Вета Маркова
Прости за любовь
Вижу приближающуюся немного грузную фигуру Генриетты. Она подходит к своему кабинету, открывает дверь, погрузившись в свои мысли меня не замечает. Даю возможность ей привести себя в порядок. Сам не люблю, когда меня на пороге перехватывают, поэтому и с коллегами так не поступаю.
Смарт-часы сообщают об смс. От Татьяны. «Кузнецова Екатерина Алексеевна». Значит Екатерина. Это та девица, что была с Максом в новогоднюю ночь. Герман уже отзвонился и сообщил информацию. Жили они в одном номере. Ошибки быть не может. Это она, эффектная девчонка в шапочке с ушками.
Подхожу к кабинету заведующей и стучусь в дверь.
Услышав приглашение войти, вхожу.
– Доброе утро, Генриетта, – улыбаюсь я.
Она в приветствии встаёт со своего кресла, расплывшись в ответной улыбке.
– Доброе. Теперь точно доброе, если ко мне пожаловали такие гости. По делу? Или мимо проходил?
Мы с ней давно на ты и обращаемся к друг другу по имени с тех самых пор, как ножки её внучке обмывали.
– По делу. Но лучше бы так…
– Коль по делу, выкладывай. Сначала дело, а потом разговоры разговаривать будем.
Генриетта смотрит на меня внимательно. Я же собираюсь с мыслями и выдаю часть информации. Генриетта ни разу меня не прерывает, слушает и что-то помечает на листочке карандашом. И лишь когда я замолкаю, она оживает и переспрашивает:
– Как ты говоришь зовут доктора, к которому обращалась твоя жена?
Именно так я представил Викторию Генриетте. Моя жена!..
– Фамилию точно не запомнил Крупицын, Крулицын… Может быть как-то похоже…
– Круницын Павел Алексеевич. Очень хороший врач. Среди моих он лучший. Он к этому точно не причастен. Даже в тяжёлые времена аборты старался не делать, всегда уговаривал рожать, в тем более подпольные аборты…
– Почему подпольные? – удивляюсь я.
– Во-первых, в стенах консультации – это запрещено. У нас здесь нет реанимации, – поясняет Генриетта, – а во-вторых, у него сегодня нет приёма. Его не будет.
Набирает по внутреннему телефону номер и с кем-то разговаривает, уточняя в каких кабинетах стоят телефоны с номером, с которого звонили Виктории.
– Звонили как раз из кабинета Павла Алексеевича. Вчера там приём вёл другой гинеколог, а вот медсестра у них одна. Работает с ними Кузнецова Екатерина. Знающая, опытная, но … Извини, Генрих, остальное наше внутреннее.
Развожу руками в жесте, мол, без проблем, мне это и не интересно.
– Сегодня в первой половине дня она сидит на приеме, а вот после часу свободна, – продолжает Генриетта. – В какой кабинет, говоришь, пригласили жену?
– В 210, – отвечаю я, а сам напряжённо думаю, что делать дальше, но мои размышления прерывает заведующая.
– Давай сделаем так. Приезжайте с женой вместе, но не к часу, как ей сказали, а чуть позднее. Минут на двадцать опоздайте. Хочу дать возможность Екатерине одуматься. Я всё это так не оставлю. Ты же меня знаешь!.. Просто хочу, чтобы «крови» меньше было.
Согласно киваю и прощаюсь с Генриеттой до обеда.
Виктория
Утро не приносит особой радости. После вчерашней истерики болит голова. Выпить бы обезболивающее, но вдруг оно повредит малышу? Решаю потерпеть.
Поворачиваюсь на бок. Соседняя подушка примята, притягиваю её к себе и вдыхаю такой родной запах мужчины. После всего, что я ему вчера наговорила, он пришёл спать ко мне? Приходит осознание того, как сильно я обидела его вчера. Ведь выгоняла Генриха из его квартиры. Кошмар!.. Становится ужасно стыдно.
Истеричка!.. Я никогда такой не была… Танюшка смеётся, что это гормоны. Может она и права, но нельзя же так! Нужно срочно извиниться.
Смотрю на часы. Нужно вставать, иначе опоздаю на работу. Из кухни доносятся какие-то звуки. Генрих на кухне, наверное, завтракает. Приходит тяжёлое осознание того, что вчера не купила йогурт на завтрак, а приготовить что-то полезное и съесть не получится. На еду сил не хватит. Не хочу кормить унитаз.
Тащусь в ванную комнату, нужно привести себя в порядок. В зеркале вижу отражение молодой женщины с синими кругами под глазами, да и глаза красные от вчерашних слёз. Как долго я вчера плакала? Мне кажется, что даже во сне я всё ещё плакала. А потом стало как-то тепло и спокойно. Наверное, я почувствовала приход своего мужчины и успокоилась. Ведь тревожных снов мне не снилось.
Я стала зависима от Генриха. Он действует на меня, как очередная доза на наркомана. Только рядом с ним мне хорошо и спокойно, только рядом с ним я могу кушать и меня не тошнит.
Начинаю чистить зубы и вновь подкатывает тошнота, но я упрямая, продолжаю. Зря!.. снова начинает выворачивать на изнанку. Рвотные позывы настолько сильные, что даже до белого друга добежать не успеваю. Сегодня с утра обнимаю раковину. Желудок пустой. Вчера я так и не поужинала. Извини, малыш. Навряд ли позавтракаю… Но в этом, мой маленький, ты виноват сам. Голодать будем вместе… Хотя нет, ты найдёшь что-нибудь вкусное у меня…
Дверь в ванную комнату резко открывается и на пороге появляется Генрих. Какое-то время он стоит в дверях, подпирая косяк.
– Сколько может это продолжаться? – стону я, ведь у меня нет больше сил.
Неужели все женщины так мучаются, или действительно малыш пытается до меня донести, что ему нужен папа в лице этого заботливого мужчины?
– Маленькая, ещё немного. Ты должна успокоиться, перестать волноваться. Токсикоз – это отражение твоего переживания.
Его спокойный голос даёт мне силы, хотя он до сих пор подпирает дверной косяк, наблюдая за моими муками, но глаза… Его синие омуты ласкают и затягивают в свою бездну.
– Извини меня, пожалуйста, – шепчу я, оторвавшись от раковины, и смотрю в самые красивые глаза в мире.
– Ну, что ты, маленькая, – его голос обволакивает и успокаивает, тошнота отступает, перевожу взгляд на его губы, так хочется припасть к ним, хочется, чтобы они поцеловали меня так, как только они умеют и никто больше.
– Я вчера подумала, что речь о тебе шла. Но ведь не о тебе? – спрашиваю я, в надежде услышать, что не о нём и слышу то, что хотела.
– Не обо мне, – твёрдо отвечает он. – Пойдём завтракать, Вик. Каша остывает.
Обалдело смотрю на моего спасителя и не верю. После всего, что я вчера наговорила этому мужчине, он меня покормит завтраком?
Плетусь за ним следом на кухню. Мы вместе завтракаем, а потом я иду приводить себя в порядок.
– Вика, можешь не торопиться. Я тебя довезу до центра и даже доведу до кабинета.
Я летаю! Я счастлива! Меня простили!.. Генрих не обижается, не дуется, как это всегда делал Макс. После подобной истерики, прощение у Макса пришлось бы вымаливать долго, неделю это уж точно.
На работе с утра ко мне заходит Танюшка. Подруга светится счастьем. У них с Игорем складывается всё очень даже хорошо. В эти выходные она познакомила Игоря с родителями и с Алёнкой. Таня очень боялась, как дочь отнесётся к появлению чужого мужчины в их жизни. Но пока Алёнка отнеслась спокойно, и Татьяну это не могло не радовать.
– Вика, что у вас с Генрихом опять произошло?
Таня пристально смотрит на меня. После всего, что она для меня сделала, врать и изворачиваться я не имею права. Вот и говорю всю правду.
– Вика, ёжик в тумане, какого лешего!.. Ты чего над ним так издеваешься? Это без сомнения очередная пассия Макса. Прекрати Генриха во всем обвинять! Он – святой!..
Танюшка, улыбаясь, обнимает меня и целует в лоб.
– Ты завтракала? – строго спрашивает она.
– Завтракала. Генрих утром кашкой геркулесовой накормил со свежими лесными ягодами. Где взял, не спрашивай. Я не знаю… Возможно у нас в морозилке есть ещё. А может Дашка поделилась…
– Ладно, я побежала. На обед в кафешку вместе?
Отрицательно качаю головой.
– Нет, Танюш, не обижайся только. Я с Генрихом пообедаю, с ним у меня всё усваивается и ничего назад не просится, – смеюсь в ответ.
В обед приезжает Генрих. Обедаем в ресторане. Меня мой мужчина кормит исключительно пюреобразной пищей. Сегодня это суп-пюре с тыквой. Думала, что это гадость, а оказалось очень вкусно. На второе овощное пюре и котлета по-киевски. Плюс ещё сок персиковый с мякотью, прямо как я люблю. Вот откуда он это знает?
А после ресторана Генрих предлагает мне доехать до консультации, поясняя, что нужно взять выписку о первом приёме, да и в глаза звонившей посмотреть надо бы, чтобы той не повадно было свой нос в чужие дела совать. Я отрицательно качаю головой. Я просто боюсь туда идти.
– Я всегда буду рядом, моя маленькая. Вам ничего не угрожает.
Так и не получив моего согласия, Генрих останавливает машину на стоянке у женской консультации, помогает мне вылезти.
– Вика, ничего не бойся. В кабинет зайдём вместе. Это важно даже не столько для тебя, сколько для работы консультации. Таких нужно гнать взашей и вовремя, пока беды не натворили!.. О какой операции может идти речь, если у них даже реанимации нет.
Здесь я полностью согласна со своим мужчиной.
Поднимаемся на второй этаж, подходим к кабинету 210. Дверь чуть приоткрыта. Из кабинета слышны голоса.
– Кать, может не будем рисковать? Ведь если кто-нибудь узнает, нас уволят. Притом с волчьим билетом…
– Кто и что узнает? – узнаю я голос звонившей вчера. – Она будет молчать. К тому же согласие подпишет… В карточке подпись Алексеевича поставлю. Я постоянно за него карточки заполняю, притом последняя запись не закрыта. Она тогда из кабинета убежала, даже не попрощалась. Психичка! Как её Макс ещё терпит.
– Они что? И сейчас живут?
– Иногда он остаётся у неё, иногда у меня ночует. Не может он её бросить, ведь там же ребёнок. Его ребёнок. Он от ребёнка не откажется, помогать будет. А у нас и так денег немного…
– Да, Кипр вам теперь не по карману… А турецкие пляжи не про твою честь, – явно язвит вторая.
Я прижимаюсь к Генриху, а он, обнимая меня одной рукой, нажимает кнопку вызова на телефоне другой и, лишь услышав ответ, говорит:
– Маленькая, заходи в кабинет, но дверь не закрывай плотно. Сейчас заведующая подойдёт…
Доверившись Генриху, целую его в щёку и стучусь в дверь. Не дожидаясь ответа, захожу. В кабинете вижу только одну медсестру, вторая, скорее всего находится в данный момент в процедурном кабинете по соседству. Именно эту девушку я видела рядом с Максом в новогоднюю ночь, в ресторане с ним была уже другая. Вот прохиндей, молча возмущаюсь я.
– Пришла?.. Молодец. Зачем тебе этот ребёнок. Остаться одной с ребёнком на руках в наше время безрассудно. Да и родителей у тебя нет, чтобы помогли, – лопочет девушка. – Давай, подписывай вот здесь и вот здесь, – она ставит галочки на бланках, – и иди в процедурный, готовься. Пару минут и ты свободна. И ты свободна, и мне спокойно, – добавляет она, пытаясь мило улыбнуться.
– Я не буду делать аборт. Это ребёнок не Максима. От Макса я ушла в декабре и видеть его больше не хочу. У нас с малышом очень заботливый и любящий папа.
– Как?! Что?.. – шипит медсестра. – Сучка!.. Ты пожалеешь…
Она поднимается со стула и грозно надвигается на меня, я взвизгиваю от страха за кроху. В это мгновение дверь резко отворяется и в кабинет входят заведующая и Генрих. Тут же попадаю в его объятия. Его сильные руки в миг создают кокон спокойствия, умиротворения и защищенности.
– Всё хорошо, моя маленькая, – шепчет Генрих, нежно прижимая меня к себе.
– Катя, что здесь происходит, потрудитесь объяснить?
Девушка зло сверкает на меня глазами и отступает к столу, ища что-то на его поверхности. Но заведующая ловко забирает документы из-под носа у медсестры.
– Спасибо, Генрих Альбертович, дальше мы разберёмся сами, и Вам, Виктория, спасибо, что согласились помочь. – Она протягивает мою медкарту Генриху и добавляет. – В регистратуре попросите сделать копию последней записи, можете сослаться на меня, и извините, что так получилось, Виктория.
Ни на секунду не хочу оставаться в этом кабинете и тяну Генриха отсюда прочь.
Глава 33
Виктория
– Маленькая, тебе обязательно сейчас на работу? Может домой? – Генрих задаёт свои вопросы, уже подъезжая к центру «Солнышко».
– Обязательно, Генри, – отвечаю я, а он улыбается уголками рта, скорее всего улыбка вызвана его именем. Именно так его называет Даша. – У меня сейчас Мила.
– Кто такая Мила?
Генрих останавливается на стоянке рядом с центром.
– Это солнечная девочка. Сегодня у них с папой заканчивается курс реабилитации.
– У Милы? – интересуется Генрих.
Мне очень нравится, что он спрашивает меня о моей же работе. Макс никогда этого не делал, всегда подчеркивал, что мы дармоеды и от нашей работы никому нет пользы.
– Нет, Генри. У Милы всё хорошо. Больше приходилось работать с родителями, а конкретнее с отцом. Это не его дочь. Он женился на Лене, уже зная про заболевание Милы.
– Расскажешь? – Генрих смотрит на меня своими бездонно голубыми глазами. Я вижу, он не хочет, чтобы я уходила.
– Возможно, но немного позже, – бросаю взгляд на часы. – Извини, я уже опаздываю. Не хочу, чтобы Мила ждала. Она очень расстроится.
Я тянусь к его губам, и, когда Генрих нежно целует меня, с моих губ срывается стон наслаждения. Хочу большего. Я люблю его. Люблю так сильно, что, если он отвернётся от меня, я не выживу. Это я поняла сегодня утром. Там, в ванной, увидев отрешённый взгляд Генриха, земля ушла из-под ног. И если бы он не заговорил со мной, а развернулся и ушёл, не знаю, как я бы жила дальше… Очень не хочется жить оболочкой, как жила Дашка. Хочу быть целенькой…
Прерываю поцелуй, быстро касаюсь его губ ещё раз, но уже сама, и сбегаю из машины, слышу сказанное Генрихом вслед:
– Вика, я заеду за тобой.
– Да, – бросаю через плечо, а потом поворачиваюсь и машу рукой.
Едва успеваю зайти в кабинет и приготовиться, как ко мне влетает Мила.
– Привет. Ты – очаровательная. Тебе очень идёт твоё платье, – выдаёт скороговоркой Мила и усаживается в кресло, готовая получить задание.
Пока Мила рисует, мы беседуем с Владом. В основном говорит он. Этот очень умный и рассудительный мужчина, боится что-то сделать неправильно в отношении Лены и Милы.
– С Артёмом мне проще. Даже если я делаю замечание мальчишке, Лена реагирует нормально. А вот в отношении с Милой, она – мама-коршун, любого порвёт.
Я лишь улыбаюсь. Я тоже любого порву за своего кроху.
Проговариваем ещё несколько ситуаций, обращаем внимание на Милу. Девчонка заканчивает своё творение.
– Всё у неё получится, Влад. Вы с Леной большие молодцы. Милы повезло с родителями.
Мила подбегает к Владу, забирается к нему в сумку и что-то извлекает из неё. Скромно, что на неё не похоже, подходит ко мне.
– Вика, это тебе и твоему малышу.
Мила протягивает мне две маленькие почти одинаковые мягкие игрушки. В её ручках два милых зайчика. Голубой и розовый.
– Спасибо, милая. Моему малышу хватит одного зайчика. Оставь одного себе, – ласково говорю я и смотрю на Влада, он лишь разводит руками. Понятно, убедить Милу в чем-то очень сложно. Она живёт в своём, только ей понятном, мире.
– Нет! – резко возражает Мила и убедившись, что я держу зайчат, отдёргивает свои ручонки. – Иначе они будут драться и скучать.
Кто будет драться? Кто скучать? Ничего не понимаю и смотрю на Влада. Он смотрит на меня. Ни я, ни Влад не понимаем её фразы и просто обмениваемся взглядами.
– Хорошо, Мила. Спасибо большое. Я буду любоваться твоими зайчиками и вспоминать тебя. А это тебе, – я протягиваю девчонке Солнышко, улыбающуюся мягкую игрушку, символ нашего центра. – Не забывай нас. Мы тебя очень-очень любим. Ты и есть наше Солнышко.
Мила бережно берёт Солнышко и прижимает его к себе, смотрит на Влада.
– Можно я к Ане сбегаю?
Аней Мила называет Анну Павловну, и, не дождавшись ответа, выбегает из кабинета.
– Спасибо, Вам большое. Мила Вас полюбила, у Вас очень большое сердце. Девчонка это чувствует.
– Мила прекрасный ребёнок, хотя и особенный. Удачи Вам и Лене. Пусть на новом месте Вашей семье сопутствует удача, – желаю я.
– Уезжать не хочется, но по-другому сейчас не можем. На новом месте никто не будет знать нашей истории. Нам будет проще. Да и от моих родителей подальше. Никогда не думал, что такие внимательные, любящие и любимые мною люди примут в штыки мой выбор. Лене очень тяжело с ними общаться. Не хочу об этом, – Влад замолкает ненадолго, смотрит в окно. – Мила весь день вчера твердила про подарок Вике, сама выбрала игрушки. Но почему взяла двух зайчат не знаю. До последнего думал, что она их разделит и одного оставит себе.
– Мила – это вся Мила, не половинка. Чем-то внутренним руководствовалась. Вот как она узнала, что я жду малыша?
– А Вы действительно ждёте? – немного смущённо задаёт вопрос Влад.
– Жду. После работы пойду к доктору. Сдаваться… Была у него недели три назад. Испугалась новости и сбежала, как последняя трусиха, – откровенничаю я и улыбаюсь, не сумев спрятать улыбку.
– Пусть у Вас всё будет хорошо.
Влад просит разрешения звонить в частном порядке, мы обмениваемся номерами личных телефонов, я передаю привет Лене, и мы прощаемся.
Влад идёт на поиски сбежавшей Милы, а я привожу кабинет в порядок, готовлю его к следующему рабочему дню. Ставлю зайчиков на стол, но в самый последний момент убираю их в сумку.
Накидываю пальто, достаю ключи, но дверь распахивается, и я попадаю в объятия Генриха.
– Не спеши, дай поцелую, – смеётся он, накрывая мои губы своими, такими мягкими и нежными. Вновь таю в его поцелуе.
– Готова? Тогда поехали. Не будем заставлять Лёву ждать. Лев Борисович мой друг со студенческих лет. Наша дружба через многое прошла, но от всех испытаний только крепла. Это чтобы ты не удивлялась нашим отношениям, – поясняет Генрих.
– Постараюсь не удивляться, – говорю в ответ.
Направляемся к машине, Генрих помогает мне сесть и уже отъезжаем от центра, как вижу Милу и Влада, непроизвольно машу им рукой, хотя они меня и не видят.
– Это и есть Мила с папой? – спрашивает Генрих, а я удивляюсь его внимательности. Он запомнил и заметил…
– Да.
– У девочки болезнь Дауна?
– Да, Генрих, но она очень милая.
И я рассказываю Генриху нашу первую встречу с Милой, историю их семьи. Генрих внимательно слушает.
– Вот видишь, маленькая, мужчина, ради любви к возлюбленной, принял её больного ребёнка. А ты хочешь убедить меня и заставить отказаться от своего, – он смотрит на меня серьёзно, но буквально секунду, и вновь переводит взгляд на дорогу.
– Ничего я не хочу. Просто считаю неправильным то, что…
Но любимый мужчина прерывает.
– Виктория, не начинай, отшлёпаю.
Смотрю на него во все глаза. Это что-то новенькое. В смысле «отшлёпаю»? Меня? Он останавливает машину на стоянке, поворачивается ко мне, привлекает к себе в объятия.
– Моя маленькая, прекрати перечить… Пошли, мы приехали. Лёва ждёт, – и вылезает из машины, обходит её и открывает мою дверцу. Протягивает мне руку. Вкладываю свою ладошку в его большую и тёплую ладонь. Его тепло мгновенно разливается по моему телу.
Заходим в медицинский центр. С регистратуры и вышколенности медперсонала понятно это заведение не про мою честь. Хотя финансово я была всегда неплохо обеспечена, но здесь… Встряхиваю головой. О чём это я? И оборачиваюсь на Генриха. Он разговаривает с каким-то мужчиной в униформе. Увидев мой взгляд, Генрих тут же переключает своё внимание на меня.
– Огляделась? – я утвердительно киваю и пытаюсь справиться с внутренним волнением, ведь не каждый же день хожу к гинекологу вставать на учёт. – Теперь будем сюда ходить регулярно. Вика, давай договоримся, если тебе что-то не нравится, что-то не устраивает, ты не молчишь. Сразу мне обо всём говоришь. Договорились. Я не Игорь, не умею читать чужие мысли, могу ошибиться. Не хочу ссориться с тобой из-за недоговорённости.
От волнения не могу сказать ни слова, просто киваю. Волнение накатывает и накатывает, аж ладошки вспотели. Генрих вызывает лифт, тот услужливо распахивает свои двери, впуская нас с зеркальное помещение. Генрих нажимает на кнопку шестого этажа, и лифт плавно начинает движение.
Мы одни. Генрих запускает свою руку мне в волосы и прижимает мою голову к своей груди. Глубоко и рвано вдыхаю его аромат.
– Успокаивайся, маленькая. Всё хорошо. Всё обязательно будет хорошо.
Поднимаю свою голову и заглядываю в ярко голубые омуты его глаз. Его ласкающий взгляд успокаивает, а нежное прикосновение его губ вселяет уверенность и силу.
Лифт останавливается, и мы выходит на нужном этаже.
– Нам сюда, – направляет меня Генрих в нужную сторону, – кабинет 666.
Генрих стучится и после разрешения мы заходим.
– Добрый день, старина.
Из-за стола нам навстречу встаёт тощий высокий мужчина неопределённых лет с взлохмаченными рыжими волосами и козлиной бородкой. Это и есть мой доктор? Еле сдерживаю улыбку. Он немного картавит, но это так мило звучит. Он окидывает меня изучающим взглядом, улыбается.
– Наконец-то нашлась красавица, которая завоевала сердце Генриха, – он протягивает мне руку и представляется. – Лев Борисович в этих стенах, за пределами их – Лёва.
Отвечаю на его приветствие.
– Ну-с, красавица, рассказывайте, – он указывает мне на стул. Я присаживаюсь и кошусь в сторону Генриха. Не очень хочется делиться своим женским при мужчине. Врача я мужчиной не считаю, он просто врач. Лев Борисович лукаво улыбается, поняв мой взгляд.
– Он нам нужен? – кивает в сторону Генриха доктор.
Улыбаюсь в ответ и отрицательно качаю головой.
– Альбертович подь за дверь. Сейчас мы с твоей девушкой интересные вопросы выясним, а когда УЗИ будем делать тебя позовём. Так и быть, сегодня покажу тебе твоего первенца.
Генрих опешил от такого отношения к себе.
– Генрих, пожалуйста, подожди за дверью. Я тебе потом всё сама расскажу, – я умоляюще смотрю на своего мужчину, и он выходит за дверь.
– Виктория, рассказывайте.
Лев Борисович задаёт мне вопросы, я на них отвечаю, но, когда речь заходит о сроке, замолкаю и боюсь сказать правду, ведь сомневаюсь до сих пор. На меня внимательно смотрит не только доктор, но и медсестра. Лев Борисович, перехватив мой взгляд, просит:
– Марина Михайловна, прогуляйся до регистратуры за бланками.
Она понимающе встаёт и выходит из кабинета, улыбнувшись мне очень приятной и доброй улыбкой.
– Говори…
Я не знаю зачем, но я рассказываю всё. Может и не надо было говорить, ведь Генриху же всё равно… Но мне же… Чёрт!.. Что я за дура такая, другая даже и не задумалась бы по этому поводу…
– Пошли на кресло. Сейчас посмотрим. Хотя коллега, судя по выписки ничего криминального не увидел, – уже серьёзно говорит Лев Борисович.
Меня немного потряхивает. Не люблю эту процедуру, но ничего не поделаешь. Надо. Лев Борисович проводит осмотр и немного задумчиво произносит:
– Я бы сказал, срок шестнадцать недель. Нет? Быть не может?
Отрицательно качаю головой и поясняю почему этого не может быть.
– Тогда однозначно УЗИ. Проходите, Виктория, на кушеточку. Мне нужен только низ Вашего животика. Готовьтесь, а я папашу молодого позову. Покажем ему малыша? – доктор подмигивает мне.
– Покажем, – чуть слышно отзываюсь я, а у самой в голове крутится фраза Павла Алексеевича: «Великовата для 8 недель. Я бы сказал недель 12. Ну, если ты настаиваешь, пусть будет 8. Потом подкорректируем срок на УЗИ».
Генрих, зайдя в кабинет, подходит ко мне и располагается неподалёку, одаривая меня своим ласковым взглядом. Потрясающая способность у моего мужчины взглядом ласкать. Лев Борисович выдавливает прохладный гель и начинает что-то рассматривать на экране, медленно водя по животу.
Эти два мужчины уставились в экран и очень внимательно смотрят, а мне становится скучно, и я смотрю в окно, мечтаю. Улетев в своих мыслях куда-то с трудом понимаю, что что-то упустила в реальности, пытаюсь понять что.
– Очень даже миленькие и прямо-таки здоровенькие, как и положено им быть в свои двенадцать недель. Поскольку очень самостоятельные, то вероятность разнополых увеличивается. С чем я Вас и поздравляю, Виктория.
Фраза доктора выбивает воздух из лёгких. Что? Разнополые? То есть их там двое? Мамочка, роди меня обратно!!! Что я буду с ними делать… Я не рожу сразу двоих… Мой мозг охватывает паника. Смотрю на Генриха. На его светящиеся счастьем глаза и успокаиваюсь. Я не одна, он мне поможет…
Генрих
– Лёва, поклянись, что ты не шутишь, – говорю я, пытаясь поверить в это чудо и тараня взглядом монитор. Их действительно там двое. Две маленькие кнопочки, вернее уже не кнопочки, а два маленьких человечка. С ручками, ночками, головкой. Всегда умилялся, глядя на двойняшек.
Смотрю на Викторию. Моя девочка ещё ничего не поняла или не услышала последнюю фразу Лёвы.
– Очень даже миленькие и прямо-таки здоровенькие, как и положено им быть в свои двенадцать недель. Поскольку очень самостоятельные, то вероятность разнополых увеличивается. С чем я Вас и поздравляю, Виктория, – обращается Лёва к Вике, а моя девочка смотрит на него округлив свои шоколадные глазки до шикарных размеров.
– Что? – переспрашивает она.
Лёва игнорирует её вопрос.
– Сейчас сделаем первое фото. Пожалуй, вот это. Очень даже симпатичные. Вот!.. – и Лёва нажимает на печать, расплываясь в своей улыбке. – Виктория, с этого момента Вам противопоказаны волнения и переживания, даже душевные. Себя нужно беречь, а крошек – любить. Генрих поможет справиться со всем. – И уже обращается к медсестре. – Марина Михайловна, Вы направления все выписали? Генриху Альбертовичу объясните всё, он врач, без труда всё запомнит. – Оценив меня своим цепким взглядом, хихикает. – Если, конечное, способен ещё соображать.
Но мне сейчас пофиг на его подколы, смотрю на свою девочку. Вика явно ещё не пришла в себя от услышанного.
Помогаю девочке стереть гель с её животика, украдкой целую его, так, чтобы Лёва не видел. Иначе ржать будет долго.
– Вот тебе и две пары пинеточек, – смеюсь я и смотрюсь в глаза Вики. В них медленно отражается осознание происходящего.
Она скрещивает пальчики на руках и шепчет:
– Пусть будет двое, но мальчик и девочка. Ты же мне поможешь?
Моя девочка смотрит на меня своими шоколадными глазками и, мне кажется, до конца ещё не осознаёт эту новость.
Целую Вику в носик.
– Помогу. Одевайся, маленькая, сейчас я только направления заберу.
Иду к Марины Михайловны, она мне всё рассказывает, но я слушаю вполуха, потом сам разберусь. Меня сейчас больше интересует разговор Лёвы и Вики.
– Лев Борисович, а что делать с токсикозом. Я кушать хочу, но питаться могу, только когда он рядом.
– Значит кушайте вместе. Я ему порекомендую кормить Вас с ложечки, – явно смеётся Лёва.
Слышу лёгкий смешок, сорвавшийся с Викиных губ.
– Срок точно двенадцать недель? – следующий вопрос моей маленькой.
– Не меньше. Я бы сказал 12-13 недель, – уже серьёзно говорит Лёва. – Об этом говорит их рост, да и плацента развита хорошо, есть точки окостенения, сердечки уже стучат. Всё хорошо, Виктория.
Слышу, как Вика шумно выдыхает и выходит из-за ширмы.
– Я готова, – её глазки смотрят только на меня, она подходит и упирается лбом мне в грудь. Делаю знак Лёве, что потом позвоню, мы прощаемся и выходим из кабинета.
В машине Вика кому-то быстро набирает смс-ку и прикрепляет фото наших малышей. Кому? Вика, перехватив мой взгляд, поясняет:
– Представляешь, сегодня Мила подарила на прощание мне двух зайчиков, розовенького и голубенького. Я предложила ей разделить зайчат и одного оставить ей. Но её фраза «Иначе они будут драться и скучать», очень озадачила нас с Владом. Вот откуда этот милый ребёнок узнал о моей беременности, да ещё и двойней. Смс-ку с фото я Владу отправила…
Глава 34
Генрих
Моя красавица растёт не по дням, а по часам. Вика округлилась за эту неделю. Или мне кажется? На аппетит она теперь не жалуется. Успокоилась…
Вчера подали заявление, решив расписаться в четверг, а в семейном кругу отметить это событие в последнюю субботу апреля. Вика вообще отказывалась от какой-либо свадьбы, но здесь я настоял. Во-первых, все девочки мечтают о свадьбе, и Вика не исключение, хотя и скрывает это. Во-вторых, моя мамочка потребует фотоотчёт. И что я должен буду ей сказать? Ведь даже у Германа и Дашки была свадьба.
Нам очень хочется быстрее, но бабушка не разрешает, сказав, что теперь нам разницы нет, поэтому только после Пасхи, на Красную горку. С бабушкой спорить мы не стали. Да и действительно, какая нам разница, ведь мы же вместе.
Приезжаем к бабушке, и Виктория с порога, без подготовки, задаёт вопрос, адресованный и бабушке, и отцу одновременно:
– По чьей линии косяк? У кого в роду были двойни?
Бабуля, всплеснув руками, присаживается на стоящий рядом стул.
– Неужто?..– почти шёпотом произносит Клавдия Ивановна.
– Да, бабушка. Двое. Так у кого в роду такое сокровище было?
– У меня и было. Только я молчала, даже мама не знала. А я вот переживала, когда она за вторым собралась.
Бабушка, затаив дыхание ждёт реакции Вики, а Виктория быстро подходит и обнимает бабушку:
– Спасибо, ба. Я самая счастливая, – видя, что бабушка хочет что-то возразить, быстро добавляет. – Знаю, что будет тяжело, трудно. Всё знаю. Но, мы счастливы! Мы справимся, ба!
Я балдею от её «мы», это слово таким теплом разливается по сердцу.
Вадим Игоревич, не отрывая взгляда, смотрит на дочь, даёт ей возможность пообниматься с бабушкой, а затем подходит и принимает Вику в свои объятия, но без слов, молча, и выходит на улицу.
Мне не нравится его бледность, поэтому выхожу следом.
– Генрих, это правда? – еще не до конца поверив и прочувствовав, переспрашивает он.
– Правда. Все будет хорошо. Вика молодая, здоровая. Она справится. Не волнуетесь так.
Мне хочется утешить, успокоить его, но я не знаю, как. Это его единственная дочь, его сокровище, его цветок.
– Скажи… – Вадим Игоревич замолкает, словно подбирая слова.
– Я все знаю, что у неё произошло. Отец детей я. И это не обсуждаете!
– Даже если…
Я понимаю Вадима Игоревича и разделяю его тревогу за Вику, но что я могу сделать в данный момент.
– По срокам это мои дети. Даже если бы были его, я не сказал бы об этом Виктории. Ему не нужны ни дети, ни сама Вика. Я люблю её и буду оберегать ото всех трудностей. Вот только с двойней до их рождения придётся возиться ей одной, но, я уверен, она справится. У неё будет самый прекрасный и опытный врач, перед родами он будет жить у нас, если это будет необходимо.
– Родители?
– Вы узнали первыми. Сегодня сообщим Герману и Дарьяне. Если успеем, то позвоню родителям. Я их ещё с Викой не знакомил. Мама даже не в курсе. Отцу в общих чертах говорил, когда перед отъездом объяснял отказ остаться.
– Понятно, – и Вадим Игоревич протягивает мне руку для рукопожатия, отвечаю ему и слышу. – Спасибо. Лена была бы счастлива, видя рядом с дочерью такого мужчину. Она очень переживала за Вику. Ведь Максим…
Вадим Игоревич не договаривает, лишь машет рукой и отворачивается. Но быстро приходит в себя.
– Пойдём в дом, Генрих Альбертович.
– Давайте, просто Генрих. К чему помпезность? Пойдёмте, сейчас Вика первые фотки малышей покажет.
