Юрий Витальевич Яньшин
Этот длинный, длинный день
– Станция уже перешла в боевой режим, – без эмоций сообщил Вершигора, а потом все же не удержался и спросил, – как вы думаете, они этим ограничатся или все же нанесут удар?!
– Судя по тому, что у вас все спокойно, а ваше направление считается наиболее опасным, то следующего удара, по крайней мере, извне, пока не будет.
– Значит это кто-то из своих? – осторожно предположил подполковник.
– Да какие они к ебеням собачьим свои после этого?! – взорвался Иванов. – Нелюди, мать их… Ладно, подполковник, ты уж прости, что я тут лез со своими указивками, сам понимаешь, мы тут все на взводе…
– Понимаю, товарищ генерал. Как тут не понять?
– Ну и ладненько, – пробормотал Иванов и махнул рукой, чтобы отключили громкоговоритель.
После отключения связи, генерал как-то сразу расслабился, и плечи его немного опустились, как будто кто-то снял с них лишний груз забот и ответственности. Для всех собравшихся, дабы успокоить тех, кто еще не совсем понял, решил пояснить:
– Все слышали?
В ответ раздался невнятный гул голосов, подтверждающий полученную информацию.
– Нам еще предстоит оценить весь жуткий масштаб теракта. Судя по кадрам видеосъемки, там большое количество жертв, причем жертв из числа гражданских лиц. Но из всего, что я узнал, можно сделать, по крайней мере, один положительный вывод. Даже два. Во-первых, военное руководство, за исключением главкома и министра обороны, в основном не пострадало и уверенно держит руку на пульсе событий, а во-вторых, время для внезапного нападения нашими противниками уже упущено, поэтому никакой массированной атаки в ближайшее время не ожидается.
– Но кто-то же управляет страной? Господи, неужели опять Ведмедев на нашу голову? – начали раздаваться голоса отовсюду.
– Кто управляет страной, мы узнаем с вами, я думаю, еще до обеда. Это будет тот, кто обратится к нации, – уверенно сказал Иванов.
– А как же мы?! Что будет с нами и нашим проектом?! – опять посыпались вопросы.
– Товарищи! Вы слишком многого хотите от меня! Я не могу вам сейчас ответить на эти вопросы, вы же не маленькие дети, сами должны все понимать. Могу только предположить, что в ближайшем будущем, центральным властям, да и нашему министерству, будет, откровенно говоря, не до наших с вами проблем и чаяний. Все, что зависит от меня и от нашей комиссии, мы сделаем несмотря ни на что. Нужно только дождаться известий от моряков, когда они смогут выловить приводнившийся объект. Я полагаю, с этим не должно возникнуть никаких проблем. Если до конца дня водолазы его поднимут на борт НИС[147] «Шельф» и там проведут хотя бы экспресс-анализ состояния реактора, который подтвердит его безопасность, я немедленно подпишу акт о приемке промежуточного этапа испытаний установки.
– А после? – спросил Вострецов.
– А о том, что будет после, ведает только сам Всевышний. От меня уже ничего зависеть не будет, – развел руки в стороны генерал, признавая свое бессилие. – Моя миссия будет завершена и наша комиссия отбудет на материк.
– Я с вами! – твердым голосом сказал академик.
– Так ли уж необходимо в такой сложный момент оставлять хозяйство? – усомнился генерал.
– Алексей Сергеевич и Михаил Дмитриевич, – он кивком головы указал на по-прежнему стоявшего в дверном проеме коменданта, – отлично со всем управятся и без меня, тем более, что я как хозяйственник, не имею абсолютно никакой ценности. А в Москве, подозреваю, мне придется головой проламывать разрешение на следующий этап испытаний. Опыта по хождению во властные кабинеты мне не занимать, а скандалить и лаяться – мое второе призвание.
– Игорь Николаевич, а что же мне прикажете тут делать?! – подал растерянный голос Боголюбов.
– Как что?! Немедля приступать к сборке, из имеющегося комплекта, второго ускорителя. И произвести сборку в ускоренном режиме для отправки на материк.
– А почему в ускоренном? – не понял Боголюбов. – Ведь у нас нет пока разрешения на изготовление аппарата даже в мелкосерийном исполнении.
– Экий, вы, право недотепистый Алексей Сергеевич! – поморщился Вострецов. – Вот как вы невнимательно слушали нашего генерала, а ведь он правильные мысли высказывал. Гарантирую, что в наших высших эшелонах власти имеется не один «крот», сливающий информацию на сторону. И как только рапорт об успехе наших испытаний ляжет на стол руководства страны, второй его экземпляр будет уже лежать на столе у Трампа. И как правильно сказал товарищ Иванов, нет таких средств и усилий, которых бы пожалели наши враги, чтобы уничтожить плоды нашего труда в самом зародыше. Запросто прилетит какой-нибудь «Трайдент»[148] и ау, пишите письма. Поэтому срочно надо делать второй экземпляр и везти его вглубь страны – под защиту ПВО и ПРО. А то у нас тут, стыд сказать, кроме пары «Торов»[149] и нет ничего.
До Боголюбова наконец стала доходить вся серьезность положения, в котором они все оказались и он странным взглядом посмотрел на своего учителя и коллегу, что не укрылось от последнего.
– Ты, что так смотришь на меня?! – едва не сатанея, набросился академик на друга. – Думаешь, что я сбегаю под шумок?!
– Что ты, что ты?! – замахал на него пухлыми ручками Боголюбов. – Даже и не думал о таком, Николаич! Просто до меня только сейчас начало доходить то, в какой опасности может оказаться вся страна, если мы начнем медлить.
– Ну, то-то же, – сразу смягчился академик, которому всю жизнь мешал его взрывной характер.
Ставший невольным свидетелем непростых отношений в научной среде, генерал кашлянул и обратился уже к коменданту:
– Кстати, Михаил Дмитриевич, я надеюсь, вы распорядились об усилении охраны объекта, прежде чем принести нам такие печальные вести?
– Меня учить не надо, товарищ генерал, – зло ощерился тот, затем попытался смягчить тон и добавил, – мы службу свою знаем. Не первый год замужем.
– Ну и ладно тогда, – не стал лезть на рожон Иванов по такому незначительному поводу в такое непростое время. Он понимал – нервы у всех на взводе.
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться?! – раздался громкий голос одного из военных его свиты.
– Обращайтесь, – ответил тот, окончательно успокоившийся от уставного обращения.
– Моряки докладывают: объект по радиомаяку водолазами обнаружен и поднят на поверхность. Внешних признаков повреждения объект на себе не несет. Радиационное излучение объекта соответствует фоновым показателям. Специалисты готовятся к его демонтажу, для дальнейших исследований рабочего тела реакторной зоны.
– Отлично. Передайте им – пусть поторапливаются. Предварительные сведения мне должны быть доложены в кратчайшее время.
– Есть, передать.
– И да, кто-нибудь, – обратился он к членам своей комиссии, – сходите и найдите летунов, пусть начинают готовить самолет к вылету. Думаю, что к вечеру первые результаты обследования будут уже готовы.
Кто-то из офицеров козырнул и потопал к выходу – искать в поселке летчиков.
Несмотря на страшный психологический удар, растерянность и паника среди военных и околовоенных быстро пошла на убыль. Не прошло и часа, как вновь здесь воцарилась хмурая, но все же деловая обстановка.
II
Ползая на карачках в талом снегу, размазывая по остренькому личику слезы вперемешку с кровавыми соплями, старший лейтенант Шептицкий хлюпая разбитым носом и шепча проклятия, кое-как поднялся на ноги. Слезы, не столько от причиненной боли (подумаешь, надавали по щекам, и то не кулаком, а ладошками), сколько от жгучей обиды и стыда, что за этой неприглядной сценой наблюдали посторонние, среди которых были знакомые ему еще по службе в Москве, распаляли его мозг горячим кипятком ненависти. Колченогий комендант хотел не увечья, а публичного унижения младшего по званию. «Ладно. Земля круглая. Мы еще встретимся, когда я буду смотреть, как срывают погоны с плеч безумного старикашки» – роились мысли в его воспаленной голове. Окинув затуманенным от слез взором окрестности и не найдя в пределах видимости свидетелей его позора, он даже слегка обрадовался. Кровь тонкой и прерывистой струйкой продолжала течь из носа, видимо, там лопнул какой-нибудь сосудик. Нос, еще с детства был его «слабым» местом, из-за этого он никогда не участвовал в мальчишеских потасовках, чему всегда откровенно радовалась мама.
Привычка не ввязываться в силовые разборки повзрослела вместе со своим хозяином. Из-за этой привычки избегать силового противостояния он так и не обзавелся постоянной девушкой, ибо как только на горизонте намечался соперник в амурных делах, он попросту уступал поле битвы без сопротивления. Когда подошло время выбирать свою будущую стезю, он захотел подать документы в какой-нибудь вуз, готовящий специалистов по международному менеджменту, здраво рассуждая, что там он обретет не только нужные знания, но и необходимые связи и полезные знакомства. Однако, все переиграл самовластный и бескомпромиссный отец – уже далеко не молодой, но влиятельный в интендантских кругах московского военного округа генерал-лейтенант. Своим волевым решением он заставил своего единственного и позднего отпрыска сдать документы в Костромское ФГКВОУ ВО,[150] безапелляционно заявив, что будущее не за танками и самолетами. А исключительно за химией. Арнольдик, а именно так всегда звала его мама, и на этот раз не стал фрондировать, соглашаясь, что в словах отца присутствует зерно истины. Невысокий, но стройный и смазливый (спасибо маме), с курсантскими погонами на плечах, он оказывал на девушек куда более приятное впечатление, нежели раньше, даже на разборчивых москвичек, когда приезжал домой на каникулы. Сразу завелись подружки, стайкой кружившей возле перспективного генеральского сына. Особенно среди них выделялась Ингрид – дочка какого-то там не то третьего, не то четвертого секретаря посольства Латвии. Прелестная, чем-то похожая на куклу Барби своей изящностью и непосредственностью, она выгодно отличалась от спесивых и хабалистых москвичек. Длинные белые волосы до плеч, голубые глаза и мягкий прибалтийский акцент очень импонировали молодому курсанту. Да он и сам порой, с явным удовольствием замечал, что далеко небезразличен красивой девушке. От запаха ее тонких духов, когда она находилась рядом, приятно щекотало в носу… Опять этот нос, будь он неладен! Он не был глуп и учился довольно прилежно, поэтому карьера обещала быть неплохой, тем более папенька заранее позаботился о том, чтобы по будущему распределению новоиспеченного лейтенанта его место службы проходило в пределах прямой отцовской видимости – в пределах Садового кольца. И все было бы хорошо, не случись того досадного инцидента, как раз связанного с Ингрид. Как-то раз, находясь у него дома она, осматривая в его комнате полки со специальной литературой по тематике, связанной с предметом обучения, высказала интерес к профессии «бойца с невидимым врагом», как в шутку называли себя те, кто служит в ВРХБЗ. Как и положено молодому петушку при виде хорошенькой курочки, он тут же расправил крылышки и приподнял гребешок, заявляя с апломбом, что то, что она видит на полках, это даже не вчерашний, а уже позавчерашний день. А вот на закрытых лекциях, конспекты которых даже не разрешается выносить из аудитории, описываются такие методы борьбы с химическим, биологическим и радиационным загрязнением, что на их основе вполне можно писать научно-фантастические романы в стиле Жюля Верна. В этот момент глаза девушки из голубых стали бездонно черными, а затем вспыхнув приобрели прежний оттенок. Она быстро перевела разговор на другую тему. Вряд ли он тогда задумывался о последствиях своей безответственной болтовни, скорее всего, просто хотел создать о себе мнение как о таинственном и значимым человеком в военной структуре. Несмотря на свою кукольную внешность Ингрид обладала магическим даром сексуального притяжения и бешеным темпераментом. А еще она очень любила посещать казино и скачки, где беззаботно просаживала немалые суммы. Но иногда ей улыбалось игровое счастье и они весело кутили на пару. Тут бы ему включить мозг и подумать, откуда у дочери совсем небогатого посольского секретаря такие деньжищи, но мозг Арнольда спал, очарованный прелестями своей спутницы. Однажды в казино она проиграла особенно крупную сумму и даже впала в истерику, с попыткой, на его глазах, вскрыть себе вены от отчаяния, ведь по ее словам она взяла эти деньги из сейфа отца. А это, как назло, были деньги посольства, выданные ему под роспись, на проведение каких-то там мероприятий и теперь ее отцу угрожает, по ее вине, не только отставка, но и суд за растрату. Вконец потерявший голову Вертер[151] не нашел ничего лучшего, чем в свою очередь залезть в кубышку отца, наличие которой тот скрывал от жены, но не уберег от пытливого взора сыночка. Когда он бережно передавал ей пухлую пачку евро, она горячо уверяла его, что в течение месяца, в крайнем случае, двух месяцев, отец полностью рассчитается с ним, при этом в ее глазах было столько любви и нежности, что Шептицкий просто поплыл сознанием. Они шли под ручку, и запах от ее волос пьянил и кружил ему голову. Зомбированный, он даже не заметил, как она уговорила его в «последний-распоследний» раз попытать счастье за игорным столом, и тем самым решить ее и его проблему одним махом. А она чувствует своим женским чутьем, что сегодня-то уж ей точно повезет. Разумеется, она проиграла. С треском. Он не помнил, как добрался до дома на полусогнутых от страха ногах. Через два дня уже было пора возвращаться в училище, где он уже был на последнем курсе, а у него в голове металась только одна мысль – как вернуть деньги отцу или хотя бы как инсценировать ограбление собственной квартиры, чтобы скрыть недостачу. А тут еще Ингрид куда-то пропала. И мобильник у нее был отключен. Он бесцельно бродил по улице, погруженный в свои невеселые мысли, когда к нему подошел малоприметный человек и окликнув его по имени, предложил присесть на лавочку, стоящую неподалеку. Забывший представиться незнакомец, сразу сообщил, что от Ингрид наслышан о его финансовых проблемах и предложил свои услуги по их разрешению. Естественно, не задаром, а за некоторые действия Арнольда специфического характера. Внутренне, Шептицкий-младший готов был продать даже свою бессмертную душу врагу рода человеческого, не говоря уж о какой-то там Родине, носящей для него чисто абстрактный характер. Поэтому поупиравшись и поторговавшись, для приличия, он согласился пронести в здание академии видеоаппаратуру, умело спрятанную в оправу его очков (он носил очки, хоть и скрывал это на людях) и произвести фотографирование особо интересных конспектов, относящихся к новым методам дистанционного распознавания некоторых химических веществ. Заранее приготовленная аппаратура немедленно и незаметно для окружающих перекочевала в карман ветровки предателя, а незнакомец кратко проинструктировал его о том, как ею пользоваться. Договорились встретиться на этом же месте через две недели. Благодетель обещал организовать ему вызов в Москву, якобы на похороны близкого родственника, любезно предупредив, что в следующий раз его будет встречать уже другой человек. Через две недели, как и было договорено, он встретился с таким же неприметным человечком, чтобы обменяться «подарками». Человечек не хотел сразу отдавать деньги, ссылаясь на то, что переданные материалы нуждаются в тщательной проверке, но тут Арнольд проявил-таки не свойственную ему до сих пор настойчивость и решительным образом отказался передавать курьеру что-либо. Тот покряхтел, поворчал что-то себе под нос, но все же положил себе на колени кейс и, раскрыв его, достал туго стянутые резинкой купюры, предварительно заставив Арнольда расписаться в получении означенной суммы, что и было незамедлительно сделано. На резонный с его стороны вопрос, когда же состоится факт вербовки, с закреплением в письменном виде его согласия работать на иностранную разведку, человечек толь усмехнулся, пожав плечами, добавив при этом: «Вы молодой человек, начитались шпионской литературы. В вашей подписи нет совершенно никакой необходимости. Техническая аппаратура уже давно зафиксировала этот акт на видео и аудио носителях». Перед тем, как попрощаться, курьер в мягкой форме попросил Шептицкого поинтересоваться при удобном случае, о некоторых аспектах деятельности его папаши. А весной пообещал найти его вновь, чтобы получить интересующую его информацию. На том и расстались, весьма довольные друг другом. Придя домой, Арнольд первым делом бросился к тайнику, оборудованному в подоконнике отцовского кабинета, благо, отца и матери не было дома. Возвращая на место прежнего хранения деньги, Арнольд был весьма озадачен фактом того, что тайник посещал не он один, ибо он хорошо помнил, в каком положении оставил прошлый раз, находящиеся там предметы. Если бы это был отец, то он наверняка бы уже поднял шум по поводу пропажи. «Неужели мама тоже в курсе отцовской заначки?» – недоумевал он. С этими тревожными мыслями он и отбыл к месту учебы. А к весне разгорелся скандал. Из латвийского посольства произошла утечка информации о том, что дочь атташе по культуре занимается вербовкой агентуры среди, подающих надежды молодых офицеров, связанных с эксплуатацией новейших систем вооружений. На Лубянке еще не перевелись люди не зря протирающие свои штаны на служебных стульях, поэтому они быстро вычислили всех, кто в последние два года находился в контакте с оборотистой девицей. Попал под «колпак» и Арнольдик. Его даже дважды вызывали на допрос к следователю ФСБ. Его спасли несколько обстоятельств. Как оказалось, вербовщица вскружила голову не только курсанту, но и еще нескольким уже вполне состоявшимся офицерам, к тому же связи отца смогли на какое-то время отвести от головы сына карающий меч Немезиды.[152] Выпускник отделался строгим внушением со стороны органов за неразборчивость в половых связях и политической близорукости. Чтобы окончательно замять скандал, папаша, еле дождавшись выпускных экзаменов, выхлопотал любимому чаду назначение в дальний гарнизон – подальше от соблазнов столицы, сопроводив это действо обещанием вытащить его оттуда при первом же удобном случае. Так судьба занесла этого негодяйчика в Белушью.
Присев на корточки, Шептицкий зачерпнул горсть слежавшегося снега и приложил к носу, пытаясь остановить кровотечение, а заодно и слегка остудить разгоряченную голову. Кое-как, но все же кровоток удалось остановить. Слегка поостыв от пережитого позора, он решил, что так это дело оставлять ни в коем случае нельзя. Самодурство пенсионера надо пресекать на корню, а то сегодня тебе морду чистит взбесившийся и вечно пьяный старикан, а завтра этим займутся, глядя на него, простые призывники, а морда лица у него, между прочим, не казенная. Нужно было срочно что-то предпринимать. Совет многоопытного отца ему сейчас бы не помешал, но он и сам парень не промах и знает, как поступить правильным образом. «Нужно действовать строго по Уставу. Правда на моей стороне» – здраво рассудил он, и слегка пошатываясь, но приободренный мыслями о предстоящей мести, побрел к стоящему на сваях приземистому одноэтажному зданию, которое занимала группа дозиметристов, в которой он и состоял. В стенах этого неказистого с виду здания обреталось непосредственное начальство Шептицкого – майор радиологической службы Андрей Семенович Уржумцев. Поднялся по лестнице, оббивая на ходу, налипший на зимние берцы снег. Поднявшись, толкнул дверь, входя внутрь теплого помещения. Кабинет начальника находился в конце коридора. Он не слишком надеялся застать Уржумцева на месте, в день когда проходят столь значительные испытания, но ему незамедлительно надо было что-то делать, так как время могло добавить нерешительности в его трусоватый характер, поэтому нужно было срочно отрезать пути к отступлению. К его удивлению майор был на месте. Накануне он умудрился заразиться гриппом, и напуганный последними известиями с материка о повсеместном наступлении коронавируса, местный терапевт, не имевший под рукой экспресс-тестов на вирус, порекомендовал Уржумцеву, лечь в бокс на обследование. Майор, как обычно, заартачился и они, в конце концов, сошлись на простом ограничении общения. А пока суть да дело, он оборудовал себе спальное место прямо на рабочем месте. Уржумцев по телефону распекал кого-то из подчиненных, когда в кабинет робко постучал Шептицкий. Вид у майора был весьма неприветлив, но на просьбу войти, все же нехотя кивнул. Окончив разговор, уставился на прибывшего.
– Товарищ майор, разрешите обратиться?! – вскинул руку к шапке по-уставному старлей.
– Обращайтесь. Только близко не подходите – я, типа, на карантине. Так что соблюдайте дистанцию. Что у вас?
– Товарищ майор, полчаса назад я подвергся нападению со стороны начальника охраны объекта – полковника Виттеля.
– Что-о?! – гундосо, по причине жесточайшего насморка, воскликнул майор, выпучивая слезящиеся глаза. – Вы в своем уме, старший лейтенант?!
– Так точно! – козырнув, ответил тот.
– Потрудитесь объяснить, – процедил сквозь зубы Уржумцев. Сам выходец из простой семьи уральских рабочих, он знал, чьим сынком является, навязанным ему в группу старший лейтенант, а потому заранее не ждал от него ничего хорошего, и от этого испытывал к нему острую неприязнь, которую всячески пытался до этого скрывать.
– Полчаса назад, мы, с группой приехавших из Москвы товарищей, стояли возле пищеблока с целью наблюдения за ходом испытаний. Мимо нас проходил полковник Виттель в совершенно безобразном виде. Представители из Москвы с удивлением отметили явное нарушение воинской дисциплины со стороны коменданта объекта. У них могло сложиться неверное представление о порядках в гарнизоне. Искренне болея за репутацию воинской части, а так же желая исправить сложившуюся ситуацию, которая грозила повлечь за собой далеко идущие последствия с соответствующими выводами, я решил призвать полковника к порядку. С этой целью я сделал ему вполне, на мой взгляд, справедливое замечание. И тут же, на глазах у всех, подвергся ничем не мотивированному нападению со стороны вышеозначенного лица.
– Да уж, – вполне себе представляя реальную картину произошедшего, а не россказни этого столичного хлыща, протянул майор. – И где это вы старший лейтенант научились так суконно выражаться? Последствия, немотивированному, вышеозначенного…
– Это наказуемо? – сделал удивленное лицо Шептицкий, пропуская мимо ушей явное оскорбление майора, назвавшего его по званию, а не по имени и отчеству, в приватной беседе, как это принято в офицерском корпусе.
– Да нет, что вы, старший лейтенант?! – словно издеваясь не то вопросил, не то опять оскорбил Уржумцев вновь. – Просто пытаюсь понять, как вы метко выразились, вашу истинную мотивацию.
– Не понял, товарищ майор…
– А что же тут непонятного?! Я хочу выяснить, какими именно словами вы оперировали в тот момент, что подверглись нападению после этого?
– Эээ… Видите ли, товарищ майор, я дословно уже и не припомню, – начал мямлить Арнольд, видя, что дело принимает не совсем тот оборот, на который он рассчитывал первоначально.
– Ага! Не помните, значит? – почти ласково спросил майор.
– Я, помнится, – начал тянуть волынку старлей, – указал ему на неприглядность его состояния и поведения…
– В каких выражениях это было сказано?! – повысил голос начальник дозиметристов.
– В выражениях, не запрещенных правилами русского литературного языка, – попробовал выкрутиться Арнольдик, чуя, что начинает покрываться мелкой испариной.
– Я так и предполагал. К тому же вам, видимо, хотелось покрасоваться перед гостями из Москвы, знакомыми по прежней жизни в столице?
– Нет, ну что вы…
– Ну, хорошо. Оставим это. А скажите-ка, мне, какого результата вы хотели бы добиться, обращаясь ко мне? – поинтересовался Уржумцев, громко сморкаясь, в цветастый платок огромных размеров.
– Я полагал, что избиение младшего старшим по званию должно как-то караться, – начал неуверенно Шептицкий.
– Избиение?! Но позвольте, разве перед тем как прийти ко мне, вы зашли в амбулаторию, где по всяким правилам с вас должны были снять побои? – майору уже откровенно начинал нравиться этот диалог, и он с удовольствием предвкушал его финал.
– Нет, но сам факт рукоприкладства со стороны коменданта не укрылся от глаз москвичей, – сделал тщетную попытку старлей перевести разговор в нужное для него русло.
– Да? И они готовы в письменном виде представить подтверждение вашим словам?
– Пожалуй, что нет, – понуро признался «потерпевший», вспоминая, как резво покинули место побоища потенциальные свидетели.
– Ясно. Значит, о привлечении военной прокуратуры к делу не может быть и речи, так как ни медицинского освидетельствования, ни свидетельских показаний в наличии не имеется и вряд ли они будут получены. Так?
– Так. Но я думал…
– Что вы могли там еще думать? – поморщился майор, как будто нюхнул падали.
– Я думал, что есть какие-то механизмы привлечения к ответственности. Что-нибудь типа офицерского Суда Чести, – ежась под взглядом начальника, пролепетал Арнольд.
– Вон даже как?! – протянул майор, в душе задыхаясь от радости. – Ваше слово против его?
– Так точно. И пусть он при стечении народа, глядя мне в глаза, скажет, что этого не было, – с надеждой в голосе проговорил Шептицкий.
– Ну что ж, этот вариант нельзя сбрасывать со счетов, – согласился начальник. – Но для офицерского Суда Чести, вам, как минимум, необходимо подать рапорт о случившемся, на мое имя.
– Я готов! – обрадовано вскинулся этот «дурачок», как мысленно назвал его про себя майор.
– Тогда, вон свободный стол в углу, садитесь и пишите. Бумага в ящике стола, письменные принадлежности там же.
– Есть, товарищ майор! – уже почти ликуя, откликнулся он.
Шептицкий по-хозяйски расположился за соседним столом и пошуршав письменными принадлежностями принялся бодро строчить свой пасквиль. Майор отвернулся к окну, чтобы, во-первых, не видеть мерзкой физиономии своего подчиненного, а во-вторых, чтобы не выдать ему своего плохо скрываемого ликования от происходящего. Майор вполне осознавал, что за молодым выскочкой стоят деньги и московские связи его папаши, но в то же время он учитывал и тот фактор, что у полковника позиции гораздо прочнее. И они базируются не на сиюминутных общественных конъюнктурах, а на могучем и грозном фундаменте офицерской кастовости, берущей свое начало, чуть ли не с доисторических времен князя Рюрика.[153] А это был, с его точки зрения, не убиваемый козырь. Прошло несколько минут.
– Товарищ майор, – раздалось от стола, – а можно написать, что полковник обозначил себя, как якобы представителя монархо-империалистических слоев Европы?
– Пишите, – вяло отмахнулся тот.
Прошла еще пара минут и тот же голос вновь обратил на себя внимание:
– Товарищ майор, а можно упомянуть, что полковник употреблял в мой адрес нецензурные выражения на немецком языке?
– Да, пишите уже, что хотите, бумага все стерпит! – не выдержал Уржумцев. – Не забудьте только упомянуть в своей писульке, какого наказания для полковника вы просите у суда.
– Не забуду. Не сомневайтесь, товарищ майор, – плотоядно прошептал Арнольд, поджимая свои тонкие губы.
Еще через непродолжительное время он закончил писать и встал со своего места, намереваясь передать бумагу в руки начальства. Майор даже не сделал малейшей попытки скрыть свое отношение к написанному. Принимая бумагу двумя пальцами, как будто заразу какую. Начал читать, максимально отставив от лица, боясь заразиться чем-то виросовидным.
– По закону, я не имею права не принять у вас рапорт. Но вот все ли последствия вы просчитали, подавая его? – поинтересовался он, надежно пряча бумагу в своем столе.
– А, что? – встрепенулся Шептицкий.
– Да ничего особенного, – продолжил медленную пытку майор. – Вы рапорт написали. Я его принял. На основании рапорта офицерское собрание может назначить судебное разбирательство. Я абсолютно не уверен, что Суд Чести встанет на вашу защиту. Ну да, ладно. А что будет потом?!
– Что?! – с чувством страха спросил Шептицкий.
– Я ни в коей мере не исключаю того обстоятельства, что ваши же сослуживцы, которые и до этого не испытывали к вам особой приязни, запросто могут устроить вам «темную».
– То есть, как это «темную»?! – растерялся старлей.
– А вот так! Не забывайте, Шептицкий, что это Север. Причем Крайний Север. Здесь свои неписаные законы и порядки. Как говорится «закон – тайга, медведь – прокурор».
В глазах Арнольда уже плескался ужас от представленных ему перспектив, а майор подливал маслица в огонь:
– Вот переломают вам руки-ноги, да и бросят куда-нибудь в расщелину. Был человек, и нет человека. Тут запросто можно сгинуть, на пятьсот метров отойдя от базы. Следствие никто вести не будет. Да и где следователи будут вас искать?! Тут уж никто не поможет, даже связи вашего отца. Не вы первый, не вы последний, кто пропадает в наших местах. К этому уже все привыкли.
Паника уже полностью овладела Шептицким, он был на грани срыва, а Уржумцев, делая вид, что не замечает этого, а просто как бы рассуждает вслух, продолжал добивать подчиненного:
– Конечно, если повезет, то через год ваши объеденные до костей песцами останки, может быть, и найдут случайно, но разве вам от этого будет легче. Комиссия установит, что все полученные травмы стали результатом вашего падения с высоты. Таков будет ваш финал, в лучшем случае.
– Господи! – с ужасом воскликнул Арнольд, по-женски заламывая ручонки в немой и от того бессильной истерике. – Что же делать?! Помогите! Умоляю!
– Даже и не знаю, что вам посоветовать, – нацепив маску ложного сочувствия, проговорил майор.
– Может мне вернуть назад рапорт? – уже чуть не рыдая, взмолился Шептицкий.
– Э, нет! – сказало хитрое начальство. – Рапорт я вам не верну. Даже не надейтесь.
– Умоляю, помогите! Сделаю все, что хотите! Только не губите!
– Все что хотите?! – пробарабанил пальцами по столу Уржумцев, как бы размышляя о дальнейшей судьбе незадачливого доносчика. – Есть тут один призрачный вариант.
– Я готов! Приказывайте!
Майор даже удивился, как за пять минут может преобразиться человек в половую тряпку.
– Вы прекрасно понимаете, что после этого инцидента, вам в любом случае не удастся восстановить свою репутацию в коллективе. Поэтому я вижу здесь только единственный выход. Ступайте сейчас к терапевту, пусть он у вас хорошенько поищет и найдет кучу всевозможных заболеваний, препятствующих вам дальнейшее прохождение службы в наших климатических условиях. Я сейчас позвоню ему и попытаюсь объяснить ситуацию. А после этого, вы подадите через меня рапорт, с просьбой о переводе в другую часть – более подходящую для вашего хилого здоровья.
