Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
Он посмотрел на меня, как на идиота.
– Нет.
Я протянул дежурному бумажку от Чепикова.
– Простите, это очень долго объяснять. У меня проблемы с восприятием чисел. Вы не могли бы написать номер комнаты на бумажке?
Лейтенант недоуменно пожал плечами, сделал, что я просил, и вернул мне листок с цифрами.
– Спасибо.
Здание было очень старым, и лестница отчаянно скрипела. Нужная мне дверь была прямо рядом с ней. Я постучался и вошел.
За столом сидел подтянутый мужчина лет тридцати пяти в серой водолазке и с интересом смотрел на меня.
– Здравствуйте, присаживайтесь.
Сев, я протянул ему бумажку от Чепикова. Бросив на нее беглый взгляд, он скомкал ее и выбросил в мусорное ведро.
– Капитан милиции Устюгов Игорь Сергеевич, – он протянул мне руку. – Значит, вы от Александра Викторовича, и дело срочное?
– Логинов Максим Алексеевич. Очевидно, что да.
– Трупы есть?
– Двое мужчин. Они, как Чепиков… вроде из безопасности.
– Понятно… Значит, выезжаю. У вас… Слушай, ты парень молодой, давай лучше тыкать, мне так проще.
– И мне.
Я сразу согласился «тыкать». Он если и был меня старше, то не больше, чем на десять-пятнадцать лет. Открытая улыбка и приятный голос располагали к себе.
– У тебя свой транспорт? – спросил он.
– Да.
– Хорошо. Тогда подожди меня у входа, я сейчас соберусь и выйду. Расспрошу обо всем по дороге, сэкономим время. Поедем на твоей.
Вот так просто, почти без расспросов. Он спустился минут через двадцать, переодевшись. Серая камуфлированная милицейская куртка, черные штаны, флисовая шапка, армейские берцы, перекинутый через плечо укороченный «калашников» и спортивная сумка. Как будто заранее готовился.
– Максим, ты не против, я пока брошу «ксюху» в салон?
Я знал, что «ксюхой» принято называть этот автомат, но даже в такой форме это имя болезненно защемило мне сердце. В армии мы называли его «сучкой». Я невольно ухмыльнулся – это слово тоже подходило Ксюше, такая уж она была.
– Без проблем, – кивнул я.
Сам он сел впереди, и мы поехали. Дежа вю… третий раз за два дня по этой проклятой дороге.
– Скажи, Максим, сколько там всего людей сейчас?
Я ужасно не любил вопросы, содержащие слово «сколько». Я не стал отрывать руки от руля и попытался представить про себя, как откидываю пальцы. Спустя некоторое время я ответил:
– Шестеро.
– Кто они?
– Помимо вашего знакомого, это директор турбазы Екатерина Резцова, фельдшер Подчуфарова, какой-то якут-охотник, не помню, как зовут, еще странный, но богатый экстрасенс из Москвы Завьялов и доктор Драчев Иван Сергеевич, которого я вчера туда привез.
– И что говорит доктор?
– Кишечная форма сибирской язвы. Они с Чепиковым практически исключают, что это произошло случайно. Считают, что это убийство.
– Очень своеобразный способ убийства, впервые с таким сталкиваюсь.
Я подумал, что он довольно молод, чтобы сталкиваться с большим разнообразием убийств.
– Есть кто-нибудь на подозрении? – спросил Устюгов.
– Чепиков считает, это сделал кто-то с турбазы. Запретил нам вывозить оттуда людей. Исключает из подозреваемых себя, нас с Драчевым и почти наверняка Резцову.
– Интересно. А сам что скажешь, что думаешь?
– Ничего не думаю. Доктор хотя бы вскрытие делал, а я только что поужинать успел, и, считай, сразу обратно. Нет у меня никаких соображений, просто кручу баранку. На тебя вся надежда.
Устюгов ненадолго задумался, потом продолжил разговор.
– Я обратил внимание – почему ты так долго считал, сколько людей в поселке? Подумай, может, кого упустил? Не стоит шутить с родной милицией.
– Извини. У меня проблемы с восприятием чисел.
– Поэтому на бумажке, которую ты мне дал, был номер моего кабинета?
– Да.
Очевидно, капитан зрит в корень. Устюгов пристально смотрел на меня, ожидая пояснений. Я понял, что он просто так не отстанет, и решил рассказать.
– Это психиатрическая проблема, связанная с травмой головы в детстве. Называется «дискалькулия» – не могу нормально считать.
– Интересно… И как же ты вообще живешь?
– Травма не затронула основные отделы мозга, ответственные за жизнедеятельность.
– Я не об этом. Говоря конкретно – вот как ты ходишь в магазин?
Похоже, его заинтересовал мой ущербный быт.
– Продуктовый прямо в нашем доме, там работает мамина подруга. Она меня не обсчитывает. Кроме того, у меня есть способы вести счет – в бардачке всегда лежит калькулятор, так что я могу совершать простые арифметические действия, сопоставляя их с решаемыми задачами. Например, с заправкой машины. Когда датчик топлива приближается к нулю, я заливаю пятьдесят литров. Я не могу представить, сколько это, но я знаю, как звучит это число и как оно пишется. На калькуляторе я умножаю его на цену бензина с таблички на заправке, из результата вычитаю, сколько у меня в кошельке, по банкноте. Как только результат становится отрицательным – значит, мне хватило, а это сдача. По крайней мере, я так делал поначалу. Поскольку я заправляюсь регулярно, то примерно знаю, сколько надо отдать, и сколько сдачи я получу.
– Да, с прошлого года тебе должно быть полегче – вместо тысяч хотя бы рубли.
– Я и раньше эти тысячи считал рублями.
– Слушай, но числа повсюду вокруг нас. Как же ты отвечаешь на повседневные вопросы – сколько времени?
– Со временем нет проблем, если стрелочные часы. Отвечаю, не задумываясь – у меня все возможные значения на подкорке записаны, с округлением до пяти минут. Другое дело, если надо отсчитать определенный срок относительно текущего времени. Считаю по часам.
– А как ведешь счет?
– Пальцами. Либо буквально их загибаю, либо представляю это про себя. Я заучил соответствие количества загнутых или выпрямленных пальцев цифрам в пределах десяти. Зачастую этого хватает.
Что вообще происходит? Обычно я избегаю подробно рассказывать о своих трудностях. Но Игорю выложил все, да еще и с охотой.
– Как же тебе машину доверили?
– Машину мне доверили в армии, и до сих пор я доверие не обманул, ни одной аварии.
– Так ведь надо считать. Числа есть на знаках.
– Ты про ограничение скорости? Я знаю, что стрелка спидометра не должна заходить за такое же число, как на знаке. Я знаю, что могу превысить на двадцать километров в час, но решил так не делать. Боюсь, запутаюсь, если буду зубрить, а если считать – боюсь ошибиться. Еду по дороге медленнее всех.
– И ты нормально служил? Не было проблем?
– Я думаю, никто так и не догадался.
Я улыбнулся, предаваясь армейской ностальгии. Как-то не пригодился там счет, по крайней мере, достаточно сложный, чтобы я не справился.
– А как рассчитываешь топливо на километраж?
– Никак. Когда топливо близится к концу, просто заправляюсь на ближайшей заправке. Если не получается, у меня в салоне запас, – я кивнул назад, – две канистры по двадцать литров. Достаточно, чтобы доехать до любой заправки.
– Должно быть, тяжело так жить.
– Трудно, но если навык счета не сильно нужен при работе, то вполне возможно.
Мы покинули город. Мне очень хотелось расспросить Устюгова про его знакомство с Чепиковым. Удивляло, насколько легко он сорвался в эту «командировку». Но одновременно меня упорно клонило ко сну. Плохо для водителя, хотя на дороге и безлюдно.
– Игорь, ты умеешь водить? – спросил я.
– Да, а в чем… А, понял. Ты вчера днем ездил и сегодня ночью, нужно отдохнуть. Нет проблем, я тебя подменю.
– Дорогу знаешь?
– Конечно.
Я остановил «буханку» на обочине, и мы поменялись местами. Прислонившись к двери и подложив под голову сложенный рабочий ватник, я уснул.
***
– Проснись, Максим!
Я проснулся от стука в дверь машины. Устюгов уже стоял снаружи, мы были в Добром. Он довез нас прямо до турбазы. Голова очень сильно болела, видимо, сна мне все-таки не хватило. Стояла глубокая, безлунная и беззвездная ночь. Складывалось ощущение, что фары «буханки» были единственным источником света в окружавшей нас тьме. Однако в нескольких домиках турбазы горел свет.
Иван Сергеевич уже ждал нас. Пожав нам руки, доктор отправил Устюгова переговорить с Чепиковым, а сам обратился ко мне.
– Доброй ночи, Максим. Есть минутка? Я должен тебе кое-что показать.
Я направился вслед за ним, в его домик. Моя утомленность все не проходила, меня слегка покачивало.
Войдя в домик, я с удивлением уставился на странное сооружение посреди комнаты.
– Пока тебя тут не было, я времени не терял. Наука превыше всего.
– Что это?
– Это научный эксперимент.
На четырех направляющих располагался прозрачный лабиринт с мелкой стальной сеткой вместо пола. Когда он все это построил?
– Я проверяю, достаточно ли разумна лабораторная крыса, чтобы решить задачу, от которой зависит ее жизнь. Стеклянный лабиринт-камера в верхней части аппарата – это место, в котором и будет находиться крыса. Механизм, соединенный с лебедкой, обеспечивает медленное опускание лабиринта в сосуд с водой. В центре лабиринта аппарат – редуктор, который обеспечивает нужную скорость погружения, а рядом с ним – кусочек сыра, но отвлекаться на него нельзя, иначе не хватит времени, чтобы решить задачу. Перед редуктором три клавиши и два кубика. Синяя – включает тормоз, останавливает погружение камеры. Обрати внимание, что двигатель при этом просто заклинивает, и у крысы останется не более тридцати-сорока секунд на дальнейшие действия, перед тем как он сгорит, и она навечно останется в подвешенном состоянии. Красная клавиша – обеспечивает отключение от редуктора одного из звеньев. При нажатии на зеленую клавишу в редуктор включается звено с таким же передаточным числом, но другим направлением вращения. Затем необходимо отпустить синюю клавишу для отключения тормоза, и камера начнет подниматься вверх. В верхнем положении комнаты сработает механизм фиксации и дверь из лабиринта откроется. Красную клавишу отпускать нельзя, так как произойдет обратная замена звеньев. Но кубики достаточно тяжелые, чтобы удерживать клавиши в нажатом положении.
– И крыса все это сможет? Положить кубики на нужные клавиши в нужном порядке?
– Надеюсь. У нее есть подсказка – он указал на табличку у входа в лабиринт, где схематично были описаны необходимые действия. – Тебе интересно?
Я не видел тут ничего особенного – крыса довольно умное животное и многое может при соответствующей дрессировке. Удивительно было, что Драчев нашел время на подобные эксперименты. Тем не менее, я кивнул, после чего он положил белую крысу у входа в лабиринт, закрыл дверь и включил двигатель.
Крыса деловито пробежала мимо таблички – ну надо же, не стала читать – подошла к сыру и стала спокойно есть. Пока она расправлялась с лакомством, лабиринт преодолел уже половину пути.
– И долго вы ее дрессировали? – ухмыльнулся я.
– Ты о чем? Я ее не дрессировал. Весь смысл эксперимента – убедиться, что крыса разберется в функциональном значении редуктора, кубиков и клавиш и сможет спастись. Дрессировка – это не понимание, это механическое заучивание. Необходимо оценить способность к анализу и принятию рациональных решений на основе полученных данных.
– Но это же абсурд, это просто невозможно!
– Ты тоже так думаешь?
– Оставим за скобки, что у животного отсутствует понимание причинно-следственных связей этого механизма, и она не умеет читать. Крыса даже не понимает, что ей грозит опасность!
Драчев пожал плечами.
– Когда вода начнет поступать в лабиринт, поймет.
Почувствовав воду под ногами, крыса жалобно пискнула и в панике заметалась по стеклянным коридорам.
Я хотел подойти и вытащить ее, но мои ноги стали как ватные, рукой я тоже не мог пошевелить. Только сказал:
– Это просто садизм! Вы убиваете животное без всякой причины!
Мне было очень жалко крысу.
– Это наука. У эксперимента есть причины.
Крыса до последнего пыталась плыть и искать выход, пока вода не вытолкнула весь оставшийся воздух.
– Жаль… – разочарованно произнес Драчев. – Может быть, другая крыса справится лучше?
VI
– Устюгов не показался вам подозрительным?
– В принципе, нет. Было странно, что он так быстро сорвался ехать. Но это же логично, что милиция подчиняется госбезопасности. Тем более, он позвал его не по секретным делам, а для профессиональной помощи – чтобы найти преступника. Вы знаете, я не задумывался о субординации и взаимодействии в наших органах.
– Вы ему доверяли?
– У меня не было формальных причин ему не доверять.
– А неформальных?
Почему он так вцепился в Устюгова?
– Нет, – ответил я, тщательно подумав.
– Хорошо. Вы упоминали, что подремали по дороге в Доброе. Что-нибудь снилось?
А это здесь при чем?
– Нет. Мне редко снятся сны.
– Ясно. Продолжайте, пожалуйста.
***
– Проснись, Максим!
Я проснулся от стука в дверь машины. Устюгов уже стоял снаружи, мы были в Добром. Он довез нас прямо до турбазы. Голова очень сильно болела, видимо, сна мне все-таки не хватило. Стоял глубокий безлунный вечер. Темные сумерки объяснялись тяжелыми тучами, покрывшими небосвод. Дело шло к серьезному дождю, и это было очень плохо. Грунтовка до Энска могла стать непролазной.
Навстречу нам из кафе выбежала Резцова. Крайне взволнованная.
– Слава богу, наконец-то! Максим, почему ты нас бросил?! Кто вы? – она обратила внимание на Устюгова.
Устюгов представился и спросил, где сейчас Чепиков. Резцова всхлипнула.
– Александр Викторович умер прошлой ночью.
– Как?! Что случилось?!
– Не знаю. Фельдшер говорит, сердце. А еще кто-то порезал все покрышки на автомобилях, и мы не смогли никуда выехать утром. И телефон не работает. Врач этот… Подождите. Вы в курсе происходящего?
– Мне Максим все рассказал, в общих чертах.
– Только он не знает, что его дорогой врач объявил карантин и потребовал, чтобы мы в течение пяти дней не покидали поселок! Поговорите с ним, пожалуйста. А кто вас вызвал?
– Александр Викторович, – ответил Устюгов. – Послал Максима за мной.
– Поэтому я и уехал так срочно, извините, – сказал я хозяйке, краснея.
Мы пошли вместе с ней в кафе. В зале не хватало только Чепикова и якута. Как только мы вошли, все присутствующие ринулись к нам, что-то рассказывая, объясняя и жалуясь. Без Чепикова здесь была анархия.
– Прошу всех успокоиться, – громко сказал Устюгов. Меня накрыло ощущение дежа вю… – ситуация будет взята под контроль. К сожалению, по эпидемиологическим причинам вам в настоящий момент не разрешено покидать поселок. Неподалеку силами санэпиднадзора организуется временный госпиталь, куда мы отправимся через два дня, чтобы пройти карантин. Срок карантина – пять дней.
У меня просто челюсть отвисла от того, насколько этот человек гладко лгал присутствующим. Я и сам бы поверил.
– Поэтому от вас требуется прежде всего спокойствие, и мы через это пройдем. Это все, кто есть? – спросил он Резцову.
Вместо нее ответила Подчуфарова:
– С утра из поселка ушел наш охотник. Его зовут Эрхан Алдан. Ружье свое взял и ушел.
– Эрхан – это имя, Алдан – фамилия?
– Да. Эрхан Кундулович Алдан.
– Вы знаете, куда он пошел?
– У него есть охотничий домик неподалеку, часа два ходьбы. Думаю, он пошел туда.
– Отлично! Вы проводите меня.
Подчуфарова пожала плечами.
– Нет.
– Я у вас не спрашивал, а поставил в известность, – отмахнулся от нее Игорь и обратился к окружающим, – Товарищи, мне необходимо собрать здесь всех, – громко сказал он всем присутствующим, – поэтому мы отлучимся на несколько часов за товарищем Алданом, вернемся ранним утром. Постарайтесь выспаться, потерпите еще немного.
Устюгов повернулся к Драчеву.
– Вы – доктор Драчев? – уточнил Игорь.
– Да.
– Вы осматривали товарища Чепикова?
– Так точно.
– Ваше профессиональное мнение? Что показало вскрытие? Тоже язва?
– Я его не вскрывал, но если настаиваете, проведу вскрытие. Это точно не сибирская язва, нет ни одного характерного симптома. Мое мнение – смерть во сне в результате внезапной остановки сердца. С учетом его возраста и общего стресса – в этом нет ничего удивительного.
– Спасибо, Иван Сергеевич. Я доверяю вашему мнению и, тем не менее, настаиваю. Я не люблю такие совпадения и должен быть точно уверен, что это – случайная смерть.
– Конечно, Игорь Сергеевич, я сейчас же займусь. Максим, можно тебя на минутку.
Он увел меня за руку, а на мое место подошел ранее стоявший в стороне Завьялов. Краем уха я слышал их с Устюговым разговор. Если максимально сжато передать его суть, выглядело это примерно так: «Мне нужно немедленно уехать» – «Это невозможно» – «Да вы знаете, кто я такой?!» – «Да. И мне плевать».
– Максим, мне нужно кое о чем тебя предупредить, – сказал Драчев.
– Внимательно слушаю, Иван Сергеевич.
– Я считаю, мы подверглись в этом поселке воздействию определенных наркотических веществ и являемся подопытными крысами в ходе правительственного медицинского эксперимента, – он говорил довольно быстро и не очень связно. – Ты знаешь, что такие вот Завьяловы и Кашпировские – это проект спецслужб по контролю за населением, которое просто сводят с ума? Сумасшедшими управлять легче, знаешь ли. Симптомы – плохой, бессвязный сон, повышенная тревога и паранойя. Вот поэтому у Чепикова сердце и встало. Многому из того, что мы видим и слышим, доверять нельзя. Подобные эксперименты проводятся на небольшой выборке испытуемых, а потом уже внедряются повсеместно.
– Вы простите, Иван Сергеевич, но ваша речь – хороший пример паранойи.
– А я тебе о чем говорю? У меня симптомы. Возможно, даже галлюцинации. Погоди, ты что, не веришь, что Кашпировского курировала безопасность?
– Нет, это-то наверняка так. Я об эксперименте на нас. Я ничего особенного не чувствую, да и по другим не видно.
– Ты был здесь недолго, а они… – он исподлобья посмотрел на присутствующих, – возможно, тоже в этом участвуют. Послушай, я могу доверять только тебе. Пожалуйста, не ешь и не пей ничего чужого.
– Вы уверены, что сможете провести вскрытие?
– Конечно, Максим, – он даже выпрямился, выкатив грудь. – Я же профессионал.
Устюгов окликнул меня, я попрощался с доктором и подошел к милиционеру.
– Максим, мне нужна твоя помощь. Пойдешь со мной и Юлией Семеновной. Доктор занят, на Завьялова и Резцову рассчитывать не могу – барышни на грани истерики мне не помогут. Я не знаю, будут ли проблемы с этим Эрханом, но на всякий случай надо помочь. У тебя нет оружия?
– Нет.
– Тогда по дороге зайдем в домик к Александру Викторовичу, надеюсь, у него будет.
Мне не хотелось сейчас оставлять доктора в таком состоянии, но я посчитал себя должным родной милиции и пошел с Устюговым.
Нам повезло. Охотничья двустволка – «тозовка» с вертикальным расположением стволов – просто висела на стене у Чепикова дома. Ружье было очень красивым и эстетичным, приятной тяжестью лежало в руках. Я очень любил оружие.
Быстро нашлась и коробка с патронами. Я зарядил в стволы и пулевой, и картечь. Двенадцатый калибр, серьезный аргумент.
– У меня не будет проблем, что я беру чужой огнестрел, не имея разрешения на владение охотничьим оружием?
– Это исключительные обстоятельства. Могу расписку выдать.
– Ни к чему.
А почему «ни к чему»? Я не был знатоком уголовного кодекса, но интуитивно мне казалось, что хищение огнестрельного оружия – серьезное преступление. Удивительно, насколько этот человек потрясающе к себе располагал, хотя ничего для этого пока не сделал. Я опасался, что это впечатление может быть обманчивым, но ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось доверять Устюгову.
– Спасибо, что не стал говорить им, что я выдумал про карантинный лагерь. Мне нужно немного времени, чтобы спокойно во всем разобраться, без лишних истерик, – сказал Игорь.
Я молча кивнул.
Мы прихватили с собой фонари и выдвинулись из Доброго вслед за Алданом. К охотничьему домику вела небольшая тропа, едва протоптанная, что в этой глуши совсем не удивляло. Постепенно на лес спустилась ночь. Луна так и не вышла, и мы включили один из фонарей. Луч света выхватывал голые серые деревья и узкую тропинку, но за его пределами царила кромешная тьма. Мы шли уже долго, и молчание из просто неловкого стало нестерпимым.
– Что вы знаете о товарище Алдане? – спросил Игорь у Подчуфаровой.
Она фыркнула, показывая неуместность вопроса.
– Почти ничего. Зимой вышел из леса, сказал, путешествует в наших краях. Устроился в поселке, иногда ходил охотиться. Почти ни с кем не разговаривал.
– Был агрессивным? Выпивал?
– Нет, ни разу не видела, чтобы пил. Но он очень сторонился других людей. А зачем вы спрашиваете? Ждете проблем?
– Не знаю. Но хочу быть готов. Весьма странно, что он ушел из поселка в столь неподходящий момент. И вашем микроколлективе он был новым звеном, проблемы начались, как он пришел.
Очевидно, что Устюгов определился с подозреваемым. В принципе, это было очевидно. В детективах очевидный вариант был ошибочным – закон жанра, но жизнь – другое дело.
– Я же говорила – это было два месяца назад.
– Может, он и ни при чем, – пожал плечами Устюгов.
– А может быть, – я решил включиться в разговор, – он смотрел из леса, как мы уйдем – единственные вооруженные люди в поселке, способные дать ему отпор, после чего вернулся в поселок и всех там убил. Игорь, мы должны были разделиться.
– Ой, – Подчуфарова прикрыла рот рукой. Было видно, как она расстроилась.
Мои слова заставили Устюгова задуматься.
– Юлия Семеновна, нам далеко еще идти? – спросил он у фельдшера.
– Минут десять, заберемся на холм и будем на месте.
– Тогда не важно, – подытожил Устюгов. – Мы почти пришли.
Действительно, деревья вокруг стали реже, дорога пошла вверх, и вскоре мы вышли на опушку. Луч фонаря выхватил из тьмы небольшую избушку. У стены была заполненная дровами поленница. Неподалеку от входа располагалось кострище, краснеющие угли говорили о том, что мы пришли не зря.
Устюгов выключил фонарь.
– Не спешите, пусть глаза привыкнут к темноте, – сказал он.
Через пару минут я смог с трудом различать смутные контуры предметов.
– Сначала действуем исходя из того, что дверь не заперта. В этом случае я захожу первым, потом вы, будим его, если спит. Если заперто, буду входить я один, а вы подождете за углом.
Он щелкнул предохранителем на автомате, я приложил ружье к плечу, направив ствол на дверь.
– Максим, ты стреляешь только в трех случаях: по-моему приказу, если я убит или если стреляют в тебя. Подтверди.
– Огонь только по приказу.
Понятно, что если в меня будут стрелять, я терпеть не стану. Игорь аккуратно толкнул дверь и она с легким скрипом открылась. Милиционер тихо скользнул внутрь, затем вошел я. Алдан молча сидел на кровати у стены. Не было похоже, чтобы он спал, но и нас никакого внимания не обращал.
– Видишь винтовку? – шепотом спросил у меня Устюгов.
– Нет.
– Позови Подчуфарову, – сказал он, удерживая якута под дулом автомата.
Я высунулся из двери и шепотом позвал фельдшера. В ночной тишине мой голос звучал просто оглушительно.
Мы встали перед ним втроем.
– Что с ним? – спросил Устюгов.
– Не знаю, – озабоченно ответила Юлия Семеновна. – Давайте разбудим его.
– Попробуйте сказать что-нибудь громче, он вас все-таки знает, – предложил ей Игорь.
– Эрхан… – обратилась Подчуфарова к якуту.
Он спокойно поднял голову на ее голос.
– Очень устал, – сказал он и поднял на нас заплывшие глаза.
– Эрхан Кундулович, меня зовут Устюгов Игорь Сергеевич, я капитан милиции. Мы должны отправиться в поселок, чтобы потом поехать в лагерь на карантин. Боюсь, это обязательно для всех.
– Никаких проблем, – размеренно ответил охотник и улыбнулся.
– Скажите пожалуйста, где ваше оружие?
– Здесь, – Алдан наклонился и вытащил «мосинку» из-под кровати. Это был легкий карабин, одна из поздних модификаций.
– Передайте ее мне, пожалуйста, – спокойно сказал Устюгов, по-прежнему направив ствол своего автомата на якута.
– Конечно, – пожал плечами охотник и встал с кровати, спокойно протягивая винтовку милиционеру.
Как только Устюгов отпустил цевье, чтобы принять оружие левой рукой, Алдан мгновенно вскинул винтовку и в упор выстрелил Подчуфаровой в лицо.
Это произошло настолько быстро и внезапно, что никто их нас не успел среагировать и как-то осознать произошедшее. Примерно секунду все трое стояли застывшие, словно соляные столбы.
Охотник странно моргал. Я застыл. Затем вскинул ружье.
– Не стреляй, – крикнул мне Игорь, из-за чего я едва не выстрелил. – А ты дернешь затвор – тут же сдохнешь, – сказал он якуту.
Алдан медленно перевел взгляд на него.
– Понял, – спокойно ответил он.
– Медленно положи оружие на пол… Два шага вправо… На колени… Лечь на живот…
Охотник четко выполнял каждое указание Устюгова.
– Теперь руки назад, соединить за спиной… Максим, слушай внимательно, – обратился Игорь ко мне, – и сделай как я скажу. Приставь ему ствол к затылку. Если хоть на миллиметр дернется, тут же стреляй.
«Ага, прямо сейчас, разбежался», разозлился я.
– Знаешь, Игорь, да пошел ты. Я не буду убивать человека для тебя.
Я проигнорировал охреневшее лицо Устюгова, подошел к лежащему на полу Алдану и с силой прижал ствол ружья к его колену.
– Но ногу я тебе, чурка, запросто отстрелю.
– Так… тоже сойдет. – Устюгов убрал автомат в сторону, достал из кармана наручники и быстро надел их на охотника.
Мне стало стыдно, что я назвал якута «чуркой», но, взглянув на тело Подчуфаровой, я подавил рвущиеся наружу неуместные извинения.
Игорь поднял Алдана рывком, поставил на ноги.
– Максим, прихвати винтовку, – бросил он мне.
Мы вышли из избы, я оглянулся на тело фельдшера.
– Игорь, что мы будем с ней делать? – спросил я.
– Она умерла.
– Я знаю. Может, похоронить ее?
– Здесь есть подвал или погреб? – спросил Устюгов у якута.
– Нет.
– Максим, мы просто оставим ее здесь. За закрытой дверью тело не достанется зверью, а на улице достаточно холодно, чтобы она пролежала неделю-другую.
Я закрыл дверь, бросив на Подчуфарову последний извиняющийся взгляд. Все произошло слишком быстро, чтобы мы могли среагировать. На ее месте мог быть любой из нас.
Мы снова включили фонарь и направились в поселок.
– Что это было, Эрхан Кундулович?! – спросил Устюгов, толкнув арестованного так, что тот едва устоял на ногах.
– Убийство, – хмуро бросил через плечо Алдан.
– Да ну?! А почему ты ее убил?
– Я не знаю.
Устюгов раздраженно выдохнул.
– Просто так?
– Я не помню.
– Удобно.
– Я серьезно. Я уснул вчера в Добром, а проснулся здесь, с винтовкой в руках. Я даже не помню, как стрелял.
– Пил вчера?
– Нет, спал.
– Какая чушь!
Охотник пожал плечами – не хотите, не верьте.
– Думаю, он не обманывает, – сказал я. – В избе он был какой-то заторможенный, спокойный и доброжелательный. Как будто укуренный.
– Ты курил? – спросил Устюгов у Алдана.
– На хер пошел, – якут был не в настроении продолжать разговор.
– Не надо так делать. Закон – тайга, прокурор – медведь.
– Угрожаешь? Хотел бы убить – кончил бы меня в избе.
– Так я думал, ты что-то полезное скажешь, а ты – «ничего не помню». Какой с тебя прок? Ты зачем ребят отравил? Иди-иди, не оборачивайся.
Пока они разговаривали, мне послышалось, как лес шепчет мне что-то неразборчивое. Остановившись и прислушавшись, я понял, что это дождь. Вскоре капли дождя мелко зашлепали по одежде.
– Я никого не травил. Разве они не заболели?
– Не делай из меня идиота.
– В городе меня допросишь.
– Ты до города можешь не доехать.
Алдан усмехнулся.
– Если только ты будешь спать. Ты или этот парень.
– Что ты сказал? – заинтересованно спросил Игорь.
– Не спи, пока ты здесь, говорю.
– А что такое?
– Сны здесь плохие.
– Ну вот Максим спал, пока мы сюда ехали, и ничего. Тебе что снилось, Максим?
– Не помню, – ответил я.
– Не обязательно помнить сны, чтобы они навредили. Все изменилось дня три назад. Просыпаешься, голова раскалывается, трудно соображать, все злые, как собаки. И при этом я не помню своих снов.
– Но все ж таки друг друга не убивали?
Якут вздохнул.
– Ладно, вы мне, конечно, не поверите, это ваше дело. Но я должен предупредить, а там уж вы сами решайте.
– Давай, просвети нас, – внешне насмешливо сказал Устюгов, но мне показалось, что он заинтересован.
Алдан стал рассказывать, не оборачиваясь, но в темном и пустом лесу его было хорошо слышно, несмотря на шум дождя.
– Есть много разных историй, у разных народов, и по большей части это все мифы и сказки. Но в основе некоторых есть и кое-что реальное. Мама еще в детстве рассказывала мне о давящем, угнетающем духе, что приходит порой ночью во время сна, садится на грудь жертве и высасывает из него жизнь, пока он не может даже пошевелиться. Наука называет такое состояние сонным параличом. Человек находится в сознании, но мозг еще не вышел из фазы быстрого сна, из-за чего невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. Это явление достаточно широко распространено и, в общем-то, безвредно. Однако зачастую люди, пережившие сонный паралич, рассказывают об ощущении присутствия чего-то потустороннего и безусловно злого.
– Я понял. Ты планируешь заявить о своей невменяемости. «Я убил человека, потому что в меня вселился злой демон». Боюсь тебя разочаровать, вряд ли тебе поверит хотя бы один вменяемый человек.
– Я не сумасшедший. И вам бы стоило меня выслушать.
– У тебя какое образование? – спросил Устюгов.
– Якутский государственный университет, неврология и психиатрия.
– Отлично, значит, про мозг что-то изучал, сказочник. Должен понимать, что нельзя делать обобщающие выводы на основе субъективного опыта.
– Согласен. Только практически одинаковые свидетельства о злых духах, нападающих на человека во сне, встречаются в мифологических текстах от Японии до Южной Америки. В народах с самыми разными культурами, совершенно друг с другом не соприкасавшимися. Поверьте, наука пока перед человеческим мозгом пасует. Да, мы в общих чертах понимаем, какой отдел за что отвечает, но до сих пор не можем отыскать в этой белковой массе такую мелочь, как сознание. Человек – это совокупность электрических импульсов в нейронах головного мозга? Даже такая обыденная вещь, как сон, на самом деле совершенно непростая. И природа сновидений современной наукой изучена очень приблизительно.
– Подожди, – прервал его Устюгов. – При чем здесь сонный паралич? И как все связано с этим местом?
– Я занимался этой темой в университете, прочел массу специальной литературы. Хотел понять природу, выявить закономерности. Изучал этот вопрос научным методом, как полагается. Когда стал выявлять статистику распространения случаев сонного паралича, выявил ряд аномалий. В мире есть несколько мест, где частота этих случаев превышает среднюю в пять-семь раз. Есть такое место и в России – это Энск. Я решил изучать этот вопрос подробнее и переехал сюда.
– Так ты врач?
– Работал до этого года врачом. Мое исследование – это уже личный вопрос.
– Подождите, я что-то не понимаю, – я решил встрять в разговор. – Вы говорите о параличе, но вы двигались и стреляли.
– Это называется сомнамбулизм. Противоположное по сути явление. Когда мозг еще спит, но уже восстановил контроль над телом. Возможно, я увидел сон, что на меня напал медведь, и защищался. Я не помню, что я видел. Сонный паралич – сознание не может контролировать тело, потому что отключены связи с мышцами. Сомнамбулизм – сознание не может контролировать тело, потому что отключено сознание.
