Юрий Витальевич Яньшин
Этот длинный, длинный день
IV
24 июня 2020 г., Россия, г. Москва, Фрунзенская набережная 22, Национальный центр управления обороной РФ, там же
Тут, вдруг, с верхнего яруса поднялась одинокая рука. Рука, ни много ни мало, принадлежала Заместителю Министра Обороны, Герою Российской Федерации, генералу армии Дмитрию Витальевичу Булдакову, начальнику Тыла Вооруженных сил РФ, курирующему вопросы их материально-технического обеспечения. Это был сюрприз.
– Слушаю тебя, Дмитрий Витальевич? – удивленно вскинул брови Верховный.
– Разрешите мне взять самоотвод!? – твердым голосом произнес он короткую фразу.
– Эээ… Я, конечно, не настаиваю, но не мог бы ты, Дмитрий Витальевич, хотя бы вкратце пояснить мотив? Если не хочешь, можешь не говорить, но, честно говоря, я все-таки рассчитывал на то, что ты войдешь в Совет, – в голосе Афанасьева слышались явная озабоченность и нескрываемое удивление поступком Начальника Тыла.
– Хорошо. Поясню. Как я понял из вступительной речи Валерия Васильевича, Высший Военный Совет на своих заседаниях будет принимать решения, не всегда подлежащие огласке. И эти решения будут носить стратегический масштаб. А я не могу, да и не должен обладать секретами, носящими исключительно важный характер для страны, а уж тем более участвовать в принятии решений такого уровня.
– Но почему?! – не понял Афанасьев. – Мы, ты, я и все остальные и так ходим под подпиской! Какие секреты ты вдруг стал опасаться знать?! И почему?!
– Потому что я являюсь агентом японской разведки, – брякнул Булдаков.
– Чего-чего? – переспросил Афанасьев, подавшись всем корпусом вперед, думая, что ослышался. Зал, как будто окатило холодной водой. Все оцепенели от такой неожиданности. Почти все. Тучков, до этого сидевший в отстраненной позе сфинкса, чинно сложившего руки на коленях, как-то разом весь подобрался и навострил уши. Барышев же с Костюченковым, напротив, делали старательно вид, что все происходящее их никоим образом не касается.
– Повторяю. Я – японский шпион.
– Попрошу отметить в протоколе факт продажи Родины, – попробовал неуклюже схохмить, цитируя фразу из известного всем фильма, Командующий ВМФ – Адмирал Флота Николай Анатольевич Безменов, но быстро заткнулся, видя, что никто не поддерживает его игривого настроя. Зато Рудов сориентировался весьма быстро, прикрикнув:
– Протокольная группа, прекратить вести записи до особого распоряжения!
Капитаны дружно положили авторучки на стол. Видя, что Афанасьев, ошарашенный до глубины души, не в состоянии сформулировать и тем более озвучить, что-либо подобающее данному моменту, Рудов решил взять в свои цепкие руки ход дальнейшей беседы:
– Потрудитесь объясниться, Дмитрий Витальевич, – проскрежетал он голосом несмазанной телеги.
– Поясняю. Вот уже без малого три года, как меня завербовала японская разведка, которой я поставляю сведения о мобилизационных ресурсах Дальнего Востока.
К этому времени первый шок, от услышанного, у Афанасьева уже начинал проходить, и он тяжко сняв очки с носа, стал покусывать их дужку. Он знал за собой эту странную привычку – покусывать дужки очков, в минуты напряженного сомнения, но ничего с этим поделать не мог. В глазах его плавала горечь.
– Уж от кого-кого, а от тебя я не ждал такой пакости, Виталич, – проговорил он, глядя в глаза стушевавшегося главного тыловика. – Как же ты так?! Что послужило мотивом? Чином тебя обнесли или довольствием обидели в чем?!
– Нет, товарищ генерал армии, – и тут Булдаков на миг запнулся, – или мне уже нельзя произносить слово «товарищ»?
Афанасьев вяло махнул рукой: «мол, поступай, как знаешь, покудова», а вслух произнес:
– Расскажи все как есть. С самого начала.
Все собрание, уставилось на, теперь уже, без всяких сомнений, бывшего Героя России, а в руках Тучкова появился блокнот и авторучка.
– Да, все как в шпионских фильмах, – махнул тот рукой, – ничего интересного. Все уже, наверное, в курсе про мои проблемы по мужской части после ранения? По каким только врачам не ходил, к каким только бабкам не обращался. Все без толку. Не получалось у меня с детьми, хоть ты тресни. И тут Господь видно сжалился. Я уже в чинах ходил, когда он сподобил наградить сыном, мне-то уже далеко за сорок было. Ну и как водится с каждым «поскребышком», ничего для него не жалели с женой. Вот и вырастили, значит на свою голову. Три года назад исполнилось чадушке 18 лет. Пристал «купи, да купи» машину», да не абы какую, а показовитее. Сам-то ни учиться, ни работать не желал. Ну, ин ладно. Думаю «куплю, пусть дурь из головы может выдует». Средства позволяли. Хорошую машинку купил – «порш-кайен». Он же, как с цепи сорвался – девки, гулянки, да пьянки. Мать все глаза выплакала, а ему паскуднику хоть бы что! Поэтому ничего удивительного, что однажды ночью, катаясь по Москве в непотребном виде с какими-то девицами, он сбивает насмерть прохожего. Мало того, что сбивает, да еще и скрывается с места происшествия. И домой явился, как ни в чем не бывало, только руки трясутся. Я и разговаривать не стал, турнул отсыпаться. Москва, хоть город и большой, а ничего не скроешь – телекамеры везде натыканы. В общем, утречком уже и пришли за ним. Как ни крути, а все ж таки кровиночка хоть и гнилая, а все равно родная. Еле уговорил дознавателей не поднимать шума, пока то, да се. Сам кинулся собирать деньги на адвоката, а то дали какого-то дежурного – ни рыба, ни мясо. Не то, чтобы уж самые последние деньги. Тоже ведь и сам грешен. Пока искали адвоката, там чехарда какая-то непонятная со следователями началась. Стали они от одного к другому дело отфутболивать, будто замараться опасались или еще чего. В конце концов, передали дело какому-то старшему по особо важным делам. Фамилия еще интересная у него – Самусь. Имя и отчество позабыл.
При упоминании фамилии следователя, Тучков сделал в блокноте одному ему известную пометку и переглянулся с Барышевым. Тот слегка кивнул головой, видимо, с чем-то соглашаясь. А Булдаков, тем временем, продолжал:
– Этот вот Самусь, вызывает меня к себе для опроса в качестве свидетеля или еще там кого, я в их судейских делах не очень-то. И в беседе со мной, задает массу не относящихся к делу вопросов, так что я уже злиться на него стал. А в конце беседы советует самого лучшего в Москве адвоката – Генри Плотника. Даже визитку его дал мне, самолично. Я бегу к адвокату. Он уж, как будто бы и ждал меня. Нисколько не удивился и про дело даже расспрашивать не стал, словно это ему и не обязательно знать. Я в горячке-то и не сообразил сразу, что они – одна шайка-лейка. И выкатывает мне этот крючкотвор от «крапивного семени» сумму в 250 тысяч.
– Что так мало-то? – раздался голос откуда-то с задних рядов.
– Ага. Мало. 250 тысяч, да только не рублей, а долларов.
– Это сколько же будет по курсу 2017 года? – поинтересовался Рудов, всем телом облокачиваясь на стол.
– В районе пятнадцати миллионов.
– Если сам Плотник, то это еще по-божески! – со знанием дела опять вылез кто-то.
– И еще рублями сверх того попросил пять миллионов, чтобы выпустили из СИЗО под залог до суда, – продолжил тыловик. – И опять не скажу, что сильно уж обеднел, правда, кубышка изрядно поубавилась. Врать не буду, а только уже через два дня оглоед наш уже дома был, котлетами мамкиными отъедался. Да еще и покрикивать стал на нас, вроде, как мы долго возились, пока он баланду тюремную изволил кушать. Ну, в общем, не утерпел я, увезли его на «скорой». Сам удивляюсь, как не прибил сгоряча. Ладно, хоть ума у него хватило на отца не заявлять. Подлатали, загипсовали, вернули недели через полторы. Однако ж, суд никуда не делся, надо было все равно что-то решать. И вот вызывает меня к себе в офис этот сын «столяра и плотника» и говорит, что он сделал все от него зависящее, а я, если хочу, чтобы дело вовсе закрыли, должен уже обращаться к другим людям. И диктует мне адресок, по которому я должен прибыть с бутылкой хорошего армянского коньяка сегодня на какую-то вечеринку, где все со мной и обговорят. Да еще и предупредил, чтобы я глупостей никаких не совершал – ни с полицией, ни с диктофоном и прочим.
– Адресок не помните? – спросил Тучков, быстро что-то строча в блокноте.
– На Большой Якиманке. В одной из девятиэтажных домов, что стоят напротив Храма Казанской Иконы Божьей Матери. Номер дома, не упомню какой. С подъездом и этажом тоже боюсь ошибиться. Где-то записано.
– Обязательно найдите, – буркнул жандарм, не поднимая головы.
– Продолжайте, – подстегнул говорящего Рудов.
– Вечером, значит, мчусь по указанному адресу. Звоню в домофон. Двери открывают и не спрашивают. Поднялся на лифте. Подхожу к двери. Слышу, там уже гулянка вовсю. Дверь уже открыта, заходите мол. Захожу. Народу полно – то ли праздник какой, то ли юбилей. Коньяк тут же забрали, а меня вроде кто под локоток держит и ведет куда-то. Оборачиваюсь. Следак давешний – Самусь, улыбается и ведет меня в дальнюю комнату, где нет никого, а заодно и руками по мне шарит – нет ли какой со мной аппаратуры. Садимся за столик. Там уже налито. Тут он мне и дает полный расклад. Чтобы, говорит, дело до суда не дошло, надо изъять из него данные по алкогольной экспертизе, сделанные утром после происшествия, стереть данные видеонаблюдения, зафиксировавшие сам момент наезда, а это очень хлопотное дело и найти нужных свидетелей, видевших, как пешеход сам бросился под машину. Да и родственников пострадавшего тоже надо удоволить, чтобы протестами и жалобами не донимали после. Делать все это по его словам нужно срочно, потому как дело вот-вот потребуют передать в суд. За все про все он с меня потребовал еще 50 миллионов.
– Да за такие деньги пол-Москвы передавить можно и получить условку, – раздался бас Начальника Главного Автобронетанкового Управления – генерал-майора Бибикова Егора Семеновича.
– Ну конечно, кому как не вам – главному специалисту в России по ДТП рассуждать об этом?! – ехидно заметил Рудов, намекая непрозрачно, что именно танкисты, по статистике больше всех совершают нарушения в области соблюдения ПДД. Сраженный этим аргументом, Бибиков тут же заткнулся.
– А вы продолжайте, – кинул он Булдакову.
Тот откашлялся и продолжил:
– Деньги, по его словам, необходимо было доставить к следующему утру. Естественно, такую крупную сумму я за вечер нигде не мог достать, о чем ему прямо и сказал. Он мне ответил, что вполне понимает мое состояние и мои ограниченные возможности, но ничего сделать не может, потому что над ним якобы тоже стоят очень влиятельные люди, которые не терпят никаких отсрочек и проволочек. Впрочем, он, видя мою заинтересованность в улаживании дела и мою честность, готов познакомить меня с человеком, который согласится ссудить мне денег. Я, конечно же, согласился. А куда деваться?! Тут он выходит из комнаты, а вместо него появляется другой и прямым текстом мне говорит, что готов внести за меня требуемую сумму, если я освещу для него некоторые вопросы, связанные с моей профессиональной деятельностью. Ну, тут я все сразу и понял. Раньше думал, что они просто коррупционеры и мошенники, а теперь увидел, что они шпионы. Я спросил у него, на кого он работает. Он ответил, что представляет интересы одной из азиатских стран, входящих в Большую Семерку. А так как там только одна такая страна – Япония, то и вопрос закрыт. Хотя вербовщик был вполне европейского вида.
– Он как-нибудь представился? – все так же, не отрываясь от блокнота, спросил Тучков.
– Вениамином назвался.
– Описать его или узнать по фото сможете?
– Да, конечно.
– Продолжайте, пожалуйста, мы вас слушаем далее.
– Ну вот. Я спросил, что его конкретно интересует. Он ответил, что его интересуют мобилизационные планы Службы Тыла и МЧС на случай широкомасштабной войны или глобального стихийного бедствия в дальневосточном регионе. Ну, тут у меня малость отлегло от сердца. Я ему сказал, что касается планов МЧС, то я ими в мирный период не имею права располагать, ибо это иное ведомство. А по своему профилю могу просветить обстановку. Он согласился, пообещав расплатиться со следователем к завтрашнему утру самостоятельно. А уже вечером, должна была состояться наша с ним встреча, на которую я должен был привезти карты расположения спецхранилищ и подробный перечень находящихся в них ресурсов, а также схему системы логистики распределения по воинским частям при наступлении времени «ч». В общем, на следующий вечер я привез на встречу все, что он просил: карты, схемы дислоцирования складов 1-го и 2-го сроков ранения, системы защиты и прочее. Причем, всю описательную часть я привез на листах с машинописным текстом, а не в виде электронных носителей. Он даже захрюкал от удовольствия, пояснив, что застрелил бы меня на месте, если бы я привез это все на флэшках, так как он твердо знает, что все самое секретное у нас, как в советской армии, пишется на печатных машинках и под копирку. Правда, он еще тот жук оказался. Чтобы у него окончательно пропали сомнения в достоверности полученной информации, он попросил меня свозить его человека на эти объекты, дабы он сам во всем удостоверился воочию.
– Что-то я не пойму, – оборвал его рассказ Афанасьев, – рассказывая все это, вы светитесь, как надраенный самовар. С чем это связано?
– Все просто. Я подсунул ему старый мобилизационный план. По внутреннему секретному регламенту, мы обновляем свои планы каждые пять лет.
– А склады?
– Склады тоже не остаются на месте. Их мы тоже периодически перебазируем и обновляем номенклатуру содержимого. Поэтому там были указаны склады, либо уже передислоцированные, либо готовящиеся к этому.
– Гмм… Не слишком ли расточительно?! – усомнился Афанасьев, который и раньше-то не слишком позволял себе вникать в работу тыловых служб.
– Никак нет, – бодро ответил тот. – Во-первых, перемещением запасов, мы не даем застояться складируемой технике и сбиваем с толку соглядатаев противной стороны, а во-вторых, количество и номенклатура хранимого постоянно повышаются, и, разумеется, что-то устаревает, хоть и вполне еще годно к применению. В таком случае, если эта техника или продукция пригодны к применению, то мы ею делимся со структурами Госрезерва.
– И как вы водили шпиона по объектам? По пустым складам? Кем его представляли? – опять поинтересовался Николай Павлович.
– Да никем не представлял. Говорил, что просто это со мной. Одет он был в общеармейскую форму. А при мне никто его документов не осмеливался спрашивать. У нас ведь как?! Даже если склад и пустой, охрана, все равно, должна присутствовать. Один раз я ему только показал склад, готовый уже к передислокации. Нарочно поводил его по подземному хранилищу и то далеко не стали проходить. Он фонариком посветил, убедился, что там всего навалено, как на Сорочинской ярмарке и успокоился. Во всех остальных случаях мы ограничивались посещением административных зданий, находящихся на поверхности. Один на один, я его с представителями охраны не оставлял, чтобы они чего лишнего не сболтнули. Да и он, честно говоря, за две недели, что я таскал его за собой, порядком уморился. Поэтому и сам не лез с лишними расспросами.
– Этого человека вы тоже сможете описать?
– Да.
– Что-нибудь еще хотите добавить? – спросил Рудов бесстрастным голосом судьи и прокурора в одном лице.
– Только то, что у меня с резидентом – Вениамином состоялись еще две встречи.
– Где?! – быстро спросил Тучков.
– Обе встречи проходили у него в машине. Я по условиям должен был ждать его на улице. Он ко мне и подъезжал оба раза. Скажу сразу – номера были заляпаны грязью. Машина старенькая – «Шкода-Октавия» белого цвета. В машине всегда был только он сам. Поблагодарил меня за проявленное терпение и понимание. Взял с меня расписку в получение за оказанные мной услуги в размере 20-ти миллионов рублей. Как он объяснил, деньги по расписке отдавать не надо, мол это вроде страховки на будущее. А также взял с меня письменное согласие на сотрудничество с Найхё.[166] Вторая встреча была в прошлом году. Он попросил меня сделать аналитическую справку о состоянии тылового обеспечения в НОАК.[167] Я отдал распоряжение своим людям, и они подготовили доклад на основании открытых источников информации.
– А деньги-то хоть дал за опус? – опять вылез вперед главный танкист.
– Нет, не дал, – сказал, что вся сумма предполагаемого гонорара пошла на закрытие уголовного дела против сына.
– И что, правда, закрыли дело? – удивился Верховный.
– Правда. Не сразу, но закрыли.
– И где же он теперь?
– В деревню отправил, к матери моей. Она уже старенькая, сама плохо управляется, но руководить способна, как говорится.
– И как же он там три года, после столицы-то, с её развлечениями?
– Да вроде ничего. Справляется. Работает даже в механической мастерской. Местные, правда, поучили его пару раз, за барские замашки, он и попритих. Привыкает. Вроде, как уже и нравиться стало.
– Тэк-с, тэк-с, – пробарабанил пальцами по столу Афанасьев, – что же нам с вами делать-то штабс-капитан, вы наш, Рыбников?[168]
Булдаков стоял молча, вытянувшись «во фрунт». В его скованном напряжении чувствовалась готовность принять для себя любой исход, предусматривающий даже самоликвидацию. Тучков оторвался от своего блокнота и как-то по-мальчишески почесал авторучкой за ухом. Все взгляды присутствующих обратились именно в его сторону, потому что сейчас, все зависело от его слов. И это все понимали, включая его самого. Он не стал разыгрывать театральную паузу, а потому сразу перешел к делу:
– Все мы внимательно выслушали откровения генерала Булдакова. Мотивы его поведения весьма понятны. Плохо, конечно, что он решил нам поведать об этом только сейчас – спустя три года. За три года, шпионская сеть наверняка сумела раскинуть свои щупальца еще дальше. Но тут, конечно, и мы сами виноваты. Уже давненько по столице циркулируют слухи о шайке грязных дельцов – Самуся и Плотника. Мы, разумеется, вели за ними некоторое наблюдение, но, как видите, не углядели, что не делает нам чести. Придется в спешке наверстывать упущенное время и разматывать их по полной программе. Это уже не мошенничество с использованием служебного положения, это уже – измена Родине. Хотя я и не исключаю того, что их трогать не будут, если посчитают целесообразным использовать их в контригре.
В зале загудели, возмущенные голоса, недовольные тем, что шпионы могут избежать законного наказания. Опять загудел неугомонный танкист Бибиков:
– Да устроить им самим ДТП! И все взятки – гладки.
– Ага. Сунуть случайно их автомобили под гусеницы ваших танков, – раздался чей-то смешок.
– А че?! – осклабился Сергей Владимирович. – Зато уже никакой жестянщик ничего не исправит, да и патологоанатом тоже. Что тут поделать, если кишки на асфальте в радиусе двухсот метров?!
– Ладно! – постучал ручкой по столу Афанасьев, унимая разошедшуюся публику. – Это все вопросы не сегодняшнего времени. Вы, Николай Палыч, мамку за сиськи не тяните! Мы хотим от вас услышать конкретных предложений по фигуранту нашего дела.
Тучков несколько было растерялся под напором Главы Совета. «Контора глубокого бурения», которую он сейчас здесь представлял, не любила оперировать однозначными и окончательными решениями, всегда оставляя запасные пути для отхода. Однако, сейчас был явно не тот случай, чтобы увиливать, поэтому он довольно быстро пришел в себя и заговорил:
– Учитывая то обстоятельство, что Дмитрий Витальевич сам во всем сознался, к тому же с его слов, урон, нанесенный им обороноспособности страны, был в какой-то мере им самим нивелирован, то я бы предложил ему пройти еще несколько неприятных процедур. – Тут он опять слегка замешкался, как бы собираясь с мыслями, но за него договорил сам Верховный:
– То есть я так понял, что вы предлагаете прогнать Булдакова на полиграфе, так?!
– Не только, – тихо выдавил из себя через силу жандарм. – Полиграф это само собой. Тут двух мнений быть не может. И даже не один раз прогнать, причем с использованием пентатала натрия. Но вот, если бы, Дмитрий Витальевич дал еще согласие на медикаментозно-психологическое вмешательство в скрытые закоулки своего подсознания… Процедура, хоть и достаточно безвредная, но весьма и весьма неприятная, честно скажу…
– Я готов! – бодро отрапортовал генерал, все же слегка бледнея.
– Хорошо, – резюмировал Афанасьев, строго глядя на Булдакова из под очков, которые он успел нацепить на нос, к этому моменту. – Дмитрий Витальевич, учитывая ваши прежние заслуги, я, пожалуй, выражу общее мнение собравшихся, если скажу, что после прохождения вами вышесказанных процедур, которые, надеюсь, подтвердят вашу относительную невиновность, мы будем рады видеть вас в нашем составе, а пока вам следует нас на время покинуть, ничего не поделаешь.
– Есть, покинуть! – отозвался генерал, и, развернувшись на месте, стал подниматься к выходу.
– Сегодня не ужинайте и не завтракайте утром, а ровно к восьми ко мне на Лубянку. Пропуск я вам выпишу, а дальше поеду с вами в спецучреждение на процедуры, – крикнул ему вдогон Тучков. Тот, не останавливаясь, кивнул головой и вышел.
– Не сбежит? – с апломбом поинтересовался, сверкая абсолютно лысой головой, Начальник войск РХБЗ генерал-лейтенант Игорь Анатольевич Кириллин.
– Не сбежит, – уверенно ответил Афанасьев и тут же пояснил свою уверенность, – я давно знаю Дмитрия Витальевича. Он может сейчас застрелиться, прямо за этими дверями, но он не будет прятаться по кустам.
Хорошо! – раздался голос Рудова. – У кого какие вопросы еще остались?! Может еще имеются шпиЁны в нашем дружном террариуме?! – с невеселым смешком спросил он зал. – Ну, говорите, не стесняйтесь. А то, когда еще будет такая хорошая возможность безнаказанно покаяться?! С завтрашнего дня окно возможностей захлопнется, и тогда, только пистолет с одной пулей и водичкой в стволе.
Он орлиным оком придирчиво окинул весь амфитеатр. К его неслыханному удивлению, а так же к удивлению большинства присутствующих, в зале начали подниматься то там, то сям руки. Зал, вот уже в который раз впал в недоумение. Только-только начали приходить в себя от сенсационной новости, поведанной Булдаковым, как началась вторая часть Марлезонского балета. Четверо генералов, ободренные спокойной и непредвзятой обстановкой при исследовании дела своего коллеги, тоже решили признаться в содеянном преступлении, обоснованно рассчитывая на такое же отношение и к их скромным персонам. Как оказалось, все они были в разное время завербованы, как обычно, ЦРУ, Ми-6,[169] Моссадом,[170] и даже, прости Господи «35-й комнатой».[171]
На Рудова было страшно смотреть, он был похож на морского окуня, неожиданно резко поднятого с глубин океана, от чего его глаза буквально вылезли из орбит. Состояние Афанасьева было ничуть не лучше – того и гляди его хватит кондратий. В ужасе он только схватился за виски, выдавив сакраментальное:
– Итить-колотить! И это Генштаб?! Да есть ли тут еще кто-нибудь – не завербованный Бурунди или Гватемалой?! Хосподи! Предатель на предателе! С кем спасать страну?! Хоть самому стреляйся. Зато Тучков, проводя экспресс-допрос прямо на месте, едва не хрюкал от привалившего ему счастья. Среди предателей оказалось около половины из состава заместителей Министра обороны. Эта компактная, но монолитная группа состояла из начальника Главного военно-политического управления, руководителя Аппарата Министра обороны, заместителя Министра обороны по международному военному сотрудничеству и статс-секретаря Министра обороны. Люди уже немолодые, носящие на погонах, как минимум по три звезды, пошли по кривой дорожке не из внутренних убеждений или идеологических разногласий с государственной политикой, а по довольно банальным причинам. Кто-то попался в обычную «медовую ловушку», кто-то срочно захотел, глядя на роскошную жизнь олигархов, улучшить свое и без того неплохое материальное положение, а одному из этих дураков с широкими лампасами, но узкими извилинами в мозгу, просто захотелось почувствовать прилив адреналина. Однако, сидя уже в этом зале они почувствовали, насколько серьезным образом могут обернуться для них шашни с разведками зарубежных стран. А после угроз Афанасьева безжалостным способом, да еще с применением детектора лжи, вычищать из своих рядов неблагонадежных, так и вовсе осознали, что лучше признаться, пока объявили амнистию. По крайней мере – не расстреляют. Поднявшаяся кутерьма никак не располагала к продолжению формирования главного властного органа. Генералы повскакали со своих мест, перебегая туда-сюда и кучкуясь вокруг покаявшихся, требуя и смакуя подробности их грехопадения. Тучков, позабыв о респектабельности и природном аристократизме, тоже никак не способствовал установлению деловой обстановки. Он бегал от одной группки к другой, срочно выясняя масштаб предполагаемого ущерба. Призывать сейчас к установлению тишины и порядка было делом бессмысленным и безнадежным. Это понял Афанасьев и уже пришедший в себя Рудов. Решив дать генералитету выпустить пар, а заодно и застоявшиеся в чреслах старческие газы, Афанасьев, махнув рукой на недисциплинированность соратничков и «птенчиков гнезда Петрова», объявил о получасовом перерыве.
