Места, над которыми летел наш вертолёт, становились всё более знакомыми. Внизу можно было рассмотреть строительную технику, окружённую облаками пыли: бульдозеры и экскаваторы разбирали баррикады и завалы, оставшиеся от уничтоженных домов. Всё выглядело так, как будто кто-то щёлкнул тумблером и весь ужас разом прекратился. Кажется, мне даже удалось разглядеть свой дом, колышущийся в мареве жары, повисшей над столицей.
Вертолёт летел всё медленнее и стал по-тихоньку снижаться. Я прищурился и попытался определить где мы. Внизу раскинулся большой парк, тоже с проплешинами от пожаров. Вокруг стояли красивые, строгие современные здания. Всё это выглядело очень знакомым. Я припал щекой к самому стеклу и попытался рассмотреть куда мы снижаемся. Прямо перед нами высился небоскрёб из стекла и чёрного металла: штаб-квартира корпорации «Ранасентия».
Мы приземлились на одной из боковых площадок, выпиравших из тела здания. Где-то в верхней его половине. Дверь вновь открылась автоматически. Двигатель стал затихать, а лопасти – замедляться. Напротив двери, на некотором отдалении от вертолёта, стоял человек в строгом костюме, с расстёгнутом воротом рубашки. Он стойко выдерживал сильный поток воздуха, создаваемый лопастями. Этот человек жестами показывал нам, чтобы мы пригнули голову, когда будем вылезать. Он показался мне знакомым.
Я помог Алине вылезти и мы подошли к нему. Определённо, когда-то мы с ним виделись. У него было вытянутое худое лицо и короткие чёрные волосы. Он спокойно смотрел на нас, дожидаясь, пока двигатель вертолёта окончательно стихнет.
– Приветствую вас обоих, – сказал он сухим, немного скрипучим, голосом. – Рад, что вы смогли выбраться оттуда. И связаться с нами. Не ранены?
Он с некоторым сомнением смерил взглядом нашу простую одежду.
– Привет, Алексей, – устало и неохотно сказала Алина. – У нас всё хорошо.
Он удовлетворённо кивнул.
– Отлично. Прошу за мной.
Он указал на стеклянные двери за собой. Их открыл и придержал ещё один человек, стоявший внутри здания. Ноги утопали в ковролине и непривычно пружинили. Нас окружили запахи пластика, дерева, чего-то кислого и едва уловимого запаха гари. Я вспомнил, что рядом с этим местом казнили Залужина и многих других. Наверняка, здание тоже пострадало. Наклонившись к Алине, я спросил:
– Алексей? Что за Алексей? Лицо знакомое.
Алина шла, глядя прямо перед собой. Это была совершенно не та девушка, с которой я смеялся в безымянном поселении. Она разлепила пересохшие губы.
– Алексей Ивашков. Замначальника службы безопасности.
Точно. Теперь я его вспомнил. Он был в комиссии, когда меня принимали на работу в корпорацию. И потом пару раз сталкивался с ним на разных собраниях. Он вечно сидел с отстранённым видом. Крайне неразговорчивый тип. У меня немного перемешалось всё в голове: кто нас, собственно, нашёл и забрал на вертолёте? До приземления была полная уверенность, что ВИЛ и его люди. А что, если не он, а «Ранасентия»? Но зачем ей это? И как корпорация вообще уцелела, если директорат был на Луне и скорее всего погиб в полном составе в страшных муках кислородного голодания? Я постарался поравняться с ним и заглянуть ему в лицо.
– Алексей, а что происходит вообще? Мы два дня не были в столице, а тут, кхм, так сильно всё поменялось. В лучшую сторону, конечно. А Симонов тоже здесь, в здании? – как бы невзначай, спросил я.
– Габриэль Симонов погиб в лунной колонии.
– Ясно. А Владимир Ильич? Здесь?
– Здесь. К нему и идём.
Мы дошли до лифтов. Я озирался вокруг себя, словно попал в другой мир. Как будто когда-то давно это место мне приснилось, а сейчас я попал в него наяву.
Лифт остановился на одном из этажей, где когда-то располагались лаборатории проекта ВИЛ. Всё здесь было знакомым, словно провёл здесь долгие годы, а не без малого шесть месяцев. Алексей уверенно шёл в комнату наблюдения. Вокруг всё как будто замерло. Всем нутром ощущалось, что это место покинуто, что здесь ничего не работает. И уже никогда не будет работать, как прежде.
– А что с «Окассио»? – спросил я, вновь попытавшись рассмотреть его лицо. – Они хотели гарантий безопасности. Что с Вахтенбергом? Что с Сиа? Почему он хотел нас убить?
Ивашков вновь не удостоил меня взглядом или хотя бы поворотом головы.
– Насколько мне известно, господин Вахтенберг окончательно впал в кому из-за плачевного состояния здоровья. Специалисты говорят, что шансов на возвращение в сознание нет никаких. Его поместили обратно в медицинскую капсулу.
В комнате управления было тихо. Почти всё оборудование обесточено, как и часть освещения. Большой экран тоже оказался отключён. Алексей попросил нас подождать и скрылся за дверью, за которой располагалась комната, где мы впервые с ВИЛом встретились. Я уселся за тот же терминал, где когда-то работал. Алина с безучастным видом переступала с ноги на ногу. Кажется, в ней это место не вызывало никаких эмоций. Я чувствовал её отвращение к этому месту и понимал, что нужно что-то сказать. Но что?
В комнату управления зашла бесконечно уставшая, с землистым лицом, Таисия из штаба ВИЛа. В самом начале пути, она отвечала за агитацию на улицах. Эта девушка всегда была полна энергии, с головой погружалась в работу, организуя и помогая людям из профсоюза «Сталь Сибири». Я дёрнулся встать ей навстречу. Она скользнула по нам равнодушным взглядом, словно мы сидели тут каждый раз, когда она проходила мимо.
– Прилуцкую так и не нашли, – сказала Таисия равнодушным, каким-то замогильным голосом. – Говорят, она вроде выжила и организовала приют для беженцев. Не знаю, не знаю.
Она продолжила бормотать что-то, положила на стол планшет и вышла, опустив красные, воспалённые глаза. Я взглянул на Алину. Она равнодушно смотрела Таисии вслед и, кажется, чуть пожала плечами.
Дверь открылась и оттуда вышел Ивашков. Он посуровел и подошёл к нам.
– Совсем слаб, – сказал Ивашков севшим голосом. – Но вас он примет. Идите, он ждёт.
Я встал и посмотрел на Алину. В её глазах блеснул лёд.
–Иди без меня. Он хочет говорить с тобой.
Я не стал спорить и вошёл в дверь. На секунду меня объяло чувство нереальности происходящего. Казалось, что сейчас меня встретит этот недавно воскрешённый человек в больничной робе, стараясь скрыть свою тревогу за напущенной серьёзностью. Что позади меня остался полный зал важных учёных во главе с чуть суетливым и потому немного смешным Залужиным. Что там, у двери, стояла рыжеволосая и уверенная в себе Алина Трамикс, которой я, кажется, понравился и с которой так приятно разговаривать.
Освещение в комнате было чуть притушено, как будто кто-то здесь не выносил яркого света. Посередине стояло кресло, схожее со стоматологическим, с каким-то медицинским оборудованием рядом. В нём сидел очень худой человек в больничной робе с жёлтой кожей. На лице у него была запотевшая кислородная маска. Поверх маски на меня смотрели полные упрямства глаза. Костлявая рука, истыканная какими-то трубками, чуть подрагивая, поднялась и отняла пластик от лица.
– Здравствуйте, Борис Сергеич, – голос ВИЛа был тихим, осипшим. Воздух вырывался из груди с еле слышимом свистом.
– Что случилось? – спросил я, стараясь унять дрожь в голосе.
Один из приборов возле кресла щёлкнул и на нём загорелся зелёный индикатор. Раздалось чуть слышное шипение. ВИЛ заметно взбодрился и устроился поудобнее в своём кресле, свесив на бок худые жёлтые ноги.
– Что случилось? – переспросил он окрепшим голосом. – Задержался я на этом свете, мой друг, вот что случилось. Я вам не говорил, но… С того самого дня, как очнулся в этой комнате, меня не отпускало чувство, что я не отсюда. Я не из этого мира, Борис и здесь мне делать нечего. Помните, вы спросили меня однажды: почему я тороплюсь с революцией? Тогда я вам не ответил. Торопился, потому что чувствовал, что моё время истекает. Чувствовал, что я здесь гость. Мне дали второй шанс и нужно было успеть им воспользоваться. Несмотря ни на что.
Его глаза вновь блеснули упрямством.
– Но… – растерянно сказал я и взглянул на огромные медицинские аппараты. – Неужели ничего нельзя сделать? В наших руках все ресурсы! Здесь же должны быть люди, которые знают что с вами. Вы нужны нам! Тем более сейчас!
ВИЛ слабо улыбнулся. Он всегда был не прочь посмеяться, но такую добрую, искреннюю улыбку я увидел впервые на его лице. Так улыбается отец, которому неразумное дитя лопочет о вселенских проблемах свое бытия, а отец понимает, что всё это ерунда. Что ребёнку нужно чуть поверить в себя, сделать первые робкие шаги и дальше всё сложится именно так, как оно должно сложиться и никак иначе.
– Я не нужен вам, Борис Сергеич. Ни вам, ни народу. Я нужен был, чтобы чуть подтолкнуть вас. Напомнить вам, что вы здесь хозяева, что от вас зависит всё. Помните ту девушку, которую мы встретили в нашу первую прогулку по городу?
Я напряг память. Вспомнил! В тот день мы встретили Наташку Ефимову – мою первую любовь. ВИЛ тогда ещё тактично не стал говорить, что она проститутка, но общий посыл его мыслей был тогда понятен.
– Так вот, она сейчас занимает важный пост по работе с детьми, с сиротами. Не стану скрывать, понимает она в этом мало, но очень старается! И у неё все обязательно получится. И у вас у всех всё обязательно получится.
– Владимир Ильич, а что вообще происходит? С тех пор, как мы уехали из столицы, здесь всё изменилось в считанные дни. Что случилось?
В глазах ВИЛа на секунду блеснуло торжество.
– Мы победили, вот что произошло. Мы доверились технологиям, потому что не могли достучаться до людей. И технологии справились, – он сделал паузу, то ли для важности момента, то ли чтобы перевести дух, поскольку зелёный индикатор вновь погас. – После того, как вы вставили флешку и контроль перешёл Сиа, он тут же ударил по станции из опасений, что «Терра Нова» восстановит контроль. Жаль Савельева и остальных. Они положили так много на алтарь победы! Но Сиа заверил меня, что вы и Алина выживете.
– Как он это определил, интересно?! – возмутился я.
– Он был абсолютно уверен в вашей безопасности.
– Абсолютно?! Да мы еле успели ноги унести! Мне чуть задницу не опалило взрывом!
Мне показалось, что ВИЛ чуть смутился.
– Он сказал тогда, после удара, что шанс вашей выживаемости составляет девяносто восемь процентов. Учитывая ваш характер и ум. Так он сказал. Затем он уничтожил элитные поселения и обезглавил наших врагов. Он отключил системы подачи воздуха и воды в лунной колонии и уничтожил тех, кто там укрылся. Теперь это огромный безмолвный склеп.
По моей спине пробежал холодок, а ВИЛ продолжал.
– Вы уже убедились, что Сиа прекрасно подделывает других людей, их голоса и образы. С новыми возможностями, у него это стало получаться ещё лучше. Так что наши идеи, наш голос продвигал не только я, но и наши враги. Было и такое, что кто-то из эксплуататоров ещё жив, а его копия с экранов признаётся в собственных преступлениях. Сиа отдавал приказы складывать оружие, сдаваться и даже расстреливать своих командиров. Он нашёл те доводы и речи, которые я пытался найти всю жизнь: люди верят ему с первых слов и верят искренне. Уж простите, но он лучший пресс-атташе. Но вы на почётном втором месте, дорогой друг.
– То есть все просто сдались? И на следующий день пошли на работу и стали строить коммунизм?
– Нет, конечно нет. Нашлись те, кто не способен на созидание, несмотря ни на какие речи. Например, остатки «Золотого города», после убийства своего же лидера, превратились в настоящий сброд. На второй день Сиа натравил на них госбезопасность, «Монолит» и остальные службы. Кое-где ещё остались очаги, но я, уверен, что к вечеру с бандитизмом будет покончено. И я верю, что покончено навсегда. Люди податливы, Борис. Теперь, когда старого порядка нет, они испугаются вакуума и поверят в то, что им говорят. А говорят им теперь верные вещи и это главное.
– Верные вещи, – медленно повторил я.
Меня не покидало ощущение, что за этими словами скрывается что-то ещё. Что-то отвратительное, что нужно было похоронить давным-давно.
ВИЛ закашлялся и побледнел. В аппаратах что-то отчётливо щёлкнуло и зажёгся жёлтый индикатор. ВИЛ торопливо приложил к лицу маску, сделал пару судорожных вздохов и вновь отнял её ото рта.
– Давайте закончим беседу чуть позже, Борис? Мне нужно передохнуть.
Я кивнул и вышел из комнаты. В дверях я обернулся и ещё раз посмотрел на него. Он уставился в потолок и тяжело дышал в запотевшую маску. Больше мы с ним не говорили. ВИЛ умер через три дня от некроза внутренних органов и множества злокачественных опухолей. Врачи только разводили руками. Всё-таки это первый воскрешённый человек, говорили они. Много что могло пойти не так, особенно при условии, что всё было пущено на самотёк с тех пор, как он год назад покинул стены штаб-квартиры. Залужин, глава проекта, погиб, а записи о проекте были частично утеряны во время беспорядков и взлома систем из-за пробуждения Сиа.
По его личной, убедительной просьбе, его кремировали. И, опять же по его настоянию, было уничтожено и его старое тело. Кроме этого, он настоял, чтобы полностью уничтожили прах его соратников. ВИЛ хотел быть уверенным, что из тех далёких, тревожных времён больше никто и никогда не вернётся. Сиа уничтожил все данные по проекту, объявив их неэтичными.
После того, как с анархистами было покончено, Сиа взялся за госаппарат. Корпорации были упразднены, а все ключевые посты теперь занимал он. Практически всё управление, во всех сферах перешло ему и более примитивным, чем он, нейронным сетям. Сиа делал то, о чём говорил: реализовывал взгляды ВИЛа, считая их наиболее верными из всех возможных политических строев. Просто его методы были много эффективнее наших.
Владу Трамиксу оставили его пост, переведя в госбезопасность, которую, по слухам, Сиа тоже планирует распустить, поскольку добьётся отсутствия бандитизма и войн. Отец Алины полностью не согласен с новым мировым порядком и оказался не способен примириться с потерей власти и влияния.
Что до самой Алины, то она остаётся со мной. Тот день на Лубянке сильно изменил её. Она замкнулась в себе и изо всех сил делает вид, что всё в порядке. Но я всё равно люблю её и всегда буду с ней. Но прекрасно понимаю, что в этом новом мире нам уже никогда не будет так беззаботно спокойно, как тогда, в её доме, когда мы завтракали после нашей первой ночи. И уж тем более так, как когда мы сидели на бывшей почте где-то на краю уютного, безымянного «ничто». Мы подумываем о том, чтобы бросить всё и уехать в незаконные поселения и никогда сюда не возвращаться. Не знаю, правильно ли я поступил тогда, когда вставил эту несчастную флешку в компьютер. И уже никогда не узнаю этого.
На этом я заканчиваю свой рассказ. Потому что обещал поведать о своей роли в проекте ВИЛ. А после его смерти, проект перестал существовать. Всё, что будет происходить дальше – это уже моя история. Я не уверен, что у искусственного интеллекта получится построить коммунизм, но всё, что нам остаётся, это только надеяться на лучшее. Потому что остановить Сиа уже никто не в силах.