Юрий Витальевич Яньшин
Этот длинный, длинный день
– Так точно.
Выйдя из комнаты связи, Афанасьев проходя мимо адъютанта бросил, почти не останавливаясь:
– Борис Борисыч, дело не мешкотное образовалось. Временно прикомандировываю тебя к Павлу Геннадьевичу, он тебя введет в курс дела.
– Есть, быть прикомандированным, – козырнул Михайлов.
III
24 июня 2020 г., Россия, г. Москва, Фрунзенская набережная 22, Национальный центр управления обороной РФ, зал совещаний
В зал для совещаний вошел взъерошенный и мокрый как мышь. За председательским столом сидел один Рудов. За маленьким столиком, притулившемся с боку сидели два секретаря в капитанских чинах, и готовились, как это и положено, вести протокол заседания. Рудов оглядел вошедшего с большим подозрением:
– Такое ощущение, что вас Валерий Васильевич, за прошедшие пятнадцать минут, успели замочить и как минимум трижды простирнуть, – негромко сказал он, чтобы не услышали в первых рядах.
– И не говорите, Сергей Иваныч. Все так и было, – ответил Афанасьев, не вдаваясь в подробности.
Усевшись на председательское место, включил селектор:
– Оператор, подключите к нам в режиме телеконференции всех командующих округами, флотами и ракетными армиями.
Дождавшись, когда один за другим вспыхнут экраны, отображая перечисленных лиц, он продолжил, откашлявшись:
– Товарищи генералы и адмиралы, продолжаем заседание расширенной военной коллегии, на которой будем формировать Высший Военный Совет. У меня, как у Главы нашего будущего Совета имеются кое-какие соображения на данный счет, а именно, по поводу формирования и определения полномочий этого органа, которые мне бы хотелось сейчас озвучить. Ни у кого нет возражений?
Зал сначала молчал, а потом руку поднял командующий ВКС[161] – генерал-полковник Сергей Владимирович Суворин.
– Разрешите?
– Говорите, Сергей Владимирович, – опять влез в роль спикера собрания Рудов.
– Я по составу Совета. Прежде чем начать обсуждать полномочия и состав, считаю необходимым его дополнить, вследствие гибели двоих из руководителей генералитета. Я имею в виду смерть генерала-армии Селюнина и министра обороны Жанчила Тургэна.
– Да. Действительно, как-то мы упустили это из виду, – откровенно признался Рудов, оглядываясь на сидевшего рядом Афанасьева.
– Насчет министра, давайте пока не будем форсировать события, потому что по данному вопросу имеются некие идеи, о которых мы поговорим чуть позже. А что же касается второго вакантного места, то по негласной традиции, выбывшего по каким либо причинам Командующего Сухопутными Силами, всегда замещает командующий Центральным военным округом. Следовательно, обязанности эти должен возложить на себя генерал-полковник Дворянинов Александр Владимирович, – подытожил Афанасьев.
Соблюдая форму, принятую в русской, а затем и советской армии при назначении на руководящий пост, Рудов обратился ко всем присутствующим:
– У кого-нибудь имеются возражения принципиального характера?
Всеобщее молчание было ему красноречивым ответом.
– Значит можно его пригласить на наше заседание? – опять оживился Суворин и все заулыбались, так как знали, что он с Дворяниновым были большие приятели.
– А он здесь? Я имею в виду в здании министерства? – спросил Рудов.
– Да. Я взял на себя смелость, порекомендовать ему, далеко не отлучаться от зала заседаний, – засветился улыбкой командующий ВКС.
Афанасьев кивнул в знак согласия. Рудов включил селектор и обратился к дежурным офицерам:
– Пригласите в зал заседаний Александра Владимировича Дворянинова.
Через минуту тот вошел в зал и, вскинув руку к козырьку фуражки, собрался уже было доложиться по форме, но Верховный не дал ему этого сделать:
– Александр Владимирович, военная коллегия в своем расширенном составе приняла решение назначить вас Командующим Сухопутными Силами Российской Федерации.
– Служу Российской Федерации! – опять вскинул тот руку к козырьку.
– До назначения командующего ЦВО, попрошу вас продолжать еще и исполнять прежние обязанности.
– Есть, исполнять!
– А сейчас прошу садиться и уже на правах члена Высшего Военного Совета, который мы сейчас формируем, принять участие в заседании.
– У кого есть еще какие вопросы? – спросил спикер собрания.
На этот раз руку поднял генерал-лейтенант Юрий Михайлович Стравинский – командующий Инженерных войск.
– Слушаем вас, Юрий Михайлович, – сказал Рудов.
– Тут, в общем, такое дело, – начал неуверенно Стравинский, – все мы тут присутствующие слышали речь Главы Высшего Военного Совета, сказанную им во время выступления по телевидению. Пользуясь свободой и некоторым гмм… демократизмом в деле высказываний своих мыслей, хочу высказать некоторые соображения по поводу слов Главы Высшего Совета, ибо они касаются, так или иначе, всех присутствующих…
– А попозже нельзя высказать эти соображения? – поморщился спикер собрания.
– Никак нет, потому как они носят принципиальный характер, – настаивал на своем Инженер, и глухое ворчание зала было явной поддержкой ему.
– Хорошо, Юрий Михайлович, высказывайтесь, – подбодрил его Афанасьев, предполагая, о чем пойдет разговор.
– Да, так вот, – продолжил Стравинский, явно приободренный поддержкой со стороны, – мне, кажется, и я думаю, что большинство разделяет мою точку зрения, что вы товарищ генерал армии, совершили большую ошибку устроив публичное покаяние и обещая устроить такое же всем членам Высшего Совета, причем не посоветовавшись с ним предварительно. Вы уж простите меня, но ваше давешнее высказывание мало того, что попахивает волюнтаризмом, но и уничтожает сакральность власти, как таковой, что никак не играет на руку новой власти в этих непростых условиях.
– Кто еще согласен с мнением Юрия Михайловича?! – спросил Афанасьев, нацепляя очки на нос, чтобы лучше разглядеть лица соратников.
Никто вслух не поддержал Стравинского, но встретившись взглядом с Верховным, почти все опускали глаза, что должно было демонстрировать негласную солидарность с его словами.
– Хорошо. Я отвечу на обвинения генерала Стравинского. Начну, пожалуй, с конца. Вы, батенька, рассуждая о сакральности власти, либо безнадежно отстали от действительности, застряв где-то в начале ХХ века, с его гимном «Боже, царя храни…», либо вообще свалились с другой планеты. О какой сакральности вы тут рассуждаете?! Вы что, не видели, что из себя представляла власть в лихие 90-е, где у руля стояли не просто воры и проходимцы, а явные враги?! Или в хотя бы те же «нулевые» с ее системой «договорняков» между всемогущим закулисьем и публичной властью? Вы видимо, полагаете, по своей наивности, что народ ничего не видит и ничего не слышит?! Вы, милейший, из своего четырехэтажного особнячка, с противоатомным бункером, построенном на Рублевке, выйдите на свежий воздух, да пройдитесь по магазинам. Да не элитным, а простым, где отовариваются обыкновенные люди. Вот уж где наслушаетесь о сакральности. Мне, вам, взрослому человеку, даже как-то стыдно напоминать о том, что написано в Конституции. А там четко и ясно написано, что источником и носителем власти в Российской Федерации является ее народ, а не абстрактное Божье провидение. И единственный критерий оценки деятельности любой власти заключается в градусе доверия основной массы населения к ней. Вы обратили внимание, как в последние примерно десять лет буквально на крыльях взлетела популярность советской власти?! Причем, популярность не инспирированная сверху, а снизу – из глубины народных масс. Сейчас те, кому посчастливилось жить в те времена, как сказку рассказывают своим детям о бесплатной медицине и образовании, уверенности советских людей в своем будущем, отсутствии оргпреступности и уважении к правоохранительным органам. Если раньше люди смотрели «Знатоков», то были уверены, что «моя милиция меня бережет»,[162] а сейчас смотрят и видят, что и с той и с другой стороны – бандиты, просто одни из них носят форму, а другие нет. И слушая с придыханием рассказы родителей о прекрасном и светлом прошлом, рассматривая старые фотоальбомы с запечатленными в них радостными лицами, кому они верят больше родителям или зомбоящику, поливающему «проклятый сталинизм» и «застой»?! Мы сами, собственными руками тридцать пять лет разрушали сакральность власти, и надо отметить добились на этом поприще невиданных успехов. Я в своем выступлении ничего не разрушал. Нельзя разрушить то, чего нет на самом деле. К тому же не мной сказано в Святом Писании: «суббота для человека, а не человек для субботы».[163] Или вы не согласны с Сыном Божьим и желаете отредактировать его слова?! Мне уже 65 в этом году исполнится. И перед встречей с Богом, мне бы не хотелось затевать с ним игры в конфронтацию. Вам сколько, 59, если не ошибаюсь? Значит, еще лет 15 потопчете земельку ножками. А дальше? В лучшем случае – Троекуровское, а скорее всего – какое-нибудь Кузьминское.
Теперь, что касается моего, так называемого, волюнтаризма. Да, признаюсь. Мое покаяние не было запланировано. Это чистой воды экспромт. Но я об этом нисколько не жалею. Как не жалею и о данном мной обещании опубликовать данные об истинном финансовом положении членов Высшего Военного Совета. Кто-то из вас может сказать, что де революцию не делают в белых перчатках. Да, согласен. Но и не преступают к этому делу, не помыв рук. Я ведь видел, как многие из вас опускали глаза, согласные в душе с нашим Инженером, что я неправильно поступил, обещая обнародовать ваши «захоронки» на черный день. Мы сейчас с вами все похожи на хирурга, у которого на столе лежит тяжело больной человек – Россия, нуждающийся в срочной операции. Об этом нам только что, но иными словами поведал Посланник. Операция проводится буквально на ходу и в условиях мало пригодных к этому. Для этого надо, чтобы время и обстановка были спокойными, а не как сейчас. Мы не являемся высококлассными хирургами, но других нет. И мы не можем обеспечить стерильность при проведении операции. Но руки-то хотя бы мы можем помыть под рукомойником, прежде чем начнем вскрывать ему брюшную полость?! Иначе и ему в рану грязь занесем, от которой он непременно умрет, и свою репутацию, которая и так не слишком пока велика – вконец загубим. Я не могу никого заставить собственноручно опубликовать данные об истинном финансовом положении каждого из вас, господа-товарищи, в конце концов, это ваше личное дело. И дело вашей совести, у кого она осталась. Но пропуском в Высший Военный Совет будет именно добровольная декларация имущества абитуриента. И я от своей позиции не отступлю. Можете застрелить меня прямо здесь. А за истинностью поданных сведений проследит Николай Палыч, – кивнул головой Афанасьев на Тучкова, – ибо только он знает, кто из вас какой бумажкой сегодня подтирался.
– Я попросил бы вас! – вскипел эфэсбэшник. – Вот уже двести пятьдесят лет мои предки служат Отечеству, и я в том числе, невзирая на цвет мундира, доверенный им Родиной. И я не потерплю грязных инсинуаций в мой адрес, от кого бы то ни было…
– Ой, да что же вы так вскочили то, Николай Палыч?! – замахал Верховный руками на Тучкова. – Мы все знаем про ваших славных предков, чьи портреты украшают военные музеи всей страны. Я может быть, слишком грубо и цинично выразился, вы уж простите меня – дурня старого. Просто этой метафорой я хотел подчеркнуть вашу профессиональную осведомленность. Да и то, если положить руку на сердце, кому как не тебе Жароок, приходится возиться с мерзкими людьми, больше похожими на отбросы человеческого пищеварения, чем на создания Господни. Так, что прими мои слова не как издевку, а как восхищение твоей способностью не оскотиниться от сознания всей правды о грехах людских. Поэтому ты здесь с нами, и кому еще можно доверять, как не тебе?!
Услышав свое истинное имя, Тучков еще какое-то время неловко потоптался на месте, а затем всей массой немаленького тела рухнул в кресло.
– А для тех кто в танке… Да сиди ты, Егор Семеныч, – махнул Афанасьев на вскочившего, как мячик маленького и круглого Командующего автобронетанковыми войсками – генерал-майора Бибикова, – это тоже метафора, поясняю, что своим обещанием обнародовать сведения личного имущественного характера, я сделал народу двойной посыл. И надеюсь, что он меня поймет. А посыл такой. Во-первых, этим самым я как бы говорю, что все мы грешные, плоть от плоти народной, а значит где-то, и в чем-то можем ошибаться. А во-вторых, мы ломаем сложившейся стереотип о власти, как о лживом и вороватом органе, который с экрана говорит о любви к народу и Родине, а сам в это время обкрадывает его. Ведь вспомните, как люди смеялись над декларациями высших сановников? Качали головами: «Какие же они все бедные. С женами, правда, им подфартило. Уж больно удачливые из них бизнесвуменши получились. Все, как на подбор, миллиардерши». Вот, то-то.
– Да ведь все равно не поверят! – раздался голос командующего ВДВ – генерал-полковника Андрея Николаевича Сердополова. – Скажут, что де это только вершина айсберга, а основное – как пить дать, утаили.
– Конечно, не поверят, – не стал с ним спорить Афанасьев. – Никто не поверит, и я бы не поверил. Но это только сначала, и если только этим и ограничиться. Поверят тогда, когда мы на этом не остановимся, а претворим в жизнь чаяния миллионов честных тружеников – пощупаем теплое вымя наших олигархов, особенно тех, что вызывают к себе стойкое неприятие народа, ну и еще тех, кто уютно расположился на пляжах французской Ривьеры и пиндосовского Майами. Завоевание доверия – дело отнюдь не одномоментного характера. Я – человек уже достаточно долго поживший на этом свете, и как все старики, не лишен некоторого чувства неудовлетворенного тщеславия. Поэтому скажу без обиняков и околичностей. Мне было бы крайне лестно, лежа в гробу осознавать, искренность скупых энциклопедических строк, повествующих о том, что «генерал армии Афанасьев, волею судьбы вставший у руля власти, не обладая особыми талантами и стратегическим мышлением, тем не менее, сумел, в непростой обстановке, сплотить вокруг себя целую плеяду блестящих руководителей не допустивших того-то и того-то, совершивших то-то и то-то, поднявших на недосягаемую высоту… и при этом, пользовавшихся всенародным уважением и любовью». Звучит, а?! И чтобы о каждом из вас, после смерти, были подобные статьи. Я хочу, чтобы нашими именами называли улицы и площади в новых городах, чтобы вашими именами называли школы и университеты, корабли и самолеты. Да, я хочу войти в Историю, а не вляпаться в нее под какой-нибудь уничижительной кличкой типа «меченый» или «алкаш».
Чуткое ухо Верховного, на этот раз, уловило в гуле голосов более нейтральные нотки. Несколько приободренный этим, он продолжил:
– А теперь, давайте, перейдем к персоналиям. Вот, взять хотя бы вас, милейший Юрий Михайлович. Я, честно сказать, давненько за вами наблюдаю, и все никак не привыкну…
– К чему? – поежился Стравинский, чувствуя, что далековато заведет его сегодня язык.
– Да все к вашей деловой хватке. Специфика ваших войск такова, что они на все руки мастера. Им по плечу, что ракетную шахту построить, что коровник и элеватор. Одно слово – молодцы. Вот вы и смекнули вовремя, как используя навыки и технику с материалами помочь российскому бизнесу, а заодно и себе.
– Я попросил бы вас обойтись без ничем не обоснованных намеков на мою офицерскую честь! – взъерепенился потомок гордых шляхтичей и композиторов.
– А я, покудова, вашей чести не касался, – возразил Афанасьев. – Да, так вот, пользуясь тем, что в середине «нулевых» появилась вполне легальная возможность использовать, приданные вам подразделения для строительства гражданской инфраструктуры, вы в ущерб заказам по линии Минобороны слишком уж увлеклись этим прибыльным делом. В то время как строительство объектов оборонного значения тормозилось вами под самыми разными, и я даже не исключаю, благовидными предлогами.
– Ваши намеки, товарищ генерал армии возмутительны! Все, чем мы занимались помимо наших прямых обязанностей, отражено в документах и государство получало с этого соответствующие налоговые отчисления. Внутриведомственные комиссии неоднократно проверяли нашу деятельность и у нас имеются их компетентные заключения, – залился красной краской, не на шутку рассвирепевший командующий инженерными войсками.
– Насчет внутриведомственных комиссий я нисколько не сомневаюсь. С этой стороны у вас все «хвосты» зачищены. Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса Татьяна Викторовна Певцова, отвечающая за финансы Минобороны, была настолько растрогана вашим бескорыстным служением Родине, что не смогла отказать вам в строительстве и обустройстве ее трехэтажной виллы на берегу Черного моря, возле Туапсе, – с ядом проговорил Верховный. – Строительство велось вами в рекордных темпах. В полгода уложились. Это вам не наш «маркони»,[164] который уже шесть лет не может достроить свою дачу под Питером.
– Охо-хо-нюшки, – раздался тяжкий вздох того, кого сейчас назвали «маркони», а именно генерал-полковника Халила Абдухалиловича Сосланбекова.
– Однако, вы, Юрий Михайлович, не учли того обстоятельства, что кроме внутриведомственной комиссии имеется еще и такие, вполне себе гражданские организации как КРУ[165] и Счетная Палата. А там сидят отнюдь не глупые люди, знающие толк как в «двойной» бухгалтерии, так и во встречных проверках. То есть, по бумагам у вас проходила одна сумма, мимо бумаг – другая, на порядок, а иногда и два – выше. Вот эти денежки и оседали в ваших бездонных кармашках.
– Да, как вы смеете меня подозревать?! Без суда, без следствия…
– Бросьте ломать комедию, господин Стравинский. Николай Палыч, – обратился Афанасьев к Тучкову, вы ведь наверняка в курсе дел нашего Инженера. Не заглядывая далеко в бумаги, что можете сказать о нем?
– Если не заглядывать, – встал со своего места жандарм, – то по нашим сведениям Юрий Михайлович Стравинский является одним из самых богатых людей России, распихавший по родственникам и оффшорам порядка тринадцати миллиардов долларов. Это навскидку и не считая недвижимости за рубежом, в подсчетах которой мы, естественно, можем ошибаться.
Все присутствующие замерли в полном онемении, будто их по жирным загривкам огрели пыльным мешком. На лицах подавляющего числа читались, плохо скрываемое негодование и откровенное недоумение. Можно, еще как-то, понять желание, построить себе дачку, руками привлеченных срочников. Можно попробовать «толкнуть» со склада длительного хранения обмундирование старого образца. На худой конец, как Верховный – подзаработать на откатах к старости, но чтобы вот так – миллиардами, это просто не укладывалось в квадратно-дубовых генеральских головах.
– В таком случае, я позволю себе покинуть данное собрание, чтобы отстоять, свою честь и достоинство, в суде! – выпалил Стравинский и, развернувшись, направился к выходу. Его никто не задерживал.
– Я бы на его месте непременно бы сейчас сбежал, – вперив глаза в потолок меланхоличным голосом поведал «нелегал» Барышев.
– Не сбежит, – хищно оскалился Афанасьев и, включив селектор, буркнул вопросительно, – охрана?!
Дождавшись положительного ответа, продолжил:
– Сейчас мимо вас будет проходить командующий Инженерными войсками – генерал-лейтенант Юрий Михайлович Стравинский. Приказываю – разоружить и арестовать, временно поместив в одно из изолированных помещений под неусыпный надзор. Как арестуете – сразу доложите.
– Есть, арестовать, – раздалось из динамика.
Тучков поморщился:
– Он может воспользоваться любым из двенадцати выходов из здания.
Верховный вопросительно уставился на эфэсбэшника. Тот правильно понял его взгляд, а потому достал из внутреннего кармана коммуникатор, и, приложив его к уху быстро и что-то не совсем понятное затараторил в него. Окончив разговор, сунул коммуникатор на место и застыл в позе сфинкса. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем прозвучал зуммер селектора:
– Товарищ генерал армии, докладывает старший дежурный охраны. Объект арестован… Правда…
– Что?! – почти рявкнул на него Афанасьев.
– Тут люди из ФСБ. Говорят, что тоже получили на него ориентировку. Что делать?! Они не уступают.
– Отдайте его им, – голосом сытого кота ответил, мгновенно успокоившийся Верховный. А затем обратился к Тучкову. – Сколько же ваших людей в здании?! Меня не покидает ощущение, что все мы здесь у вас под колпаком.
– Ну, не без этого, конечно, – не стал отрицать Николай Павлович. Верховный на это только закряхтел. А что еще ему оставалось делать? Он поверх очков пристальным взором не спеша оглядел амфитеатр с сидящими мундирами дорогого покроя и, покусав губу, как он это всегда делал перед тем, как предстояло на что либо решиться, произнес глуховатым голосом:
– Время шуток прошло, даже не начавшись. А потому на полном серьезе говорю всем присутствующим: все те, кто желает остаться членом Высшего Военного Совета, должны знать, что у нас нет пути к отступлению и времени для топтания на месте. Мы во второй раз со времен Петра Великого пробуем совершить революцию «сверху». В прошлый раз это удалось, хоть и сопровождалось обильным народным кровотечением. В этот раз, мы попробуем обойтись без применения крайних мер, но пусть ни у кого не возникает ложных иллюзий на данный счет. Если понадобится, то мы пойдем на самые жесткие и даже жестокие меры для того, чтобы устранить препятствия на нашем пути. Все решения, которые мы с вами здесь примем, будут носить судьбоносный характер. Все наши возможные разногласия, в процессе принятия решений, будут оставаться под сводами этого зала и никуда не выйдут. Соблюдая принципы демократизма и единоначалия, мы все будем смело высказывать свои точки зрения, принимать и высказывать критику в отношении друг друга, нисколько не опасаясь за последствия. Но это будет только в том случае, если все мы будем объединены одной идеей – служения на благо нашего Отечества. Я как Глава Высшего Военного Совета сейчас объявляю всем вам внутреннюю амнистию. То есть, если вы честно заявите обо всех своих прегрешениях, теневых и коррупционных схемах, иных проступках, носящих значительный характер, которыми вас впоследствии могут шантажировать наши враги, то наказания не последует. Отдавать государству нечестно нажитое – личное дело каждого из вас. Однако, подумайте, как вы будете смотреть в глаза своим товарищам, держа такой камень за пазухой и такую фигу в кармане? Поэтому, еще раз говорю, прежде чем принять решение и остаться здесь, подумайте, готовы ли вы пожертвовать в какой-то мере своим благополучием, готовы ли пойти до конца по шаткому мостику Глобальных Перемен? Обещаю, что те, кто не захочет испытывать судьбу, могут сейчас без каких либо последствий для себя покинуть этот зал и продолжать свою службу. Те же, кто останутся, должны будут, во избежание соблазнов как-то вскрыть свои проступки, в обязательном порядке пройти тест на детекторе лжи. Да-да, и я сам первый пройду его, чтобы показать пример. Потому что, если что-то неблаговидное вскроется в процессе нашей с вами работы, то сами понимаете, мы не имеем времени на судебные разбирательства, дабы не бросать тень на весь коллектив из-за паршивой овцы. Итак, у кого из вас имеются причины покинуть наше собрание?
В зале опять воцарилась относительная тишина, в которой еле слышно поскрипывали неспешные генеральские извилины, прикидывающие все выгоды и потери от нахождения в составе Высшего Военного Совета.
