Александр Зелёный
Проект ВИЛ
Глава 4
С того дня, как меня впервые допустили к ВИЛу, прошла неделя. Трепет первых дней остался позади, я приноровился к ритму и характеру работы. Он окончательно пришёл в себя. По крайней мере, физически: его биоритмы теперь совпадали с биоритмами обычного человека, то есть, восемь часов сна и шестнадцать – бодрствования. Плюс-минус. ВИЛ стал гораздо активнее, задавал много вопросов, много читал и ещё больше писал. Что именно писал, он не говорил и записи свои не показывал. Впрочем, на этом никто и не настаивал. Кроме Глеба.
Его вопросы – это самая тяжёлая часть работы. И не потому, что на них трудно отвечать. Будь моя воля, я бы просто рассказывал ему всё, что он хочет знать. Но в своих ответах мне приходилось опираться на психологов и нейросеть. Причём пожелания нейросети зачастую лучше поддавались логике, в отличие от мозгоправов. Психологи настаивали, что всего ему рассказывать не надо, о многих событиях стоит или умолчать, или смягчить их. И тут же говорили, что врать нельзя. Да и не получилось бы врать, при всём желании: острота ума ВИЛа росла с каждым днём и едва ли я смог бы его перехитрить.
К этому времени, ВИЛ в общих чертах уже знал что изменилось в мире за время его отсутствия. Падение первого социалистического государства он воспринял достаточно спокойно. Или, по крайней мере, не показал виду. Он сообщил мне, что капитализм получилось построить тоже далеко не с первого раза и что человечество всё равно возьмёт ещё своё. Это вопрос времени, поскольку путь к коммунизму – это естественно верный путь развития человека. Как открытие огня или пороха, это неизбежно. Он добавил, что многие его современники были убеждены, что не стоит торопить события с социализмом в начале двадцатого века, но он был убеждён тогда в обратном. А вот факт смерти своих соратников ударил по нему гораздо сильнее, хотя, казалось бы, это как раз естественный ход вещей. ВИЛ задавал всё более конкретные вопросы о мироустройстве, политике и экономике. Руководство наконец-то приняло решение, что секретность пора снимать и пришло время показать проект ВИЛ на большой конференции, к которой уже во всю шла подготовка.
Меня отпустили домой на один день. Впервые с того момента, как взяли на работу. Не то, чтобы в апартаментах «Ранасентии» было некомфортно, но выбраться на простор тоже хотелось. В башне всё казалось каким-то неестественным. Наверно потому, что в памяти остались пейзажи мира, лежащего за её стенами. Я не стал пользоваться услугами водителя и добрался до родного района на старом добром метро.
Стояла уже совсем по-летнему тёплая погода. Утро в разгаре и улицы были забиты народом. Гул клаксонов, рёв машин и мерный говор людей, словно шум океана. Всё это казалось какой-то другой планетой. Жаркий воздух смешивался с тоннами пыли и забивал лёгкие. Воздух дрожал над кузовами автомобилей и железными козырьками витрин. Я пристроился с краю тротуара и медленно пошёл в сторону высоток, выглядывавших из-за приземистых зданий старинной постройки, оставшихся в этой части города. Кто-то окликнул меня.
– Борька!
Я обернулся. Это был Артур Бобылев, мой старинный приятель. Мы вместе выросли, на одной улице. Более крупный и сильный, Артур вечно защищал меня и вытаскивал из разных переделок, коих было немало. Почему Артур со мной дружил сказать сложно, поскольку выгод от этого точно не было никаких. Наверное, он просто хороший друг.
– Как жизнь, дружище? Переоделся, смотрю, – Артур смерил меня взглядом, уважительно выпятив нижнюю губу.
На мне были качественные рубашка и брюки. В каждых апартаментах корпорации одежды было столько, что хватит на целый район. Я постарался надеть что-то максимально неброское, но видимо получилось у меня это не важно.
– Да, знаешь, дела хорошо идут, – почему-то смущённо ответил я.
– Пойдём выпьем. Сто лет не виделись.
Я машинально взглянул на часы: без двадцати одиннадцать утра. Он обнял меня за плечи и повёл за собой, на ходу рекламируя место, куда мы направлялись. Спустившись в полуподвальное помещение мы оказались в прохладном заведении «Толстый фраер». Это оказался уютный кабачок, где кроме крупного бармена было только два посетителя: они сидели в дальнем углу и о чём-то говорили, сильно наклонившись друг к другу. Владелец обклеил стены старинными пожелтевшими газетами. Выглядело оригинально и стильно. Столики из настоящего дерева, пусть и бессовестно расцарапанные и затёртые, создавали неповторимое ощущение домашнего уюта. Мы взяли два пива и сели возле стены. Над нами располагалось маленькое приоткрытое окошечко, через которое доносился гул улицы. Артур зачерпнул горсть орешков и отправил в рот.
– Ну что, Борисыч, как дела? Откуда обновки? Рассказывай, не томи.
Я сделал глоток пива. Откровенно говоря, я не знал: секретность распространяется только на сведения о проекте? Или сам факт работы в корпорации такой черни, как я, тоже большой секрет?
– Повышение в МИДе дали, – я решил не рисковать.
– И какое же? – усмехнулся Артур. —Какое у вас может быть повышение? Старший клерк? Очень старший клерк? Да ладно, не обижайся! Ни в жизнь не поверю, что на вашу зарплату можно так прибарахлиться! Да и на мою. Ха!
Я пожал плечами.
– Ну а у тебя как дела? Всё на вольных хлебах?
Артур энергично закивал, набрав полный рот пива. Как и большинству ребят в нашем районе, ему рано пришлось начать работать, ещё в школьные годы. Его отца убили, говорят, за карточные долги. Труп вывесили во дворе, на фонарном столбе. До сих пор помню это страшное утро. Артур остался с мамой вдвоём. Она стала инвалидом после службы на химзаводе и работать не могла. Так что Артуру пришлось содержать себя и её. Изредка находя время на школу, он брался за любую работу. Мы все работали после школы, но за самую тяжёлую и грязную брались такие, как Артур. До криминала, насколько я слышал, дело у него не доходило.
– А куда мне деваться? – наконец, ответил Артур, одним глотком опустошив полкружки. – Камиллка моя вечно вредничает, что денег мало. Да и мама у неё болеет сейчас тяжело, так что помогать нужно. Вот и ношусь, как электровеник. То ремонтами займусь, то в дружину пробую устроиться, на заводы резюме строчу.
Он мечтательно вздохнул.
– Эх, вот бы устроиться в корпорацию, правда? Во житуха бы началась! Чем мы хуже этих дебилов из корпораций, ты скажи? Сидят там, штаны просиживают да жопы отращивают.
– Так уж прям все дебилы, – обиженно заметил я. – Так уж прям отращивают.
– Конечно. Как иначе? Веди они как туда попадают? Как дворянами раньше становились: получили по наследству титул и всё! У тебя папа в «Ранасентии» работает? Без проблем, мы тебя берём на любую должность. О, у тебя мама в «Монолите» работает, но ты солдатом быть не хочешь, а хочешь стать актёром? Без проблем, заканчивай корпоративный институт, на любые оценки и тебя возьмут в любой фильм, какой захочешь. Эх. Вот ты?
– А чего сразу я?
– Ты – молодец, отличник, с башкой. А чё толку? Сидишь, три бумажки перебираешь, хотя с этим любая обезьяна справится. Сколько планов у нас было в детстве, ты помнишь? Ты же хотел историком стать, философию изучал, мир хотел лучше сделать. Учёный, блин. Кому это надо? Или вот я. Тоже не последний идиот, как мне кажется. В армии служил, грамоты есть, медали, участник трёх кампаний, между прочим. Сильный, быстрый. Чего б мне в «Монолите» не работать?
– Ты в полиции работал, – напомнил я. – Тоже неплохо.
Артур махнул рукой.
– Я тебя умоляю, Борисыч. Какая же это, к чёрту, работа? Всяких бомжей обблёваных с асфальта соскребать. Сколько раз было? Приезжаешь: мужик, пьяный вдрызг, прохожего зарезал. Просто так. Что ему там в башку взбрело? Крутишь его, везёшь в отдел. А по пути… По пути ещё! Тебе звонят и говорят: выпускай, мол. Оказывается, это сотрудник «Терра Нова», уважаемый человек и вообще тот прохожий сам на нож семь раз упал. На эти машины не смотри, туда не ходи, здесь отворачивайся. И платят… Я на поклейке обоев больше зарабатываю. Вот «Монолит» – это другой разговор. Там и подготовка другая, и командировки в горячие точки, и уважение, и зарплата в конце концов!
– Прохожих можно резать, – подсказал я.
– Ну уж это как-нибудь без меня, парень. Жить в клоповнике с семьёй не придётся. Ты же у нас был. Сколько ремонтов не делай, а один чёрт всё разваливается. А так будешь жить в элитном посёлке для сотрудников. С охраной, детским садом без очередей, клиникой. Видел монолитовские скорые? Да в них врачи и лекарства лучше, чем в целой нашей больнице! «Монолит» – это же как армия, только нормальная. Единственное место в мире, где можно прям жить начать – это корпорации, чё тут думать? И мы с тобой обязательно будем там работать, вот увидишь! Наведём порядок, поможем президенту от всяких паразитов избавиться, простым людям житья ведь уже никакого нет! Уже прям всерьёз душить стали, чесслово.
– Паразитов?
– Конечно, – не сомневаясь ни секунды, сказал Артур. – Ты посмотри что кругом творится! Природа загибается, цены растут. Нарики кругом, беспризорники. Бензин уже на вес золота стал. Камиллка моя говорит, что скоро молоко перестанут в обычные магазины привозить. Дефицит. Дефицит молока! Ты это слышишь? Это же какой-то бред! Говорят, хотят окончательно медстраховку бесплатную отменить. Куда катимся? Жуть.
– Подожди, но ведь правительство и хочет страховку убрать. Они сами паразиты, получается?
Артур усмехнулся и погрозил мне пальцем:
– Ты меня не путай, парень. Со страховкой, тут сложно всё. Вчера в Итоговой по телику смотрел: народ сначала своё здоровье гробит сигаретами там, алкоголем, тем, что без масок в смог ходит, а потом государство должно миллиарды на их лечение бесплатное тратить. Вот где их взять? Вот если б люди за своим здоровьем следили, то и денег бы меньше понадобилось. И больницы были бы лучше.
– А, то есть просто надо не болеть, не ходить в больницы и тогда они будут нормальные. Ясно.
Артур не слушал меня.
– …получается, что всякие недоумки на местах воруют, работать не хотят, а в итоге вся система рушится. Так, понимаешь, и до забастовок недалеко. Народ ведь у нас тёмный: ему не объяснишь, что это местный чинуша, у которого лицо что жопа, виноват. У нас же сразу всю власть будут ругать, не разбираясь. Да и про страховку… Это вообще не страшно, если подумать. Ну кто в муниципальные больницы ходит, ты мне скажи? Всё равно в бесплатных клиниках одни придурки вместо врачей. Верно говорю? То ли дело корпоративные госпитали, эх.
Он ещё раз мечтательно вздохнул и залпом допил пиво. В моей памяти всплыли воспоминания из прошлого. Мой отец умирал от онкологии в обычной больнице, где его пытались спасти. Честно пытались, но врачи сразу говорили, что шансов мало и за серьёзные препараты, которые могли бы помочь, придётся заплатить. А денег у нас на них не было. Позже, после похорон, я узнал, что в корпоративных клиниках, на такой стадии, отцу смогли бы помочь буквально за неделю. Для обычных врачей такие технологии, наверное, казались какой-то магией. Как самолёт для неандертальцев.
Я внимательно посмотрел на друга. Артур радел за порядок и обожал корпорации, но почему-то игнорировал, например, тот факт, что за угнетением бо́льшей части природы стоит «Терра Нова», которая занимается терраформированием для своих элитных поселений. И из-за этого остальная часть планеты остаётся отравленной и люди гибнут, в том числе от опухолей, миллионами. Мой добрый друг искренне хотел помочь простым людям, каковым являлся и сам. В юности он часто мечтал, как станет меценатом и откроет в спальных районах приюты, где дети смогут обучаться профессиям, пока родители работают. Эдакий комнатный вариант корпоративных институтов. Детская мечта, не имеющая ничего общего с реальностью. Из той выгребной ямы, в которой мы выросли, Артур видел блеск бизнес-небоскрёбов и видел в них спасение от всех бед мира. И не хотел замечать, что многие беды вызваны хозяевами так обожаемых им корпораций.
Заиграла мелодия звонка. Артур вздрогнул и снял трубку. Речь шла о ком-то в больнице. Похоже звонила его Камилла, а разговор шёл о её тяжелобольной матери. Артур тщетно пытался успокоить невесту, но получалось неважно.
– Извини, Борисыч, пора бежать, – сообщил он. – Обнял-приподнял. Ты не пропадай, звони. Тыщу лет с тобой не сидели задушевно. Всё, убежал.
Он махнул мне рукой и ушёл, оставив на столе мятую купюру за своё пиво, несмотря на мои протесты. Я расплатился с барменом, поймал на себе оценивающие взгляды парочки в дальнем углу и поспешно вышел на улицу, недопив пиво.
Привыкнув особо не выделяться, я ловил на себе завистливые взгляды: моя одежда, такая простая на вид, тем не менее всем показывала, что перед ними непростой человек. Или моя походка, моё поведение тоже изменились. Потому что в моей душе точно что-то поменялось за то время, пока меня здесь не было. Со всех сторон подскакивали нищие и протягивали руки. Проходящие мимо девушки кокетливо мне улыбались, чего не случалось раньше, наверное, никогда. Я поспешно запрыгнул в такси. Грузный таксист смерил меня суровым взглядом, поинтересовался поедем ли мы по обычной дороге или по выделенной.
– По обычной.
Он хмыкнул, похоже, заподозрив меня в жадности и такси тронулось с места. Пейзаж за окном становился всё более унылым и привычным. Торговые центры, выделенные дороги остались позади. Дома становились выше и грязнее. Кажется, что даже свет немного потускнел. Стало гораздо больше дронов-доставщиков и бродяг в подворотнях.
Водитель принял у меня оплату, даже не делая вид, что собирается отсчитывать сдачу. Из окон родной высотки лилась целая канонада звуков: ор телевизора, музыка, пьяные крики, детский смех, рёв перфоратора. Подъезд встретил меня привычными запахами мочи и табачного дыма. Из окошечка консьержа тянуло китайской лапшой и почему-то укропом. Бессменный Сергей сидел на своём месте и смотрел не менее бессменную итоговую передачу. Глаза консьержа горели праведным огнём патриота.
– О, Борис! – воскликнул он. – Моё почтение. Куда пропал? Как твоё ничего?
Я поморщился. Переход от блеска корпорации и Алины к Сергею в грязной майке был через чур уж контрастным. Он смотрел на меня с искренней радостью и небрежно дул на чашку с лапшой, разгоняя клубы пара.
– Новую работу нашёл, – вдруг я раскрыл карты, – в «Ранасентии» теперь работаю. В важном проекте.
– Ого.
Его глаза заблестели гордостью, словно я был его сыном. Он аж светился.
– Вот эт дело, вот эт я понимаю. Молодцом, паря. А то смотрю: вроде не дурак, не урод, а всё один таскаешься, да к метро этому дебильному. Пора, пора пользу приносить обществу. Пора уже расти над собой, наконец. Тут такое дело… Ты это, Солнечную знаешь уже? – Он кивнул на экран, где показывали главную телеведущую страны. – Можешь ей передать сведения кое-какие от меня? А то, понимаешь, я-то тут внизу сижу, многое вижу, многое знаю. С низов-то оно всякое лучше видно, сечёшь? Про ту же самую низовую преступность, о которой они талдычат я знаешь сколько всего знаю? Ух! Не, я понимаю, что они и так справляются, не сомневаюсь, но так-то дело быстрее пойдёт, понимаешь?
– Так расскажи полиции. Про свою низовую преступность.
– Не мою. Ты меня не путай. Ишь, удумал чего! Да там куплено всё, у ментов этих. Я им же звонил как-то, когда кто-то в лифте… Ну ладно, не об этом сейчас. Так можешь передать?
– Я там три дня работаю. И не на телевидении.
– Зажрался, ясно, – беззлобно рассмеялся Сергей. – Ну ничего, ты парень добрый, так что это только первое время. Глядишь, ещё устроишь меня к ним на ресепшен. Если я туда влезу! Ха-ха-ха!
Он рассмеялся и огромный живот стал сотрясаться в такт. Я махнул рукой и пошёл к себе.
Разбухшая от сырости входная дверь подалась с трудом. Пришлось навалиться всем телом, чтобы закрыть её. Я по-новому осмотрел своё жильё. Дыра. Настоящая дыра. А ведь район считался хорошим и я всегда был благодарен родителям за оставленную мне отдельную квартиру в столице. По крайней мере, здесь можно жить официально. Всегда гордился этим и когда понимал, как сейчас, что именно из себя эта квартира представляет, напоминал себе, что могло быть хуже. Гораздо хуже.
Это главная проблема человечества. Когда мы сталкиваемся с несправедливостью, с какими-то проблемами, мы каждый раз утешаем себя: «могло быть и хуже». Куча всевозможных тренеров по саморазвитию и прочих шарлатанов пытаются вбить эту мысль в голову: что если ты живёшь на помойке, то ничего страшного в этом нет. Радуйся, что она не радиоактивная. А верно было бы убеждать себя не в этом, а задаться вопросом: а как должно быть по-честному? По справедливости? Заталкивая в себя ловушку этой мантры «могло быть и хуже», человек лишает себя возможности найти путь к миру, где этот вопрос станет архаизмом.
«В принципе, жить можно, но Алину сюда не пригласишь», – подумал я. Стоило одёргивать себя от этого отвращения к собственному жилью. Это мой мир и таковым он и останется. После первой эйфории стало понятно, что ко мне не станут относиться, как к одному из «баронов». Всегда буду для них грязным оборванцем с улицы. И скоро меня выкинут обратно на помойку. Проблема в том, что после блеска небоскрёба, полноценно вернуться в эти стены со старенькой мебелью и бумажными обоями я не смогу. Придётся что-то придумывать.
До вечера я бесцельно блуждал по квартире, пытаясь чем-то себя занять. Мой обычный выходной досуг не вызывал у меня никаких эмоций. Компьютер, телевизор, книги – всё осталось нетронутым. Никогда не считал себя трудоголиком, но мысли были только о работе. Наверное, это был способ сбежать из этого унылого места. Туда, где есть дело, где блеск. Окунуться в тот дивный мир хоть ненадолго, чтобы потом вспоминать о нём. Я вызвал машину и вернулся в штаб-квартиру. Как только седан тронулся в путь, как будто тумблер щёлкнул в голове: вновь район и квартира стали вызывать не только лёгкую грусть и уныние, но и отвращение с презрением к обитателям этих трущоб.
Глава 5
Наконец, настал день икс. Большая презентация проекта ВИЛ. Это уже был успех: все мировые СМИ, все Интернет-ресурсы, всё научное сообщество, не говоря уж о простых гражданах, были в восторге. Настоящее воскрешение! Уму непостижимо! Перед сильными мира сего наконец-то забрезжила надежда бессмертия. Основной вопрос, который возникал у корреспондентов: почему именно Ленин? И представители компании неустанно повторяли, как мантру, что это позволит избежать обвинений во лжи: биоматериал взяли от тела двадцатого века, что этот индивид на момент эксперимента точно был мёртв и что ввиду известности его биографии выдать его за двойника будет проблематично.
Не то, чтобы эти доводы сильно помогали. У «Чуда от Ранасентии» нашлось немало противников. Скептики заявляли, что это – обыкновенный двойник, которому сделали пластические операции. И что именно благодаря известности личности ВИЛа, натаскать двойника правильно отвечать на вопросы, не составит никакого труда. В основном, такие доводы приводили представители корпорации «Окассио» – главного конкурента моих работодателей, тоже занимающихся вопросом бессмертия.
Также против эксперимента выступала церковь. Обвиняя компанию в богохульстве, патриарх предрекал кару и чуть ли не Армагеддон, если это непотребство не прекратить и не вернуть ВИЛа туда, где ему самое место – на тот Свет. Эти призывы были наименьшей проблемой, поскольку с лёгкой руки «Ранасентии», власти быстро напомнили церковникам, кто тут главный.
Мы сидели в гримёрке Останкино вдвоём и ждали, когда нас вызовут. ВИЛ прохаживался взад-вперёд по комнате и выглядел раздражённым. Из-за стены доносился голос самого Габриэля Симонова. Глава корпорации говорил о побеждённой смерти, о том, что скоро всё человечество перейдёт в новую эру, в которой не будет страха забвения. Он говорил с лёгким французским акцентом, хотя я слышал, что он напускной: владелец компании, как его отец и дед, родились уже в этой стране. Глава «Ранасентии» намекал на огромные средства, которые он вложил в проект, не заботясь о прибыли, поскольку такая благородная цель стоит любых денег. Симонов продолжал, что чем сомневаться в успехе, лучше один раз увидеть результат эксперимента. Скоро наш выход. ВИЛ вздохнул.
– Что-то не так? – аккуратно спросил я.
– Не понимаю, – без всякого раздражения сообщил ВИЛ. – Не понимаю, зачем я здесь? Меня воскресили, чтобы показывать как обезьянку в цирке? К чему это всё?
– Ну, – протянул я, – это чтобы показать возможности компании. Чтобы привлечь внимание общественности. Чтобы двигать вперёд науку. Чтобы сделать нашу жизнь не просто лучше, а чтобы сделать её бесконечной.
ВИЛ испытывающе посмотрел прямо на меня. Я вздохнул:
– Чтобы привлечь инвестиции и получить покровительство. Понимаете, даже для Симонова и его компании ваше воскрешение – это очень большие затраты. Вы нужны, чтобы доказать толстосумам, что они могут получить бессмертие. Ведь всё делается только для этого. Когда верхушка поверит в возможность жить вечно, деньги польются рекой. Кроме этого, им нужно покровительство государства. Министры ведь тоже хотят жить вечно, понимаете? И тогда вся власть будет в руках у «Ранасентии». Только она будет решать, кто сможет остаться в этом мире навсегда. А на вас им плевать. Как и на меня, Залужина и остальных.
ВИЛ убедился, что я сказал всё, что хотел и отвернулся.
– Как обычно, – немного помолчав, сказал он. – Ничего нового, Борис. Ничего нового. Тратят впустую время, набивают карманы за чужой счёт, а теперь ещё хотят делать это вечно. Это безобразие и дикость.
В зале раздались овации. В гримёрку ворвался запыхавшийся и почему-то перепуганный конферансье:
– Владимир Ильич, пора.
ВИЛ кивнул и решительным шагом пошёл за ним. Я поплёлся следом и, не доходя до сцены, свернул в зал. Возле стены стояла Алина в шикарном вечернем платье с оголённой спиной и я подошёл к ней. Она растерянно мне улыбнулась, её внимание было приковано к сцене.
За ярко освещённой трибуной стоял Залужин. Чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это учёный, его оставили в лабораторном халате. Позади, на диване, сидел худой Симонов, рядом с ним – Аннет Солнечная собственной персоной. Она бессмысленно улыбалась и смотрела куда-то сквозь пространство. ВИЛа поставили чуть позади Матвея Альбертовича, его одели в привычный для него костюм. Ленин оглядывался вокруг себя со скучающим видом. Залужин говорил о перспективах развития технологии, о вступлении человечества в новую эру. Эру бессмертия для всех. Возможно, для всех. Он заметно нервничал и, кажется, боялся сцены.
Напротив них стояло несколько столиков. За ними сидели самые важные гости. Некоторых я даже знал. Здесь было несколько министров. Кажется, я даже видел премьер-министра. Блистали золотом представители церкви, яркими пятнами выделялись звёзды музыкального олимпа и кино, блогеры и прочие инфлюэнсеры. Были и представители корпораций, но не самых крупных и не самые важные лица. Позади установили ряды кресел, где разместились журналисты и представители науки. Они непрестанно что-то писали в планшеты и изредка вскидывали голову на докладчика. Под высоченным потолком летали дроны и снимали происходящее.
На противоположной стороне зала, так же у стены, стоял Глеб в окружении людей с такими же хитрыми глазами, как у него. Его взгляд блуждал по залу, словно он кого-то искал. Глеб неустанно следовал за ВИЛом, как и я. Он показался мне интересным и неглупым человеком. Для гэбэшника, разумеется.
– А Глеб хоть иногда отходит от ВИЛа? – спросил я Алину, наклонившись к её ушку, чтобы она смогла расслышать меня.
– Редко, – рассмеялась она. – Ему отчёты надо писать. Но он и так любит с ВИЛом поболтать, насколько я поняла. Проникся общением с нашим подопечным.
Я подхватил два бокала с подноса официанта, проскочившего мимо нас и подал один Алине. Она приняла его, слегка коснувшись моих пальцев.
– Спасибо, Борь.
Залужин закончил речь и отступил назад. Гости за столиками оживились: техническая сторона вопроса их интересовала мало. К трибуне, с отстранённым видом подошёл ВИЛ. Он без эмоций смотрел на зрителей и молчал. Они смотрели на него, как на диковинку.
Я напрягся. Сейчас они завалят его вопросами. Они начнут искать несостыковки в его ответах и биографии настоящего Ленина. Будут пытаться доказать, что он всего лишь двойник. Звенящая тишина продолжалась всего несколько минут и потом зал взорвался овациями. Они встали и аплодировали. Первые ряды – сдержанно, задние – улюлюкая и подсвистывая. ВИЛ рассеянно кивал. Я непонимающе оглянулся на Алину. Она сделала глоток шампанского:
– Хорошее начало.
ВИЛ ещё покивал и отошёл от трибуны. Его слова здесь никому не требовались. Затем выступило ещё несколько учёных из проекта рангом пониже, объяснявших более тонкие нюансы эксперимента. Передние столики быстро пустели. А те, кто остался, откровенно скучали.
– Лучше не бывает, – хмыкнул я. – Они по сигналу что ли аплодируют?
– Ой, да им всё равно что скажут или покажут. Большой человек выступал, значит надо аплодировать. Ты как маленький.
– Ты как, не устала? Целыми днями на ногах.
– Не беспокойся, всё хорошо. Мне моя работа нравится. Вдруг мы сможем ею что-то изменить?
– Что-то сомнительно.
– Боря, ты хороший, но скептик уж очень большой. Что тебе всё самым плохим кажется? Конечно, никто не будет воскрешать нас с тобой. И даже Матвея Альбертовича, хотя он очень бы этого хотел, учитывая его возраст. Но может мир не всегда будет таким жестоким? Вдруг наши дети увидят его другим? И тогда они смогут жить бесконечно долго.
Я ничего ей не ответил, а только улыбался её наивности. Если эти люди будут у руля вечно, то мир точно не изменится. Чтобы мир менялся, должны меняться поколения, а с ними – взгляды на окружающий нас мир. Она словно услышала мои мысли и улыбнулась в ответ, как бы говоря: да, я наивная и понимаю это. Она легонько тронула меня за локоть.
– Проводишь меня?
Алина чуть раскраснелась от вина.
– Мне надо быть с ВИЛом, – как бы извиняясь, ответил я.
Она ничего не сказала и ушла, оставив приятный запах духов. Откуда-то возник, как чёрт из табакерки, Билл и тут же подскочил к Алине. Они о чём-то заговорили. Я тяжело вздохнул и пошёл за кулисы. ВИЛ как раз вышел мне навстречу.
– Цирк! – объявил он. – Это цирк, молодой человек! Стоило меня оживлять, чтобы я участвовал в этом балагане!
– Ничего странного, – я пожал плечами. – Это нужно, чтобы вами заинтересовались главы корпораций. Без этой презентации они бы о вас не узнали и не захотели даже говорить о вас.
– Главы? – не понял ВИЛ. – А это тогда кто были? Эти, за столами? Если судить по ширине туловищ и наглости, то главнее некуда, точно говорю!
Я махнул рукой.
– Да ладно вам, Владимир Ильич. Так все и побегут по первому зову. Даже пусть и зовёт Симонов. Это так были: чиновники всякие, журналисты. Но зато теперь все более или менее верят, что вы настоящий и правда захотят на вас посмотреть. Только не в такой официальной обстановке, само собой.
– Опять как на обезьянку будут смотреть? С рук батоном кормить? Или такое мне нельзя?
– Владимир Ильич, ну а что мы можем с вами сделать?
– Всегда можно что-то сделать, – ответил ВИЛ.
Через десять минут мы уже возвращались в штаб-квартиру «Ранасентии» в составе бронированной автоколонны. ВИЛ был молчалив и задумчив. По возвращению в свои апартаменты, он тут же сел что-то писать, давая понять, что в моих услугах сегодня не нуждается. Когда я выходил от него, то нос к носу столкнулся с Залужиным. Матвей Альбертович взглянул сквозь меня и прошмыгнул в дверь. В последнее время он часто и много общался с ВИЛом по вечерам. Я хотел ему сказать, что Ильич не в духе, но только махнул рукой.
Пока я шёл по коридору, мои смарт-часы что-то булькнули: пришла первая зарплата. Взглянув на сумму, я воспрял духом, понял, что всё идёт шикарно, а грусть ВИЛа – это не моё собачье дело. У него тут целый эскадрон психологов всех мастей и рангов, а моё дело – объяснять ему творящееся вокруг и за такие деньги я готов это делать хоть круглосуточно.
Зайдя к себе, я подумал, что неплохо бы позвонить Алине. Вдруг она ещё не спит? Я сидел на диване и в задумчивости смотрел на смартфон. Нет, наверно всё-таки для звонка уже поздновато. Я опять подумал, что скоро меня выгонят обратно в мой клоповник. В отличие от меня, у Алины было жильё в престижном районе. Она из богатой семьи, разумеется, если учесть её должность. Я усмехнулся: уж очень быстро отвык от своей старой жизни, к которой так скоро придётся вернутся. Понятно, что проект ВИЛ – это ненадолго. По крайней мере, для меня. Так, летняя подработка. Вспомнив, как во время презентации к ней подскочил Билл, я подумал, что звонить точно не стоит: вдруг она не одна?
На следующий день, служба безопасности донесла до нас, что нам предстоит череда вечеринок и званых ужинов в самых крутых местах столицы. Начинались настоящие смотрины проекта ВИЛ. С икрой, шампанским и прочими атрибутами. Я в пол уха слушал стандартную лекцию о поведении. Меня это особо не касалось. Сотрудников на этой лекции было немного: бо́льшая часть научного персонала теперь займётся дальнейшими исследованиями и останется в штаб-квартире. По протоколу, с ВИЛом буду я, Залужин, Алина, вездесущий Глеб и дежурный психолог. Кроме нас, само собой, будут присутствовать высшие чины компании, но это другая история: с нами, да и с ВИЛом, они контактировать не будут.
После планёрки я заглянул к своему подопечному, в выделенные ему аппартаменты. Он читал за письменным столом, подогнув под себя ноги и подперев щёку кулаком. ВИЛ посмотрел на меня из-под бровей, жестом пригласил сесть и тут же вернулся к чтению.
– Похоже, современные книги мне не дадут никогда, – пробормотал он.
– А что бы вы хотели почитать?
Я с удовольствием сел в мягкое кресло и огляделся. Изначально, для ВИЛа создали обстановку с мебелью его эпохи. Очередная гениальная идея психологов. ВИЛ мгновенно всё это забраковал, заявил, что он не ископаемое и что раз уж его вернули к жизни в другом времени, то пусть будут любезны ему предоставить то, что это время может предложить. Всё переделали буквально из один день и теперь это был первоклассный гостиничный номер. По крайней мере, такие богатые интерьеры я видел в одном из фильмов, где герои жили в пятизвёздочном отеле.
А вот ВИЛ к обстановке был равнодушен. Зато от современной техники оказался в восторге. Голосовые помощники, автоповар, робот-уборщик, дроны-доставщики: всем этим он с удовольствием пользовался и не переставал повторять, что всё это экономит кучу времени. Электронная книга, при этом, не прижилась: ВИЛ не смог читать без привычного шелеста страниц. Он практически всегда был чем-то недоволен, хотя виду особо не подавал.
