Александр Зелёный
Проект ВИЛ
Глава 4
Почти через два часа ходьбы через дворы и подворотни я добрался до родного района. Голова к этому моменту окончательно опустела, все мысли растворились в усталости и апатии. Я шёл вперёд больше по привычке. Мусорные баки повсюду были переполнены: похоже, у компании по вывозу мусора тоже какие-то беды. На стенах много где красовались наши листовки и граффити анархического толка. Я задумчиво разглядывал свою высотку. Почти все магазины поблизости всё ещё были закрыты, хотя уже почти полдень. Где-то раздался звон стекла и взвыла автомобильная сигнализация.
За окошечком консьержа, где когда-то сидел неунывающий Сергей зияла пустота: старенького телеэкрана не было, на столе валялись какие-то осколки, а на полу – мусор. На дверях лифта висела бумажка с надписью, написанной от руки: «Не работает». Стены были исписаны ругательствами. Воняло табаком и мочой. Я вздохнул и побрёл на лестницу.
На площадке между этажами стояло несколько молодых парней и девушек. Они ржали, как кони. Пахло дешёвой выпивкой. Мне на секунду вспомнились вина, которые всегда меня ждали в апартаментах «Ранасентии». Я постарался сделать максимально отстранённый вид и прошмыгнуть мимо них.
– Фу, – сказала одна из девушек, с проколотыми бровями и носом.
Вид у меня правда был не презентабельный. В потрепанной, грязной одежде. Небритый и с соответствующим запашком. Они начали тихонько хихикать, когда-я поравнялся с ними и стали демонстративно отворачиваться.
– Дядь Борь, здрасте!
Я быстро поднял глаза. Это была Лилька, дочка соседа с третьего этажа. Такой была миленькой девочкой в детстве, с такими классическими пышными бантами, а сейчас превратилась в нечто с зелёными волосами, насквозь провонявшая сигаретами и дешёвым портвейном.
– Привет, – хрипло ответил я, не узнав собственный голос.
– Дядь Борь, – подхватил долговязый парень с початой бутылкой в руке, – дядь Борь, выпить хочешь? Тебе кажись надо!
Я не ответил и поплёлся дальше. Кое-как доковыляв до своей двери, я сунул руку в карман и осознал, что не имею ни малейшего представления где мои ключи. В другой одежде? Остались у Алины в доме? Я их потерял?
И что теперь делать? Я тупо смотрел на дверь. Запасные ключи от всех квартир всегда были у консьержа. И куда он их дел, когда отчалил? В голове мелькнула паническая мысль, что этот раздолбай мог просто оставить их в своей подсобке и такие, как Лилька, запросто могли их стащить! Я с горечью плюнул в мусор, раскиданный на лестничной площадке.
Позади скрипнула дверь и я резко обернулся. Из своей квартиры робко выглянула Елена Ивановна – одинокая бабушка-соседка. Ещё когда мы были детьми, она пекла пирожки и раздавала всем детям во дворе. Детишек она очень любила, но своих у неё не было, поэтому она отыгрывалась на нас. А сейчас, когда все мы выросли, она осталась совсем одна.
– Боречка, подойди пожалуйста, – прошамкала она беззубым ртом.
Она что-то держала в старческой руке и протягивала мне. Я присмотрелся: это был ключ.
– От твоей квартиры, – добавила она, когда я взял ключ из мягкой, сморщенной ладони. – Серёжка-то наш убежал из города. Дочку, жену взял и уехал. Вот я у него ключи-то и забрала. А то тут, знаешь, ходят теперь всякие, без Серёжки-то. А полиция? Полиция вообще не ездит. Как-то ночью кричали на лестнице. Так я до них так и не дозвонилась! А про лифт вообще молчу, – она махнула ручкой и пожевала губами. – Ты тоже уезжай, Боречка. Страшно стало, очень страшно. Никогда такого не было.
– Спасибо, Елена Ивановна, – я сжал ключ в кулаке и улыбнулся, глядя в добрые старческие глаза.
– Не за что, Боречка, не за что.
– Вам, может, помочь чего нужно?
– Что ты! – она вновь махнула рукой и пошатнулась от инерции. – Не надо мне ничего. Ты, если голодный будешь, ты заходи. У меня супчик хороший есть. Свежий.
Я тепло поблагодарил её и пошёл к себе. Было слышно, как Елена Николаевна зашаркала в сторону лестницы: гонять Лильку и приятелей. Я закрыл глаза и прислонился к входной двери. Здесь пахло затхлостью и пылью. Это уже был нежилой дом. Я открыл глаза и осмотрелся. Правда: везде толстый слой пыли. Не помню, когда я был здесь последний раз. Зачем-то ступая как можно тише, я прошёлся на кухню. Раз мне не стоит пару дней (а то и больше) выходить на улицу, стоит позаботиться о провианте.
В холодильнике почти всё стухло: видимо, какое-то число времени не было электричества. Морщась и отворачиваясь, я сгрёб это всё в мусорный пакет. Если уж я добрался до дома через всю столицу и меня не расстреляли, то и в магазин смогу сбегать, так что, прихватив пакет с мусором, я вышел из дома.
Продавец мини-маркета, не глядя, пробивал мои нехитрые покупки. Он смотрел в планшет практически неотрывно и слушал новости. Немногочисленные покупатели то и дело с волнением оглядывались на звук репортажа. Многие, как и я, старались покупать то, что легко хранить и что долго не портится. Ведущая новостей рассказывала о бунтах неких анархистов не только на периферии, но и в столице. Что, мол, неизвестные напали на спасателей на месте удара орбитальной пушки и не дают медикам забрать пострадавших. Власти обещают в ближайшие дни навести порядок и наказать виновных. Сообщалось о побеге заключённых из одного из СИЗО. О распрях между корпорациями, на фоне творящегося бардака, ничего не сообщалось. Расплатившись старыми добрыми мятыми наличными, я поспешил обратно в своё убежище.
Придя домой, я, первым делом, стал распихивать приобретённые крупы и консервы по ящикам. За окном что-то остервенело зажужжало: беспилотник, кажется полицейский, круто спикировал вниз и разбился на пустыре. К нему сразу подскочило несколько человек и что-то одобрительно закричали. Из любопытства, я взял в руки смартфон: первый попавшийся на глаза сервис доставки сообщал, что обслуживание дронами временно недоступно. Как знал, что не стал ничего заказывать.
Побродив по квартире я с тоской понял, что нужно делать уборку. Но, так как это точно не входило в планы ещё какие-то пять часов назад, было принято решение сначала понять что происходит в стране хотя бы по официальным каналам. Хотелось отвлечься и не думать об Алине, хотя получалось это неважно. Открыв бутылку пива, я включил телевизор.
Обычные программы отменили: только экстренные выпуски новостей и экспертные ток-шоу. Почти по всем каналам показывали программу Аннет Солнечной, которая, судя по всему, теперь работала круглосуточно. У неё в гостях, как всегда, было двое гостей. Седовласый армейский генерал и ещё один генерал, но уже из министерства внутренних дел. Оба они были очень спокойны, много улыбались, шутили. Всем видом показывали, что всё под контролем и беспокоиться, собственно, совершенно не о чем.
Запиликал смартфон. Звонила Алина. Мгновение я смотрел на экран, затем отменил звонок, отключил аппарат и отбросил его в сторону. В голове копошились неприятные мысли о ней, о слежке, мозг настойчиво требовал проанализировать всё это. Но с этим росло чувство тревоги, страха. Появлялась гаденькая мысль, что Глеб мог быть прав. Я мотнул головой и весь сосредоточился на программе. За окном иногда что-то оглушительно хлопало, но на это я старался не обращать внимания. А в передаче всё рассказывали, что, собственно, беспокоиться не о чем. Говорили, что самое главное то, что народ, в едином порыве, поддерживает власть и потому попытки анархистов раскачать ситуацию обречены на провал.
Очередная бутылка пива опустела и отправилась к батарее своих собратьев возле дивана. Я осмотрелся вокруг себя и с удивлением обнаружил, что на город уже легли ранние зимние сумерки. Телевизор освещал комнату мерцающим голубоватым светом. Голова гудела и кружилась. Мелькнула мысль об уборке, но меня качнуло, я упал на диван и провалился в сон.
Когда проснулся, было уже светло. На улице распогодилось, и слабые февральские лучи озаряли столицу. Где-то на границе города к небу поднималось несколько столбов дыма. Всё ещё работающий телевизор показывал очередной экстренный репортаж: власти, наконец, решили на кого свалить вину на происходящий бардак: «Монолит» объявил охоту на «Детей Земли» и начал рейды в пригородах столицы. Тяжёлая техника (вплоть до танков и ударных вертолётов) выглядела очень странно среди потрёпанных многоэтажек и перепуганных прохожих, которые и полицию-то раньше видели раз в год. Интернет говорил, что рейды проходят не так гладко, как хотелось бы телеведущим и их кураторам: много где люди пытались сопротивляться, строили баррикады прямо на магистралях и жгли автомобильные покрышки. Некоторые Управления полиции перешли на сторону бунтовщиков и открыли для них свои арсеналы.
Так прошло несколько дней. Может два или три, не могу сказать точно. Я спал, ел и пил, пока не кончилась выпивка. Интернет и мобильную связь отключили. Ситуация явно ухудшалась, даже в официальных сводках: отмечались вооружённые столкновения между «Монолитом», корпорациями, бунтовщиками и полицией. Если первое время я был просто опустошён, то теперь вернулось беспокойство: что, если ВИЛ за мной не пошлёт? Или он вообще уже погиб? Или не посчитает нужным найти меня? Что я-то теперь буду делать? После того, как ВИЛ ушёл из штаб-квартиры «Ранасентии», я в моменты отчаяния успокаивал себя тем, что всегда могу вернуться на работу МИД. Теперь об этом не могло быть и речи. Интересно, а МИД вообще ещё работает? Как там поживают, например, Татьяна Августовна и Валера?
Я в беспокойстве мерил шагами комнату и кинул взгляд в окно: пожаров меньше не стало, из неба пропали дроны. По улицам изредка пробегали группы людей, в основном в масках. Несколько раз проезжали машины корпораций. Как-то раз промчался полицейский броневик с нарисованной на боку красной звездой. Корпорации всегда считали полицию низшим сословием, не многим лучше обывателей и сейчас они расплачивались за своё пренебрежение.
На следующее утро я понял, что ждать больше нельзя. Надо попытаться найти ВИЛа. Во мне кипела жажда действий, которая меня самого удивляла. На всякий случай, я взял с собой замолчавший смартфон, все имеющиеся наличные и, немного подумав, прихватил с собой складной нож. Ключ от квартиры остался у Елены Ивановны, которая перекрестила меня со слезами на глазах. Мне так было жаль эту добрую старушку, так страшно было оставлять её одну и так жалко, что на исход её века выпало подобное.
Я вышел из подъезда и на мгновение остановился: нужно решить куда идти. Самое простое – это двигаться на ближайшую известную мне конспиративную квартиру и попытать счастья там. Другие варианты в голову не приходили. Несмотря на февраль, на улице внезапно потеплело и сугробы чуть осели. Под ногами образовалась ледяная корка, вперемешку с талой водой. На улицах было многолюдно. В основном, все спешили навстречу мне, то есть от метро. Несколько человек было в крови. Но находились и те, кто двигался в одном направлении со мной. Эти люди двигались группами, лица прикрыты масками или платками, у некоторых в руках были камни, бутылки с заткнутыми в горлышко тряпками. Впереди нарастал шум, словно прибой.
Я зашёл за угол и вышел на широкую улицу, на другой стороне которой располагался наземный павильон метро. Чуть дальше от меня улицу перекрывали броневики «Монолита». На их крышах стояли солдаты в своей серой форме, с автоматами и сосредоточенно рассматривали разъярённую толпу перед собой. Толпу теснили другие солдаты, в такой же серой форме, со щитами и увесистыми дубинками. Они раздавали удары направо и налево, даже отсюда слышались стук и крики. Передние ряды толпы наседали на других, люди падали и уже не могли подняться.
Среди солдат корпорации выделялся один: крупный, с квадратными плечами. Он размахивал дубинкой без устали. Перед ним женщина повалилась на спину, опёрлась на локоть и попыталась прикрыться от удара второй рукой. Солдат с размаху ударил по руке, она с силой впечаталась в грязный асфальт. Женщина вскрикнула. Следующий удар пришёлся по голове и женщина сразу замолчала, безвольно повалившись на асфальт. Из-за формы я не сразу признал в этом солдате Артура. Моего старинного приятеля Артура, который совсем недавно угощал меня выпивкой. Он продолжал раздавать удары, лицо было сосредоточенно, а губы плотно сжаты в одну линию.
Я постарался обойти толпу на внушительном расстоянии. У некоторых в руках мелькало оружие и мне очень хотелось убраться с улицы прежде, чем они пустят его в ход: похоже, что автоматчики на броневиках только этого и ждали. Когда я уже спускался в метро, позади что-то хлопнуло и раздался стрёкот автоматных очередей. Люди закричали, но выстрелы не прекращались. Я оглянулся: обезумевшая толпа, сминая замешкавшихся, потоком вливалась в метро.
Медлить было нельзя. Я перемахнул через турникет и побежал вниз по эскалатору, перепрыгивая через три ступеньки и сбивая с ног пассажиров. Почти в самом внизу я споткнулся, сделал несколько неверных шагов и упал на холодный гранит, больно ударившись лицом. Я быстро поднялся и почувствовал на языке кровь. Одна надежда: что станция ещё работает.
На платформе стоял состав. Знакомый механический голос сообщил, что двери закрываются. Не помня себя, я вскочил на ноги и бросился вперёд. До моего слуха донеслось шипение автоматических дверей. Я сделал последнее усилие и запрыгнул в вагон. Двери за мной закрылись, с эскалатора, на станцию, валились люди, топча друг друга. Состав тронулся, унося нас в темноту тоннеля.
Народу было немного, все выглядели подавленными и вопреки обычному положению вещей, смотрели друг на друга, пытаясь найти в глазах незнакомцев надежду, опору, которых не было в них самих. Все молчали, а интерактивная реклама – не работала. Только рёв потока воздуха и тьма за окном. Схема говорила, что метро на юге и юго-западе столицы не работает. На следующей станции было спокойно, но я решил проехать ещё парочку, чтобы убраться от погрома подальше.
На следующем перегоне гул вдруг стал стихать и мы остановились прямо в темноте тоннеля. Пассажиры стали роптать, а по моей спине пробежал холодок. Наконец, где-то надо мной щёлкнул динамик.
– Дорогие пассажиры, – сказал машинист усталым голосом. – Придётся немного подождать.
Свет в вагоне мигнул, но не погас. Где-то в другом конце вагона кто-то заплакал. Я проклинал себя за то, что не вылез на предыдущей станции. Минуты тянулись мучительно долго, некоторые пассажиры стали оценивающе смотреть на закрытые двери.
Наконец, состав тронулся вновь и набрал привычную скорость. Через пару минут он, как обычно выехал на станцию и распахнул двери. Решив не искушать судьбу, я выскочил наружу и поспешил наверх, расталкивая скопившийся народ.
Затхлый, пропахший бензином воздух казался освежающим. Моросил мелкий противный дождь, смешиваясь с подтаявшим снегом и грязью. Я вылез ближе к окраинам, но народу здесь всё равно хватало. Где-то вдалеке всё так же лениво поднимались к небу чёрные клубы дыма. На их фоне, к центру, проревел вертолёт над самыми крышами. Я поспешил к конспиративной квартире, до которой было чуть более двух кварталов.
По мере того, как моя цель приближалась, впереди вновь рос гул толпы и рёв двигателей. Вместе с шумом, росло и моё беспокойство. Но деваться было некуда и я двигался дальше. Вновь мне навстречу спешили люди. И вновь некоторые из них были в крови.
Впереди улица оказалась перекрыта баррикадой из мусорных контейнеров и бульдозера. На ней стояло несколько десятков человек, среди них – полицейские с оружием. Все они яростно кричали и вздымали к небу кулаки. Позади них, огрызаясь пламенем, горели покрышки, коптя небо. Перед баррикадой стояли солдаты «Монолита» со щитами, а за ними – солдаты в стандартной армейской форме. Они хмуро смотрели на баррикаду и протестующих. Но не приближались.
Я присмотрелся и с удивлением обнаружил, что одно из действующих лиц вновь мне знакомо! На баррикаде, с булыжником в руке, стояла Наташка Ефимова! Я не сразу её узнал из-за перепачканного сажей лица и странного полушубка. Моя первая любовь и теперь уже, видимо, бывшая проститутка, выкрикивала угрозы в адрес солдат и замахивалась куском брущатки. Многие оглядывались на неё и одобрительно кивали. Солдаты подобрались и, похоже, готовились к штурму народных укреплений. Я поспешно обошёл баррикаду проулком, пока не стало слишком горячо.
Я проскочил арку и попал в грязный двор трёхэтажного дома с облупившейся штукатуркой, обнажающей древнюю кирпичную кладку. Двор давно не чистили и вдоль стен покоились грязные кучи снега. Я быстро осмотрел двор: возле одного из подъездов прогуливался крепкий парень в кожаной куртке с меховым воротом и курил. Я решительно отправился к нему, потому что он ходил возле подъезда, где находилась нужная мне квартира.
– Знаешь меня? – я подошёл к нему вплотную, чтобы он смог получше меня рассмотреть.
Парень с прищуром посмотрел на меня. Куртка с одной стороны у него сильно оттопыривалась, словно за пазухой у него был пистолет.
– Да, – наконец сказал он. – Это ведь ты в «Резне Ливао» снимался?
Я начал закипать.
– Не до твоих шуточек, – процедил я сквозь зубы, теряя терпение. – Я не до того через весь город… чуть ли не ползком! Я знаю, что ты не просто так тут груши околачиваешь! ВИЛ тут? Мне он нужен.
В его глазах мелькнуло удивление. Я сделал движение, чтобы пройти в подъезд, но он мгновенно перегородил мне дорогу. Сверху послышался стук, мы оба подняли головы. В окне третьего этажа кто-то стоял, ещё раз постучал по стеклу и показал какой-то знак парню. Он, не глядя на меня, сделал движение рукой и отошёл в сторону.
– Проходи.
В одно мгновение, перепрыгивая через две ступеньки, я взлетел на третий этаж. Дверь в квартиру оказалась открыта, в прихожей стояла миниатюрная девушка.
– Я вас знаю, – объявила она, когда я вошёл внутрь и закрыл за собой дверью – Видела вас как-то с Владимиром Ильичом.
– Где он? – я, не глядя, повесил крутку на старую вешалку и прошёл дальше, не разуваясь.
В просторной комнате с высоким потолком стояло несколько компьютеров, за ними сидели двое, не обращая на меня никакого внимания. На потрёпанном диване, от которого веяло домашним уютом, лежали пистолеты, автоматы и граната.
– Его здесь нет, – девушка зашла в комнату следом за мной. – Он, скорее всего, на Третьем Металлургическом сегодня.
– Щас узнаем точно, – буркнул парень из-за компьютера и вновь уткнулся в экран.
«Сталь Сибири», – подумал я. С Третьего Металлургического комбината начался профсоюз Прилуцкой. Что ВИЛ там делает? Девушка ушла на кухню и, кажется, включила плиту.
– Мне нужно туда попасть, если он там, – крикнул я вдогонку. – Можете связаться с ним?
– Щас-щас, —нетерпеливо повторил парень за компьютером.
Я насел на него.
– Так свяжись! Скажи, что Борис Еремеев хочет связаться!
– Да свяжусь я, свяжусь! Погоди ты.
Я чуть успокоился и сел на край дивана, стараясь не тревожить оружие. Вскоре с кухни вернулась девушка, держа двумя руками большую белую кружку. Я принял её. Это оказался чёрный чай, через чур сладкий.
Напиток успокаивал. Девушка тихонько сидела в кресле неподалёку, искоса поглядывая на меня. Парни продолжали щёлкать по клавишам, компьютеры мерно гудели. Девушка вздохнула и вновь ушла в кухню. Вскоре оттуда вышел толстый длинношерстный кот. Он с неодобрением уставился на меня, нервно подёргивая хвостом. Я отвернулся, но всё равно чувствовал его взгляд. Мерно тикали часы и, если бы не сваленное на диване оружие, здесь было бы весьма уютно. Кажется, кот фыркнул и засеменил ко мне. Я напрягся. Кот боднул меня лохматой головой и вновь хмуро взглянул на меня. Затем он неспеша вернулся в кухню. Я вертел в руках пустую кружку, не зная, куда её деть. На мгновение мне показалось, что про меня вообще все забыли. Девушка продолжала чем-то звенеть на кухне.
Я смотрел на этих двоих за компьютерами и думал: кто они? Члены профсоюза? «Дети Земли»? Анархисты? Они были совсем молодые, практически дети. Так что вряд ли они представляли себе, какой опасности себя подвергают. Да и своих близких.
– Он вас ждёт, – донеслось от компьютеров. – Скоро машина приедет. Если пробьётся через пробки.
После этих слов обитатели квартиры потеряли ко мне всякий интерес: ребята больше не отрывались от своих мониторов, а девушка не выходила из кухни. Даже кот не почтил меня вниманием.
Через полчаса внизу меня ждала обычная полицейская машина с двумя не менее обычными полицейскими. Разве что один из них был через чур пухлым и уж через чур весёлым. Я забрался на заднее сиденье и только с третьего раза смог захлопнуть дверцу. Молодчик у подъезда проводил меня хмурым и полным неприязни взглядом.
– Ну что, погнали? – спросил весёлый и потряс поднятым кверху дулом пистолетом-пулемётом.
Машина тронулась с места. В зеркале заднего вида мелькнули глаза водителя. Он был полной противоположностью своего весёлого напарника.
– Заварили рабочие делов, – мечтательно протянул весёлый, глядя в окно.
– Рабочие? – переспросил я.
– Конечно, – уверенно ответил он, а водитель утвердительно хмыкнул. – Кто ж ещё? Вся эта грызня корпораций, это так, для отвода глаз всё. Терпение у людей лопнуло, вот в чём дело. Уж если даже Толик вписался, то что тут говорить!
Толик что-то проворчал и повёл могучими плечами. Улицы были заполнены людьми, машины двигались медленно, кое-где образовались заторы. Дождь перестал, но небо всё ещё закрывали тяжёлые тучи. Или это дым от пожаров? Толик снова что-то промычал и включил мигалки. Это не сильно помогло, поэтому он яростно давил на клаксон. Руль прогибался от чрезмерных усилий полицейского.
Город развалился на отдельные лоскуты: где-то бушевали пожары, зияли разбитыми витринами магазины и бегали люди, наспех сооружая баррикады. В других районах прохожие буднично спешили на работу, а обыденность пейзажа нарушало только большее, чем обычно, число патрулей, к которым ещё и прибавились аванпосты с тяжёлой техникой. Но везде чувствовалась напряжённость.
В промышленном районе народу было полно. Здесь стояла тяжёлая строительная техника, перекрывающая дороги. Не было суеты, люди сосредоточенно собирали баррикады из бетонных блоков и строительного мусора. Кроме полиции, я заметил здесь несколько отрядов военных, с красной повязкой на рукаве у каждого. Вся полицейская и военная техника была помечена красной краской. В нашу машину заглядывали, но не останавливали нас.
Вскоре наша машина затормозила у проходной Третьего металлургического комбината.
– Удачи! – весело крикнул полицейский мне вслед. Толик что-то проворчал.
На проходной, после объяснения кто я, мне выдали провожатого, сопроводившего меня в административное здание комбината. Мы шли с ним по разбитой грунтовой дороге, чуть ли не по колено в грязи, мимо застывших в безмолвии цехов.
– Вы из профсоюза? – спросил я на ходу, тяжело дыша.
– Угу, – буркнул проводник. Это был средних лет мужчина с поседевшими висками. – А тут все из профсоюза. Остальные сбежали.
– Сбежали? – переспросил я и попытался перепрыгнуть внушительных размеров лужу.
– Угу, – повторил он. – Прилуцкая со своим профсоюзом объявила бессрочную забастовку. Мы остались на заводе, пока руководство нас не выслушает. А руководство просто сбежало. Ну и кто не хотел тут куковать – тоже домой поехали. А так, почти все заводы «Стали Сибири» остановлены. Наша Прилуцкая постаралась, – добавил он с гордостью, словно она была его дочерью.
– Значит таки поверила в идеи Ленина? – хмыкнул я.
– Наверно, – пожал плечами провожатый. – Мы ей верим. Она нас никогда не подводила.
Мы подошли к неприветливому серому высокому зданию. Возле него росли чахлые ёлочки, доживавшие свои последние дни. Мой проводник посоветовал мне искать ВИЛа на втором этаже и закурил, всем видом демонстрируя, что со мной он не пойдёт. Я поблагодарил его и вошёл внутрь.
В здании царила суета. То и дело мимо меня пробегали люди с красными повязками на плече. Многие в руках держали планшеты и какие-то папки. В одном из обширных кабинетов, на столах, лежало несколько разобранных беспилотников. Над ними стоял дед в очках с толстыми линзами и что-то объяснял столпившимся вокруг. Кажется, откуда-то доносился властный голос Прилуцкой. Я с трудом нашёл лестницу и поднялся на второй этаж.
Я сразу понял, где его искать: по всему этажу, несмотря на шум, растекалась речь ВИЛа и я пошёл прямо на неё, огибая спешащих куда-то рабочих и боевиков, обвешанных оружием. Ильич говорил о решающем моменте, о храбрости, о том, что второго шанса не будет. И что по ту сторону баррикад полно простых людей, которых нужно убедить. И что важно не путать их с псами режима, с которыми разговор должен быть короткий. Я почувствовал, что по спине пробегают мурашки.
ВИЛ стоял посреди обширного помещения, на какой-то табуреточке. Руки он согнул и держал их возле подмышек, словно хотел заложить большие пальцы за несуществующую жилеточку. При этом он чуть наклонялся вперёд, когда говорил очередную фразу. Вокруг – толпа слушателей, жадно внемлющая каждому слову.
К нему подскочил человек и стал что-то говорить, указывая в мою сторону. ВИЛ наклонился к нему, оттопыривая ладонью правое ухо. Затем, выслушав, повернулся в мою сторону и широко улыбнулся.
– Борис Сергеич! Рад, очень рад видеть.
Он спрыгнул со своего пьедестала, быстрыми шагами подошёл ко мне, положил ладони мне на плечи и легонько встряхнул.
– Рад, – повторил он. – Не смогли с вами связаться, уже планировал к вам отправить кого-нибудь, а вы уже сами тут. Не теряете зря времени, как всегда. Это хорошо!
– Чем могу помочь? – спросил я. —Уж теперь я вас не оставлю. Найдётся для меня место и работа?
ВИЛ расплылся в очередной улыбке, покивал и повёл меня к дальнему столу у стены. Слушатели, словно выйдя из транса, начинали крутить головой и разбредаться по своим делам.
– Борис Сергеич, родной вы мой. Конечно для вас найдётся место. О чём вы? Эх, как много мы с вами прошли. Помните, как мы впервые встретились? Кажется, это было в прошлой жизни. Может, – на мгновение ВИЛ смутился, – вы хотите увидеться с Алиной?
– С Алиной? А она здесь?
– Нет, она на другом объекте. Некоторые мои товарищи настаивают, что ей сейчас не стоит находиться рядом со мной. Она пока занимается другой работой. Но я уверен, что она ничего не знала о слежке и нет причин изгонять её. Не все со мной согласны, но им придётся смириться со своей паранойей. Алина ни в чём не виновата, нет никаких доказательств, поэтому она продолжит работать с нами
Он упрямо взглянул на меня. Я обратил внимание, что он стал гораздо хуже выглядеть: кожа побледнела, приобрела землистый оттенок, щёки впали, а в глазах появился лихорадочный блеск. Плечи чуть опустились, а спина сгорбилась.
– Ваше дело, – сухо ответил я. – Не могу сказать, как к этому отношусь. Но вы очень рискуете.
– Как и мы все. И вы верно подметили: это – моё дело.
За эти дни я так и не пришёл к выводу как относиться к Алине. Отмахивался от необходимости подумать об этом. Выходит, что ВИЛ её не изгнал и нам всё равно суждено будет поговорить. Мы вдвоём уже стояли у стола, заваленного листовками и с включенным компьютером. ВИЛ был в ожидании контраргументов об Алине, плотно сжав губы.
– Так что, – спросил я, – Какие новости? А то я, знаете ли, на какое-то время выпал из инфопространства.
– Новостей много. Мы тоже тут, в некотором роде, отрезаны, приходится использовать старые, проверенные методы. Корпорации уже хотели договариваться между собой вновь, но удар из пушки и народные волнения подлили масла в огонь. Они усиленно ищут виноватых. Одними из таких стали «Дети Земли», но их явно будет недостаточно, чтобы удовлетворить их аппетиты. Начинается охота на ведьм. Они боятся, Борис Сергеич. Эти комнатные толстосумы не привыкли к настоящей борьбе. Но вот Гример… Вот он – это настоящая проблема.
– А что с ним? Вот уж кто точно не встанет на сторону корпораций.
– С ним сложнее, – сказал ВИЛ, помолчав. – Он умён и свои регалии получил не по наследству. Думаю, он понял куда пошли его деньги и что «Монолит», «Ранасентия» и остальные скоро выяснят кто дал средства, чтобы вытащить их скелетов из шкафа. И понял, что скоро с него спросят. Поэтому он решил спросить с нас, пока не стало слишком поздно. Его люди нападают на наши объекты. И делают это гораздо лучше, чем «Монолит».
– И что делать?
– Мы пытаемся связаться с ним. Пока безуспешно. Глеб Викторович справился бы с этим гораздо лучше, – ВИЛ помолчал и, кажется, тихонько вздохнул. – Ладно, теперь это уже не важно. Найдём. Думаю, вам будет предложено вновь поработать моим секретарём. Отпускать вас в поле я не готов.
Я энергично кивнул и пошатнулся от внезапного приступа головокружения. Я с удивлением посмотрел на ВИЛа, а он взглянул на меня пристально.
– Вы когда последний раз ели, Борис Сергеич?
Я задумался и не смог ответить. Мне отвели в соседнее здание – заводскую столовую, где я с аппетитом съел порцию лапши и запил её вкусным сладким чаем. За соседними столами сидело всего несколько человек, все в рабочих спецовках. Они тихонько переговаривались и разговоры были тревожными. Никто не понимал, что будет дальше и, видимо, они не рассчитывали на такие масштабы, когда соглашались на забастовку. Всё, чего они хотели – это улучшить условия труда, получить чуть более справедливую зарплату. Чуть больше выходных и чуть лучше медстраховку для своих близких. Но теперь пути назад не было, от них ничего не зависело и людей, которым с детства вдалбливали, что их мнение – ничего не значит, пришлось, наконец, заиметь собственное и их это немало удручало.
