Вета Маркова
Прости за любовь
Участковый прибегает достаточно быстро, видно живёт недалеко, но до его прихода я успеваю объяснить всё Виктории, однозначно дав понять, что здесь я их одних не оставлю. А если они остаются здесь, то и я остаюсь. Уговариваю её позвонить отцу и попросить ключи от бабушкиного (вернее Викиного) дома. Вика, узнав все подробности, ни на шутку пугается.
– Генрих, а если бы мы не приехали? Они бы подожгли дом? Они бы сожгли бабушку? – всхлипывает моя девочка.
– Что ты, маленькая. До этого бы они не додумались, – успокаиваю я свою девчонку.
Мою девочку начинает поколачивать от страха за бабушку, и она безропотно звонит отцу. Пока Виктория разговаривает с ним, я общаюсь с участковым.
Участковый оказывается толковым малым. Неприятностей ему на участке совсем не хочется. Поэтому он всё выслушивает, осматривает, расспрашивает у бабушки. Клавдия Ивановна всё рассказывает, но заявление писать отказывается.
– Да бес их попутал, что я им жисть-то портить буду. Она их сама накажить. Жива ведь, а дрова и купить можно. Ты их только пожури малость, с них и хватить, – рассудительно говорит Клавдия Ивановна.
Провожая участкового до калитки, прошу поговорить с этим Мишкой, рассказываю про случай у машины в новогоднюю ночь. Он обещает зайти к братьям сразу же, не откладывая всё в долгий ящик.
Комната нагревается быстро, пока мы разбирались с участковым в доме стало достаточно тепло. Бабушка собирает на стол ужин.
– Хорошо хоть холодно, ничего не испортилося. А то столько продуктов зазря выбросили бы, – сетует Клавдия Ивановна.
Вика, помогая бабушке, украдкой бросает недовольные взгляды на меня. Она уже несколько раз настойчиво просит меня уехать. У Вики пиликает трелью телефон.
– Виктория Вадимовна, кто это Вам столько смс шлёт? – интересуюсь я.
– Вас это не касается, – отвечает она, но в телефон заглядывает. – Ой, Оленька, смотри сколько Марк твоих фоток прислал.
Оля смотрит фотографии и радостно хлопает в ладоши.
– Давай мы фотографии бабулечке покажем и Генриху, – предлагает девчушка.
Малышка бесподобна. Она с первых минут нашего знакомства очаровала меня своей любознательность и открытостью, которую я так люблю в детях, а ещё недетской рассудительностью.
Вика достаёт ноутбук, ставит на стол и подсоединяет телефон. Мы сидим все вместе и смотрим фотографии. Оля комментирует каждую из них, всё рассказывая бабушке. Бабушка расспрашивает девчонку о её новых друзьях. А потом бабушку привлекает фотография Марка с Оленькой на руках.
Бабушка качает недовольно головой.
– Касатик, ну куды ты забралася. Ты же девочка уже не маленькая…
Оленька тут же парирует, возмущаясь:
– Это мой жених. Он непутёвый, как и наша Вика. Но такой же добрый, как и она. Поэтому я решила ему помочь стать путёвым, – и почти шёпотом по секрету бабушке добавляет. – Вику сделает путёвой Генрих. Я видела, как они втихушку целовались.
Но её детский звонкий голосок слышат все. Стараюсь, не привлекая внимания, прошептать только для Вики, не давая ей возможность возмутиться громко: «Непутёвая моя. Шпион нас выдал. Не выдавай себя». Вика заливается румянцем. Бабушка лишь машет рукой и смеётся:
– Касатик, он старый для тебя.
– Я его и старенького буду любить, – уверенно, без тени сомнения, отвечает девчонка.
Бабуля вытирает рукой слёзы смеха, выступившие на глазах.
За этим весёлым занятием нас и застаёт Вадим Игоревич. Вика пытается успокоить отца, что ничего страшного не произошло, она просто испугалась.
– Вика, дочка, что значит испугалась… Генрих, – обращается он ко мне, – вот ключи от дома. Вика адрес знает, езжайте домой, пусть Вика всё проверит и решит, что нужно брать из мебели, а что купить придётся.
Он объясняет мне, как открыть ворота и отдаёт ключи.
– Я не оставлю бабушку одну, – возмущается Виктория.
– Я побуду с бабушкой, езжайте, – обещает Вадим Игоревич, расположившись с дымящейся чашкой чая за столом и поедая бабушкины пирожки.
– Касатик, ну, что ты опять всем перечишь? Когда же ты успокоишься? – возмущается бабушка. – Что ж за характеры такие несносные.
Виктория, хотя и возмущается, но одевается и смотрит на меня выжидающе, ждёт, пока я отвечу на вопросы её отца. Выходим на улицу, я привлекаю Викторию в свои объятия:
– Вика, девочка моя, не злись, – дотрагиваюсь губами до её носика. – Я не могу тебя сейчас оставить одну, у тебя слишком большие проблемы для таких хрупких плеч.
Не выдерживаю и целую Вику, не в состоянии просто так отпустить её.
– Поехали, маленькая. Называй адрес.
Вика дуется, смешно поджав губки, но адрес называет.
Подъезжаем к высокому забору, открываю ворота с пульта и заезжаю на территорию. Передо мной открывается вид на невысокий, но современный коттедж. Вика видит замешательство на моём лице и поясняет:
– Это дом моих родителей. Бабушка сюда приехала после их развода и здесь прожила последние лет пятнадцать, наверное. Дом строили по эскизам мамы, всё делали так, как она хотела. Мы были здесь счастливы…
Вика говорит это тихо, но неподдельной грустью пропитано каждое слово, сказанное ею. Я слышу, как дрожит её голос. Моя девочка еле сдерживает слёзы.
– Пошли, малышка. Посмотрим, что нужно сделать в доме, чтобы переселить сюда бабушку и Оленьку.
Я вылезаю из машины, обхожу её и помогаю вылезти Виктории. Сам оглядываю участок. Он достаточно большой. От снега расчищена вся территория стоянки и дорожка к дому. Хорошо утоптанная тропинка ведёт за угол дома, куда-то вглубь участка. Справа и слева от стоянки растут какие-то кустарники, заботливо укрытые на зиму. Представляю, как здесь красиво летом.
– Скорее всего, папа снова живёт здесь, – задумчиво произносит Вика.
Очень хочется спросить: «Почему?», но не решаюсь задать вопрос. Смотрю на Вику вопросительно, хочу услышать пояснение, но не хочу давить на неё своими расспросами.
– У него сложно складываются отношения в семье. Он до сих пор любит маму, жена это чувствует. Она запрещает ему общаться со мной, помогать мне. После каждой нашей встречи, устраивает скандал. Поэтому я стараюсь не обращаться к нему за помощью.
Мы заходим в дом. Вика включает свет.
Внутренняя планировка и отделка дома современная. Большая прихожая, справа кухня и гостиная объединены в единое пространство, визуально их разъединяет небольшой стол-остров.
– Мама с папой любили вечерами здесь сидеть и пить чай.
В голосе Виктории звучит столько боли. Не выдерживаю и прижимаю её к себе, целую в висок. В гостиной, помимо мебели, есть камин, который манит к себе, хочется расположиться перед камином на мягком коврике и укутать Викторию в свои объятия.
– При маме его не было. Это уже для бабушки папа делал. Бабушка Маша очень скучала без печки, – поясняет Вика.
Санузел и ванная объединены, но умело разведены в разные стороны.
– Когда сюда переехала бабушка, папа заменил ванную на душевую кабинку. Но сделал её большой, чтобы не было душно, и бабулечка могла мыться сидя на стуле. Она очень боялась упасть первое время. Потом привыкла.
Из прихожей было ещё три двери. Виктория поочередно открывает каждую, попутно поясняет мне.
– Вот эта комната бабушки Маши.
Комната была практически пустой. Из мебели только кровать и шкаф.
– Папа решил заменить всю мебель, но ещё не успел. А это моя детская.
Виктория открывает среднюю дверь, заходит в комнату, включая свет, и замирает. Глаза блестят от слёз. В этой комнате нет мебели, но зато пахнет свежей краской.
– В этой комнате мы будем с Оленькой вместе жить.
Здесь я не выдерживаю, обнимаю, прижимаясь к её спине:
– Вика, почему вместе с Оленькой? Ты решила не возвращаться в Москву?
Вопрос сам слетает с языка, даже не успеваю себя остановить. Вика поворачивает своё милое личико ко мне и одаривает своей восхитительной улыбкой, от которой становиться необычайно тепло.
– Собираюсь. Но когда буду приезжать к бабушке, мы будем вместе, – и тут же поясняет. – Я не смогу спать в спальне родителей.
Вика открывает третью дверь. Теперь уже замираю я. Спальный гарнитур, шкаф во всю стену, на дверце шкафа висит на плечиках прокурорская форма. На прикроватной тумбочке фотография молодой женщины. Вика замечает мой взгляд, остановившийся на фото.
– Это моя мамочка. Они любили друг друга, но жить вместе не смогли. Мама была очень ревнивая, а папа подбрасывал ей всё новые и новые поводы для ревности. Вернее, не папа, а их «доброжелатели». Мамуля мне всегда говорила, что любит только моего отца, а второму мужу лишь позволяет любить себя, – и совсем тихо добавляет. – Не представляю, как такое возможно.
Прижимаю Вику к груди, обнимаю её нежно, скольжу поцелуями от её ушка вниз по тонкой шейке к ключице, поднимаюсь на щёчки, целую носик и ловлю в плен милые губки. Я истосковался по ней, ещё толком не успев привыкнуть, без неё уже не могу. Хочется целовать каждую клеточку её тела. Хочется!.. Вот только уверен, Вика этого не позволит. Сейчас не позволит… После томительно долгого поцелуя Вика прижимается щёчкой к моей груди и впервые обнимает меня, обхватив руками. Так и стоим молча какое-то время.
– Генрих, почему ты со мной возишься? Я взрослая женщина, я сама справлюсь со всеми трудностями. И… где моя машина?
– С машиной всё сложно, маленькая, – решаюсь рассказать Вики о нашем разговоре с Кириллом, маленькой называю специально, в ответ на её «взрослая женщина». Ни фига ты не взрослая, ты маленькая, моя маленькая. – Кто-то преднамеренно вывел электронику из строя. Но сделали это так, чтобы сразу никто не догадался. Если бы ты не ползла в пробке, а ехала со скоростью хотя бы километров 70-80 сложно представить, что могло бы произойти. Ведь вышло из строя всё и сразу. Ты смогла сползти на обочину чудом, на скорости машина стала бы неуправляемой. Ребята Кирилла сделали максимально, но её лучше продать. Электроника постоянно выдаёт ошибку. Завтра доедем до Кирилла. Он тебе всё сам объяснит и покажет.
– А возишься почему? – не унимается Вика.
Решаю оставить её вопрос без ответа.
– Маленькая, если всё посмотрела, поехали к бабушке? Или ещё не всё?
– Есть ещё кое-что, – и Вика открывает дверцу шкафа.
Я обалдеваю. Я думал, что это такой громоздкий шкаф, а оказалась хорошо спрятанная, вернее не спрятанная, а оформленная лестница вниз.
– И что там? – интересуюсь я.
– Святая святых дома. Пошли, – приглашает Виктория.
Спускаемся вниз.
– Это подвальное помещение. Вот здесь «сердце» дома, как говорит папочка, отопление, вода и всё остальное. Я плохо в этом разбираюсь. А здесь, – Вика открывает ещё одну дверь, – кладовка для зимних припасов. Что у нас здесь есть?
Вика внимательно всё осматривает. Недовольно морщит лобик. Полки почти пусты, лишь стоят одиноко несколько банок с вареньем. Везде толстый стой пыли и паутинка.
– Генрих, если ты не очень торопишься, можно я сейчас здесь уберу. В первую очередь нужно будет всё у бабушки из погреба достать, морозы обещают сильные, да и если мы хоть одну ночь там не переночуем, сосед всё проверит и вынесет к себе. Гадкий такой и противный.
– Хорошо. Давай уберём, – соглашаюсь я.
– Я сама всё сделаю. Не нужно мне помогать. Это не тяжело, – тут же отвечает Вика.
– Нет, моя милая девочка, так дальше продолжаться не может. Или ты принимаешь мою помощь, и мы всё делаем сообща и быстро, или я тебя привязываю к стулу и заставляю наблюдать, как я всё буду делать медленно и, возможно, неправильно.
Вика улыбается в ответ на мои слова.
– Хорошо, тогда вместе и быстро, – соглашается она.
***
К бабушке возвращаемся уже поздно. Неугомонная Виктория сегодня умудрилась убрать весь цокольный этаж. Отговорить не удалось, пришлось возглавить уборку.
Заходим к бабушке и попадаем в объятия к Оленьке. Девчушка, успев соскучиться, виснет на шеи Виктории.
– Папочка, а ты сейчас там живёшь? – освободивший из Оленькиных объятий, интересуется Вика, вкладывая в этот вопрос море нежности и заботы об отце.
– Да, дочь. Я Вам не помешаю?
– Что ты, папочка!.. Нет. Это же твой дом, – Вика подходит к отцу и упирается лбом в его грудь. – Я просто волнуюсь за тебя. Вы опять поссорились из-за меня?
Вика смотрит на отца, а я чувствую, как во мне закипает ревность. Так дальше не пойдёт. Нужно что-то с этим делать… Нельзя так ревновать. К тому же к отцу, её отцу.
– Нет, Виктория. Ты здесь ни при чём. Я устал от их требований, хотелок и вечной нехватки денег. Устал!.. Я уже почти месяц живу в твоём доме. Вещи, правда, ещё не все перенёс. Только самое необходимое. Я хочу сначала обустроить вас, а потом себя, если вы меня пустите, – горько смеётся Вадим Игоревич.
Этот грозный мужчина, прокурор, которого побаивается весь район, дома, рядом с дочерью и бабушкой, становится нежным и домашним.
– Сынок, так что завтра? Мы с тобой не договорили. Вика приехала, – возвращается к незаконченному разговору бабушка.
– Мама, с утра можете потихоньку собирать вещи. Коробки я в сенцах оставил. Там их много. Вика поможет. Я к обеду приеду, когда приедут грузчики. Всё и перевезём за пару дней.
Мужчина бросает на меня суровый взгляд, словно спрашивая, буду ли я в этом участвовать.
– Я помогу, – отвечаю, и он кивает в ответ, словно благодаря за поддержку.
Вадим Игоревич уезжает, а мне предстоит решить вопрос с ночлегом. Виктория категорично и настойчиво отправляет меня домой, а вот бабушка встаёт на мою сторону.
– Оставайся, касатик, а тебе вот здеся, на диване постелю. Вика у нас девка взбалмошная и характерная, но характер её и усмирить можно.
Я улыбаюсь бабушке. Очень хочется спросить, как усмирить этот характер…
Глава 11
Виктория
Весь день на ногах. Если бы не Генрих, мы бы точно не управились. Я не думала, что у нас с бабушкой столько припасов на зиму было заготовлено и ещё не съедено. Мы только полдня доставали припасы, овощи и яблоки.
Генрих настоял, и Оленьку отправили к Дарьяне. Он прав, девчонке было бы скучно, и она постоянно путалась бы под ногами. Я слишком хорошо знаю свою сестрёнку, поэтому и согласилась. За ней приехали Герман и Даша.
Окинув взглядом всё, что нам предстоит сделать за день, Даша заявила, что ужин приготовит сама и привезёт уже всё готовое.
Какого же было моё удивление, когда Герман вернулся вместе с Марком. Эти трое мужчин стоили бригады грузчиков, за которой ещё приходилось присматривать в оба.
За целый день мы не успели всё. Вернее, перевезли почти всё, но разобрать сил уже не хватало.
Спать в новом доме не на чем. Если только в гостиной на диване.
– Вика, поехали к нам, – предлагает Дашка, которая, как и обещала привезла ужин. – У нас места хватит всем.
Я отрицательно качаю головой.
– Спасибо, Даша. Но я дома с бабушкой. Зря ты Оленьку не привезла. Мешает она вам только.
– Что ты, Вика. Нисколько. Они так хорошо играют. К тому же дети втроём заставляют Аннет разговаривать по-русски. Никто её не мог заставить, а у них получается. Ведь Оленька языка не знает и сразу обижается, если они переходят на другой язык.
Дашка и Герман уезжают к детям, уезжает и Марк, а вот Генрих снова остаётся. А я мучаюсь в догадках, куда я должна положить его спать.
Усталая за день от хлопот, бабушка сразу после ужина уходит к себе, и через пять минут мы слышим её легкое похрапывание. Папа предлагает мне место в спальне. Я отказываюсь. В детской такой бардак из вещей, что там можно устроиться только сидя на коробках.
Убрав всё со стола и загрузив посудомойку, я останавливаюсь посреди гостиной и замираю, глядя на огонь в камине. От него исходит такое тепло. Через несколько минут Генрих оказывается рядом, обнимает меня, прижав к себе.
– Вика, девочка моя, ну не могу я от тебя уехать. Это выше моих сил. Прости, – шепчет он мне на ушко.
– Генрих… – я хочу в очередной раз объяснить ему, но он закрывает мне рот поцелуем. Вот как с ним разговаривать? И что объяснять-то?
Не прерывая поцелуй, мы перемещается на пол к камину. Здесь тепло и так романтично, мы сидим на полу, он нежно обнимает меня, расположив в своих объятиях.
– Вика, ты обещала мне… Чего ты боишься? Что тебя пугает? Ты безумно мне нравишься. Ты сводишь меня с ума.
– Вот этого я и боюсь, – отвечаю я, пытаясь скрыть улыбку.
– Чего? – переспрашивает Генрих, явно не поняв мою шутку.
– Сумасшедшего мужчины рядом, – всё-таки улыбаюсь я и поднимаю на него глаза. – Иди в душ, а я пока постелю тебе на диване.
– Нам, – поправляет меня Генрих, хотя я уже решаю, что посплю в детской на кровати, свернувшись калачиком. Перечить ему не хочется, решаю, после душа по-тихому прошмыгнуть в детскую.
Всё идёт по плану. Пока Генрих принимает душ, я стелю ему постель, немного разбираю кровать в детской, потом ухожу в душ сама. Поздно соображаю, что, кроме пижамки, ничего не взяла. Облачившись в пижаму с бабочками и ромашками, на цыпочках выхожу в прихожую и направляюсь в детскую. Но, не успеваю сделать и пару шагов, как меня подхватывают на руки.
– Далеко собралась? – шепчет Генрих мне на ушко. – Наша кровать в другой стороне, к тому же камин там, и я один не усну… И как же сказка на ночь…
Он сбивчиво шепчет мне это на ушко в перерывах между поцелуями. Дойдя до дивана, мужчина аккуратно опускает меня на него и ложится рядом. Я пытаюсь отодвинуться, но Генрих мне не позволяет, прижав к себе, располагает мою голову на своём плече.
– Отдыхай, маленькая. Ты устала за день, – заботливо шепчет он, поцеловав в макушку.
Я глубоко вдыхаю запах чистого мужского тела с нотками его туалетной воды и проваливаюсь в безмятежный сон.
***
Утром просыпаюсь от тихого разговора бабушки и отца.
– Сынок, не нравится мне это. Только ж с одним жила, сейчася с другим спить. Как же это?
Я знаю, что бабушка меня осуждает. Когда я с Максимом жила, она каждый мой приезд превращала в головомойку. Потом, со временем успокоилась, мамуля тогда за меня всегда заступалась. А сейчас…
– Мама, не трогайте Вику. Она взрослая и сама разберётся. Что по мне, то это достойный выбор.
К отцу следует прислушаться, решает мой мозг, хотя, что прислушиваться… Мне и самой Генрих нравится. Еще ни разу я не просыпалась в объятиях мужчины. Засыпать приходилось, а вот просыпаться – нет.
– Где тут у тебя чего еся. Надо хоть блинчиков пожарить, кормить-то вас чем-то надо.
Мне хочется встать и помочь бабушке, но вот из объятий вылезать не хочется. Вот и нежусь в объятиях сильных и нежных рук рядом спящего мужчины, пока щёку не обжигает поцелуй.
– Доброе утро, маленькая. Выспалась?
Мозг хочет резко ответить: «Я не маленькая». Я уже готова возразить, но увидев глаза мужчины, такие красивые синие омуты, ныряю в них и возражать уже не хочется. Глубокий омут поглощает меня, нежно лаская.
– Давай, вставать? – тихо спрашивает Генрих.
Бабушка с папой замолкают или нет, но я слышу только его и вижу только его. Именно в этот миг я понимаю, что он мой, а я его. И другого я не хочу. Я согласна. И тянусь к его губам за очередным поцелуем…
И снова весь день мы убираем, расставляем, обустраиваем. К обеду приезжает Оля, девчушку привозит Марк. Молодой человек остаётся и помогает Генриху и папе с расстановкой мебели. К вечеру всё готово. Дом приобретает завершённый жилой вид, за исключением детской. Папа настаивает на покупке новой мебели для Оленьки, ведь осенью она идёт в школу и нужно обустроить комнату для будущей школьницы. И они с Марком уезжают на её поиски, Оленька уезжает с ними. Находят. Покупают. Доставка, правда, через два дня. Но сестрёнка, узнав о таких переделках согласна подождать.
Генрих весь день поедает меня взглядом, сообщает, что ночевать мы уедем к нему. Я улыбаюсь в ответ и корчу рожицу, прекрасно понимая, что мне не избежать сегодня бурной ночи.
Но… К вечеру я чувствую озноб и слабость. Глаза просто слипаются и хочется спать. Притом мертвецки…
– Вика, иди сюда, маленькая, – Генрих проходя мимо, привлекает меня к себе.
Я решаю, что он, как обычно, хочет поцеловать, пока бабушка не видит, а он лишь нежно касается своими мягкими губами моего лба.
– Вика, у тебя поднимается температура. Ты как себя чувствуешь? – заботливо спрашивает он.
И от этой заботы, направленной в мою сторону, последние силы меня покидают.
– Знобит немного и спать хочу, – честно признаюсь мужчине.
– Маленькая, вещи самые необходимые собери. Мы едем в Москву.
Я пытаюсь возразить, но всё тщетно. С доводами Генриха не поспоришь:
– Маленькая, ты хочешь заразить Оленьку и бабушку? Это скорее всего грипп. Я такой бякой не болею, мне это не опасно, а вот остальные. Давай, моя девочка, быстренько.
Я направляюсь в детскую в поисках своих вещей, а Генрих всё рассказывает бабушке. Она быстро собирает нам с собой пару пакетов, сокрушаясь, как это меня так угораздило.
Голова перестаёт работать очень быстро. С трудом собираю вещи, но кое-что собираю, и минут через тридцать мы уже едем в Москву. В машине я быстро проваливаюсь в забытьё.
Глава 12
Генрих
Прохожу с очередной коробкой в комнату бабушки. Клавдия Ивановна решает сегодня уморить всех домочадцев и разложить все вещи по своим местам. Теперь понимаю в кого Виктория такая упёртая. В бабушку. Проходя мимо, бросаю взгляд на Вику, аккуратно расставляющую посуду в кухонный шкаф. Что-то в ней не так, но что, не улавливаю сразу. Решаю заглянуть к ней на обратном пути. Бабушка уже командует:
– Касатик, вот сюды ставь. Вроде всё принесли. Тепереча раскладывать буду.
Мысли возвращаются к Вики. Что с моей девочкой не так? Иду к ней с целью поцеловать, но в глаза бросается нездоровый румянец её милых щёчек.
Я ещё ночью почувствовал тяжёлое дыхание, но потом решил, что показалось. Утром она спала спокойно, дыхание было ровным.
Весь день Вика порхает весёлым мотыльком, лишь слегка смущается под моим пристальным взглядом и краснеет. Подхожу и прикасаюсь губами, пробую лоб. Температура… Ещё не высокая, но уже есть и глазки неестественно блестят.
– Маленькая, как ты себя чувствуешь? – интересуюсь я, а Виктория отвечает, что знобит и спать очень хочется.
Вот теперь придётся точно уехать и не к Герману, как я планировал, а в Москву, к себе. Ещё не хватало детей заразить простудой. А то, что это вирусная инфекция, сомневаться не приходится. Стоя на трассе в ожидании помощи, Вика сильно замерзла, а я в тот вечер, как последний болван, не предал этому значение и даже позднее не поинтересовался у девочки её самочувствием. Лишь однажды промелькнула мысль, что Вика изредка чихает.
– Вика, собирай самые необходимые вещи, мы едем в Москву.
– Я никуда не поеду, не командуй мной. Здесь ещё всё намыть нужно, по местам разложить. Кто это делать будет? Бабушка?
– Вика, у тебя температура поднимается. Это скорее всего вирусная инфекция. Ты хочешь бабушку с Оленькой заразить и папу в придачу?
Этот аргумент оказывается весомым, и Вика идёт собирать вещи. Бабушке приходится всё объяснить самому. Бабуля причитает, быстро собирает нам с собою варенье, мёд и что-то ещё, как она говорит, самое необходимое, но мне это не важно. Для меня самое важное сейчас доехать до дома, пока температура Вики не достигла пика.
Мы уезжаем, не дожидаясь мужчин с непоседой- Оленькой. Уже с дороги я звоню Марку, попросив подстраховать меня. Вадиму Игоревичу будет сложно разобраться с расстановкой мебели в детской. Поэтому этот важный момент возлагаю на плечи племянника, как и помощь этим милым людям в моё вынужденное отсутствие.
Вика моментально засыпает в машине и спит всю дорогу. Хорошо хоть пробок нет, добираемся быстро. Будить очень не хочется, но приходится.
– Вика, девочка моя, просыпайся. Мы приехали, – бужу её я. Она просыпается, хотя и не сразу. Проснувшись, хлопает своими длинными ресничками, соображая, что происходит. – Маленькая, мы приехали. Пойдём домой. Сейчас измерим температуру и примем лекарство.
Помогаю Вике вылезти из машины. Она, от дуновения ветра ёжится и пытается закутаться в шарф.
Дома помогаю снять шубку, провожу в спальню. Вика раздевается и падает в кровать, тут же нырнув под одеяло. Её сильно знобит. Ставлю чайник, измеряю температуру. 39,2°С. Не хило её накрыло!..
Я впервые так ухаживаю за больным человеком. Сам. Помогаю ей во всем. Вика или плохо понимает, что происходит, или доверилась мне полностью, разрешив так за собой ухаживать. Я провожаю её в туалет, помогаю переодеться в сухое бельё, так как от пота её пижамка становится мокрой, хоть выкручивай.
Лишь к утру температура спадает до 37,6°С, и моя девочка безмятежно засыпает. Я падаю рядом, на всякий случай выпив противовирусное. Мне болеть нельзя. Во-первых, на работу через несколько дней, там ждут пациенты. Во-вторых, родителям я обещал приехать в конце января. Теперь уже сомневаюсь, что смогу оторваться от Виктории.
Следующий день мы боремся с температурой, которая настойчиво поднимается выше 38°С. Всё, воспаление спускается вниз. Воспаление лёгких на лицо. Приходится колоть уколы, без антибиотиков здесь не справиться.
Утром меня будит кашель Вики. И всё-таки кашель становится влажным. Это уже маленькая победа. Встаю, завариваю отвар, готовлю лёгкий завтрак, ставлю Вики градусник. 38,1°С. Температура держится. Вика, измученная температурным кошмаром, пытается улыбнуться.
– Доброе утро, моя маленькая. Как ты?
– Нормально, – хрипит Вика и заходится в кашле. – Дышать тяжело.
– Сейчас, моя девочка, мы сделаем вот так, – я подкладываю вторую подушку и помогаю Вике устроиться поудобнее. – Теперь мы позавтракаем.
И ставлю перед Викой кроватный столик с тарелкой каши и кружкой чая с лимоном. Вика морщит носик.
– Что тебе не нравится? – интересуюсь я.
– Я не ем кашу и не люблю лимон, – твёрдо говорит она.
– Вика, я это учту, но сегодня кашу придётся съесть. Она питательная, легко усваивается и с живыми витаминами. Чай тоже придётся выпить, лимон – это кладезь витамина С, который тебе необходим. Давай, кушай, – я протягиваю Вике ложку.
Вика берёт ложку и нехотя ковыряет кашу, но после третьей ложки дело идёт лучше, и Вика съедает всё.
– Генрих, а где моя пижамка. Я же в ней была? – интересуется моя девочка.
– В стирке, как и куча моих футболок. Мне приходилось их менять несколько раз. Ты вся мокрая была.
– Ты меня сам переодевал?.. – милые карие глазки Виктории округляются и бросают молнии возмущения. Моя маленькая начинает злиться.
– Вика, я тебя не только переодевал, но и помогал мыться, водил тебя в туалет, слушал твои лёгкие, делал тебе уколы, так что теперь между нами нет преград. Что не так, Вика? – мне смешно смотреть на милую злючку, но я стараюсь быть серьёзным.
– Я не разрешала, – зло возмущается Вика.
– Маленькая, я – врач. Я не привык спрашивать разрешение у пациента, которому нужна помощь. Спроси у Дашки, когда она болеет, я разрешение не спрашиваю. Я беру и делаю то, что нужно для больного организма.
Наклоняюсь и целую Вику в висок. На лбу снова появляется испарина.
– Спи, маленькая. Ты устала. Выясним отношение, когда будешь здорова.
Виктория
Сегодня мне становится лучше. После трех дней борьбы с простудой и кашлем, впервые градусник показывает нормальную температуру и у меня появляются силы встать и самостоятельно дойти до ванной.
Генрих куда-то с утра ушёл, накормив меня завтраком и пообещав вернуться к обеду. Но, уже два часа, а его нет. У меня, как назло, впервые за эти три дня проснулся аппетит. Решаю принять душ, а потом познакомиться с квартирой, найти кухню и что-нибудь приготовить.
Стоя под тёплой струёй воды, ощущаю себя родившейся заново. Вода ласкает кожу, смывая с меня запах болезни. Теряю реальность времени и наслаждаюсь этими мгновениями. Я быстро устаю стоять и решаю набрать в ванну воды и немного понежиться лёжа. Кручу головой, нахожу пену для ванной. Даже не читая с чем пена, наливаю в чашу и набираю воду, погружаюсь в неё. Кайф…
– Виктория, чтоб тебя тараканы съели. Что ты делаешь, девочка? – в мой сонный мозг врывается раздражённый голос Генриха, и тут же я понимаю, что мне холодно.
Приоткрываю глаза. Я в ванной, лежу уже в остывшей воде. Я что? Уснула? Блин… Дура!..
– Вика, маленькая, ты же замёрзла вся. У тебя и так воспаление лёгких, а ты…
Генрих быстро извлекает меня из ванной и растирает мою кожу полотенцем, трёт усиленно и долго, пока кожа не начинает краснеть. Но мне кажется, она краснее скорее от смущения, чем от физического воздействия.
– Быстро под одеяло, – командует Генрих. – Я сейчас.
Он слегка подталкивает меня в направлении спальни, а сам исчезает на кухне. Я даже боюсь ему перечить. Мне так стыдно. Он возится со мной, как с маленькой. Судя по поведению, в неё я и превратилась рядом с этим мужчиной, ведь рядом с Максом я была самостоятельная и взрослая. Болеть мне не разрешалось от слова «совсем», ведь я же могла заразить Макса. Поэтому если у меня появлялся лёгкий насморк, Макс сразу же сваливал к маме. Мне предоставляли возможность поболеть в одиночестве. И уж точно, так за мною не ухаживали.
Через пару минут Генрих приносит мне кружку горячего чая с медом и лимоном.
– На, маленькая, отогревайся. Пока пей чай, сейчас приготовлю ужин и накормлю. Проголодалась?
Я утвердительно киваю головой. Хотя мне и хочется кушать, но я не хочу, чтобы он уходил.
– Можно я с тобой на кухню пойду? – прошусь я, в надежде, что он разрешит.
– Соскучилась? – переспрашивает он, явно не веря своим ушам. Я снова утвердительно киваю.
– Лежи, я сейчас.
И он исчезает из спальни, но ненадолго. Материализовывается через несколько минут с вкусно пахнущей тарелкой. От этого аромата у меня рот наполняется слюной. Я блаженно прикрываю глаза. Передо мною на тарелке лежит увесистый кусок рыбы в кляре и свежие овощи.
– Трескай, маленькая, и набирайся сил, выздоравливай. Это тебе от Даши. Сегодня Марк с Оленькой приезжали.
Я смотрю на него во все глаза. Оленька приезжала? Девочка скучает ведь. А я…
– Генрих…
У меня куча вопросов, я даже не знаю с чего начать…
– Маленькая, Оленька помогала Марку купить Элен подарок на день рождения. Марк через неделю уедет в Германию и, возможно, не сможет приехать к ребятам на дни рождения. Поэтому и решил подарки купить заранее. С подарком Ромке проще. Управился быстро. А вот для Элен выбирали долго. Решили, что подарки от Марка подарит Оленька.
– Что?.. – это единственно, что я могла спросить, забрасывая в рот очередной кусок рыбы.
– Так они решили, – улыбаясь отвечает Генрих. – Пока подарки хранятся у нас. И ещё один подарок – Оленьке на день рождения. У неё же в мае. Она правильно сказала? – я утвердительно киваю, так как говорить с полным ртом не могу. – Он тоже у нас. Но его я подарю девчушке.
Я обалдело смотрю на мужчину.
– Да, у Марка новое звание, – Генрих продолжает делиться новостями. – Оленька теперь всем говорит, что это её старший брат.
– Почему? – окончательно обалдев, спрашиваю я, едва прожевав очередной кусочек рыбки, которая очаровательно вкусная и просто таит во рту.
