором ряду. Но как бы я не уважала больших писателей, мне не удается отделаться от ощущения, что плодовитый прозаик – это просто графоман с бедным словарным запасом и слабой творческой фантазией.
– А почему иностранные авторы на английском?
– Молодой человек… Нет, Дима. Дмитрий. Ты ничего не понял. Чтобы полноценно ощутить магию, волшебство стихов, их надо читать только на языке автора. You see, English is my second native language, but… God, I wanna be an ancient greek, for my dear Homer1.
(1«Как видишь, английский – мой второй родной язык, но… Господи, как я хочу быть древним греком, ради моего дорогого Гомера»).
***
Когда пришел Поварницын, она уже подготовилась. Собрала целый чемодан. Высказала интересную идею о природе взаимодействия вещей и их «копий». Хотела проверить. Странно, но почти никому из моих знакомых покойников такие эксперименты не приходили в голову. Все очень фокусировались на своем состоянии поначалу. А потом… Потом им просто не хватало времени.
Я положил зеркальце в нагрудный карман рубахи. Так можно было слышать замечания Печерской.
– Как успехи? Что-нибудь нарыл? – спросил Поварницын с порога.
– Немного, – уклончиво ответил я. – Что показала экспертиза?
– Подтверждает предварительные выводы. Судя по трупному окоченению, время смерти между десятью и двенадцатью. Но это не так важно, потому что мы знаем точно – 23:07. Смерть потерпевшей наступила из-за асфиксии, в результате проникающего ножевого ранения в грудь…
Лейтенант рассказывал на ходу, параллельно надевая бахилы и перчатки. Значит, собирался пройти в квартиру и что-то показать.
– …Быстрый исход был вызван большой глубиной и острым углом проникновения. Муж воткнул ей нож под ребра по самую рукоятку, практически вертикально. Полностью распорол правое легкое. Оно быстро наполнилось, а вслед за ним и левое. Жертва просто захлебнулась собственной кровью. Такой характер удара объясняется тем, что он был сделан снизу вверх, когда муж сидел на полу, а убитая стояла над ним.
– Или, возможно, она лежала на полу, на спине, а он находился над ней.
Я присел на одно колено и резко нанес удар рукой с воображаемым ножом параллельно земле.
– Тогда угол был бы таким же острым.
Егор мотнул головой и пригласил меня в кухню.
– Если бы он бил так, как ты показал, была бы только эта лужа. А вот здесь, рядом с лежащим стулом, есть капли и брызги, значит, удар был нанесен здесь, а там она уже легла умирать.
– Я думал, это капли с ножа, когда он его отбросил.
– Нет, нож лежал чуть в стороне, под столом, посмотри.
Бросил взгляд за его рукой. Да, есть несколько небольших капель.
– Пока рано делать окончательные выводы, но, думаю, дело обстояло так. Наша жертва действительно решила убить своего мужа. По какой причине, будем разбираться. В качестве первой попавшейся версии предположим супружескую измену…
Зеркало в моем кармане недовольно фыркнуло.
– Какая чушь. Он был мне верен, я это точно знаю.
К сожалению, большая часть измен случается, когда обманутый супруг точно знает о верности изменника. Обычно подозрения начинаются уже после адюльтера, а не до. Но если Печерская не лжет, то ревность – не наша причина. Если она не лжет… В этом ещё предстояло разобраться.
– … На это может указывать большая разница в возрасте между супругами и немалый стаж брака…
– Мальчик думает, что пять лет в браке – это много.
Для того, кто не был женат (как я) – безусловно, пять лет брака – это много.
– … Гражданка Печерская была красивой, но уже не молодой женщиной, мужу нет еще и тридцати. Так что версия рабочая. Будучи вспыльчивой и неуравновешенной – предположим, что это так – она решает его убить и действует импульсивно. Когда он садится за стол, бах…
Поварницын сделал замах руками, как будто ударил клюшкой.
… – Удар в висок. Логинов с трудом его выдерживает и шарит руками по столу, роняя тарелки на пол. К его счастью, он успевает взять в руку нож. Он хочет встать и защититься, но перед глазами все плывет, Печерская толкает его и он падает на пол, попутно опрокидывая стул. Она в ярости, хочет нанести еще один, последний удар, но не видит опасности. Поднимает над головой тяжелую сковороду…
Егор повторил ее движение, замахиваясь воображаемой сковородой, стоя перед стулом.
– …Роковой удар под ребро. Сильнейшая боль в груди, перехватывает дыхание. Она роняет несостоявшееся орудие убийства и пятится назад. Смахивает на пол вот эту чашку и сползает на пол. Занавес.
– В твоем коллеге умер театральный актер. И умер очень давно.
Согласен с этим замечанием, едва сдержал улыбку. Ладно, теперь мой выход.
– Прости, Егор, но это лишь твоя фантазия, основанная на некоторых фактах. Давай рассуждать объективно. Я согласен в том, что брак явно был проблемным.
– Мой брак не был проблемным!
Стараюсь не обращать на Печерскую внимание.
– Первое. Большая разница в возрасте. Причем женщина старше.
– Но она ухоженная, спортивная, выглядит моложе своих лет.
– Вот именно! Она старается. Что же наш муж? Небольшой (это пока) пивной живот, двухдневная небритость. Посмотри на его обувь. Поношенная, простая, чисто рабочая. Не знакомая с кремом для ухода. Одежда – тоже чисто утилитарная, ничего делового или элегантного.
– Он простой мужик. Просто водитель.
– Да! С красавицей-женой, умной, с богатым жизненным опытом, самодостаточной и уверенной в себе. В этой паре она главная. Но это уязвляет мужское самолюбие. Что по образованию и работе мужа?
– Среднее. Работал только водителем.
– А жена?
Поварницын достал из кармана блокнот и зачитал:
– При первом муже не работала, высшего образования не получала. После развода поступила в Энский Государственный университет, закончила факультет Права по специальности «Государственное и муниципальное управление». Работала помощником нотариуса, юридическим консультантом у ИП. Последние два года – фитнес-тренером. Разносторонняя женщина.
– На книжной полке английская поэзия в оригинале – как думаешь, чья?
– Понятно, чья. К чему ты клонишь?
– У нас два абсолютно разных человека, с разными интересами, разным образованием, разными внешними данными и интеллектуальными способностями. Которые не имеют детей после пяти лет брака. Кому из них нужен этот брак?
– Очевидно, что ему.
– Ей!
Я протягиваю ему ежедневник Логинова.
– Я его видел, тут водительские заметки и разные встречи.
– Фамилия Сафин тебе ни о чем не говорит?
– Нет.
– А должна. Это лучший в Энске психотерапевт с частной практикой, чуть ли не советских времен. Широко известный в узких кругах. И если ты в городе работаешь, такие вещи должен знать. Как думаешь, чьей идеей были консультации у психолога? Мы же не в Штатах, где это обычное дело. Это решила зрелая умная женщина с высшим образованием, читающая на досуге Шекспира в оригинале, или обычный российский среднестатистический мужик вроде нас с тобой.
– Дима, ты сейчас говоришь стереотипами.
– Знаешь, почему стереотипы так устойчивы? Потому что они работают. По крайней мере, проверить мы можем и должны. Сафин – наш лучший свидетель по части состояния этого брака. Уверен, с учетом трагического результата его терапии, он будет крайне заинтересован в помощи следствию.
Поварницын кивнул и быстро сделал пометку в своем блокноте. Я продолжил рассуждать.
– Печерская любила своего мужа. На мой взгляд, это единственная веская причина для нее спасать этот брак, который по какой-то причине был под угрозой. Надо выяснить, какие у них были проблемы.
– А мы можем предположить, что не имея возможности спасти брак и сохранить рядом любимого мужа, она решила – а, не доставайся ты никому, – и за сковородку.
Можем, конечно. Не так уж глупо, на самом деле, и такое бывает. Но я упрямо сеял сомнения в его версии.
